-
Salus populi suprema lex esto
«На данный момент у нас нет проблем с нашей историей. В нашей истории не было никакой резни, наша история — это история милосердия и сострадания». — президент Турции Реджеп Эрдоган.
Разговаривал как-то в стародавние времена, когда трава была зеленее с одним азербайджанцем.
Начал он мне рассказывать, какой народ азербайджанский красивый, умный и милосердный, и что мне бы понравилось жить среди азербайджанцев.
Я его спрашиваю:
А есть ли какой-нибудь азербайджанец, который бы признавал геноцид армян в Турции и геноцид армян на территории Азербайджана?
Говорит, во-первых, никакого геноцида не было, а во-вторых, этот мерзкий народ сам виноват и лишь турецкое милосердие (кто не знает, азербайджанцы называют себя турками) позволило этому проклятому народу продолжить существовать на этой земле.
Спрашиваю:
А ты согласился бы жить среди людей, которые когда-то резали своих соседей, а теперь отрицают, что это событие вообще было? Ну я, примеру, христианин, что должен испытывать, зная, что вы убивали христиан, а теперь говорите, что такого никогда не было? Ты будешь жить среди тех, кто резал мусульман, а теперь говорит, что этого никогда не было?
Азербайджанец на это ничего не ответил. Только уставился на меня, как-будто я ему открыл глаза на что-то, что было скрыто он его умственного взора, и как-то грустно начал качать головой, как-будто прогоняя от себя какие-то мысли.
Кстати, азербайджанец был реально умным и интеллигентным. С другим бы я на эту тему вообще бы даже не пытался заговорить.
Пока придумывал новые темы для постов, увидел в твиттере пост с цитатой Гитлера о том, как он уважительно относится к идее частной собственности. На основе этого автор твита делает гениальный вывод о том, что Гитлер на самом деле был рыночником и чуть ли не ультракапиталистом. Ну, мало ли что говорят обитатели твиттера, но я вспомнил...
Мне скидывали статью на researchgate (к сожалению, она у меня не сохранилась), где целый профессор Гарварда пытался доказать нечто подобное, основываясь на сомнительных умозаключениях: "Гитлер говорил на немецком, а знаете кто еще говорил на немецком? Фридрих Хайек и Людвиг фон Мизес. Они же ещё были австрийцами, а Гитлер наверняка был знаком с их идеями, и может даже посещал лекции австрийских экономистов в 20-е годы".
В общем, профессор пытался находить какие-то отдельные факты и выдумывал причинно-следственные связи, чтобы оправдать свою повестку для демонизации сторонников свободного рынка и либерализма (в классическом смысле). Все ведь знают, что Гитлер — это плохо.
И с тех пор, когда я вижу какие-то глупые текста в интернете, то отношусь к ним более снисходительно.
Ещё пару занимательных фактов:
Согласно опросу Pew Research Center в 2017-м году около 76% вьетнамцев положительно относятся к США. Среди наиболее образованных этот показатель достигает 89%, как и среди респондентов в возрасте от 18 до 29 лет. Даже среди более старшего поколения, пережившего войну, этот показатель выше 50%.
Ещё интереснее отношение вьетнамцев к богатству. В одном из исследовании тех же Pew Research среди вопросов был такой: "Насколько важно лично для вас быть богатым?". В Европе и США в среднем только 28% респондентов ответили, что для них важно быть или стать богатым. В четырех опрошенных азиатских странах, напротив, этот показатель составил 58%. Среди вьетнамских респондентов этот показатель составил аж 76%.
Среди основных причин такой любви вьетнамцев к США и американцам портал VietnamDaily выделяет три:
👉🏻Диаспора вьетнамцев в США процветает
Например, средний доход в 2019-м году среди американских вьетнамцев составлял $82 400 по сравнению со средним показателем $65 712 для всех американцев.
👉🏻Провал вьетнамского плана
До 1986-го года была «дотационная эпоха» коллективизации — никакого частного бизнеса, никакой частной собственности, централизованное планирование всего, в том числе ткани, отправляемой на дом для пошива одежды. Провал такой политики привел к либерализации и серии реформ, которые положили начало неумолимому экономическому буму Вьетнама и росту доходов населения. Мало кто хочет возвращать к социалистическим экспериментам тех времен.
👉🏻Культура предпринимательства
Вьетнамцы невероятно предприимчивы. Если вы посетите эту страну, то вы будете поражены плотностью экономической активности, происходящей на улицах. Это будет похоже на то, что каждое общественное пространство находится под угрозой для открытия собственного дела. У вьетнамцев есть широко распространенное горячее желание вести собственный бизнес и разбогатеть, как это делают их знакомые и родственники в США.
Конкуренция — это благо, особенно когда юрисдикции конкурируют за резидентов
США всегда были страной с социально мобильным населением. Переезд из штата в штат — довольно обыденное дело для среднестатистического американца. И наверное вы читали о том, что в последние несколько лет (а может и больше) наметился тренд на миграцию из традиционно «синих» штатов с высокими налогами в штаты с более благоприятным фискальным фоном. То, что люди мигрируют из штата в штат — это одно, но более важно кто мигрирует.
Как считает экономист Дэниэл Митчелл, для штатов чрезвычайно важно привлекать богатых людей, или хотя бы не терять их:
«Налогоплательщики с более высокими доходами платят непропорционально большую сумму налогов (так же, как они платят львиную долю федеральных налогов), и штаты, привлекающие таких резидентов, являются фискальными победителями. Данные IRS показывают, что штаты с высокими налогами, такие как Калифорния, Нью-Йорк и Иллинойс, теряют десятки тысяч успешных жителей в пользу штатов с низкими налогами. При этом Флорида с нулевым подоходным налогом является самым предпочтительным местом назначения».
Например, исследование, проведенное MyEListing.com, показало, что Калифорния потеряла более 340 миллионов долларов налоговых поступлений в 2021-м году из-за оттока жителей. Высокие ставки налога на доходы физических лиц в Калифорнии кажутся обескураживающими для многих состоятельных людей. Это, в сочетании с высокой стоимостью жизни в штате, вероятно, будет и далее способствовать миграции богатых из Калифорнии.
Поэтому штаты, имеющие высокие налоговые ставки, сталкиваются с неутешительными перспективами, так как наступит момент, когда покрыть раздутый местный бюджет будет уже нечем. И если Калифорния все еще может оставаться привлекательной из-за других факторов, то у славящегося ужасным фискальным менеджментом Иллинойса перспективы достаточно туманны.
Конкуренцию за резидентов, в том числе состоятельных и предприимчивых, в основном выигрывают Флорида, Техас, Аризона, Северная Каролина и Южная Каролина. Это показательный пример "голосования ногами", когда граждане выбирают более благоприятные условия для своей жизни. В этом огромный плюс настоящего федерализма.
Панархия и государственная конкуренция
Продолжая тему альтернативных политических систем, хотелось бы затронуть ставшей популярной в определенных кругах идее панархии. Если представлять панархию в самом радикальном ключе, то это идея, согласно которой все государства должны быть экстерриториальными и что каждый человек должен иметь возможность выбирать свое собственное государство, не переезжая с места на место. С такой точки зрения сегодняшние государства, претендующие на территориальную монополию, нелегитимны.
В более умеренном смысле, панархия подразумевает то, что многие государственные функции, которые в настоящее время предоставляются на территориальной основе, могли бы более эффективно предоставляться параллельно за счет разных контрагентов. Многие споры о том, что «нашему» правительству следует делать с X, могут исчезнуть, поскольку разные люди, живущие в одном и том же географическом районе, будут иметь возможность использовать разных поставщиков услуг.
Авторы книги «Панархия: политические теории об экстерриториальных государствах» Авизер Такер и Жан Пьеро де Белис рассматривают панархию как антиутопию. Панархия, как представляют Такер и Белис, не отстаивает какую-либо конкретную модель совершенного государства или общественного договора, а наоборот, предполагает отсутствие такой модели. Игнорируемая в настоящее время идея детерриториализации некоторых государственных функций потенциально может уменьшить конфликты как внутри государств, так и между государствами. Но точные институциональные механизмы должны быть обнаружены методом проб и ошибок. Поэтому мы в действительности не знаем пределов панархии.
Важно понимать, что это не обязательно означает нулевое участие государства, и, следовательно, панархия отличается от анархии. Представьте, например, что все или многие из текущих государственных услуг будут переведены на ваучерную систему; оплата по-прежнему будет основываться на налогах, но станет возможным разнообразие предоставляемых услуг и контрагентов. Князь Лихтенштейна Ханс-Адам II-й в своей работе «Государство в третьем тысячелетии» высказывает (хоть и ни разу не упоминает термин панархия) похожие идеи:
«Процесс трансформации государства из полубога в обслуживающую компанию возможен, только если прямая демократия займет место демократии представительной и если государственная монополия в пределах своей территории будет разрушена правом местных общин на самоопределение… Создание благоприятной налоговой системы зависит от налоговой конкуренции между местными общинами и государствами. Чем сильнее конкуренция, тем лучше для граждан и налогоплательщиков. Налоговая конкуренция не разрушает государство и общество; она противодействует политикам, которые пытаются "купить" голоса избирателей за деньги налогоплательщиков».
Идея панархии явно принадлежит к тому же семейству понятий, что и федерализм, полицентризм или анархо-капитализм. Подобно этим идеям, она развивается из свободы ассоциации и методологического индивидуализма. Что отличает панархию, так это акцент на экстерриториальности и параллельных сообществах. И вполне возможно, что некоторые из современных проблем демократии могут быть решены благодаря такому подходу.
Изократия как идеал свободного общества?
Изократию можно определить как тип общества, в котором отсутствует правление и подчинение, а существует порядок без власти и неиерархическое сотрудничество. Главная цель изократии заключается в устранении властных отношений в любой сфере, где они проявляются. Каждое злоупотребление, обман или ошибка полностью обратимы, поскольку никому не предоставляется долгосрочное привилегированное положение. По мнению итальянского экономиста Николо Белланки, полиархия является наиболее практической системой, близкой к изократии.
Полиархия представляет собой общество с множеством источников силы. Она возникает, когда различные группы, соперничавшие и конфликтующие долгое время, признают свою взаимную неспособность достижения господства. Толерантность и принятие плюрализма становятся результатом противостояния между враждебными группами. Такая система также формируется в обществах с острой и неопределенной конкуренцией между элитами, где маргинализированная группа может получить доступ к власти в обмен на поддержку одного из претендентов (предполагается, что все элитные группы поступят таким образом).
В результате происходят два процесса: правящие элиты разрушают различные формы власти, чтобы удержать друг друга в узде, а подчиненные группы, пользуясь параличом элит, могут добиться значительных уступок. Эти процессы позволяют более слабым социальным группам не уступать перед более сильными группами и действовать самостоятельно.
Форма предприятия, которая наиболее соответствует изократической модели, согласно Белланки, - это кооператив, контролируемый акциями или партнерством между трудом и капиталом. Такая форма управления отличается от капиталистического предприятия тем, что уравновешивает власть капиталистов и рабочих. Однако она также отличается от чистого кооперативного предприятия тем, что решает проблему привлечения новых работников и привлечения венчурного капитала.
Основным исследователем этой формы предприятия является экономист и лауреат нобелевской премии Джеймс Мид. По его представлению, в партнерстве труда и капитала чистый доход принадлежит как рабочим, так и инвесторам (капитальным партнерам) в виде акций. При трансформации предприятия в кооператив, контролируемый акциями, сертификаты акций распределяются пропорционально сумме чистого дохода, полученного каждым участником раннее, чтобы доход каждого оставался неизменным. При создании такого кооператива с нуля выпускаются акции капитала для привлечения финансовых ресурсов и акции труда для привлечения рабочей силы, используя их как полную или частичную замену фиксированной заработной платы, получаемой работниками в капиталистическом предприятии.
Поскольку все акции дают право на одинаковый процент дивидендов, изменение дохода как от доли труда, так и от доли капитала следует одной и той же тенденции. Кроме того, все акционеры имеют равные права голоса и могут назначать руководителей компании. Как считал Мид, в такой форме "ни один капиталист не нанимает рабочего за фиксированную заработную плату, чтобы тот выполнял его приказы". И наоборот: ни один рабочий не предоставляет капитал под фиксированную процентную ставку, как это было бы в чистом кооперативном предприятии. В результате обе группы, капиталисты и рабочие, участвуют в управлении предприятием совместно и на равных условиях.
«Если нобелевскую премию вручают таким реакционерам, как Хайек и Милтон Фридман, её следовало бы упразднить» — Гуннар Мюрдаль.
Для Швеции начала XX-го века был характерен грандиозный спад рождаемости. Это вызывало настоящий переполох в интеллектуальных шведских кругах, которые пытались найти ключи к решению проблемы. Среди причин назывался не только общий нравственный упадок, но и кризис традиционной семьи, которая якобы больше не могла справиться со своей общественной задачей. Очень популярными в шведских научных кругах стали различные теории расовой гигиены, которые пытались выработать и обосновать то, каким должен быть «идеальный швед».
Теоретики расовой гигиены критиковали падение рождаемости среди обеспеченных слоев населения, в том числе те семьи, где было до двух детей. Особую роль в сохранении чистоты расы, как считал профессор биологии Герман Лундборг, играют шведские крестьяне, поэтому они должны быть обеспечены всякого рода льготами. Также поддерживаться пособиями и налоговыми льготами должны многодетные семьи, тогда как малодетные или бездетные должны облагаться штрафами и более высоким налогообложением.
Биолог Фольке Борг считал, что отсутствие законов о регулировании рождаемости привели к повышению рождаемости среди наименее желательных элементов населения. Государство, с его точки зрения, должно поддерживать рождаемость качественных детей. Для этого государству необходимо почти полностью заменить те функции, которые раньше исполнялись родителями. Наиболее красноречиво выразил это биолог Лоренц Болин: «Дети являются не только частной, но и общественной ответственностью».
Конечно, самыми знаменитыми сторонниками таких теорий являлись лауреаты нобелевской премии супруги Гуннар и Альва Мюрдали. В некоторых случаях пионеры шведской социал-демократии были даже радикальнее расовых биологов, которые негативно относились к отрицательной евгенике. В рамках политики «ориентированной на качество», как пишет американский профессор Алан Карлсон:
«Мюрдали назвали в качестве необходимой меры принудительную стерилизацию. С расово-биологической точки зрения они утверждали равенство генетического материала у всех групп шведского населения, но добавляли, что в составе населения существует генетически низший (mindervärdighet) субстрат: душевнобольные, умственно неполноценные, лица с генетическими дефектами и лица с асоциальным или криминальным характером. В противоположность программе немецких нацистов, Мюрдали подчеркивали, что подлежащие стерилизации лица есть во всех демографических и во всех социальных группах».
И так, во многом под влиянием предложений Мюрдалей в 1934-м году был принят шведский закон о принудительной стерилизации. Конечно, по их мнению, принудительной стерилизации должны были подвергаться лица не склонные к «рациональному принятию решений». Для более рациональных, но по-прежнему нежелательных элементов, предлагалось пройти процедуру стерилизации добровольно. Однако в правительственном отчёте комиссии по исследованию этой программы указывалось, что за время её действия 21 тыс. человек были принудительно стерилизованы, 6 тыс. человек были принуждены к «добровольной» стерилизации и о примерно 4 тыс. случаев нельзя точно выяснить, была ли стерилизация добровольной или насильственной.
На ZVTV (да, есть такой канал) вышел интересный пост с отрывком из книги «К Новой Свободе» Мюррея Ротбарда о советском изоляционизме в межвоенный период. Мне кажется, что язвительный комментарий автора канала не совсем корректный, и мне захотелось разобрать этот отрывок.
Что ж, большевики и правда быстро отказались от идеалов мировой революции в результате неудач советских республик в Европе, краха военного коммунизма и поражения от Польши. Нужно было сконцентрироваться на внутренней политике и срочно спасать экономику для сохранения власти, поэтому Ленин прибегнул к новой экономической политике. Ротбард под «принципиальностью либертарианцев во внешней политике» имеет ввиду саму концепцию отказа от военной агрессии по отношению к другим странам и концентрацию на внутренней политике.
Сложно отрицать, что в дальнейшем Сталину очень помогла политика сосуществования с капиталистическими странами. Ленин, Троцкий и Сталин открыто восхищались американской промышленностью. И без американских промышленников и немецких специалистов восстановление экономики при НЭП, а затем форсированная индустриализация вряд ли могли оказаться столь успешными. Без отказа от агрессивных войн в межвоенный период советское государство вряд ли могло рассчитывать на такую помощь.
Нельзя сказать, что советы вообще ничего не делали для того, чтобы присоединить утраченные территории обратно. Были дипломатические выпады, где-то поддерживались коммунистические партии, а где-то прибегали к изощренным хитростям, таким как создание МАССР в 1924-м году. Но это все не было открытой военной агрессией. По крайней мере, западные страны насчет этого не особо беспокоились. В конце-концов "специальные военные операции" тех времен по отношению к Румынии, странам Балтии и Польше были в итоге проведены малой кровью и успешно. Консервативная внешняя политика в межвоенный период в большой степени обеспечила такой результат.
Ротбарду, правда, не стоило приплетать сюда какой-то либертарианский принцип. Большевики вынужденно прибегли к изоляционизму, а не из-за каких-то там принципов. Ну и конечно, он не считал Сталина миролюбивым и не восхищался методами советской индустриализации. Он восхищался идеалами классического американского изоляционизма, который был мейнстримом в американской политической мысли вплоть до Великой войны. Именно в этот период США смогли составить конкуренцию, а затем обогнать свою бывшую метрополию (Британскую Империю) по многим экономическим показателям.
В книге «Последний Король Америки: непонятое правление короля Георга III-го» американский историк Эндрю Робертс пересматривает правление короля Георга III-го, чтобы предложить детальное и нетипичное представление о противоречивом монархе, которого часто называют напыщенным шутом или злодеем. Опираясь на частную переписку короля, которая теперь оцифрована в Королевских архивах в Виндзорском замке, Робертс предлагает читателям рассмотреть достижения и провалы этого монарха.
В нескольких главах описываются события приведшие к Американской революции с британской точки зрения: от налоговых законопроектах до Бостонского чаепития. Общепринятым является мнение, что американцы сражались как военные аутсайдеры, но Робертс показывает, что британцы, по сути, сами виноваты в своем поражении, отказавшись изменить свою основную военную доктрину и провести внутренние социо-экономические реформы. По словам Робертса, Георг III прекрасно понимал существующие проблемы, но не мог изменить ход событий.
Также автор отмечает, что изначально американцы не считали Георга тираном, а скорее считали его своего защитником закона и порядка. Принятие «Невыносимых законов» привело к первой настоящей критике короля в Америке. Хотя Георг III мог свободно делиться своими взглядами с английскими политиками, королевством в реальности управлял парламент. Таким образом, как считает Робертс, парламент был реальной оппозицией американским устремлениям, однако это не означает, что консервативный и приверженный традициям король стал бы отстаивать независимость Америки. Тем не менее, нападки американцев на тиранию короля, особенно выраженные в Декларации независимости, были неуместны.
Дело было, конечно, не в налогообложении: в 1770-м году средний американец не только платил крошечную часть того, что платил англичанин в виде прямых налогов, но и все, что он платил, оставалось в Америке. Основными вопросами были суверенитет, независимость и самоуправление. К середине XVIII-го века американцы настолько развились в плане процветания, грамотности, социальной организации и политического участия, что больше не могли терпеть колониальные отношения. Но чтобы оправдать сецессию, им пришлось делегитимизировать короля , изображая его деспотичным тираном.
Самая неоднозначная часть книги касается критики Робертсом Декларации независимости, поскольку он отвергает почти все обвинения, выдвинутые против короля и приходит к тому, что «с точки зрения реальных, а не теоретических свобод Британия намного опережала Северную Америку». Здесь он критикует Джефферсона в совершении «поразительного лицемерия», когда тот обвиняет Георга в работорговле, притом, что сорок один из пятидесяти шести подписавших Декларацию владели рабами в какой-то момент своей жизни.
Робертс также рассказывает о личных проблемах короля, его взаимоотношениях с парламентом и многочисленными советниками. Стоит упомянуть, что у автора не было цели представить короля как идеального правителя, скорее как жертву обстоятельств, несправедливо обвиненного в тирании.
Предпринимательство и тотальный государственный контроль
В Германии национал-социалисты никогда не стремились к прямому контролю над средствами производства. Австро-немецкий экономист Густав Штольпер объяснял это тем, что хоть национал-социалистическое движение и было анти-капиталистическим с самого начала, ему также приходилось конкурировать с марксизмом за умы населения. Стратегическим решением было «увлечь массы», как считал Штольпер, с немного иных позиций:
«Одним из важных обещаний нацистов заключалось в «разрыве оков процентного рабства». Промышленная программа также предусматривала национализацию всех крупных инкорпорированных предприятий [трастов]. Принимая принцип «превосходства общественного блага над личными интересами», национал-социализм просто подчеркивал свое неприязнь к духу конкурентного общества... Но для нацистов этот принцип также означал полную подчиненность индивида требованиям государства. И в этом смысле национал-социализм является, безусловно, социалистической системой…».
Нацисты никогда не проводили широкомасштабной национализации промышленности, но фактически, все находилось в руках партии. Национализация всего немецкого производственного механизма, включая сельское хозяйство и промышленность, была достигнута с использованием методов, отличных от прямой экспроприации. Экономическая деятельность велась в рамках сложной системы нацистского планирования, ценовых регуляций, правил производства и квот, а также строгих ограничений для действий и решений предпринимателей. Понятие «частная собственность» сохранялась лишь на бумаге.
Каждый немецкий предприниматель знал, что его экономическая деятельность регламентирована и подчинена широким плановым целям национал-социалистического режима. В «Вампирской экономике» Гюнтера Рейманна описывается множество способов бюрократического контроля и узаконенного грабежа предпринимателей. Вот лишь один из примеров:
«Малейшая формальная ошибка каралась огромными штрафами. За одну бухгалтерскую ошибку мог быть наложен штраф в миллионы марок. Очевидно, осмотр отчётов был просто предлогом для частичной экспроприации частного собственника с целью полной экспроприации и конфискации желаемого имущества позднее. Владелец собственности был беспомощен, так как при фашизме больше не было независимой судебной власти, которая могла бы защитить права собственности частных лиц от государства».
Стоит упомянуть, что одними из главных выгодополучателей этой сложной бюрократической системы являлись средние и мелкие партийные чиновники, которые контролировали производственный процесс. Без одобрения со стороны такого «посредника» ни один предприниматель не мог произвести закупку необходимых материалов. Такой чиновник также создавал списки «неблагонадежных» предпринимателей, собственность которых могла бы быть экспроприирована в будущем. Сделать так, чтобы твой экономический конкурент оказался в подобном списке было чрезвычайно выгодно, поэтому система доносов и коррупция здесь процветали.
Пираты Мадагаскара и просвещение
Когда мы говорим о пиратах, в нашу голову приходят разные образы. Мы представляем их как свободолюбивых, кровожадных покорителей морей и океанов, которые находятся вне закона, но имеют свои собственные правила и традиции. Нельзя не вспомнить и о легенде Либерталии, где моряки, бежавшие от бедности и эксплуатации, образовали новое сообщество на изолированном Мадагаскаре и объявили себя народом "Либери".
Хоть и истории о Либерталии во многом вымышленные, на Мадагаскаре действительно существовали уникальные пиратские сообщества. Американский антрополог Дэвид Грэбер в своей работе "Пиратское просвещение, или реальная Либерталия" рассказывает о том, как европейские пираты распространяли идеалы просвещения на острове. По словам Грэбера, прибытие пиратов на Мадагаскар изначально вызвало революции на побережье, возглавляемые в основном женщинами. Затем последовала своего рода мужская реакция, возглавляемая пиратским королем-полукровком, лидерами кланов и молодыми амбициозными воинами. Они начали свой собственный политический эксперимент, смешивая пиратское управление с элементами более традиционной малагасийской политической культурой.
Малагасийское представление о суверенитете отличалось от евразийского. Большинство малагасийских "королей" были скорее символами, погруженными в роскошь и богатство, но не обладавшими реальной властью в повседневной жизни своих подданных. Даже Рацимилахо, потомок пиратов и король Бецимисараки, никогда не руководил чем-то, что можно было бы считать настоящим государством.
Пираты прибыли на Мадагаскар в качестве изгнанников, но они были достаточно сильными, чтобы защитить себя, достаточно богатыми, чтобы привлечь женское население острова, и достаточно организованными, чтобы стать посредниками в разрешении конфликтов между малагасийцами. Это был классический пример антропологической теории "странного короля" — мощных внешних фигур, которые вступают в новое общество, занимают важную роль посредников и получают особое влияние. Например, пираты старались никогда не ссориться между собой на публике, поэтому их часто назначали судьями в делах, в которых участвовали малагасийцы. Точно так же они стали посредниками между Мадагаскаром и внешним миром.
Элементы корабельной пиратской жизни, такие как радикальное равенство и демократия, были идеями, которые были выброшены на берег и пустили корни на Мадагаскаре вместе с поколениями пиратов. Синтез, в конечном итоге созданный пиратами, их малагасийскими женами, их сыновьями, воинами и лидерами Конфедерации Бетсимисарака, не имел ничего общего с современным национальным государством. Это был настоящий эксперимент в духе Просвещения. Его жители избегали хищнической работорговли и избегали самоуничтожения через внутренние конфликты — «и все не потому, что они создали что-то вроде современного национального государства… но именно потому, что они этого не сделали. Если это был исторический эксперимент, то, по крайней мере какое-то время, он был поразительно успешным».
Хуже американских профессоров только российские эксперты, которые за пару дней стали специалистами по Ближнему Востоку. До этого на Brief были репосты о том, что в обострении ситуации в Израиле виноваты агенты ЦРУ и украинцы. И много ещё такой дичи, которая противоречит здравому смыслу.
Читать полностью…
Почему крипто-юань не угроза доллару
Государственная криптовалюта — это сам по себе противоречивый термин. Основная причина, по которой граждане хотят использовать криптовалюту (или золото), заключается именно в том, чтобы избежать денежную монополию государства или центрального банка.
Чтобы стать главной резервной валютой, то есть широко распространённым средством обмена и единицей измерения, необходимо совершить много вещей, но первыми столпами мировой резервной валюты являются стабильность и прозрачность. Китай не может разрушить мировую валютную систему и свергнуть доллар США, когда у него одна из самых жестких в мире систем контроля над капиталом, отсутствие разделения властей и слабая прозрачность в собственной финансовой системе.
По данным Банка международных расчетов Доллар США является самой торгуемой валютой в мире и имеет тенденцию к росту этого показателя. Юань же составляет всего 4% от валютной торговли. Это связано с тем, что финансовый баланс, правовое обеспечение и безопасность инвесторов в США являются одним из самых сильных в мире, а рынки валюты и капитала здесь открыты и прозрачны.
К сожалению для Китая, идея «золотой» криптовалюты начинается с неверной предпосылки. Собственная валюта Китая (юань) не поддерживается ни глобальным использованием, ни золотом. Совсем. Общие золотые запасы Китая составляют менее 0,25% его денежной массы. Многие говорят, что мы не знаем реальных масштабов золотых запасов Китая. Однако это восходит к моему предыдущему пункту. Какое доверие мир будет иметь к валюте, где реальный уровень золотых резервов - просто предположение? Кроме того, с каких пор любое серьезное государство будет занижать процент своего золотого запаса, если оно хочет стать надежным убежищем с валютой резервного статуса? Это не имеет никакого смысла.
Юань не поддерживается также, как и любая другая фиатная валюта наподобие доллара США, однако она гораздо менее используется как средство сбережения и гораздо менее используется в международных торговых сделках. Более того, их криптовалюта также не будет обеспечена золотом. Даже если правительство заявит об этом и направит все свои резервы на криптовалюту, какова уверенность инвестора в том, что такая поддержка будет гарантирована, когда есть доказательства того, что даже китайские граждане имеют огромные ограничения для доступа к своим собственным сбережениям на золото?
Золотые запасы Китая составляют незначительную часть его денежной массы. Его самая большая слабость связана с контролем над капиталом, отсутствием открытых и независимых институтов, защищающих инвесторов, и постоянным вмешательством в свой финансовый рынок. Китайский юань, безусловно, может однажды стать мировой резервной валютой, но это никогда не произойдет, пока сохраняются меры контроля над капиталом и ограничивается безопасность инвесторов.
Как Вьетнам становится высокотехнологичной державой
После окончания торговой войны между США и Китаем, аналитики довольно быстро вычислили настоящего победителя. Да, вроде бы американцам удалось обвалить китайский экспорт в свою страну, однако на торговый баланс США это в итоге почти не повлияло. Многие страны извлекли выгоду из американо-китайского противостояния, но больше всего выиграл именно Вьетнам.
Конечно, Вьетнам по итогам 2019-го года значительно увеличил экспорт в США и КНР (на 24,5% и 17,1% соответственно), что улучшило вьетнамские показатели торгового баланса, благоприятно повлияло на экономический рост. Но я хотел бы показать вам качественные структурные изменения, которые происходят во вьетнамском экспорте. В этом же году Вьетнам импортировал около 85% полуфабрикатов из КНР и Южной Кореи. Но уже экспортировал 44% конечной электронной продукции в США, ОАЭ и Австрию. Это обозначает, что Вьетнам уже является важным звеном в цепочке поставок для мировых производителей электроники (особенно смартфонов).
Способность Вьетнама производить добавочную стоимость электронных продуктов, безусловно, привлекательна для многих компаний электронной промышленности. Север Вьетнама быстро укрепляет свои позиции в качестве крупного промышленного центра электроники и тяжелой промышленности благодаря присутствию таких гигантов как Samsung, Canon или Foxconn. В 2019-м году Южная Корея была крупнейшим инвестором во Вьетнаме, вложившим 7,9 млрд долларов. Samsung превратила Вьетнам в глобальную производственную базу, производя здесь почти треть продукции компании. Гонконг также инвестировал 7,8 млрд долларов.
Американский производитель микросхем Intel, который инвестировал 1,5 миллиард долларов в Сайгонский парк высоких технологий в Хошимине, собирается наращивать поток инвестиций в страну. Universal Alloy Corporation (UAC), производящая электронику для самолетов Boeing и Airbus, инвестировала 170 млн долларов в Парк высоких технологий Дананга. Не отстают китайские и тайваньские компании, которые также заинтересованы инвестировать во вьетнамские технологические парки (в некоторых случаях даже переносить производство в эту страну).
В общем, Вьетнам предлагает наиболее рентабельную и стабильную альтернативу общему производству в Азии, и глобальный капитал это чувствует. Пока КПК все больше погружается в сферу геополитики (что во многом и порождает протекционистскую экономическую политику КНР), Вьетнам стремится к свободной торговле, низким тарифам и прямым иностранным инвестициям. Именно поэтому планы вьетнамского правительства превратить страну в высокотехнологичную державу не кажутся столь неосуществимыми.
Локальные валюты православных христиан в Османской Империи
К XIX-му веку в Османской Империи сложилась довольно сложная монетарная система, которая способствовала появлению локальных валют в христианских общинах на территории нынешней Болгарии. Города с церковной чеканкой монет были сосредоточены преимущественно в Дунайском вилайете Османской империи.
У чеканки православных монет было две основные функции. Во-первых, с чисто экономической точки зрения — это было решением так называемой «small change problem» (проблемы мелких валют). Не случайно, что большинство православных монет были изготовлены из меди и имели небольшой номинал, что помещает их на самую низкую ступень иерархии валютной пирамиды. Церковная чеканка монет была ответом на «проблему мелких валют», что подтверждает обменный курс монеты «бодка» города Габрово. Один небольшой номинал османской монеты (пара) можно было обменять на 3 и даже 6 церковных габровских монет. Аналогичным доказательством могут быть церковные банкноты, выпущенные церковью «Св. Вознесения» в Шумене номиналом 0,5, 2, 5, и 10 сантимов. С экономической точки зрения мелкая валюта делала возможным дополнительный экономический оборот, тем самым увеличивая благосостояние тех, кто находился на самой низкой ступени иерархии в социальном и экономическом плане.
Во-вторых, православная чеканка имела социальные, в данном случае религиозные и этнические функции. Это позволяло создавать православные общины и сохранять болгарскую национальную идентичность. Православные монеты стали символизировать религиозное и культурное различие: различие между православными и неправославными, болгарами и представителями других национальностей. Некоторые монеты имели крест в качестве опознавательного знака, а на некоторых банкнотах, выпущенных в Видине и Шумене, существовала надпись: «недействительны, если не имеют церковной печати». Выпуск церковной валюты позволял создавать особый социальный болгарский капитал — в этом смысле их можно интерпретировать как проявление социального разделения (partage) в интерпретации французского экономиста Жана-Мишеля Сервета. Об этом свидетельствует возросшая эмиссия церковной валюты после 1829-го года, когда был либерализован режим разрешений на строительство православных церквей и когда требовались средства для постройки школ и других социальных целей (как в случаях с городами Шумен, Панагюриште, Ловеч, Пирдоп и др.).
Записи из Лома, Трявны и Шумена указывают на то, что церковные советы пришли к идее собственной чеканки монет в основном по двум причинам: во-первых, чтобы облегчить прихожанам оплату свечей и других церковных служб, в том числе пожертвования на благотворительность. Мелкие церковные монеты позволяли более бедным прихожанам вносить свой вклад в церковную жизнь, а также давать милостыню за пределами церкви. Во-вторых, церковный совет желал увеличить дополнительные доходы церкви. На практике прихожане покупали церковные монеты, продаваемые церковным советом, а затем этими монетами они расплачивались за различные церковные услуги.
Однако использование церковных монет не ограничивалось приведенной выше закрытой схемой. После чеканки церковные монеты также поступали на местные рынки, обслуживая мелкие покупки населения. Источники достоверно указывают на то, что для этой цели стали использоваться церковные монеты церквей в Трявне, Панагюриште и Елене. К тому же, это использование не ограничивалось только одним приходом — церковные монеты принимало и население окрестных деревень. В районе Елены эти монеты использовали даже местные мусульмане, а церковные монеты Трявны распространились на соседние районы Габрово и Тырново.
Выпуск монет и банкнот со стороны болгарских православных церквей продолжался вплоть до 1883-го года, когда уже в княжестве Болгария монополия на эмиссию денег была законодательно предоставлена Болгарскому Национальному Банку (1883-й год). Примечательно, что некоторые церковные монеты (городов Елены и Ахтополя) окончательно вышли из обращения только лишь в начале XX-го века.
(Текст был впервые опубликован мною в сети в 2020-м году)
Парадоксы французского либерализма
Взаимоотношения Франции с либерализмом всегда были довольно своеобразными. С точки зрения политической теории французский либерализм отличается как своим богатством, так и оригинальностью многих своих мыслителей. Политический либерализм в истории французского государства имел периоды расцвета и упадка, однако экономический либерализм в «мейнстриме» представлен практически не был.
Конечно, можно вспомнить таких деятелей как Фредерик Бастиа или Жан Батист Сэй, однако их влияние на политическую и интеллектуальную жизнь Франции было незначительным. Такой «антигосударственный» либерализм был популярен в Англии или США, но не в родной для них Франции. Он никогда не проявлялся в партии или даже в крыле какой-либо доминирующей партии. Даже в Германии, когда мы говорим об экономическом либерализме, то на ум сразу придут Свободные демократы.
В то время как политический либерализм пережил широкое возрождение во Франции в 1970-е годы, экономический «антигосударственный» либерализм критиковался…самими либералами. Здесь можно процитировать французского мыслителя Раймона Арона:
«Чисто научное содержание учения экономистов чаще всего запутано, а иногда и скрыто в идеологических представлениях, ценностных суждениях и метафизике, характерных для эпохи, что обеспечивает его неотвратимое старение. Таким образом, либерализм часто маскируется под закон природы, хотя он процветает только с помощью политического искусства или высочайшего искусства».
Эта цитата ярко характеризует французский либерализм, который отличается неприятием индивидуализма и концепции невмешательства, делая акцент на традиционный французский республиканизм и социальное взаимодействие индивидуумов. Libéralisme par l’Etat (государственный либерализм)— это весьма точный термин от политолога Люсьена Жёма. Такие черты французского либерализма, как считает Жём, можно объяснить институциональным контекстом (якобинское государство) и политическим контекстом (угроза революции), в которых они развились.
В частности, именно такой «государственный либерализм» воплощался в среде Доктринёров. Вместо развития последовательной идеологии, они защищали ряд принципов, включая приверженность плюрализму идей и интересов, необходимости учитывать взаимодействие социальных сил, отдавая предпочтение постепенным реформам и терпимости. Эту традицию позже продемонстрировали и представители умеренных республиканцев. Конечно, такой исторический контекст оставил мало места для выражения в современной Франции «laissez-faire» либерализма, сочетающего защиту индивидуальных и экономических свобод.
Искусственная экономика развито́го чавизма
В 2003-м году правительство Уго Чавеса установило валютный контроль, регулирующий стоимость доллара. Были созданы законопроекты, строго контролирующие все операции с иностранной валютой. Правительство контролировало импорт, а Комиссия по управлению иностранной валютой отвечала почти за всю внешнюю торговлю. Вскоре также появился параллельный рынок доллара.
Эти меры были введены по двум причинам. Во-первых, они предотвратили влияние роста доллара на венесуэльский импорт. Зафиксировав курс доллара и введя строгий контроль над ценами примерно на 500 товаров, Чавесу удалось искусственно поддерживать покупательную способность в то время, когда ему нужно было заработать политические очки. Во-вторых, контролируя все валютные операции, государство имело почти полный контроль над поставками сырья, что ставило местные предприятия в полную зависимость.
Какое-то время это работало для государства, создавая ложное впечатление успеха. В то время как цены контролировались, доходы от нефти росли устойчивым и действительно впечатляющим образом. Венесуэла смогла продемонстрировать положительные показатели экономического роста, а Чавес выиграл несколько выборов, сумев остаться у власти. Однако через какое-то время ситуация изменилась, и экономика стремительно ослабла.
С очевидными политическими мотивами государство влило в экономику огромное количество местной валюты и щедро потратило деньги на неэффективные социальные программы, чтобы увеличить международную поддержку. Кроме того, не было инвестиций в инфраструктуру, которая могла бы способствовать развитию. В результате предприятия, обремененные множественным контролем и постоянными угрозами экспроприации, сократили свои инвестиции до минимума и практически перестали функционировать.
Все это привело к большому расхождению между официальным долларом (стоимостью 2,15 боливара) и долларом параллельного рынка (около 4 боливаров), создавая ситуацию, которая с каждым днем становилась все менее устойчивой. Венесуэла уже сталкивалась с подобными, хотя и менее серьезными проблемами. И в 1989-м, и в 1996-м году возникала необходимость отменить валютный и ценовой контроль, чтобы предотвратить гиперинфляцию и очистить бюджет.
Однако Уго Чавес, который позиционировал себя как борец с «неолиберализмом», до последнего избегал принятия этих необходимых мер. Сейчас инфляция в Венесуэле составляет около 405%. И даже возвращение хотя бы к двухзначным показателям могло бы стать победой для преемника Чавеса, однако Мадуро, похоже, всё устраивает.
Американский экономист и исследователь торговой политики США Дуглас Ирвин о том, как мигранты из бывшей метрополии помогли американской индустриализации после Гражданской войны:
«Для Соединенных Штатов ведущим каналом передачи технологий из-за рубежа была иммиграция квалифицированных рабочих. Значительное количество британских иммигрантов были ремесленниками, имевшими опыт работы с промышленными технологиями. Тесные культурные отношения между двумя странами позволили технологиям быстро распространиться через Атлантику. Америке посчастливилось быть бывшей колонией страны, пережившей первую промышленную революцию. Имея связь общей истории, языка и культуры, США могли легко ассимилировать новые идеи, машины и другие технологии из страны, которая тогда находилась на переднем крае мировых технологий, хотя квалифицированные иммигранты из Германии также внесли важный вклад в национальные технологии.
Например, в металлургии США быстро скопировали многие новые технологии, разработанные в Великобритании. Всего через несколько лет после того, как технология бессемеровской стали оказалась коммерчески успешной в Великобритании, патентные соглашения позволили ей быстро распространиться и в США. Более того, американские инженеры часто совершенствовали импортированные технологии. Иммигранты открывали свои собственные фирмы не только в черной металлургии. Американская шерстяная промышленность была основана в основном на английском опыте. Британские производители нитей, кружев и шелка приехали из Ноттингема, чтобы основать филиалы фабрик в Америке, в то время как иностранные текстильщики часто поднимались по служебной лестнице, занимая должности надзирателей и суперинтендантов, и в конце концов основывали свои собственные фабрики».
Далее он поясняет почему американский путь уникален и неактуален для современных развивающихся стран:
«Поскольку Соединенные Штаты индустриализировались в условиях режима высоких тарифов, некоторые исследователи пытались извлечь уроки из опыта Америки конца девятнадцатого века, которые вряд ли применимы к развивающимся странам сегодня. К сожалению, огромные различия между тогдашними США и развивающимися странами сегодня делают любое такое сравнение недействительным. Соединенные Штаты никогда не были развивающейся страной в современном понимании этого термина: они всегда были страной с высокой, а не с низкой заработной платой, и у них никогда не было проблем с привлечением квалифицированных и неквалифицированных иммигрантов из-за рубежа.
В девятнадцатом веке у Соединенных Штатов было относительно небольшое и ненавязчивое правительство, огромный внутренний рынок и тесные экономические и культурные связи со страной, находящейся на переднем крае мировых технологий, откуда они могли легко перенимать новые инновации. Многие развивающиеся страны сегодня имеют крупные, навязчивые и часто коррумпированные правительства, относительно небольшие внутренние рынки. Они также создают барьеры для иностранных инвестиций и передачи технологий. Эти различия означают, что опыт США сегодня дает мало политических уроков развивающимся странам».
Laissez-Faire капитализм — враг свободного рынка?
Как мы знаем, последовательные сторонники капитализма выступают против всех или большинства государственных регуляций, субсидий, тарифов или налогообложения. Однако американский анархист Кевин Карсон в "Исследовании мютюэлистской политической экономии (2007)" расширяет определение государственного вмешательства до «земельной и денежной монополий». Он рассматривает их как основы ренты и прибыли/процента, и утверждает, что рабочий будет получать свой полный продукт в качестве заработной платы только в отсутствие этих предполагаемых вмешательств.
Карсон заявляет, что «laissez-faire капитализм» — это одна из форм государственного вмешательства. Из этого следует, что юридическая защита прав землевладельцев на получение договорной ренты — это эксплуатация рабочего. С точки зрения философии мютюэлизма, как считает Карсон:
«настоящий жилец считается владельцем участка земли, а любая попытка взимать арендную плату со стороны самозваного землевладельца должна рассматриваться как насилие и нарушение абсолютного права собственности владельца».
Таким образом, даже если вы считаетесь легитимным владельцем по представлению Карсона, то решив сдать в аренду свою собственность, вы потеряете свое эксклюзивное право на владение, и теперь арендатор является подлинным владельцем этой собственности. То есть, теперь ваша попытка взымать с арендатора плату будет расцениваться как насильственное вторжение в его «абсолютное право собственности». По сути, Карсон считает государственным вмешательством защиту прав землевладельца от воровства. Запрет на заключение договора об арендной плате каким-то образом, с его точки зрения, не является государственной интервенцией и нарушением свободы договора.
Не менее странной является его концепция «денежной монополии», а именно: неспособность банковской системы проводить постоянную политику радикально дешевых денег, которая привела бы процентную ставку и норму прибыли «почти к нулю». Эта неспособность является результатом:
«государственного лицензирования банков, требований к капитализации и других барьеров для входа на рынок, которые позволяют банкам взимать монопольную цену за кредиты в форме ростовщических процентных ставок. Таким образом, доступ рабочей силы к капиталу ограничен, и рабочая сила вынуждена платить дань в виде искусственно завышенных процентных ставок».
Почему-то здесь Карсон забывает упомянуть, что неограниченная кредитная экспансия, за которую он выступает, потребует гораздо большего государственного вмешательства в денежную и кредитную сферу. И это, конечно, может привести только к разрушению ценности денег, а не к постоянному снижению процентной ставки. То есть в долгосрочной перспективе рабочий только проиграет.
К слову про тех самых посредников, о которых говорит Гюнтер Рейманн (1939 г.):
«Бизнесмен, нуждающийся в "посреднике", всегда найдет такого человека за определенную сумму. Любая фирма, желающая остаться на плаву, должна иметь такое контактное лицо, которое, по возможности, должно быть лично знакомо с каким-либо высокопоставленным чиновником. Если фирма не может найти человека с такой квалификацией, ей придется довольствоваться человеком, имеющим контакт с более низким должностным лицом. Тот, в свою очередь, мог бы продвигать интересы фирмы перед своим начальством и информировать фирму о том, куда дует ветер.
Если предпринимателям не удастся найти подходящего контактного лица и им не повезет в установлении хороших рабочих отношений с официальными лицами, то какими бы чистейшими "арийцами" они ни были, то им скорее всего придется уйти из сферы бизнеса. Таким образом, одним из результатов государственного регулирования внешней торговли в Германии стало появление нескольких крупных концернов, которые вытеснили всех остальных конкурентов. Согласно заявлению директора И. Г. Фарбениндустри д-ра Макса Ильгнера в лекции от 28 января 1938 г., одна треть германского экспортного бизнеса находится в руках только двадцати фирм.
Ни в одной сфере бизнеса контактное лицо не является более важным, чем в импортной и экспортной торговле Германии. Ранний утренний поезд из Гамбурга в Берлин каждый день настолько переполнен гамбургскими агентами и прочими посредниками по импорту и экспорту, которые едут в Берлин за разрешениями различного рода, что он стал известен в местных кругах как "Экспресс разрешений". Вам достаточно сесть в купе этого поезда, чтобы за три с половиной часа пути услышать правдивые истории о германской внешней торговле при нацистах».
Революция трезвых ожиданий
Когда сравнивают Американскую и Французскую Революции, то часто подчеркивают американскую как более сдержанное и организованное явление. Профессор Мартин Даймонд называл это «революцией трезвых ожиданий», которой двигало зрелое стремление к свободе, а не смутный инстинкт к обретению независимости. Великий исследователь демократии в Америке Алексис Токвиль ещё раннее подмечал, что американская революция была вызвана не страстью к беспорядку, а любовью к порядку и законности.
Здесь возникает вопрос: откуда взялась эта «любовь к порядку и законности», характерная для Духа 1776-го? Можно предположить, что Токвиль, с его знанием американской действительности, приписывал её исключительно обычаям и ценностям американского народа: религиозности или стремлением к местному самоуправлению. Однако в первую очередь он отмечал мудрость ведущих деятелей революции, чья умеренность направляла революционный пыл американского народа на благородный путь.
Примечательно, что труд Токвиля «Демократия в Америке» преуменьшает достижения американского народа. Например, он утверждает, что успех американской революции был больше связан с оборонительным преимуществом в виде Атлантического океана, чем с заслугами американских армий или с патриотизмом их граждан. Токвиль даже использовал термин «бунт» для описания конфликта и считал это временем, когда пробуждаются демократические инстинкты, что приводит к жажде различных форм независимости.
Он подчеркивал, что величие Американской Революции связано не с американским народом в целом, а с исключительными личностями, появившихся в этот период. Эти выдающиеся люди с их гениальностью и благоразумием смягчили потенциальные демократические эксцессы, которые могли поставить под угрозу стремление Америки к свободе и самоуправлению.
Например, Джордж Вашингтон сыграл ключевую роль в сдерживании демократических эксцессов. Его величие проявляется в том, как он руководил Американской Революцией, уводя ее от опасностей монархического правления и военной слабости. Одним из ярких доказательств этого было то, как он действовал во время «Ньюбургского кризиса». Томас Джефферсон писал в 1784-м году, что умеренность и добродетель Вашингтона, вероятно, помешали этой революции завершиться так же как и все остальные, т.е. уничтожением той свободы, которую она стремилась установить.
Вашингтон также продемонстрировал свое сдерживающее влияние во время своего президентства, когда Французская революция вызвала сильные симпатии у американского народа. Именно непоколебимость Вашингтона не позволила Америке втянуться в развернувшуюся в Европе кровавую смуту.
