19025
Привет, меня зовут Ася и я очень люблю архитектуру. Если вы хотите что-то подсказать, предложить или нашли неточность, пишите: @bulletproofish
Люблю почитать про правительственные здания. Госдума, которая поначалу была Советом труда и обороны, облицована лабрадором (минералом, не собакой) и карельским гранитом. Из них состоит цоколь и главный вход. Доставку этих и других материалы (например, обшивку стен в интерьерах) в начале 1930-х организовал НКВД. А доставляли их по свежеоткрытому Беломорканалу, где только по официальным данным при строительстве погибло 12 тысяч заключенных. Сколько еще вокруг такого — страшно даже вообразить.
Проект принимали со скрипом — об этом написано в воспоминаниях Хрущёва, который присутствовал при обсуждении. Архитектору Жолтовскому будущее здание Аркадия Лангмана категорически не нравилось, потому что выглядело невыразительным. Чтобы доказать это, он перевернул раму с проектом вверх ногами и сказал: «Можно это здание построить вот так? Можно, оно ничего не утратит, и даже никто ничего не заметит».
Он на пальцах объясняет, как выглядит приемка квартиры и какие недостатки при этом вылезают, а вот в этом посте приводит дельные замечания про неудачные планировки. Мне было интересно — и, по-моему, архитекторам и инженерам тоже не лишним бывает такое почитать. Хотя бы чтобы поспорить.
По текстам видно, что автор понимает, из чего построены здания, как проложены коммуникации и что спрятано за слоями штукатурки и бетона. В Петербурге Сергей помогает подбирать жилье в новых домах — причем для клиентов это бесплатно. Он лично ездит на стройки и следит за тем, как заливают монолит, как утепляется дом и т.д.
Короче, если бы мне был нужен посредник при покупке, я бы только к такому и пошла — компетентному и искренне увлеченному своим делом.
Архитектура в подражание Гауди, или как словить сенсорный перегруз в подъезде: Casa Comalat, Барселона, 1911 год. Архитектор Сальвадор Валери-и-Пупурулл
Читать полностью…
Мысленно я с любимыми коллегами из «Медузы», которую в очередной раз пытаются задушить. Вспомнился еще один рижский объект — Музей Жаниса Липке на острове Кипсала. 10 лет назад это здание номинировали на премию Миса ван дер Роэ, главную европейскую награду в области архитектуры.
Читать полностью…
Отцом режиссера Сергея Эйзенштейна был архитектор Михаил Эйзенштейн. В начале прошлого века он придумал значительную часть застройки в эпицентрах рижского югендстиля — на соседствующих улицах Альберта и Элизабетес. Сразу после революции Михаил уехал в Веймарскую республику, где вскоре умер от инфаркта. Сергей подобно отцу учился на инженера, но после участия в гражданской войне решил заняться тем, что его по-настоящему волновало — театром.
Читать полностью…
После Второй мировой войны дети были предоставлены сами себе и строили из обломков зданий игровые шалаши и крепости. Для такого вернакуляра есть отдельный термин — юнкология.
В Амстердаме придумали, как обратить это во благо и помочь детям преодолеть травму войны. С 1948 года там действовал проект Jongensland («Страна мальчиков»). Участвовали в нем как мальчики, так и девочки, вопреки названию. Он включал несколько детских площадок из руин и строительного мусора. Добраться до них можно было только на лодке, и дети обустраивались и играли там практически без присмотра взрослых. Иногда они конфликтовали и могли пораниться. Но ничего близкого к «Повелителю мух» там не происходило — напротив, в пространстве без правил дети быстро учились брать ответственность за себя и других и работать в команде.
Jongensland просуществовал несколько десятилетий. В 1969 году немецкий фотограф Урсула Шульц-Дорнбург запечатлела его в серии фоторабот, вошедших в книгу Huts, Temples, Castles. Показываю вам некоторые из них.
С самого начала холодной войны в Москве действовал Советский комитет защиты мира. Вроде как он направлял силы на ядерное разоружение. Насколько эффективной была эта организация, сказать сложно — за время ее существования ядерного оружия в СССР становилось только больше. Согласно от открытым данным, число боеголовок достигло пика в середине 1980-х.
После распада Союза организация сохранилась — ее правопреемником стала некая Федерация мира и согласия. Она уступила часть площадей, но сидела в том же здании на проспекте Мира, 36/1. Это неоклассический дом 1912 года, который в советское время чуть перестроили — добавили чердачный этаж, а на брандмауэре установили металлическое панно со словом «Мир» на разных языках. Кто автор — выяснить не удалось (напишите в личку, если знаете).
Примечательно, конечно, что «мир» у нас с железной рукой. А сама организация, судя по Гуглу и Яндексу, больше не работает.
Почему все-таки металл, а не полиэтилен и не стекло, как в этом посте про концлагерь в Нидерландах? Во-первых, так домику легче дышится — свежий воздух свободно поступает внутрь, в то время как влага оседает на оболочке. Во-вторых, металл экологичнее и после демонтажа его легче переиспользовать. Ну, и в-третьих, так красивее — а значит, привлекательнее для туристов. Чтобы те продолжали приезжать, внутри соорудили дополнительный аттракцион — лесенки и галереи с информационными стендами.
Реставрацию планируют завершить примерно через 5 лет. Посмотрите мини-репортаж блогера Тома Скотта, который побывал там в прошлом году.
Штурм правительства в городе Бразилиа — повод вспомнить, как вообще появилась бразильская столица. Когда в 1956 году Жуселину Кубичек стал президентом, он решил построить новую столицу в течение пятилетнего срока пребывания на президентском посту. Город назвали в честь страны и расположили в глубине материка, а на проектирование пригласили Оскара Нимейера. Все это лишний раз намекало на стремление модернизировать страну и повернуться спиной к колониальному прошлому с его приморскими городами.
Однако демократизм здесь крайне непрозрачный. Бразилиа репрезентует образ страны, но ее аккуратный план в форме птицы совсем не похож на пригороды, где живет большая часть населения. Развитие города определяют не только жизненные изменения, но и мощная центральная ось, заложенная Нимейером.
Для Кубичека построили президентский дворец — да, распластанный по горизонтали и внешне избавленный от иерархичности (как канцлерское бунгало в Бонне). Но все-таки с помпезным пандусом и золотой стеной в центральном лобби.
Я люблю старые европейские столицы, но еще больше люблю города, которые стали собой не благодаря, а вопреки истории и обстоятельствам. Роттердам — как раз такой. Разрушенный в ходе войны, он придумал себя заново и расцвел. У него веселый дух, и архитектура в нем такая же — исполненная веселья и очень правильной иронии. Постмодернистские дома Cube House (Kubuswoningen) 1977 года — живой тому пример.
В проекте 38 кубиков и два «суперкуба» большего размера. Архитектор Пит Блом хотел передать опыт жизни на деревьях: каждый приподнятый куб — это ствол с кроной, в которой расположены все основные комнаты. Они образуют «лес» с общественным пространством между «стволами» — то есть по сути продолжают идею Корбюзье о зданиях на столбах-опорах.
Кстати, Блом на большинстве портретов широко улыбается. Много ли вы знаете архитекторов, которые могут себе такое позволить?
Сегодня российские войска выпустили несколько десятков ракет по Киеву и другим украинским городам. Пострадали корпуса КНУ, в том числе здание биофака (см. фото) — уникальный модернистский проект местных архитекторов Вадима Ладного, Михаила Будиловского и Владимира Коломийца. Выбиты стекла, уничтожены лабораторные помещения, повреждены витражи с изображениями цветов и животных. Погибли люди — и они гибнут в обстрелах каждый день на протяжении большей части этого года.
Других итогов 2022-го у меня для вас нет. Будьте прокляты те, кто развязал эту войну и кто ей поклоняется.
В ноябре многих взбудоражила новость о «реставрации» МХАТ на Тверском бульваре. Это здание 1973 года — один из лучших образцов советского модернизма в его «природном» проявлении: авторский коллектив Владимира Кубасова отошел от «стекляшек» 60-х и создал очень вещественную архитектуру, похожую на горную гряду с пещерами и сталактитами.
Два года назад интерьеры уже реставрировали по проекту Archiproba Studios. Получилось вполне достойно. Но после назначения нового директора Владимира Кехмана их зачем-то обновили еще раз — и заменили аутентичные двери на пластиковые (впрочем, как утверждают, временно). И это не единственная беда — с остальными элементами дела обстоят еще хуже.
В 2015 году нидерландские архитекторы Oving Architecten спроектировали стеклянную оболочку для старого загородного дома. Кроме возраста — больше 80 лет — постройка мало чем примечательна. Но ее важно было сохранить, потому что во время Второй мировой войны здесь поселился Альберт Конрад Геммекер — оберштурмфюрер СС, который командовал пересыльным пунктом Вестерборк в Нидерландах. С 1942 по 1944 годы отсюда в лагеря смерти отправили около 107 тысяч человек — в том числе Анну Франк, погибшую незадолго до окончания войны.
Читать полностью…
Летом нашла в букинисте клад: книгу про стекло в советской архитектуре 1960-80-х. Там больше 160 фотографий всевозможных витражей и люстр, многие из них уже исчезли.
В конце — интерьер московского ресторана «Закарпатские узоры». Оформлял его Анатолий Гитберг, художник-архитектор из Днепра. Он много работал в Москве: делал светильники и декор для московского Манежа, клуба Кремлевского полка, выставки в Сокольниках и других больших проектов.
«Узоры» открылись на пересечении Нижегородской и Абельмановской улиц в 1980 году — во время Олимпиады там столовалась польская делегация. Самое интересное, что ресторан с таким названием до сих пор существует в Москве: его то открывали, то закрывали, но в других зданиях. От оригинальных интерьеров Гитберга вряд ли что-то осталось.
Парадокс: чем целостнее среда, тем проще ее разрушить и тем меньше она приспособлена к капризам времени. Такой «гезамкунстверк» вообще характерен для позднесоветских проектов — наверное, отчасти поэтому они плохо сохраняются.
В прошлом году я упоминала, что Британская галерея Тейт ежегодно приглашает кого-нибудь особенного для оформления праздничной иллюминации на фасаде. Наиболее известную инсталляцию создала художница пенджабского происхождения Чила Кумари Бурман в преддверии индуистского праздника Дивали.
Сейчас нашла еще одну ее интервенцию в ландшафт: в прошлом году она сделала проект ’Do you see words in rainbows?’ в южном крыле Ковент-гарден, самого известного рынка Лондона. Инсталляция настолько всем понравилась, что ее показывали на месяц дольше, чем планировали.
Возможно, дело вкуса, но все эти неоновые фламинго и знаки Ом смотрятся более органично, чем подчеркнуто традиционная и вневременная иллюминация. Безумно китчево, зато четко маркирует эпоху — сложно представить подобное в Британии времен колонизации.
РЖД в очередной раз пытаются ухреначить модернистскую архитектуру. В этот раз будут «реконструировать» вокзал во Владимире. Оцените детали: витражи, люстры, потолочные плиты и другие материалы изготовили специально для проекта, в том числе на местных производствах — например, плафон сделали в Гусь-Хрустальном. Облицовка фасада белым камнем — отсылка к владимиро-суздальской традиции зодчества (пусть и нечитаемая для большинства) и подтверждение тому, что совмод умел реагировать на окружение. Теперь на здание натянут навесной фасад, а внутри, судя по рендерам, не останется и следа от оригинальной отделки.
Прикладываю ссылку на петицию и напоминаю, что два года назад именно благодаря шумихе удалось отстоять тверской вокзал, который оказался в схожих обстоятельствах.
Если вы планируете покупать жилье в новом доме и тревожитесь, как сделать верный выбор, сходите на канал @mokeevpro. Ведет его Сергей Мокеев — инженер-строитель, который более пяти лет руководил стройками и знает их изнутри.
Читать полностью…
Жанис был обычным жителем Риги, работал грузчиком. Во время Второй мировой он вывозил евреев из гетто на противоположном берегу Даугавы и прятал их в подвале сарая. Спас 57 человек. От постройки ничего не осталось — она сгорела в 80-х — но когда память о Липке решили увековечить, архитектор Зайга Гайле использовала образ черного («почерневшего от копоти») сарая с погребом. Окон в здании почти нет; посетитель блуждает по темным залам и заглядывает через сквозной проем в подвал со спальными полками. Над ними построена сукка — символическое иудейское убежище, обетованный дом со стенам из бумаги и маленькими окошками.
Для меня этот мемориал — про выбор в пользу человечности в самые темные времена. И про солидарность, конечно — даже единицы могут изменить очень многое, если действуют сообща.
Сын вполне сознательно бунтовал против отца, и все же дореволюционная эпоха оставила серьезный отпечаток. Нашла выдержки из статьи Эйзенштейна-младшего «Несколько слов о моих рисунках» — речь идет о съемках «Ивана Грозного»:
«Законченный фильм представляет собой ни с чем не сравнимое сонмище самых разнообразных средств выражения и воздействия:
историческая концепция темы, сценарная ситуация и общий драматический ход, жизнь воображаемого образа и игра реального актера, ритм монтажа и пластическое построение кадра, музыка, шумы и грохоты, мизансцены и взаимная игра фактур тканей, свет и тональная композиция речи и т. д.
В удачном произведении все это слито воедино.
Всем управляет единый закон. И кажущийся хаос несоизмеримости отдельных областей и измерений сопрягается в единое закономерное целое. Однако как возникает это будущее целое, когда приступаешь к воплощению раз заразившей темы? Как пожар Москвы, со всех концов сразу».
Что это, если не Gesamtkunstwerk — принцип единения искусств в модерне?
Один из самых классных проектов прошлого года: бельгийская оранжерея Agrotopia архитекторов и Meta Architectuurbureau и Van Bergen Kolpa Architecten. Стеклянный кокон площадью 9500 квадратных метров прицепился к крыше сельскохозяйственного склада и живет собственной удивительной жизнью.
Оранжерею построили во фламандском городе Розеларе. Сегодня это крупнейшее в Европе сооружение для производства продуктов питания в городской черте. И, надо думать, одно из самых экологичных: обогревают его остаточным теплом от мусоросжигательного завода через дорогу, для полива используют дождевую воду, которая хранится в резервуарах в бетонных «ногах» оранжерей. Хранят овощи тут же, на нижнем этаже.
Нравится, что за всей этой рациональностью удалось не потерять архитектуру. Складчатые витражи и шрифты для букв на крыше почти ар-декошные (похоже на фасад моего любимого здания социалистической газеты Vooruit в Генте), но без фанатизма.
В России люди третий день несут цветы и игрушки в память о тех, кто погиб в Днепре в результате российского ракетного удара по жилому дому.
В Екатеринбурге стихийный мемориал появился возле памятника жертвам политических репрессий. Тот, в свою очередь, построили на месте массовых захоронений людей, расстрелянных в 1930-е. Цветы кладут возле Масок скорби работы Эрнста Неизвестного (похожую работу он создал в Магадане). Одна развернута в сторону Европы, другая — на Азию.
У входа — стела с надписью: «Здесь покоятся останки тысяч погибших безвинно расстрелянных наших соотечественников. Правда о местах массовых захоронений и причинах смерти скрывалась многие годы. Сегодня мы знаем их имена. Замедли шаг, обнажи голову перед братской могилой».
Не поленилась загуглить, где это: 12 километров от центра (комплекс потому и называют «Двенадцатым километром»). То есть просто так мимоходом положить туда цветы и свечи не получится. Нужно добираться специально.
Фото: Движение «Весна»
Эхо войны принесло в ленту фотографию с футбольным полем в шахте Соледара. Захотелось узнать, чего там есть еще. Оказывается много чего.
Соледар — центр промышленной добычи соли с 1881 года. За почти 150 лет добычи протяженность соляных шахт достигла 200 км, залегают шахты на глубине до 300 метров. Кроме футбола в шахтах имеются санаторий «Соляная симфония», церковь, музей, концертная площадка.
Тут бы хотелось продолжить пост размышлением на тему промышленного туризма. Написать о том, что adaptive reuse — неизбежное будущее архитектуры эпохи антропоцена, накопали ям ничего не остается, как их обживать. Наконец рассказать про впечатляющий проект реюза соляной шахты в соседней Польше Wieliczka Salt Mine. Но всё это совершенно не актуально потому, что это не то, что происходит с Соледаром. А происходит с ним война, которую принесли в него российские войска.
Четыре года назад в Шотландии изготовили железный кокон для вот этого нежного зверя — дома Hill House. Ему чуть меньше 120 лет и он придуман Чарльзом Ренни Макинтошем — величиной примерно столь же значимой, как Шехтель для московского модерна и Отто Вагнер для венского.
Макинтош экспериментировал с материалами и использовал для внешних стен цементную штукатурку. Это помогало формировать более плавные изгибы, но совершенно не способствовало тому, чтобы сохранить проект для вечности. Из-за дождей он начал «растворяться, как аспирин в стакане воды».
И тогда правительство выделило 4,5 миллиона фунтов (больше 5 миллионов евро), чтобы соорудить вокруг особняка защиту на время реставрации и консервации. Как можно догадаться по сумме, это не строительные леса с хлопающим на ветру полиэтиленом, а куда более сложная штука — каркас из оцинкованной стали, на который надета «кольчуга» из 32,4 миллионов стальных колечек.
Наткнулась на любопытный проект американского аналитика данных Спенсера Шина: он использует данные с общедоступного ресурса Kontur Population, чтобы конструировать карты плотности населения США. Чем больше людей в районе, тем выше столбцы.
Мне кажется, такие инструменты важны, потому что одно дело знать, сколько людей населяет территорию, и совсем другое — увидеть колоссальную разницу в плотности городов и сельской местности.
Локальный мем английского острова Линдисфарн: сарайчики из старинных рыбацких лодок, в которых раньше ловили сельдь. Большая часть суден относится к XIX веку. Потом от них отказались, потому что появились более совершенные модели на паровых двигателях.
Такой ресайкл — частая история для северо-восточной Англии, но только здесь он стал важной частью местной идентичности.
Коллеги из Archi.ru скрупулезно отфотографировали все основные пространства театра, посмотрели, что изменилось, и говорят, что это похоже «на подростковый квест-рум для игры то ли в ковбоев, то ли в замок сложно-сказать-кого». Открытый бетон на стенах покрасили черной краской и позолотой (боже), как и потолок в фойе первого этажа (боже-боже), заменили гардеробную стойку, гранитные полы с авторским рисунком целиком закрыли ковролином. Переделали одну из самых ярких деталей отделки — деревянные акустические панели в главном зале. Вместо них поставили похожие, но куда грубее.
У меня знаков не хватит, чтобы все перечислить — а редакторы продолжают находить ошибки. Говорят, что будут еще публикации, так что следите на канале.
Кстати, автор этих новаций неизвестен — если знаете, напишите в личку.
Дом Геммекера был временным жильем — впрочем, роскошным по меркам 40-х: с канализацией, водопроводом и отоплением. В гостиной регулярно устраивали многолюдные вечеринки. Окна ванной выходили на территорию лагеря. Сейчас в комнаты не пускают, хотя в отдельные дни можно попасть внутрь стеклянной конструкции. Она необходима в том числе потому, что прежде здание не раз подвергалось вандализму.
Возможно, кто-то возразит: зачем вообще «помещать под стекло» дом человека, повинного в смерти стольких людей? Дело в том, что это одна из последних сохранившихся следов Вестерборка, а отрицание Холокоста — отнюдь не единичное явление (об этом можно прочитать хотя бы длинную статью на Вики). Поэтому подлинные свидетельства войны так же важны, как качественные мемориалы. Поэтому важно сохранять память как о жертвах, так и об их палачах.
Всех, кто отмечал Рождество — с праздником. По этому поводу смотрим одну из инсталляций Эдоардо Тресольди — художника, который проектирует проволочные макеты древних зданий в натуральную величину. Он воссоздал эту древнеримскую базилику на юге Италии в 2015 году. Неизвестно, как именно выглядел храм, так что Тресольди действовал достаточно свободно, но в то же время в рамках исторического канона.
В одной из лекций филолог Андрей Зорин рассказывал, что храм Христа Спасителя мог выглядеть иначе. В 1990-е существовала идея спроектировать прозрачный проволочный каркас в натуральную величину, а внутри установить маленькую часовенку. Работы Тресольди — воплощение того, как это могло бы выглядеть.
В СССР во время холодной войны появилось примерно 100 «закрытых административно-территориальных образований», или ЗАТО. Проще говоря — закрытых городов. Если верить интернету, по состоянию на 2022 год в России 38 населенных пунктов с въездом по пропускам. Для исследователей среды это настоящий клондайк: там много архитектуры, которую никто не видел, и людей, переживших катастрофы, о которых мало кто слышал.
На фотографии — по-прежнему закрытый город Снежногорск в Мурманской области. Достопримечательностей там примерно три: судоремонтный завод «Нерпа», памятник нерпе и стрит-арт «Ягодки» художника Сергея Максимова. Интересно, что гигантские изображения еды на том же рынке Марктхол в Роттердаме олицетворяют изобилие, а здесь наоборот, указывают на то, чего всегда не хватает: тепла, лета и свежих фруктов.
Самая темная неделя года — время вспомнить об уличной инсталляции The Light Station. В конце 2018 года ее установили в тоннеле в центре Лондона. Проект посвятили сезонному аффективному расстройству, или, проще говоря, зимней хандре. Он состоял из офисных рабочих мест и шести ламп для светотерапии — в 2010-е их начали активно продвигать как один из методов борьбы с депрессиями и нарушениями сна.
Есть и более практичные решения — как в шведском городе Умео, где в 2012 году похожие лампы появились на тридцати автобусных остановках. Апгрейд вовсе не избыточный и не лишенный смысла, если учесть, что в это время года на севере Швеции закат примерно в 2:30 дня.
#/media/Datei:Rotterdam_Markthal_Interior_Facade.jpg){kind=link}