6887
Всегда хочу смотреть в глаза людские, И пить вино, и женщин целовать...
Заходил Д.Кузьмин-Караваев, не застал меня дома. Днем я был у сестер Терещенко, потом катались вчетвером, объехали все острова и на Удельную. Болтали и смеялись, было весело. Пелагея Ивановна, которую я не видал давно, опять говорила замечательное. Она читала «Вампира — графа Дракулу» — и боялась, положила горничную спать с собой. Перед окном ее спальни — дерево, любимое в Петербурге, на нем ворона сидела в гнезде. Гнездо разрушили. Утром после чтения «Вампира» ворона вращала глазами и пугала. — Пробует все средства, которые рекламируют в газетах. Для цвета лица, кремы и т. д. Раз проснулась утром, намазав на ночь лицо, и не могла открыть глаз — вся кожа сошла с лица.
— Об авиаторах — о том, который летел с Горгоны и не долетел до берега, его не нашли. Был маленького роста, огромные черные глаза, очень смелый. Как Латама убил буйвол. О шофере Роспиде: не любит Петербурга, скучает, любит природу — «бедный». О декадентстве, и декадент я или нет. — Хотела лететь на аэроплане, но боится.
— Скоро уезжают сестры.
Потом мы с Михаилом Ивановичем ходили по Дворцовой набережной. Обедал я у мамы.
16 апреля 1913, 32 года
Дорогой Саша!
Привет из Туниса, и с Новым годом! Тунис великолепен: арабы превосходны; вчера накупили благовоний: мускуса и какой-то розовой, восточной эссенции. Каждый араб - художественное произведение. Европейский город, как везде; арабский кольцом его окружает; он прямо сказочен. Адрес: Tunis, poste restante. От Аси Тургеневой привет. Любящий Тебя.
Боря
БЕЛЫЙ-БЛОКУ, 23.12.1910, Тунис, Блоку 30 лет
Напоминаю, что на нашем канале проводится розыгрыш дневников Венедикта Ерофеева. И уже сегодня в 23:55 мы узнаем победителя! А это значит, что у вас ещё есть время им стать!
Читать полностью…
Многоуважаемая Лидия Яковлевна.
Спасибо Вам за Вашу книгу от всей души. Сейчас, ночью, я прочел ее, не отрываясь, с большим напряжением. Хочу сказать Вам, что услышал голос волн большого моря; все чаще вслушиваюсь в этот голос, от которого все мы, интеллигенты, в большей или меньшей степени отделены голосами собственных душ. Сейчас моя личная жизнь напряжена до крайности, заставляет меня быть рассеянным и невнимательным к морю. Но, верно, там только — все пути. Может быть, те строгие волны разобьют в щепы все то тревожное, мучительное и прекрасное, чем заняты наши души.
Искренно преданный Вам Александр Блок.
письмо Гуревич Л.Я., 21.12.1907, Петербург, 27 лет
Многоуважаемый Павел Елисеевич.
Извините, пожалуйста: сегодня я Вам послал листок с моим мнением о лучших романах этого года и, уже после того как опустил в ящик, сообразил, что все это написано каким-то суконным нерусским языком. Объясняется это тем, что я весь день сегодня писал стихами, а потому в прозе окончательно охромел. Пожалуйста, бросьте тот листок, вот другой Вам вместо него.
Преданный Вам Александр Блок.
письмо Щёголеву П.Е., 19.12.1913, Петербург, 33 года
Если бы вам предложили звуком описать пустое пространство, чтобы вы выбрали?
В голове звучит какое-то звенящее эхо, правда?
А вот и нет. Этот звук - МА. Японское слово, обозначающее идеальное пустое пространство, паузу, без которой события превратились бы в кашу, чистый дизайн. И все в одном звуке.
У Марии Магвайер на канале
/channel/supreme_magu
много таких затейливых лингвистических историй.
У Маши очень крутой слог, который хочется смаковать от поста к посту.
Здесь рассуждения опытного маркетолога о пиаре и крупнейших пиар-кампаниях в истории, юмор для умных людей и заметки начинающего радиоведущего на радио "москва fm".
Да, и кстати - у Маши есть настоящий ответ на вопрос, что на самом деле было раньше - курица или яйцо. Ищите пост в ленте , там интересно)
/channel/supreme_magu
Отсчитываю секунды и выжидаю. С наслаждением плюю в потолок. Все спокойно.
Значительная часть наследия Венедикта Ерофеева — дневники, где записи биографического характера перемежаются записями по случаю, цитатами из книг, песен и бесед, анекдотами, каламбурами. Для поклонников Ерофеева — это поистине бесценный материал.
Чтобы выиграть эту книгу необходимо подписаться на telegram-каналы ВЕНИЧКИ и Naked Lunch, после чего нажать кнопку "Участвовать" под этим постом.
Итоги подведём 22 декабря. Победитель будет выбран случайным образом с помощью бота @Random1zeBot. Приз доставим в страны СНГ за наш счёт.
Милый Александр Александрович.
Попал в очень трудное положение. Уповал разрешить его благополучно некоторой суммой денег, которую ожидал в начале декабря. Но сумма запоздала, а теперь выяснилось, что она получится лишь в самом конце января. Положение запуталось, а дела мои ведь плохи, как никогда. Будьте добры, если Вам можно, и если это ни чуточку не затруднит Вас, если не чуточку, — ссудите мне пожалуйста 30 р., которые и верну по получении суммы в конце января.
Пользуюсь случаем очень извиниться за старый долг. Будьте добры, подождите его на мне. Я еще не скоро могу вернуть его. Но верну. У меня произойдет наверно перемена обстоятельств к лучшему, но с этим надо терпеливо подождать. Если Вам возможно исполнить мою просьбу, будьте добры — переводом по почте. И если что надо написать — будьте добры, отдельно письмом, а не на переводе. И можно ли, чтобы все это осталось только между нами? Пожалуйста, извините и не сердитесь.
письмо от Панченко С.В., 16 декабря 1911, написано на бланке “Курсы теории композиции С.В.Панченко”, Блоку 31 год
...купил книг, еще регистраторов (единственное домашнее занятие) для писем, котелок. Возвращаюсь домой — весна — приносят букет: розы, левкои, нарциссы, сирень. Записка без подписи: «Милому поэту, 19 марта 1913 г.». Сильные и знакомые духи. Тут же начинаю рыться в письмах — писем В.А. Щеголевой нет. — Странно.
20 марта 1913, 32 года
Спасибо Вам за письмо, дорогой Георгий Петрович. Оно мне очень близко и понятно. Да, конечно, все, что мне нужно, это чтобы у меня «нахмурилась ночь». Что касается «нельзя писать», то эта мысль много раз перевертывалась и взвешивалась, но, конечно, она — мысль, и только, покамест. А я чем старше, тем радостнее готов всякие отвлеченности закидывать на чердак, как только они отслужили свою необходимую, увы, службу. И Вы великолепно говорите о том, что все-таки живете, — сторонитесь или нет, выкидывают Вас или нет.
Не принимайте во мне за «страшное» (слово, которое Вы несколько раз употребили в письме) то, что другие называют еще «пессимизмом», «разлагающим» и т. д. Я действительно хочу многое «разложить» и во многом «усумниться», — но это — не «искусство» для искусства, а происходит от большой требовательности к жизни; от того, что, я думаю, то, чего нельзя разложить, и не разложится, а только очистится. Совсем не считаю себя пессимистом.
Не знаю, когда удастся зайти к Вам, не могу обещать, что скоро, но, очевидно, наша встреча была не последней. Всего Вам лучшего.
письмо Блоку Г.П., 10.12.1920, Петроград, 40 лет
С утра стал разбирать записные книжки — прошлое дохнуло хмелем.
4 марта 1913, 32 года
🎉 Результаты розыгрыша:
Победитель:
1. Marianna
Проверить результаты
Уйдя, застудил горло, вечером пришел на лекцию Сологуба без голоса, а там — мама, тетя, все «наши», кроме Елизаветы Ивановны, Л. Андреев с компанией Осипов Дымовых, акмеисты, и пр. и пр. Измучился.
1 марта 1913, 32 года
Милый Александр Александрович,
чистый и прекрасный, и мне, грязному, родимый и дорогой-дорогой. Получил Ваше чудное письмо и с ним 50 р. И мне стало стыдно — страсть как. Каким-то грубым словом я разбередил Вас. Ваше письмо так взволнованно и беспокойно. Значит, Вы из-за меня пережили что-то острое и больное. Я опечален и злюсь на себя. Я хотел бы всякую пушинку сдуть с Вас, а вот что наделал. Мой нежный, душистый цветок тепличный — не беспокойтесь обо мне. Я не стою этого. Я давно уже грязный, порочный, и от меня смердит. Мне и до сих пор все стыдно. Но, — уж такой я есть. Через стыд мне, все-таки, хорошо. Я здесь все время не мог соскочить с угрюмого настроения. Это настроение замучило меня. Читая Ваше письмо, — взволнованное, беспокойное, но целомудренное, полное деликатной нежности, — мне в первый раз стало легко. Вы нежно приложили руку к одному из наболевших моих мест. Боги знают — я равнодушен к деньгам и не собиратель. Но я живу в нашем строе и они мне нужны. Мне немного надо, но надо. И вот этого никто никогда не хотел понять. Т. е. почти никто. И это не худые люди, — нет. Но нет, как-то, забывают, что у меня есть грубое тело, и что мне нужны кров, питание и одежда. Даже когда я говорю об этом, то это не производит никакого впечатления. Никакого. Точно я ничего не сказал. Совсем не слышат. И потому то, что Вы сами нежно выдумали прислать мне 50 р. — очень согрело меня. Это так сладко сознавать, что вот далеко-далеко есть дета очаровательный, удивительной душевной красоты, — и этот дета жалеет меня. И это совсем как музыка. Вы не можете этого понять. И я не стану этого Вам объяснять. Я не хочу, чтобы Вы, неведающий, узнали от меня это мрачное из жизни. Вы узнаете это, но пусть не от меня. Как бы поздно Вы не узнали это — это, все-таки, будет рано. Я не говорю: благодарю. Разве можно выразить этим, часто уже плоским, словом то важное, что я имею к Вам? Я сижу около Вас, совсем рядом, на скамеечке и говорю самые чистые слова, какие у меня есть. Их немного. Но я разыскал их для Вас и связал в одно. Мой милый, далекий, добрый, неувядаемой красоты. Тороплюсь кончить. Сейчас мне помешают. А завтра, не знаю, дали бы мне написать Вам. Я наконец вырвусь отсюда из этого застенка. Жду только денег от Юргенсона. Они придут вот-вот. Не пишите мне, пока не получите нового адреса. Еду, кажется, в Швейцарию, если не помешает какой-нибудь встречный господин. Обнимаю Вас крепко и всего целую. Всем — кланяюсь — кланяюсь. Я еще до отъезда напишу.
Душевно Вам преданный С.Панченко.
Панченко С.В. - Блоку, Вена, 24.12.1902
🎉 Результаты розыгрыша:
Победитель:
1. надежда
Проверить результаты
Днем сидели мы у М.И. Терещенки и у меня с ним, катались на острова, обошли пешком весь Елагин остров. Говорили о его планах, обо мне, о религии и искусстве. Он говорит: он в искусстве «ретрограден», не может найти, как Дягилев, людей с будущим только — без настоящего, не умеет угадать. И к Станиславскому «в ученье» идти не хочет. Уйдет в свои дела, которых не любит, но искусства не забудет. — Мои стихи «Приближается звук…» запомнил почти наизусть. Говорит, что я много сделаю, если захочу.
Обедал я у мамы, много говорил ей о Терещенке, о себе, о критике. После чаю мы втроем с Францем ходили у Исаакиевского собора. Крестный ход был меньше, жандарм раздавил человека, ночь была прекрасна и туманна. Празднично было. Встретили Женю.
13 апреля 1913, 32 года
Я обедал в Белоострове, потом сидел над темнеющим морем в Сестрорецком курорте. Мир стал казаться новее, мысль о гибели стала подлинней, ярче...
12 апреля 1913, 32 года
Заходила мама днем. Бездонная тоска. Мысль об отъезде. Обед на Финляндском вокзале, печальный закат в Шувалове.
9 апреля 1913, 32 года
На столе у меня уже стоят те красные розы, которые сулила мне неизвестная дама. Письмо, сопровождающее их, уже хуже первого: вздохи и страсти. Только что сжег я поблекший букет Щеголевой. — Не отвечу.
27 марта 1913
Встретил художника Матюшина, который футуристически молодится.
22 марта 1913, 32 года
Мамино рожденье. Днем мама пришла с тетей ко мне. Было солнце, мама читала вслух стихи Бунина и Брюсова.
6 марта 1913, 32 года
Стихи Ваши — всегда со мной.
из письма Брюсову В.Я., 8 декабря 1907, 27 лет
Мы совсем забыли о конкурсе на нашем канале и возможности выиграть замечательную книгу. Сегодня в 23:55 мы узнаем победителя. У вас ещё есть время им стать!
Читать полностью…
Мама, сегодня были похороны,
торжественные, как и панихида. Из всего, что я здесь вижу, и через посредство десятков людей, с которыми непрестанно разговариваю, для меня выясняется внутреннее обличье отца во многом совсем по-новому. Все свидетельствует о благородстве и высоте его духа, о каком-то необыкновенном одиночестве и исключительной крупности натуры. Чувствую нежность к Спекторскому, который тоже впервые является как-то по-новому. Смерть, как всегда, многое объяснила, многое улучшила и многое лишнее вычеркнула.
Как ты? Пиши. Получила ли ты мое первое письмо? Разбор квартиры и дел задерживает меня здесь на неопределенное время. Все это я буду рассказывать тебе в Ревеле с подробностями. Приехать ли мне в Ревель на Рождестве?
Я страшно утомлен физически, а нравственно мне скорее лучше, чем осенью в Петербурге. Пока это отчасти — сильное нервное возбуждение.
Ну, господь с тобой. Напиши поскорее. Целую крепко.
Саша.
письмо матери, 04.12.1909, Варшава, 29 лет