4888
Революционные манифесты и романтические ноктюрны. Автор: Анатолий Ульянов – украинский журналист, писатель и документалист. https://dadakinder.com
Трудно найти нечто более традиционное, чем брак. Тех, кто по-прежнему видит в нём катарсис любовного чувства, пора бы вносить в красную книгу минералов и окаменелостей. Любовь не нуждается в ЗАГСе. Она либо есть, либо её нет. И, тем не менее, многие продолжают стремиться в кольцо всевластия, полагая, будто одного его присутствия на пальце достаточно, чтобы застолбить страсти.
https://dadakinder.com/txt/2017/8/marriage-is-not-about-love
“Подiбне до подiбного тягнеться”, – гласит украинская поговорка. Однако ведь и обратное правда – люди тянутся друг к другу не только от взаимного подобия, но также и в силу отличий. В разнице содержится мощный повод для общности – возможность дополнить друг друга чем-то, чего у разнящихся нет по отдельности. Притяжение разного – это про расширение. И потому нет смысла замерять черепа, конкурировать выпуклостями, выстраивать на этой почве эксклюзивные иерархии. Можно просто включаться друг в друга, и становиться от этого богаче.
https://dadakinder.com/txt/2017/8/nezalegnost
Друзья! Я запустил новую версию DADAKINDER. Это – самый полный архив моих текстов: от Проза до Луча и дальше, 13 лет эфира. Логины для подписчиков все те же. Ну и, конечно, новый текст: об уличных гангстерах и политике идентичности:
https://dadakinder.com/txt/2017/8/identitynoodeetee
Порыв к свободе предполагает порыв к власти. Без власти свобода так и останется поэзией, капающей с намордника. Понимание этого обстоятельства лишает тебя возможности облагородить свои интересы похвальной болтовнёй об интересах общества. В конечном итоге, свобода субъективна. Её содержание зависит от воли, фантазий и нужд конкретного человека. Индивидуальное не бывает всеобщим – оно специфично. Твоё освобождение не может быть освобождением всех. Твоя власть производит такой порядок вещей, который позволяет дышать, в первую очередь, тебе, и по-твоему. Всё это не оставляет места для идеализма. Свобода беременна диктатурой того, кто её отвоёвывает. Не потому ли любые попытки “освобождения общества” оборачиваются кровью и принуждением?
https://dadakinder.com/2017/08/evil-and-free/
Произошла радикализация “большинства” в следствии его исключения из дискурса прогресса, который всецело сфокусировался на проблематике ряда меньшинств. Проблематике несомненно важной, но не отвечающей на вопрос об интеграции в проект будущего всего разнообразия людей – в том числе, человека традиционного с его более конвенциональными идентичностями. Такой человек рассматривается сторонниками нового мира сугубо в качестве пережитка, фашиста, опрессора. В этом положении ему остаётся либо углубляться в какую-то архаичную лабуду, где для него ещё есть место, либо быть виноватым элементом прогрессивной толпы.
http://dadakinder.com/2017/07/integration-of-tradition/
Новости из мира лесбиянок: Черри рассталась с Жаклин, и позвала меня съесть по этому поводу бургер. “Смотри”, – говорит она, посыпая кетчуп перцем, и разыскивая что-то в своём телефоне. – “Я хочу показать тебе наши фото”. “Ваши с Жаклин?”. “Нет! Мои с Эриком!”. На экране мохнатый мужчина нависает пузом над барбекю и, улыбаясь щетиной, отрыгивает. Черри пырскает и ухахатывается: “Ну как тебе?”
http://dadakinder.com/2017/07/nut-fries/
Когда ты сказала, что тебе 18, я увидел таракана, ползущего по стене твоей комнаты. Не знаю, что меня больше испугало – его усы или твой возраст. Наверное, мне просто не стоило соглашаться, когда ты спросила: “Покурим?”. Сейчас это уже не важно – перебирая пальцами мои рёбра, ты говоришь, что хотела бы играть на арфе. И вот уже даже в груди у меня зарождается музыка: золотистая, будто мочатся херувимы. Про такие моменты обычно ничего и не скажешь – разве что: вечерело.
http://dadakinder.com/2017/07/1833/
Я о тебе ничего не знаю. Мы лежим на берегу реки, и солнце медленно спускается к нам в глотки. Я весь трясусь и задыхаюсь. Ты водишь по мне руками, замешиваешь меня, словно тесто, и я говорю тебе: “Постой, не так быстро”. Тебя этот мой страх смешит. “Я хочу тебя трогать – не мельком, а долго и нудно, врубаешь?”.
http://dadakinder.com/2017/07/fever-on-the-river/
Стоя в очереди за правами, я подсматривал в её марихуановые глаза, и слышал как стучат колёса товарного поезда. Или это стучало моё сердце? В её внешности не было ничего, что делало бы её очевидной. И, всё же, в ней было что-то для меня: запах костра, еловой чащи, ветер с моря… Затем её стошнило на трансгендерного клерка. Жизнь потекла своим чередом, но образ перуанской девушки с канадским паспортом продолжил мерцать во мгле моего черепа. Так ночной силуэт на другом берегу посылает сигнал, мол, приди, между нами случается свет. Я иду на него, как на лампу несётся мотыль. Ну и пусть. Лучше сгинуть в огне, чем испуганно тлеть. “Бля, ну бля…”, – говорит, вытираясь, трансгендерный клерк.
http://dadakinder.com/2017/06/peruvianlight/
– Я пью и катаюсь на велике. Нет, погоди, не так. Я работаю дизайнером в Nike, а потом пью и катаюсь на велике.
– Почему?
– Потому, что моя жизнь лишена смысла.
– Тебе не нравится твоя работа?
– Не то, чтобы не нравится, просто… это всего лишь одежда. Я придумываю новые кроссовки, они живут сезон, и исчезают. Скоро исчезну и я. Что от меня останется? Да ничего! Только пара кроссовок прошлого сезона.
– А чего бы тебе хотелось?
– Убить себя.
http://dadakinder.com/2017/06/just-do-it/
Почему можно одеваться, как в прошлом, и нельзя думать, как в прошлом – быть, например, фашистом? Это только кажется, что борьба идёт между современностью и консерватизмом. В действительности пиздятся сплошные староверы. И Трамп, и новые левые – явления того же порядка, что и ряженные в старьё из 90-х модники. И там, и там речь об озирании в прошлое. ИГИЛ – это ведь тоже хипстеры. Просто из-под другого хэштэга. Все дрочат пусть на разный, но винтаж. Суть некрофилии от этого не меняется – бабушка ебала кадавра.
http://dadakinder.com/2017/06/we-are-kaka/
Из всех возможных диктатур самой едкой является повседневность: жизнь в инерции повторяющихся действий, маршрутов, лиц, соображений… Всё это образует привычку: автоматическое бытие, которое удобно постольку, поскольку не требует усилий – достаточно попадать в ритм, соблюдать униформу каждого дня, и “всё в порядке”. Порядком становится сам ритм. Всё, что из него выпадает, вызывает у автоматизированного им субъекта чувство ускользающей из-под ног почвы. Отсюда – беспокойство, и враждебность ко всему иному, возникающая не из зашоренности или каких-то политических директив, а в качестве естественной реакции на угрозу. Порядок ритма попросту не предполагает других барабанов. Какими бы они ни были, столкновение с ними сулит какофонию. Их смыслы не имеют значения. Само их другое – угроза. В итоге, ничто не способно произвести большего консерватора, чем тихий фашизм повседневности – почти незаметный, по-своему даже нежный. Такой фашизм не сводится к правому. Его механика не зависит от политических ориентаций, и способна охватывать собой любую жизнь и любую философию.
http://dadakinder.com/2017/05/resist-the-rythm/
Всякий раз, когда случается очередной произвол, будь то трамповский Muslim Ban, или запрет в Украине неугодных взглядов и сайтов, в дискуссиях по этому поводу возникает весьма характерный тип комментатора. Вместо того, чтобы поддержать или осудить репрессии, он утверждает, что их жертвы действовали бы точно так же, как и их угнетатели, если бы пришли к власти. С одной стороны, это так – человек, безотносительно за Гитлера ли он, или за Христа, таит в своих недрах зверюгу. Однако ничего сенсационного тут нет – это просто факт о всех нас, какими бы милахами мы себе не казались. И, всё же, сей факт подаётся с разоблачительным пафосом, и будто бы отменяет необходимость возражать произволу.
http://dadakinder.com/2017/05/if-you-were-us/
Именно разнообразие является тем универсальным критерием, который отличает цивилизованное общество от очередного фашистского кошмара. “Когда мы видим однородную толпу, то понимаем – что-то здесь не так,” – горланит с первомайской трибуны профсоюзный лидер; красивый и чёрный, как шлем Дарта Вейдера. И, всё же, разнообразие убеждает меня не столько своими политическими декларациями, сколько повседневной жизнью: улицей, по которой движутся порталы за тридевять земель. Взять, к примеру, Джордан. Притягательность её красоты имеет простое объяснение: Джордан является результатом смешения ирландской, немецкой и эфиопской кровей. Из этой смеси происходит её рыжее афро и карамельная кожа на стыке двух рас. “Мои немецкие предки были нацистами. Но потом моя бабка влюбилась в чёрного парня, и они сбежали из Европы в Америку. Тут у них родилась моя мать, позже вышедшая замуж за ирландского иммигранта.” Иными словами, красота Джордан была бы невозможна, если бы не общественный дизайн, который включает в себя возможность содружества пришлых – страну иммигрантов.
http://dadakinder.com/2017/05/diversity-is-everything/
У всякой нации имеются свои радикалы, которых хлебом не корми – дай подушить, позапрещать. Не важно, война или нет – они найдут повод ненавидеть. И, тем не менее, нельзя позволить ни Кремлю, ни воинственному националистическому меньшинству убедить украинское общество в безальтернативности национализма. Важно нарушать этот монотонный квази-патриотический гул. Украинцы, которые заинтересованы в такой Украине, где найдётся место разным из нас, должны выговаривать Украинское за пределами националистического нарратива.
http://dadakinder.com/2017/04/anti-ukrainian-nationalism/
Чем ближе к смерти, тем синее небо. И тем сильнее его хочется. Отсюда тоска – не из печали, а из любви к жизни. Кислым не нравится дышать. Потому-то они и торопятся в гробы. Другое дело тот, кому жизнь пришлась по вкусу – смерть для такого связана с досадой. Любовники не случайно делаются бледными от своих страстей. Удовольствие, сопровождающееся умиранием, их измождает.
https://dadakinder.com/txt/2017/8/bittersugar
Какой бы ни была прошитая в тебе культурная программа, в ней всегда можно найти функциональные фрагменты кода... [...] К примеру, в отличие от моих американских друзей, я не нуждаюсь в антидепрессантах. Не потому, что мне не бывает кисло. Просто вся история моей родины – это одна сплошная депрессия. В итоге, моя культура к ней приспособилась. Мне не нужно постоянно улыбаться, чтобы чувствовать себя в порядке. Достаточно постоять в сторонке, попялиться в бездну, ощутить, как смерть дышит мне в лицо холодным перегаром, и это меня сразу как-то взбадривает. Мой прозак – это тоска. Рецепт врача для этого не нужен.
https://dadakinder.com/txt/2017/8/polykrovka
Последний раз я был на свадьбе в 90-х. Юному мне это понравилось: все пьяные, едят торты, а молодые лижутся, и ты на это смотришь. Повзрослев, я, впрочем, и сам обрёл право пьянеть и лизаться. Свадьба утратила свой свэг. О том, что мне и Наташе необходимо расписаться, я впервые задумался только на десятом году отношений, и то лишь потому, что через месяц нам предстояло уехать в Америку. Как сообщали нам сериалы, там тебя не пустят в палату к возлюбленной, если вы не являетесь родственниками. В общем, мир невест остался где-то далеко позади – в эпохе горгулий, паровых станков и товарища Сталина. Как вдруг мне позвонила Габби, и объявила, что выходит замуж. “Мог бы ты, плиз, пофоткать мою свадьбу?”. Воодушевлённый возможностью открыть для себя эту сторону Америки, я принялся решать, какие из моих кед больше всего похожи на туфли.
https://dadakinder.com/2017/08/american-wedding/
“Рай он тут, на земле, и рассеян повсюду”, – говорит Иосиф. Мы торчим на Бродвее – наблюдаем за потоком хромых и одутловатых. Нет им конца и края: целая гуща грязных рук в браслетах и перстнях – течёт, заполняет собой тротуары; куда не ткни – таращится безумный глаз. Иосиф замечает что-то в недрах этого тёплого месива, бросается ему под ноги, возвращается с крышкой из-под йогурта, и слизывает с неё блестящие остатки. “Мы с тобой пиздец похожи”, – говорит.
http://dadakinder.com/2017/07/joseph-yo-hurt/
Глядя в твои глаза, я понимаю, что пизда — это не вершина мира, и сам я не так уж и крут: меня не интересуют оргии с мертвецами; я не тот парень, который бесконечно принимает душ в бассейне Ассоциации Молодых Христиан; про меня не скажешь: “чтобы узнать её получше, он отсосал хуй её мужа”. Всё это, как выясняется, не про меня. В твоих глазах отражается кто-то другой, и я неожиданно узнаю в нём себя.
http://dadakinder.com/2017/07/vampire-in-love/
Друзья! Хочу поделиться с вами своим новым фильмом “Бездомные ангелы”. Он является результатом череды воскресений, в которые я, вооружившись киноаппаратом, посещал МакАртур парк (LA) – место, где принято выяснять отношения между бандами, покупать паспорта, отсасывать члены и добывать дозу. Чем больше я в нём находился, тем более явным становился для меня контраст между американской мечтой и её реальностью, райскими пейзажами Южной Калифорнии и судьбами людей, которые в них оказались. Во всём этом меня увлекла не столько социальность такой острой для Лос Анджелеса темы, как бездомные (их тут 60 тысяч), сколько волшебный свет и существующие в нём люди с изгибами, надломами, завихрениями. Я невольно провалился в золотистый пузырь их мира, в это его странное лето, – тёплое и меланхоличное одновременно. В виде такого пузыря мне и хотелось его сохранить, чтобы мочь разделить его с вами:
https://vimeo.com/vvhy/homelessangels
Салют ко Дню Независимости США является поистине грандиозным зрелищем. От всех прочих салютов его отличает масштаб: каждый дом, каждая улица, вся сплошь обозримого мира, – от края до края, – всё сжигает бабло в небеса. Размах и абсурд такого сжигания намекает на то, что всё происходящее – это какой-то религиозный ритуал: просто в роли бога здесь не сказочная зверушка, а Капитал.
http://dadakinder.com/2017/07/religion-of-4-july/
Сознавая собственное несовершенство, человек укоряет себя за неспособность на бытие в белом пальто. В ряде религиозных культов такой укор принимает форму публичного самобичевания: люди прокалывают щеки, лупят себя цепями, усераются на Луну… Более образованные скромно впадают в депрессию и кончают жизнь самоубийством. Так или иначе, быть моральным – это чувствовать себя говном.
http://dadakinder.com/2017/06/leave-shit-alone/
"...в стране, где вот уже 17 лет не менялась власть, выход детей на площадь является во всех отношениях воодушевляющим сигналом. Настораживает тут скорее то, как все быстренько взвалили будущее России на плечи школьников. Теперь, мол, это их крест, их долг перед Родиной, и всеми, кто постарше, но не смог. Иными словами, россияне снова сливают свою ответственность, остаются в бездействии, и всенепременно сожрут “школоту”, если она не оправдает возложенных на неё надежд. “Неси мне, деточка, свободу”.
http://dadakinder.com/2017/06/revolution-kids/
Новое поколение выходит на анти-коррупционные митинги раньше, чем теряет девственность. Коллективная сознательность превозмогает гедонизм эго. Я, – человек, упрекавший хипстеров в аполитичности, и мечтавший о возвращении буйной молодежи из книжек про 60-е, – должен быть счастлив. Казалось бы, вот оно время, которое я выкликал. Да только где новые смыслы? По останкам либерализма карабкаются внуки старых идеологий – alt-rights и new lefts. И для тех, и для других характерна нравственная готовность душить за ценности.
“Миллениалы закончились, – говорит К., профессор американского колледжа. – Я это чётко вижу по новым студентам. Миллениалы были аполитичными, мол, вот я, и я что-то такое себе чувствую, давайте все на это смотреть, и вот, кстати, гаджет, красивый стул, здоровая еда… Но мои новые студенты уже не такие. Они требуют от меня мораль. Требуют, чтобы я не просто рассказывал им про трансгендеров, но и сообщал, что трансгендеры – это хорошо. То есть, понятно, что это хорошо, но я-то вижу свою преподавательскую функцию в донесении информации, а не её оценке”.
http://dadakinder.com/2017/06/new-normals/
Возможность записать существ, всосать их в аппарат, как призраков из “Охотников за приведениями” – нечто настолько же повседневное и немыслимое, как и процесс деторождения: человек растёт в человеке, а потом выползает весь скользкий наружу… В это зрелище было бы трудно поверить, если бы оно не творилось сплошь и рядом. Вот и кино – уж вроде как привычно, а с другой стороны – не удивительно ли мочь умереть, и остаться живым на экране? Зачем нам могилы, если есть киноплёнка? К чему имя на камне, если камера помещает всякого в вечность?
http://dadakinder.com/2017/06/life-sucking/
Так получилось, что весеннее обострение репрессий в моей стране пришлось как раз на тот момент, когда я с воодушевлением открывал для себя иную Украину – не столько даже позабытую, сколько попросту незамеченную: во-первых, футуристов 20-х годов во главе с Михайлем Семенко, во-вторых, музыкальный андеграунд 90-х в лице Игоря Цимбровского и Светланы Охрименко. Слушая их грустные завывания в вечность, я думал о том, почему мечты и старания этих людей так ни к чему и не привели – Украина всё равно оказалась страной казаков и запретов. Если какие-то прогрессивные явления и возникали в её недрах, то лишь в качестве аномалий, которые тут же затаптывались, не успевая состояться, и оплодотворить будущее. Их выживание было возможно разве что в эмиграции. Собственно, об украинских футуристах я узнал из книги, написанной в Канаде, а “завывания в вечность” дошли до меня только благодаря тому, что были изданы в Польше. Получается, что всё штучное из украинского контекста интересно кому угодно, кроме украинцев.
http://dadakinder.com/2017/05/fortress-of-oblivion/
Парень нагрелся, отстегнул протез, и прыгает теперь по проезжей части на своей единственной конечности. Автомобилисты в ярости: жмут на клаксоны, “fuck you!” кричат, – а он в ответ только лает и ухахатывается.
— Город ёбаных психов, – говорит Джо. Ему где-то под 70, и я часто встречаю его на кофейных верандах Кориатауна. Всякий раз его жилистые чёрные руки что-то возбуждённо записывают на салфетках.
http://dadakinder.com/2017/05/sugar-joe/
Поцелуй ускользает, и я снова нахожу себя острым, как сабля, на перекрёстке между коричневой рубашкой и красной армией. Было бы здорово исчезнуть, и никогда сюда не возвращаться, но для этого поцелуй должен длиться вечно, и, значит, свобода невозможна. Либо любить, либо зверствовать.
https://dadakinder.com/2017/05/hearts-and-swords/
Одной из характерных особенностей современных коммуникаций является то, что всякое сообщение звучит и воспринимается одновременно во множестве разных контекстов. Так, например, критика положения женщин в ряде мусульманских обществ автоматически стимулирует анти-иммиграционную риторику, и наоборот – левый протекционизм в отношении Ислама способствует не только толерантности к мигрантам в Европе, но и сохранению тех консервативных культурных установок, которые, собственно, и приводят к кислотным ожогам на женских лицах. Это – прямое следствие глобализированной информационной среды.
http://dadakinder.com/2017/04/transthinking/