«Нас спасет финтех»: журналист Александр Бирман специально для BRIEF. #Форсайт об особой роли интеллектуального класса в новом финансовом Средневековье:
В интервью Такеру Карлсону Мельниченко говорит уже о «конце многих институтов, которые традиционно существовали на протяжении долгих лет». Это сказано, прежде всего, о роли и месте доллара как «глобальной валюты». Но чем меньше степень централизации международных расчётов — тем выше вероятность возникновения в мировой торговле «серых зон».
Не будет слишком большим допущением сказать, что такая «институциональная перфорация» — еще одно свидетельство наступления «Нового средневековья». Его «новизна» — в том, что поддержание хозяйственной деятельности и обеспечение товарно-денежного обмена становится прерогативой не столько религиозных или диаспоральных «корпораций» (вроде тамплиеров или раданитов), сколько интеллектуального класса. Точнее — тех его представителей, которые обладают достаточным набором знаний и навыков (скорее, связанных с технической, нежели с гуманитарной, сферами) и аппетитом к риску, чтобы преуспеть в финансовой инженерии.
С Александром Кибовским связано получение первой «худруковской лычки» Константином Богомоловым.
В мае 2019-го тот стал худруком Театра на Малой Бронной. И, тем самым, был уравнен в статусе с другим «режиссером-бунтарем» -- Кириллом Серебренниковым, которому Сергей Капков в 2012-м «даровал» Театр им Гоголя.
А затем, на фоне дела «Седьмой студии», возбуждение которого якобы не обошлось без участия Кибовского и закрытия «Гоголь-центра», которое точно не могло не быть санкционировано столичным департаментом культуры, Богомолов остался вне конкуренции.
Тем показательнее, что превращению уже самого Кибовского в фигуранта нового громкого «околокультурного» уголовного дела предшествовали новые эпатажные богомоловские шаги как театрального администратора.
А именно – тотальный пересмотр репертуара и смена называния Театра Романа Виктюка, в начале июня также переданного в управление Богомолову.
Формально, этот его карьерный взлет состоялся уже после того, как Кибовский оставил руководство московской культурой. Но примечательно, что занял он этот пост в 2015-м, «переехав» из кресла главы департамента культурного наследия. И как раз как в этой своей предыдущей должности Кибовский курировал реставрацию здания, где был расположен Театр Романа Виктюка, – изначально ДК им Русакова, построенного в 1929-м по проекту Константина Мельникова.
Мэрией это начинание Кибовского было признано успешным, что в немалой степени обусловило его продвижение вверх в столичной административной иерархии. Эксперты-«архнадзоровцы» оценили реставрацию мельниковского детища менее позитивно, указывая, в частности, на то, что на бюджетные деньги был нанят «никому не известный архитектор», не имеющий опыта соответствующих работ.
При этом расчет на «театральную джентрификацию», взаимную капитализацию относительно «старого» виктюковского бренда и обновленного авангардного здания, похоже, не оправдался.
Не случайно теперь Богомолов позиционирует себя как кризис-менеджер, объясняя «репертуарное обнуление»,прежде всего, 45-50-процентной продажей билетов в марте-апреле-мае. Да и то, дескать, «достижение этого показателя буквально с "нагоном" зрителей в театр, скидками и просто "сбросом" билетов перед спектаклями».
Сложно предположить, что кто-то из влиятельных элитариев (и особенно – силовиков) сегодня станет мстить Кибовскому и Богомолову «за Виктюка».
Но вот желающие если не закрыть, то скорректировать богомоловский «неореакционный культуртрегерский проект», наверное, найдутся.
Тем более, что прецедент управления «культурной политикой» через «экономическую уголовку» уже создан, благодаря делу «Седьмой студии» и его инициаторам.
В «Падении империи» (Civil War), – «свежей» кино-антиутопии, которую сейчас называют чуть ли не пророческой в связи с покушением на Трампа, -- есть эпизод с неудачной попыткой сотрудницы Секретной службы предотвратить убийство президента, выступив в качестве парламентёра между ним и мятежными «Силами Запада».
В реальности (политической) Секретная служба выступила намного удачнее.
Оговоримся сразу – дело вовсе не в том, насколько эффективно она справилась с выполнением своих непосредственных обязанностей. Здесь как раз после стрельбы на субботнем митинге в Пенсильвании у многих возникают вполне резонные вопросы.
Но исходя из риторики основных «клиентов», -- и Трампа, и Байдена, -- именно Секретная служба оказывается чуть не главным гарантом сохранения гражданского мира.
Действующий президент возлагает на неё ответственность за жизнь своего политического противника. А тот фактически дезавуирует обвинения «казенных» телохранителей в некомпетентности, называя их работу «фантастической».
И если вероятность трамповского возвращения в Белый дом теперь стремительно возросла, то уход байденовской протеже Кимберли Читл с поста главы Секретной службы вовсе не предопределён.
По крайней мере, в этом случае поступок Крукса будет не настолько фатальным для демократов, как это могло показаться на первый взгляд.
Венгерское восстание 1956 года среди прочего обусловило пересадку СССР на «нефтяную иглу».
Лояльность «народных демократий» потребовала от Москвы более масштабных инвестиций. Если не «силовых», то сырьевых. Прежде всего – топливных.
Но новые угольные рекорды (к которому тяготел, в частности, Никита Хрущев) оказывались для советской экономики более сложной задачей, чем налаживание и наращивание нефтедобычи.
Чем и воспользовались нефтяные лоббисты во главе с новоиспеченным председателем Госплана Николаем Байбаковым и поддерживающими его Николаем Булганиным и Лазарем Кагановичем
.
Уже к 1964 году был построен и заработал нефтепровод «Дружба», по которому по которому нефть Урало-Поволжья транспортировалась в Венгрию (!), Чехословакию, Польшу и ГДР. Параллельно советские нефтяники занялись освоением месторождений Западной Сибири, также изначально призванных удовлетворить потребности стран соцлагеря.
По иронии судьбы кадаровский «гуляшный коммунизм» -- умеренно-либеральные экономические реформы, запущенные в 1968-м, -- не в последнюю очередь подпитывался сравнительно недорогой советской нефтью. В то же время в самом СССР «открытие вентиля» негативным образом отразилось на судьбе аналогичного собственного, косыгинского, проекта.
Виктор Орбан, несмотря на свою «правизну», явно не прочь использовать «ноу-хау» коммунистического предшественника.
Хотя, согласно наблюдению Дмирия Травина, Янош Кадар тоже был не оригинален, фактически реанимировав «политику качелей», которую в начале 40-х гг. проводили адмирал Хорти и его премьер-министр Миклош Каллаи, «выкраивая» себе пространство для маневра, не оспаривая при этом патронаж со стороны великой державы. Даром что тогда таким венгерским патроном была Германия, а в 60-80-ые годы XX века – Советский Союз.
Кроме того, и в кадаровском, и, тем более, в орбановском случаях важный нюанс вносили (и вносят) энергоносители.
После прекращения действия Варшавского договора и распада СССР Москва не могла претендовать на сохранение Венгрии в зоне своего геополитического влияния. Но энергетическая зависимость Будапешта сохранилась. Чему в немалой степени способствовало отсутствие у страны выходов к морю и удаленность от существующих и проектируемых путей доставки нероссийских углеводородов.
Тем показательнее, что именно из-за нефти Владимир Путин и Виктор Орбан сделали первый шаг «от ненависти до дружбы». Это произошло в 2011-м, когда вернувшийся в кресло премьера Орбан помешал переходу крупнейшего венгерского нефтегазового концерна MOL под контроль российского «Сургутнефтегаза».
«Мы сделали важный шаг на пути к сильной Венгрии, потому что ни одна страна не может быть сильной, если она полностью уязвима в части поставок энергоресурсов», -- заявил Орбан, инициировав привлечение средств МВФ для выкупа «сургутовской» доли.
Правда, «Сургутнефтегаз» заработал на перепродаже своего пакета MOL почти полмиллиарда евро. А Россия осталась главным поставщиком энергоносителей для Венгрии.
Похоже, сходным образом сыграть на двух (или даже больше, чем на двух) досках Орбан пытается и сейчас. Благо чем больше великих держав «отбрасывают тень на Венгрию», -- тем больше выгоды от арбитража между ними.
В этом смысле венгерского премьера в равной степени и правильно, и неправильно называть «протрамповским», «прокитайским» или «пророссийским». А самый худший сценарий для Будапешта (за исключением, конечно, ядерной эскалации) – «холодная война 2.0». Необходимость окончательного выбора блока и геополитического патрона.
Неслучайно, третий вопрос, который Орбан задал своему кремлевскому визави, касался дальнейшего развития отношений России с Западом.
Причем, как в позднесоветские времена, сегодня естественными союзниками венгерской «своей игры» оказываются отечественные нефтегазовые лоббисты. Теперь – из-за потребности в сохранении рынков сбыта, возможно, менее ёмких, но и менее придирчивых, чем капитализирующий собственную безальтернативность «Глобальный Юг».
BRIEF. #Форсайт
Журналист Александр Бирман специально для BRIEF об опасностях для российской системы, которое таит в себе «военное кейнсианство»:
О «военном кейнсианстве» сегодня говорят и как о данности, и как о панацее. Вне зависимости от политических взглядов, в нём видят вполне эффективный драйвер российской экономики и действенную альтернативу «сырьевой игле». И тем самым обуславливают опасность (или невозможность) завершения «горячей фазы» украинского конфликта с сугубо прагматичной, «экономической» точки зрения. Особенно с учётом того, что баланс между «пушками» и «маслом» вроде бы пока удаётся соблюдать. А рост инфляции — следствие не столько дефицита продуктов питания (или иных востребованных категорий ТНП), сколько дефицита рабочих рук и «революции зарплат», что, в свою очередь, — тоже «производная» неожиданного (?) экономического бума.Подробнее о том, чем «военное кейнсианство» грозит российской системе читайте по ссылке. Читать полностью…
Но именно здесь и кроется весьма неприятный (если не сказать крайне опасный для Системы в среднесрочной перспективе) нюанс. «Перегрев» на рынке труда, а равно и сопутствующий ему повышенный запрос на мигрантов (со всеми известными социально-политическими издержками), — яркое доказательство, прежде всего, ресурсного характера нынешнего роста. Иными словами, концептуально разница между нынешним подъемом экономики и тем, что наблюдался чуть менее четверти века назад, не слишком велика. Просто без малого четверть века назад главным системообразующим ресурсом были нефть, газ, металлы, доходы от экспорта которых позволяли и «вертикаль власти» укреплять, и средний класс умножать. А теперь за исправную работу экономического мультипликатора отвечает Минобороны, и вместо природной ренты появилась «военная».
Если Евгений Новицкий, действительно, идёт «подельником» Алексея Тайчера, который вместе с АФК «Система» участвовал в 2012-м в приватизации «СГ-транса», -- «дело железнодорожников» рискует затронуть не только Ротенбергов.
Согласно ряду журналистских расследований, Новицкий был дружен с Кириллом Андросовым, бывшим замглавы Минэкономразвития, руководившим советом директоров РЖД с 2011 по 2015 годы.
Приватизацию «СГ-транса» в качестве главы Минэкономразвития курировал Андрей Белоусов.
В свою очередь, итоги сделки по продаже «СГ-транса» пыталась оспаривать «Роснефть».
Отсутствие работающей альтернативы «военному драйверу» в сочетании с начавшейся «оптимизацией Минобороны» провоцирует ресурсный передел в «гражданских» отраслях.
Судя по задержаниям группы «околожелезнодорожных» бизнесменов во главе с Алексеем Тайчером, следующим, после военного ведомства, объектом принуждения к «новой реальности» может стать РЖД и/или тамошняя клиентела Ротенбергов.
Ведь Тайчер в своё время сыграл важную роль в контролируемом перераспределении активов железнодорожной монополии, когда их прежний держатель – НПФ «Благосостояние» -- уже не мог служить «парковкой», не нарушая требований ЦБ.
Тогда, в 2019-м, ротенберговский «Мостотрест» в итоге «ушел» в СП с ВЭБом.
А лизинговую компанию «Трансфин-М» как раз выкупил Тайчер.
Кстати, в середине десятых главный проект «Мостотреста» -- строительство Крымского моста – стал одним из ключевых драйверов российской экономики, ослабленной первым масштабным санкционным ударом.
Теперь у новой «стройки века» -- ВСМ «Москва -- Санкт-Петербург» -- тоже есть шанс посодействовать общенациональной экономической гальванизации.
Но есть ли такой шанс у Ротенбергов – большой вопрос.
У Майкла Калви появился немецкий «побратим».
Это – Ральф Новак, которого приговорили к 5 годам за хищение контрольного пакета BelkaCar.
При этом чуть ли не главным потерпевшим по этому делу проходит Бенедикт Соботка, связанный с Eurasian Resources Group (ERG).
Связи с ERG ¬– точнее, с её крупнейшим акционером, узбекским миллиардером Фаттахом (Патохом) Шодиевым, – усматривались и у Шерзода Юсупова, одного из ключевых оппонентов Калви в конфликте из-за банка «Восточный».
Это обстоятельство позволяет предположить, что и в «деле Baring Vostok», и в «деле BelkaCar» нестабильная дружба с Востоком играла не менее важную роль, чем стабильная вражда с Западом.
Особенно, если учесть шодиевскую близость к президенту Узбекистана Шавхату Мирзиёеву.
Открытие памятника организатору «Марша справедливости» могло бы стать изящным политтехнологическим отточием для вышедшей на финишную прямую налоговой реформы.
Пригожин обострил (до максимума) запрос на справедливость.
Правительство (по наказу президента) «добавляет справедливости» перераспределению доходов в стране.
Казалось бы, «дело «Вагнера» живет и побеждает». Особенно, если вспомнить еще и масштабные чистки в Минобороны.
Но есть нюанс.
Провал пригожинского мятежа едва ли не в большей степени, чем действиями силовиков, был обусловлен сохранением в стране достаточно большой прослойки, которой есть что терять в случае демонтажа существующих госинститутов.
И это не только «олигархи», «топы» госкомпаний и чиновники, доля коих по отношению к общей численности российского населения всё-таки ничтожно мала.
Чего нельзя сказать о среднем классе, чье прибавление и укрепление долгое время отличало путинскую Россию от ельцинской, обеспечивая главную социально-экономическую защиту от «великих потрясений».
При этом до сих пор повышению благосостояния и лояльности «среднеклассников» в значительной мере способствовала «плоская» шкала НДФЛ (кстати, введенная именно на заре путинского правления).
Экономически активные граждане (не все, но большинство) по умолчанию соглашались быть менее политически активными в обмен на отказ власти произвольно решать, кто из них должен отдавать казне больше, а кто – меньше.
Нынешняя налоговая реформа дезавуирует этот негласный пакт. Как в начале предыдущей путинской каденции пенсионная реформа обнулила мечту о «земном рае» в виде скорой безбедной старости.
Кто-то из 2 млн, которых, согласно Минфину, затронет повышение подоходного налога, возможно, и закажет футболку «Коротко о себе: НДФЛ 15%».
Но у слогана «Not taxation without representation» -- тоже высокие шансы на востребованность.
И они тем выше – чем меньше политическая система будет склонна учитывать интересы этой категории налогоплательщиков.
Иными словами, одна политизация порождает другую.
Попытка купировать угрозы, обозначенные пригожинским мятежом, не сделала запрос на справедливость менее острым. Просто теперь он будет исходить (ещё и) от другой части общества.
Что никоим образом не останавливает энтропию стабильности.
Аресты генералов – не кампания, а результат последовательной работы, утверждает Дмитрий Песков.
Между тем, «горячие» новости из Минобороны удивительным образом коррелируют с «налоговым крещендо».
Конкретные параметры «прогресса» по НДФЛ пока не обнародованы, и граждане еще точно не знают, кому из них суждено попасть в «богатые», кому – в «сверхбогатые».
Но нервозность в обществе нарастает. Отчасти– как раз из-за масштабной «пиар-артподготовки».
Мишустин явно опасается повторить негативный опыт своего предшественника Медведева с пенсионной реформой. Поэтому устраиваются экспертные советы, думские пленарки и прочие мероприятия, призванные «опубличить процесс» и исключить обвинения налоговых реформаторов в келейности.
В этом смысле ФСБ и Следком вольно или невольно помогают нынешнему премьеру, избегая медведевских ошибок, не сделать черномырдинские («хотели, как лучше»).
Поток информации и инсинуаций про владения, связи и прегрешения высокопоставленных военных-арестантов слишком обширен, чтобы не отвлечь обывателя от сакраментального вопроса – может ли даже качественная имитация влияния институтов представительной демократии заменить реальную «демократию налогоплательщика»?
Как долго продлится это «опьянение» очередной «большой чисткой»? – что называется, второй вопрос.
Многое здесь, кстати, зависит от того, не припасли ли силовики нечто еще более резонансное на следующую неделю. Когда правительство должно наконец-то представить свои поправки в Налоговый кодекс, со ставками НДФЛ и соответствующими им максимальными размерами годового дохода.
Понятно, что рано или поздно «похмелья» не избежать. А равно и возникновения новых (или скорее обострения старых) общественных запросов. Подобно тому, как пенсионная реформа обострила запрос на справедливость, на который сейчас вроде бы призвана ответить реформа налоговая.
Впрочем, и антикоррупционная борьба может быть «последовательно-бесконечной» (как, собственно, и социально-психотерапевтическое появление в публичном поле её объектов/жертв).
Вечность этой музыке гарантирована до тех пор, пока преобладает «ресурсная политэкономия» и реальным результатом любых реформ оказывается лишь межклановое перераспределение ресурсов.
Когда Андрея Белоусова называют технократом, обычно имеют в виду его равноудаленность от ключевых групп влияния – «либералов», «силовиков», Семьи, кооператива «Озера» и т.п. Тем самым по умолчанию предполагая его аполитичность и прагматизм.
Но в белоусовском случае это не совсем так.
Как раз ровно потому, что новый глава Минобороны – технократ par excellence. Для него «алгебра» -- не просто способ поверять лоббистскую и/или доктринерскую «(дис)гармонию», но в и известной степени -- средство обеспечения превосходства над «кланами» и «башнями».
В этом смысле первыми отечественными технократами можно считать советских теоретиков систем управления Побиска Кузнецова и Спартака Никанорова (кстати, одного из создателей системы противоракетной обороны Москвы), с которыми Белоусова связывают, максимум, пара рукопожатий.
Нельзя сказать, что в СССР «технократический переворот» полностью провалился.
Просто проницательный Юрий Андропов, руководствуясь известным правилом о том, как поступать с процессом, который невозможно остановить, взял кузнецовско-никаноровских воспитанников под свою опеку.
Неслучайно, именно они уже в горбачевские времена составили костяк «Группы Бессмертных», окормляемой не только последним (как оказалось) главой советского МИДа, но и могущественным андроповским сподвижником Филиппом Бобковым.
Судя по ряду сравнительно недавних публикаций, эта группа (куда, как известно, входил и Белоусов), среди прочего пыталась решить проблему СОИ (американской Стратегической оборонной инициативы).
Попытка та провалилась. Иначе гонка вооружений не погубила бы советскую экономику и не случилось бы известной «геополитической катастрофы».
Постсоветская Россия предпочла ресурсную модель. В разных модификациях – сначала либерально-олигархической, а потом «чекистской»-госкапиталистической. Но и в той, и в другой технократы могли рассчитывать разве что на второстепенные роли. В них не было экзистенциальной потребности.
Тем показательнее, что сегодня «технократическим/техноэкономическим плацдармом» становится Минобороны, после февраля 2022-го превратившееся в «оплот ресурсократии».
Особенности менеджмента Сергея Шойгу и его замов –далеко не единственная причина. Едва ли не важнее -- неготовность правящего класса отказаться от ресурсной доминанты, несмотря на «адские санкции» и другие проявления СВО-реальности.
Другое дело, что замена сырьевой ренты на «военную» оказалась сопряжена с неконтролируемым ростом социально-политических издержек. Пригожинский мятеж и теракт в «Крокус-Сити» -- это ведь, в том числе, и результаты «отказа тормозов» при эксплуатации самого «невозобновляемого», человеческого ресурса. Будь то «вагнеровские» комбатанты или мигранты, за счет которых компенсируется дефицит кадров на «гражданке».
До известной степени перед Белоусовым стоит задача, сопоставимая с той, которую чуть более 20 лет назад решал Алексей Кудрин. Хотя и противоположная «по вектору». -- В начале нулевых кудринскими усилиями была создана как раз рентная опора «вертикали власти». Обновленное Минобороны, по идее, должно стать концептуально иным ее фундаментом, техноэкономическим.
Константа и в кудринском, и в белоусовском кейсах – силовики.
Демонтажом «ЮКОСа» они помогли сислибам, но, в то же время, стали основными бенефициарами этого апдейта сырьевой модели.
Теперь они же зачищают военное ведомство от сподвижников и протеже Шойгу.
Иными словами, грань между первым в отечественной истории
триумфом технократом и очередным их поражением очень зыбка.
Даже если формально у Белоусова всё получится.
Затянувшаяся пауза с представлением кандидатуры премьера в равной степени свидетельствует и об «апогее византизма» (с неизменно сопутствующей ему театральностью), и о высокой вероятности «транзита» именно во время наступившей путинской президентской каденции.
Понятно, что подковерная борьба за министерские портфели тем острее, чем декоративнее институты представительной демократии.
Но после мартовских выборов (или даже после объявления их, не вызывающих сомнения, итогов), у всех ключевых акторов было достаточно времени, чтобы:
-- донести свои точку зрения и пожелания до главного распределителя админресурса;
-- попытаться нейтрализовать аналогичные действия конкурентов.
Если допустить, что за полтора с лишним месяца кадровый консенсус так и не был достигнут, и ребалансировка системы сдержек и противовесов так и не произошла, – значит, на кону нечто гораздо большее, чем доступ к подрядам, активам и прочим сугубо материальным и ситуационным «плюшкам», который при большом желании всегда можно «апдейтить».
По сути речь идёт о формировании «предтранзитной» конфигурации и, соответственно, -- в зависимости от расстановки креатур, -- возможности оставаться в игре «после Путина».
И здесь как раз сугубо прагматическое соприкасается с церемониальным – «царство» со «славой» (выражаясь терминами Агамбена).
Настоящим хозяином (и не только ситуации) может считаться лишь тот, кто умеет подняться над суетой, держа в напряжении и заставляя суетиться других.
Для этого, по всей видимости, и нужна нынешняя путинская кадровая пауза – продемонстрировать, что де-факто его «после» не наступит раньше «окончания века».
Заявления российского Минфина о готовности продать «алросовскую» долю в ангольском руднике «Катока» любопытным образом совпали с публикациями о возможном выходе Anglo American из капитала De Beers.
Гипотетическому покупателю алмазного гиганта, наверно, было бы интересно заодно приобрести и крупное месторождение в Анголе.
Особенно, если этим покупателем будет Китай. И с учетом весьма тесных связей Пекина с Луандой, лишним свидетельством чему – мартовская встреча Си с Жуаном Лоренсу.
Нельзя исключать и переуступку «китайским друзьям» алмазных месторождений ЦАР, которые сначала лишились пригожинского патронажа, а теперь остаются без неформального кураторства Тимура Иванова и/или его коллег.
Для Китая большая алмазная экспансия – не только новый, помимо debt-trap diplomacy, «поводок для Африки», но и дополнительный инструмент по сдерживанию Индии с её ставкой на развитие гранильной промышленности.
Есть здесь и более широкий историко-дипломатический контекст. В 20-е годы прошлого века создание Anglo American и переход под ее контроль De Beers были во многом фиксацией итогов Первой мировой применительно к «черному континенту». Сегодня геополитические и геоэкономические алмазные бонусы могут причитаться Поднебесной за недопущение Третьей мировой.
Потанинское объявление о переносе медного производства в Китай в меньшей степени призвано купировать очередной выпад UC Rusal и в большей – представляет собой ассиметричный ответ на решение американских конгрессменов о конфискации российских ЗВР.
«Норникель», а точнее – ещё Норильский комбинат, самим своим появлением был в немалой степени обязан сближению Москвы и Вашингтона.
К 1935 году, когда Совнарком принял соответствующее постановление, главным поставщиком стратегически важного металла на мировой рынок была Канада.
США, небезуспешно пытавшихся отобрать у Соединенного Королевства глобальное лидерство, такое положение вещей не могло устраивать. И неудивительно, что СССР, чью индустриализацию активно подпитывал именно американский капитал, включился в «никелевую гонку».
Теперь Потанин, явно получив на то высочайшее одобрение, фактически «берет в долю» нового претендента на роль «сверхдержавы №1» -- Китай.
Тем более, что репутационно весьма неоднозначный американский демарш с конфискацией дает Пекину дополнительный козырь в игре «юань против доллара».
Если же учесть, что в связи с приходом Дэвида Кэмерона в Форин-офис возникли ненулевые шансы на восстановление китайско-британского альянса – релокацию «Норникеля» можно рассматривать еще и как создание предпосылок для реванша Лондона за фиаско прошлого века.
Когда 1 апреля Израиль уничтожил в Сирии несколько ключевых генералов КСИР – он, пожалуй, впервые после «Черного Шаббата» действовал неэмоционально и проактивно.
Ведь едва ли не главный итог «хамасовского» рейда 7 октября 2023-го – это то, что своей демонстративной жестокостью палестинские радикалы спровоцировали еврейское государство на столь же жесткие и, к сожалению, не всегда продуманные, ответные действия.
Почти полгода инициатива была не на н стороне Израиля – он делал только ответные ходы. Даже если это были успешные в тактическом плане и наступательные по форме военные операции в секторе Газа.
Более того, чем результативнее оказывался ЦАХАЛ– тем активнее мировое сообщество начало добиваться от Израиля прекращения боевых действий.
И (что, наверное, самое болезненное для Иерусалима) – тем призрачнее становились перспективы нормализации с Саудовской Аравией.
Хотя именно установление дипотношений с Эр-Риядом должно было окончательно «прописать» еврейское государство в Новом Ближнем Востоке.
И неслучайно октябрьское нападение ХАМАС многие наблюдатели объясняли как раз стремлением помешать такой легитимации Израиля в арабском мире.
Стратегически Иерусалим оказывался в ситуации цугцванга.
Достижение всех военных целей в секторе Газа было чревато если не полной изоляцией, то резким ухудшением взаимоотношений даже с теми арабскими странами, которые до сих были настроены, как минимум, на мирное сосуществование, а то и на сотрудничество с Израилем.
В свою очередь, отказ от полной «дехамасизации» палестинского анклава грозит очень скорым повторением событий, подобных «Черному Шаббату».
В этом смысле ликвидация КСИРовцев в Сирии была сильным (хотя и провокационным) ходом не только в контексте решения военно-технических задач. А именно – нейтрализации штаба, координирующего атаки «Хезболлы».
Точнее – лишение возможности усиливать прокси-давление на Израиль с севера, вплоть до открытия второго фронта (в случае угрозы окончательного разгрома ХАМАСа в секторе Газа), не могло не вызвать крайне болезненную реакцию Тегерана. Тем более, что Исламская республика потеряла столь важных и авторитетных военачальников как раз в день 45-летия своего провозглашения.
Поэтому довольно странно выглядят предположения, что Израиль не рассчитывал на столь жесткий ответ со стороны Ирана.
Скорее на том и строился расчет. Это был перехват инициативы – навязывание противнику тех действий, с которыми он предпочитал повременить, и принуждение к выкладыванию тех козырей, которые он придерживал для более удобного случая.
Причем, в не меньшей степени, чем Израиль, в преждевременном «иранском расчехлении» заинтересована Саудовская Аравия.
Очень показательны в этой связи переговоры руководителей саудовского и китайского внешнеполитических ведомств, в ходе Ван И, главный дипломатический конфидент Си Цзиньпина, заявил о готовности своей страны работать с Эр-Риядом, чтобы избежать дальнейшей эскалации на Ближнем Востоке.
До сих пор Китай предпочитал разыгрывать свои ближневосточные партии, главным образом, с помощью Ирана.
Даже, когда в марте 2023-го Си и Ван И добились восстановления дипотношений между Тегераном и Эр-Риядом, это было в большей степени компромиссом со стороны главной нефтяной монархии, нежели ее победой.
Зато теперь расклад принципиально иной. «Банкуют» саудиты, благодаря сохранению опосредованного влияния на Израиль (который всё ещё хочет реализовать «Соглашения Авраама» в полном объеме).
Китаю же, вне зависимости от того, по какому сценарию будет развиваться ирано-израильское противостояние, придется готовиться к повышению цен на нефть.
И, возможно, -- к реанимации логистического мега-проекта IMEEC, который замышлялся как альтернатива «Новому шелковому пути» и который был поставлен на паузу после 7 октября 2023 года.
Глобальный сбой облачных сервисов, случившийся всего за пару дней до фактического окончания политической карьеры Джо Байдена, в равной степени может быть взят на вооружение и любителями теорий заговора, и сторонниками теорий технологической сингулярности.
Хотя причины и, что важнее, нетехнологические последствия сегодняшнего инцидента любопытным образом сближают, казалось бы, концептуально непримиримые позиции тех, кто в появлении любых «черных лебедей» непременно усматривает злой человеческий умысел, и теми, кто допускает буквализацию Deus ex machinа, в сегодняшнем случае.
«Точка сборки» здесь -- недавний байденовский пассаж про «Маска и его богатых дружков, которые пытаются купить выборы» в сочетании с технологически-предпринимательским опытом и связями трамповского кандидата в вице-президенты Джей Ди Вэнса.
И Маск, и Вэнс с его деловыми партнерами по своим взглядам скорее ближе к «неореакционерам».
«Только сочетание критики прогресса с осознанием того, что простая отмена невозможна, порождает неореакцию», -- так принципы этой идеологии один из её главных авторов Ник Лэнд.
И если для либералов и прогрессистов (= идеологическое ядро Демпартии США) новые технологии – едва ли не ключевой политико-экономический и социально-коммуникационный инструмент для продвижения «новой этики» и мультикультурализма, то «неореакционеры» пытаются использовать «цифру» и всё, что с ней связано, для достижения прямо противоположных целей.
Иными словами, «диктатура кода» останется при любом исходе выборов. Вопрос – лишь в её «цвете» и бенефициарах. Но теперь – еще и в том, как американские избиратели отреагируют на сегодняшнее падение крупнейших сервисов, без которых уже практически невозможно представить спокойную и размеренную жизнь обывателя.
В этом смысле показательно, что «виновница» инцидента -- компания CrowdStrike (обновление антивируса которой вызвало глобальный сбой в «облаках») в 2016 году расследовала обстоятельства «взлома» компьютеров национального комитета демократической партии США (DNC).
А её конкурента – израильский стартап Wiz – хочет купить Google за рекордные $23 млрд, тем самым создавая неплохие перспективы для кассирования нынешних акционеров, и в их числе -- деловых партнеров Вэнса.
«Вместо Соединенных Штатов, которые полнятся бесконечными и бессмысленными парламентскими дебатами, напоминающими произведения Шекспира в пересказе идиотов, мы должны думать об «Эшелоне», секретной координации мировых разведывательных служб, как пути к окончательному становлению глобальной pax Americana».
Этот пассаж из «Штрауссианского момента» Питера Тиля – и наиболее яркая иллюстрация, и вполне точное объяснение/предсказание происходящего в и вокруг президентской кампании Трампа.
На фоне политизации Секретной службы, обусловленной субботним покушением, трамповским «вторым номером» становится Джеймс Вэнс, в недавнем прошлом -- деловой партнер и идейный сподвижник Тиля.
А параллельно Alphabet договаривается о покупке за $23 млрд израильского стартапа Wiz, специализирующегося на разработках в сфере кибербезопасности, в числе нынешних акционеров которого Марк Андрисен, также инвестировавший в венчурные проекты Вэнса.
Очевидно, совсем уже не гипотетическое второе президентство Трампа будет не про «консервативный» демонтаж «цифрового концлагеря», создаваемого либералами и китайскими коммуно-капиталистами, но про его (этого лагеря) переустройство.
Исходя из такой идеологической рамки, максимально критическое переосмысление Просвещения и Модерна не предполагает отказа от их «прогрессистского» бонуса. Всё дело в принципах распределения этой «технологической ренты».
Для воплощения в жизнь лозунга Make America Great Again такой подход едва ли не более продуктивен, чем «олдскульная» ставка на сланцевые бенефиты, ознаменовавшая первую трамповскую каденцию.
Тем более, что успешное масштабирование опыта Вэнса по использованию технологического (= постиндустриального) предпринимательства для решения проблемы безработицы в индустриальном «Ржавом поясе» существенно облегчает Трампу задачу «транзит-2028».
Но если «возвеличивание» Америки невозможно без одновременного «дисконтирования» Китая, рассчитывать, что «трампономика 2.0» будет более открытой, чем её предыдущая «версия» -- как минимум, неосмотрительно.
Деглобализация, деление на блоки, союзы и коалиции никуда не денется. Возможны лишь нюансы и коррективы при проведении линий геополитического и геоэкономического столкновения.
И в этом смысле перспективы России нельзя назвать обнадеживающими, даже если Трамп и Вэнс реализуют сурковскую идею «Великого Севера».
Чем больше такой «северный» мега-проект будет зависеть от уровня технологического развития своих участников – тем в большей степени влияние каждого из них будет определяться его «инновационностью».
И наоборот, неспособность вносить ощутимый технологический вклад обрекает аутсайдера на роль колонии/испытательного полигона.
Как избежать такой участи в отсутствие полноценной конкуренции с любыми зарубежными исследователями и разработчиками, да еще с «утечкой мозгов» в анамнезе и небезуспешными попытками наложить «традиционалистские» ограничения на инновации и научный поиск, -- пока не очень понятно.
Александра Галушку избрали председателем совета директоров тимченковского «Стройтрансгаза» буквально на следующий день после того, как Михаил Мишустин объявил о подписании концессии по строительству ВСМ «Москва — Санкт-Петербург».
Сложно предположить, что Геннадий Тимченко не хотел бы поучаствовать в этой многомиллиардной «стройке века».
Но также едва ли он такой один и с таким же уровнем связей.
Судя по «делу Тайчера», позиции Ротенбергов сейчас не настолько прочны, как прежде.
Но пока речь может идти скорее о добровольно-принудительном дисконтировании, нежели об окончательном лишении титула «главных подрядчиков всея Руси».
Иными словами, пока рано считать игру сделанной.
В этом смысле Галушка – дополнительный козырь Тимченко. С учётом близости дальневосточного экс-министра экс-министра к «партии Царьграда» во главе с Александром Дугиным и Константином Малофеевым.
Дело здесь не только и не столько в том, насколько влиятельны дугинско-малофеевские покровители.
Если допустить, что переход к политико-дипломатическому урегулированию украинского кризиса становится наиболее предпочтительным для Кремля сценарием, – неизбежно встаёт вопрос о необходимости (для сохранения внутриполитической стабильности) умиротворения той части общества и элит, которая придерживается максималистских позиций в отношении СВО.
А вклад «царьградовцев», их медийных и интеллектуальных ресурсов, в такую радикализацию сложно переоценить.
В свою очередь «Стройтрансгаз» может сыграть для Малофеева и его единомышленников «компенсирующую» роль, открывая широкие перспективы (самого разного рода), обусловленные участием тоже в очень важном для страны, но, на сей раз, сугубо «гражданском» проекте.
В числе многочисленных примеров неоднозначного вклада британских лейбористов в мировую историю есть любопытный эпизод столетней давности, связанный с реанимацией и актуализацией «хазарского мифа».
В январе 1924-го именно единственный на тот момент представитель вигов в Палате общин полковник Томас Уильямс заявил о том, что современные евреи происходят не от «детей Израиля», а от хазар.
А потому, согласно Уильямсу, их национальный дом должен быть не в Палестине, а в Крыму и на юге России.
Тем самым британский парламентарий-лейборист пытался дезавуировать деятельность сионистов и их союзников, в том числе и в самой Британии.
И неудивительно, что хазарская тема достаточно быстро стала одним из главных антисионистских нарративов.
Но параллельно в Советском Союзе задумались (хотя и без публичных ссылок на хазар) о создании еврейской автономии как раз в Причерноморье.
Эту идею активно продвигал Юрий Ларин, тесть Николая Бухарина и один из основателей Госплана, возглавивший в 1925-м Общество землеустройство евреев-трудящихся (ОЗЕТ).
Правда, уже через три года «Крымский проект» уступил биробиджанскому. Произошло это на фоне резкого ухудшения взаимоотношений между Москвой и Лондоном, спровоцированного, в частности, революцией в Китае и советской поддержкой Гоминьдана.
В итоге «пробританская партия» в большевистском руководстве проиграла «проамериканской» во главе с Максимом Литвиновым. США поддержали советский «бросок на Восток», поставляя оборудование, необходимое еврейским поселенцам для освоения Приамурья.
Вполне возможно, что попытка уже в середине 40ых реанимировать «Крымский проект» стоила жизни активистам Еврейского антифашистского комитета (ЕАК).
Тем более, что разгон этой организации в 1948-м совпал по времени не только с провозглашением государства Израиль, но и с созданием НАТО. Последнее (в отличие от еврейского госстроительства) происходило при самом непосредственном участии британского министра иностранных дел Эрнеста Бевина, сторонника теории «еврейского коммунистического заговора» и тоже лейбориста.
Дербент в июне 2023-го стал первым городом, где Путин впервые и довольно тесно пообщался с народом после пригожинского мятежа.
Основным бенефициаром этого «триумфа лояльности» был Сулейман Керимов, самый богатый уроженец и неформальный «патрон» Дербента, который лично водил главу государства по местным достопримечательностям. А затем участвовал в совещании по развитию туризма.
Тем показательнее, что двум последующим громким инцидентам в Дагестане – октябрьским беспорядкам в махачкалинском аэропорту и нынешней террористической атаке на Махачкалу и Дербент – предшествовали новости, свидетельствующие об очередном «улучшении тактического положения» керимовской бизнес-империи.
Так в конце октября 2023-го Путин разрешил кипрской Bonum Capital проведение сделок с принадлежащими ей миноритарными пакетами акций «Газпрома», «Лукойла», «Норникеля» и «Интер РАО».
А на прошлой неделе стало известно об объединении Wildberries с оператором наружной рекламы Russ, также ассоциируемым с Керимовым. И чуть ранее – на ПМЭФ – дагестанский премьер Абдулмуслим Абдулмуслимов объявил об участии сенатора-миллиардера в приватизации Махачкалинского морского торгового порта (ММТП).
С учетом планов по превращению Wildberries в глобальную торгово-финансовую платформу и роли ММТП в МТК «Север – Юг» Керимов может стать одним из главных выгодоприобретателей российской внешнеэкономической (и геополитической) переориентации.
Впрочем, вовсе не очевидно, что такие планы вписываются в видение будущего других крупных евразийских игроков. Да и в родном Дагестане тоже немало недовольных керимовским, ничем и никем не компенсируемым, усилением.
Неслучайно, заявления о близости долгожданной развязки по ММТП практически совпало по времени с отставкой с поста мэра Дербента керимовского протеже Рустамбека Пирмагомедова. 5 июня новым главой города стал Ахмед Кулиев, руководивший республиканским УБЭП и Центром противодействия экстремизму, возможно, не слишком близкий к Сергею Меликову, но более «удаленный» от Керимова.
Если воскресный террористический эксцесс теперь попытаются объяснить, в том числе, и реакцией на действия кулиевской «новой метлы» в отношении дербентских (или околодербентских) элит – значит, керимовская «игра на повышение» оказалась слишком рискованной для системы сдержек и противовесов. Причем, не только дагестанской.
Визит Путина в КНДР и Вьетнам напоминает поездки Си по странам Центральной Азии.
При всем декларируемом взаимном уважении и партнерстве сначала Китай, а теперь и Россия пытаются ближайшим соседям друг друга предложить альтернативу «старшего брата».
Тем более, что и для Пхеньяна, и для Ханоя подчинение Пекину вовсе не является безусловным и аксиоматичным.
Между Китаем и Вьетнамом 45 лет назад вообще разгорелась «первая социалистическая» война.
Северная Корея, занимающая часть земель, которые в средние века входили в государство Когурё, крайне болезненно воспринимает попытки его включения в национальную историю КНР.
В то же время КНДР как ни одна другая страна региона зависит от Китая экономически. В расчете на пополнение своих опустошенных санкциями резервов Пхеньян даже поставляет успешному и богатому соседу электроэнергию, усугубляя собственный энергокризис.
Хотя, скажем, 70 лет назад Северная Корея была региональным энергетическим лидером, благодаря Супхунской ГЭС, построенной японцами, но позднее восстановленной советскими инженерами, и даже увековеченной на государственном гербе.
Зато – на контрасте -- в Ханое было заявлено о готовности «Русгидро» «принять участие в реконструкции и увеличении производительности ГЭС на вьетнамских реках».
Вряд ли всё дело исключительно в том, что у Вьетнама, в отличие от КНДР, есть чем платить за услуги российских энергетиков.
Пхеньян для Москвы – скорее военно-политический козырь в игре с Китаем, нежели геоэкономический.
Неслучайно самая резонансная статья (о военной помощи) российско-северокорейского договора о всеобъемлющем стратегическом партнерстве практически повторяет аналогичную статью договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, подписанного СССР и КНДР в июле 1961-го. Как раз на фоне стремительного ухудшения советско-китайских отношений.
Теперь снова «русский с китайцем братья навек». Но это не отменяет необходимости хеджирования такого «братства». Как вариант –за счет демонстрации возможностей по разрушению монополии Китая в межкорейском арбитраже.
И пока Северная Корея будет продолжать играть роль регионального enfant terrible, но уже выходящего из-под абсолютного китайского контроля, Вьетнам с российской подачи должен превратиться в новую точку экономического роста, создающую Пекину проблемы иного, главным образом, ресурсного и инвестиционного, плана.
Трудно предположить, что Си проигнорирует мессидж, посылаемый ему нынешним путинским турне.
Как и то, что ответная реакция никак не повлияет на китайские планы по проведению «настоящей мирной конференции» по Украине.
Забытая было «зеленая повестка» вновь возвращается в России на линию внутриэлитного боевого соприкосновения.
Едва ли Игорь Сечин посвятил бы значительную часть своего доклада на ПМЭФ критике энергоперехода, оставайся эта тема исключительно идефикс «коллективного Запада».
Основной адресат сечинского выступления – скорее новый министр обороны Андрей Белоусов и те группы влияния, которые инициировали «техноэкономический переворот» в военном ведомстве.
Дело не только и не столько в давних сечинско-белоусовских разногласиях и даже не в белоусовской поддержке энергоперехода.
Точнее – это всё следствия концептуального конфликта между ресурсократами и технократами, начавшегося даже не полвека назад (когда СССР предпочел нефтегазовые бонусы «разрядки» «кибернетизации» экономики), а в 20-е годы прошлого столетия, с маргинализации советским руководством идей Александра Богданова. Чьи исследования в области теории систем теперь, кстати, активно используются пропагандистами «зелёной повестки».
При этом вступление в бой «тяжеловеса» Сечина автоматически не предполагает успешность «ресурсократического реванша».
Особенно, если учесть, что главным иностранных гостем ПМЭФ был представитель «литиевого треугольника» президент Боливии Луис Арсе, а его переговоры с Владимиром Путиным начались именно с обсуждения совместных российско-боливийских проектов по добыче главного металла «зеленой экономики».
Впрочем, исход очередного противостояния ресурсократов и технократов, как это случалось и раньше, определит позиция внешних игроков. Даром что теперь это не США, а Китай и отчасти Индия.
Если Пекин (и Дели) сочтут дальнейшее продвижение к глобальному лидерству невозможным без обеспечения стабильного поступления углеводородов – сечинская контригра увенчается успехом.
Если же «глобальный Юг» обусловит свое геоэкономическое и геополитическое доминирование с переходом на новый технологический уклад – технократы (техноэкономисты, институционалисты) впервые в отечественной истории получат шанс стать правящей партией.
Специалисты по «совбезовской конспирологии», ухватившись за невключение в это «силовое политбюро» Андрея Белоусова, упустили момент, не менее любопытный и как раз свидетельствующий о вполне устойчивых позициях нового министра обороны.
Открывая очередное заседание Совбеза, Владимир Путин предложил поговорить об «укреплении международного сотрудничества в сфере борьбы с терроризмом».
Понятно, что Запад как партнера в рамках этого сотрудничества крайне сложно представить.
Зато центрально-азиатские страны – вполне.
Тем более, что Белоусов как раз отправился в Алма-Ату на заседание совета министров обороны ОДКБ. И там тоже говорил о террористических угрозах, исходящих, по его мнению, главным образом от Афганистана («На его территории закрепились многочисленные радикальные группировки, которые активизировали продвижение своих идей в соседних республиках. Увеличивается вероятность распространения бандгрупп и терроризма за пределы страны»).
Здесь и возникает нюанс.
Начиная с понедельника, с подачи МИДа и Минюста активно обсуждается тема возможного исключения «Талибана» из списка запрещенных в РФ террористических организаций.
Путин, комментируя это предложение, признал наличие «безусловных проблем» в Афганистане, но сослался на необходимость выстраивать отношения с действующей там властью.
С учетом того, что это заявление (как, собственно, и обнародование мидовско-минюстовской инициативы) было сделано во время пребывания российского президента в Ташкенте, не покидает ощущение многопланового торга.
Ведь Узбекистан не в восторге от любых шагов, повышающих легитимность талибов. А Россия крайне заинтересована в максимальном наращивании центрально-азиатского рынка сбыта для уже убыточного «Газпрома».
Неслучайно, Дмитрий Медведев, с недавних пор славящийся своей экспансивности, а с давних – патронирующий газовый концерн, констатировал: «мы близки к установлению полноформатных отношений с талибами».
Но что-то пошло не так. И цель белоусовского турне – похоже, не только смотрины главы российского оборонного ведомства, ключевого для ОДКБ.
Не исключено, что Белоусов должен был, в том числе, заверить союзников из Центральной Азии, что Россия не собирается «дружить против них с талибами».
«Ситуация и процессы, которые идут в Афганистане, достаточно сложные. Мы их отслеживаем, понимаем, как мы с ними будем работать. Но всё это требует нашего внимания, повышения и нашей слаженности, и боеготовности», -- еще одна реплика уже из переговоров (что, показательно, отдельно «подсвеченных») с министром обороны Таджикистана Шерали Мирзо.
Не потому ли Медведев впервые за достаточно долгое (для него) время вновь прибег к «ядерной риторике»?
Что, помимо всего прочего, сильно контрастирует со сдержанными белоусовскими пассажами про действия «соразмерно угрозам безопасности».
Вполне возможно, что зампред Совбеза превращается в главного публичного оппонента нового министра обороны, открывая второй, медийный, фронт в войне «ресурсократов» с технократами-техноэкономистами.
Наиболее точный исторический «аналог» армянского архиепископа Баграта –архиепископ Макарий III, ставший в 1960-м первым президентом Кипра.
Оба священнослужителя выдвинулись на первые политические роли не в результате стандартной и плановой электоральной процедуры (например, как лидеры христианско-демократической партии), но в период сильной «институциональной» турбулентности.
Макарий III возглавлял кипрское антиколониальное движение.
Баграт Србазан становится «звездой» очередного армянского «улично-демократического» (если не сказать – революционного) эксцесса.
Но с классическими религиозными партийными проектами Европы у кипрского и армянского кейсов различий намного меньше, чем с «политико-теологическими», вроде иранского.
И дело здесь не в конфессии, а в целеполагании.
Поход во власть архиепископов Макария III и Баграта не нёс (в первом случае) и не несёт (во втором) «эсхатологической» нагрузки.
Оба клирика пересекают границу между «б-говым» и «кесаревым», максимум, для «перезагрузки» отдельно взятой страны, но не мира.
Впрочем, это обстоятельство не должно успокаивать тех внешних игроков, которые видят в Србазане более приемлемую и комфортную альтернативу Пашиняну.
Обретение представителями духовенства политической субъектности – процесс в равной степени и непредсказуемый, и «интернационализируемый».
Особенно – на постсоветском пространстве.
И особенно – в эпоху, когда защита традиционных ценностей становится синонимична защите суверенитета. А их хранители (священнослужители) по умолчанию зачисляются в «друзья государства». Что создает серьезные морально-юридические проблемы для делигитимации действий клириков, даже де-факто направленных против существующих светских властей.
Раиси погиб чуть ли не сразу после того, как при его самом непосредственном участии произошла реанимация масштабного гидроэнергетического проекта на реке Аракс.
Это «южнокавказское ГОЭЛРО», задуманное еще во времена СССР и шахского Ирана, было поставлено на паузу из-за обострения армяно-азербайджанского конфликта и провозглашения Нагорно-Карабахской республики, в которую вошли, в том числе, и районы, расположенные на берегу Аракса.
Вернув в 2020-м эти территории под свой контроль, Азербайджан возобновил гидроэнергетическое строительство на границе с Ираном. Тем более, что активное использование водных ресурсов вполне отвечало подходам Раиси, ратовавшего за «новые открытия в сфере энергетики».
Но чем ближе Тегеран и Баку к реализации «южнокавказской ГОЭЛРО» -- тем уязвимее позиции Анкары.
Ведь, с одной стороны, Турция позиционирует себя как главный союзник и даже «геополитический патрон» Азербайджана.
А с другой – турецкие же гидроэнергетические проекты в верховьях Аракса способны существенно девальвировать соответствующие ирано-азербайджанские бенефиты.
Тем показательнее, что буквально за пару дней до роковой для Раиси торжественной церемонии на Араксе (ведь именно перелет после нее стоил жизни иранскому президенту) Эрдоган назвал водные ресурсы причиной многих международных конфликтов по всему миру.
Если воскресный инцидент спровоцирует очередное ухудшение взаимоотношений между Тегераном и Баку, – как это предполагают некоторые эксперты, -- дальнейшее энергостроительство на ирано-азербайджанской границе, скорее всего, опять будет поставлено «на паузе».
Если иранские элиты окажутся не столь подозрительными – высока вероятность «водяной конфронтации» между Баку и Анкарой. С подключением к этому противостоянию Ирана, но уже в качестве азербайджанского союзника.
При этом России – в силу вполне очевидных географических условий и геополитических раскладов – вряд ли удастся остаться в стороне от нового возможного «евразийского пожара».
Иными словами, прогнозы о том, что «угроза с Запада» может усугубиться (или вообще смениться) «угрозой с Юга» вовсе не беспочвенны.
По крайней мере, гибель Раиси делает такой сценарий ещё более вероятным.
В новом российском правительстве финансово-экономический блок не будет курироваться первым вице-премьером.
Это не прецедент, но в некотором роде отступление от неписанных правил.
Причём, как минимум, дважды такая «аномалия» наблюдалась в «предтранзитных» кабминах.
В 1999-м, когда первым замом Примакова стал Степашин.
И в 2005-м, когда Медведев (вместе с С. Ивановым) занял соответствующий пост в правительстве Михаила Фрадкова.
Сегодня в «преемнические» перспективы Дениса Мантурова верится с трудом.
И, возможно, его карьерный взлёт в немалой степени обусловлен мишустинским стремлением замкнуть на себя все финансово-экономические вопросы. Тогда как «первый вице» будет заниматься исключительно промышленно-технологическими.
Но если в предыдущем правительстве противоречия Мишустина с «первым вице» Белоусовым были персональными и концептуальных, то с Мантуровым это противостояние будет системным.
Поскольку премьер исторически (как налоговик в анамнезе) —про доходы, а успешность мантуровской миссии зависит, прежде всего, от способности государства наращивать расходы.
В отсутствие равновесного Мантурову по статусу куратора финансово-экономического блока Мишустин лишается возможности оставаться «над схваткой» при распределении бюджетных излишков или, что вероятнее, поиске дополнительных способов латания бюджетных «дыр».
И при таком раскладе заметно возрастает роль Счётной палаты. Разумеется не как арбитра последней инстанции, но как поставщика экспертизы —«количественной», а потому беспристрастной —правительственных выкладок и решений.
Мотивы Чубайса, заговорившего о переосмыслении постсоветской истории, очевидны.
Особенно, на фоне выхода «Предателей» -- резонансной атаки на российских либералов уже с другого, формально, далеко не прокремлевского фланга.
Но шансы выживания (не говоря уже о популяризации) либеральной идеи в России тем скорее будут отличны от нулевых, чем скорее Чубайс и его единомышленники откажутся от каких-либо попыток самореабилитации.
И дело здесь не в тотальной неэффективности «их менеджмента» -- в этом вопросе как раз далеко не всё однозначно. Даже (или тем более) если оценивать ретроспективно.
Главное проклятие российского либерального проекта – его успехи. Точнее – их зависимость от готовности самих либералов выбирать «меньшее зло» и идти с ним на компромисс.
Партноменклатура, олигархи, «белые имперцы», силовики…Чубайс и его команда всегда находили среди привилегированного сословия группу, сотрудничество с которой позволяло найти оптимальный (как казалось) баланс между репутационными издержками и аппаратными бонусами.
Даром, что жизнь податного сословия от таких альянсов не делалась лучше. Скорее – наоборот.
И возникающий ресентимент, – геополитический, социальный, культурный или их «микс», -- непременно приобретал отчетливый антилиберальный оттенок.
Неудивительно, что в сегодняшней России желающих отправить либерализм «на свалку истории» во много раз больше тех, кто считает нужным его сохранить.
И если последние не превратятся «из Савла в Павла» и по-прежнему будут озабочены переубеждением элит, а не работой с «новыми крепостными» -- их миссия представляется невыполнимой.
Первый срок пребывания Тимура Иванова в СИЗО истекает в годовщину пригожинского мятежа.
Но не менее показательно, что громкий коррупционный скандал в Минобороны разгорелся за пару дней до съезда РСПП, где -- либо публично, либо (скорее всего) за закрытыми дверями -- непременно будет подниматься вопрос о «благословленной президентом» налоговой реформе.
За прошедшие два года Минобороны, по понятным причинам, превратилась в одного из самых привлекательных работодателей.
Белоусовский ЦМАКП даже увязывает с этим аспектом деятельности военного ведомства «революцию зарплат» -- «высокие выплаты военнослужащим уже сегодня автоматически задают ориентир для рынка труда, хотя бы из соображений удержания занятых».
С установлением ₽1-миллионного уровня отсечения для годового дохода, с которого предполагается взимать повышенную ставку (15%), указанная «зарплатная коллизия» еще больше обострится. Поскольку выплаты участникам СВО освобождаются от НДФЛ.
В свою очередь, с дальнейшим падением конкурентоспособности в этом случае рискуют столкнуться не только сугубо «гражданские» работодатели, но и предприятия ОПК.
Иными словами, традиционный «вшитый» конфликт между Минобороны и поставщиками вооружений усугубляется еще и борьбой за кадры.
Как известно, недовольство военно-промышленного лобби в немалой степени обусловило скандальный «снос» предыдущего министра обороны Анатолия Сердюкова.
Отставка Сергея Шойгу и приход на его место Алексея Дюмина теперь, в связи с очередным громким скандалом вокруг «оборонного хозяйства», возможны, но не предопределены.
Причина не только в факторе СВО как таковом, в опасности «смены коней на этой переправе», или в давней истории личных взаимоотношений Шойгу с Путиным. Хотя последнее могло стать одним из главных «субъективных» препятствий, помешавших принятию «нулевого варианта» в ответ на пригожинские выпады в июне 2023-го.
Роль Минобороны (опять же – по понятным причинам) в российской политэкономической системе слишком возросла, чтобы потеря независимости «актива» (читай –подотчетности исключительно первому лицу как де-юре, так и де-факто) не обернулась фундаментальными потрясениями.
От такого негативного (прежде всего, для Кремля) развития событий не страхует даже дюминская близость к президенту.
Во-первых, -- из-за недостаточной (пока) аппаратной искушенности бывшего путинского адъютанта.
А во-вторых, -- из-за решимости конкурирующих элитных групп сделать так, чтобы Минобороны не стало для Дюмина «преемническим трамплином».
Иван Ильин, чье имя сейчас оказалось в эпицентре столь ожесточенных баталий, в 1948 году написал статью «О фашизме», которую можно назвать критикой одиозного радикального течения «справа».
Завершается текст приведением в пример Франко и Салазара -- за то, что они «стараются избежать указанных ошибок […и] не называют своего режима "фашистским"».
Но как раз в год выхода этой ильинской статьи началась подготовка к «бархатному демонтажу» испанской автократии. В ноябре 1948-го в страну прибыл принц Хуан Карлос, будущий «преемник» каудильо и символ постфранкистской модернизации.
Наставниками Хуан Карлоса были консервативные католические интеллектуалы из Opus Dei, вполне лояльные Франко и разделявшие его стремление защитить страну от «коммунистической угрозы», но при этом остро конфликтовавшие с «Фалангой». В значительной степени – из-за своей ставки на «консервативное просвещение», в то время, как фалангистов отличали популизм и преклонение перед «культом силы».
Сложно сказать, кого из ключевых акторов франкистской Испании поддерживал (или поддержал бы) Иван Ильин.
Но аргументация и логика действий многих из его современных российских защитников и популяризаторов скорее ближе к фалангистской, нежели к «опусовской».
https://politconservatism.ru/articles/delo-veruyushhih-intellektualov
О природе халифатизма
Часть II
Спровоцировав ответное вторжение США и их союзников сначала в Афганистан, а потом и в Ирак, «Аль-Каида»*, во-первых, создала повод для новых геополитических разногласий между Западом и Россией, а во-вторых – благодаря разрушению иракских госинститутов – расчистила «площадку» для последующего «халифатостроительства».
Тем показательнее, что аль-Багдади провозгласил себя новым халифом именно в Ираке и именно летом 2014-го – когда на фоне первой «горячей» фазы конфликта на Украине вполне явственно обозначились перспективы новой «холодной войны».
Судьба этой «итерации халифата» известна. Но нельзя сказать, что ИГИЛ* сыграло в игру с нулевой суммой.
Особенно если учесть весьма болезненную реакцию некоторых западных элит на российско-саудовское сближение, вызванное как заинтересованностью новых властей королевства в минимизации халифатистской угрозы, так и стремлением стабилизировать рынок нефти, разбалансированный из-за «игиловских» продаж фактически краденного сырья.
Не будет большим допущением предположить, что как раз появление такого формата, как «ОПЕК+», предопределило резкую политизацию «зеленой повестки» с приходом администрации Байдена.
А создание концептуальных предпосылок для отказа Запада от покупки российских энергоносителей, возможно, стало для Кремля одним из аргументов (хотя, конечно, не первостепенных) в пользу проведения СВО.
В результате через 5 лет после потери ИГИЛ* последних из захваченных территорий и через 3 года после ликвидации последнего «халифа» Абу Ибрахима аль–Хашими аль–Курейши крупнейшие державы «глобального Севера» оказались в паре шагов от прямого вооруженного столкновения.
И если кто-то хотел вновь реанимировать «халифатский проект» -- ему трудно было найти лучшее время. С учетом тотального кризиса доверия между Россией и Западом и весьма невысокой вероятности их консолидации для купирования экзистенциальной «помехи с Юга».
При этом акцентирование внимания исключительно на «украинском следе» чревато для России не только дальнейшей эскалации на «недружественном» фланге – к чему Москва более-менее готова.
Недооценка Кремлем степени субъектности азиатских халифатистких «франшиз» может вызвать весьма болезненную реакцию Китая, для которого «Вилаят Хорасан представляет едва ли не более серьезную опасность, чем для США или Европы. Как в силу стремления данной группировки выдавить талибов (а Пекин именно с ними связывает вовлечение Афганистана в сферу своих интересов), так и из-за активного использования – в пропаганде и вербовке – уйгурского фактора.
Не исключено, кстати, что именно своеобразным «китайским приветом» были заявления Лукашенко про пути отхода «крокусовских» террористов, мягко говоря противоречащие трактовкам, озвучиваемым в России.
Примечательна в этой связи и состоявшаяся в минувшую среду встреча посла Беларуси в РФ Дмитрия Крутого со своим саудовским коллегой Абдулрахманом Аль-Ахмедом.
Если сейчас и есть актор, способный «поверх барьеров» сформировать широкую антихалифатистскую коалицию, то это Эр-Рияд.
За прошедшие с момента появления ИГИЛ* десятилетие саудовский принц Мохаммед бен Салман превратился в «тяжеловеса» мирового уровня, к мнению которого готовы прислушиваться и в Москве, и в Вашингтоне, и в Пекине.
В свою очередь вероятность даже сугубо ситуационного перехода этого исламского модернизатора на сторону халифатистов близка к нулю.
Хотя бы потому, что для МбС модернизация – инструмент укрепления саудовского суверенитета, а любой новый халифат – его полная отмена.
Впрочем, данное обстоятельство, конечно же, не отменяет вопроса о том, какую цену главная «нефтяная монархия» запросит за спасение мира.
*запрещенная в РФ террористическая организация
