19025
Привет, меня зовут Ася и я очень люблю архитектуру. Если вы хотите что-то подсказать, предложить или нашли неточность, пишите: @bulletproofish
Если вы играли в Барби или успели посмотреть фильм Греты Гервиг, то наверняка заметили, что кукольные дома там очень модернистские и практически лишены непрозрачных стен. Пластиковые куклы спят, едят и принимают душ на виду друг у друга. Все потому, что по природе своей они лишены стыда — а значит, им нечего скрывать. И если смотреть на фильм Гервиг под таким углом, то ссылка Барби и Кена в реальный мир обретает много общего с классическим библейским сюжетом — изгнанием из Рая
Читать полностью…
Чем дольше изучаю творческую сторону архитектуры, тем больше убеждаюсь, что материя во многих случаях — не цель, а средство для передачи состояний и эмоций. Точнее всех про это написал Петер Цумтор. Он говорил, что его подход основан на творческой интерпретации личных воспоминаний и ощущений: особом свете и запахе бабушкиной кухни, прикосновении к старой дверной ручке; радости, которую испытываешь, когда тебе 10 и ты куда-нибудь бежишь со всех ног.
В очередной раз прокрутила в голове эту мысль, когда увидела проект чешского бюро H3T Architeckti — временную инсталляцию в виде «летающего» дома. Его подвесили на тросах и он в течение 39 дней болтался под аркой заброшенного железнодорожного моста, который когда-то построили военные. Идея предельно простая, но убери отсюда что-нибудь — черную краску, мокрый от снега бетон, удлиненную форму дома или его мнимую «невесомость» — и жутковатый образ сразу рассыплется.
Книжный магазин в храме я уже показывала, а вот его дальний родственник: El Ateneo Grand Splendid в Буэнос-Айресе. После Первой мировой войны здесь был театр и выступали легендарные танцоры танго, с 1930-х крутили немое кино — причем тоже под музыку танго — а к концу века кинотеатр до того обветшал, что его собирались снести. Знаменитая аргентинская сеть книжных выкупила здание и открыла там флагманский магазин. Единственное серьезное вмешательство — круглая прорезь для двух эскалаторов в полу на месте зрительных кресел. Но все остальное сберегли как могли. Театральные ложи, кстати, тоже не тронули: там можно посидеть с книгой. А на сцене теперь кафе.
Читать полностью…
Литовский город Друскининкай — популярный у местных бальнеологический курорт (бальнеология — это вот то самое дореволюционное «поехать на воды»). В 1980-х там построили совершенно безумный ансамбль санатория по проекту супругов Ромуальдаса и Аушры Шилинскас — хорошо видно, что дело происходит уже на излете советской эпохи, когда контроль ослаб и архитекторам многое позволялось. Рядом с основными зданиями была водонапорная башня для целебной воды. Увы, наступление XXI века она не пережила: снесли в 2005 году. А санаторий превратили в аквапарк.
Читать полностью…
Когда начинаешь исследовать фейки в архитектуре, бывает трудно остановиться. Потому что их очень много. Зачем построили 50 Эйфелевых башен по всему миру? Зачем городу Нашвилл в штате Теннеси, США, точная копия Парфенона? Просто капризом конкретного заказчика это не объяснить, ведь на строительство нужны огромные деньги.
Читать полностью…
Термин дня: Томассон. Японский художник Гэнпей Акасегава придумал его, чтобы обозначать иррациональные городские артефакты. В 1980-е он увидел в Токио лестницу, которая вела в никуда; тем не менее было заметно, что ее ремонтируют и убирают. Постепенно Акасегава начал замечать вокруг все больше «бесполезных» дверей, окон, ворот и мостов. У него появились последователи. Их наблюдения легли в основу энциклопедии Thomasson Illustrated Encyclopedia и обнажили драматическую разницу в восприятии заурядного. На фотографии — The A-bomb type, так называемый 2D-Томассон. Японское сознание декодирует силуэт снесенного здания как тень от ядерного взрыва — подобную тем, что оставались от людей после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.
Читать полностью…
Hidden gem из канала архитектора-кондитера Мари Троицкой «А как там в Париже?»: квартира Огюста Перре. Это архитектор, у которого Корбюзье работал в начале карьеры и многому научился по части работы с бетоном. После Второй мировой Перре разрабатывал застройку города Гавра, а делегация советских архитекторов во главе с Хрущевым ездила туда, чтобы перенять опыт панельного строительства. Интересно, что в его собственной квартире бетона почти нет — только отдельные поверхности да колонны.
Читать полностью…
Читаю книгу «Архитектура без архитектора. Вернакулярные районы городов мира» — глубокое и внятное исследование с кучей иллюстраций и ссылок на всевозможные документы. Написал ее Андрей Иванов — если вы интересовались архитектурой Армении, то наверняка сталкивались с его текстами про туфовую застройку Гюмри.
Читать полностью…
Про монументы бывшей Югославии — споменики — в 2010-х вспомнили вообще все. Ридли Скотт снимал их в «Чужом завете», а Йохан Йоханссон выпустил картину «Последние и первые люди», где камера медленно скользит мимо них в течение 70 минут.
Но за визуальной привлекательностью далеко не все пытаются разглядеть суть — предположу, что именно загадочность позволяет романтизировать этот феномен и черпать в нем вдохновение. В прошлом году дизайнер Андрей Малеваник решил разобраться, что все-таки хотели сказать авторы объектов. Он объездил четыре страны и сделал пятисерийную документалку — ее можно бесплатно посмотреть на «Нетологии».
В начале Андрей рассказывает, что такое Югославия, зачем понадобились споменики и почему для них выбрали беспредметную форму. Если вы, как и я, специализируетесь на ХХ веке, вам будет, где позанудствовать — особенно на моментах об истории и теории модернизма. Но никаких грубых ошибок там нет. А за основательность и глубину погружения в основную тему — огромный респект. Рекомендую.
«Модерность — состояние, когда всё, что казалось незыблемым растворяется в воздухе. Изменяются общественные отношения, способы производства и труд, наконец, меняются города и горожане».
Костя Бударин из обожаемого канала less is a bore \ лес и забор 🌳🚧 сделал очень своевременный курс об изменчивости современных городов. Сначала будет вместе со слушателями читать книгу Маршалла Бермана «Всё твердое растворяется в воздухе», а потом разбирать кейсы модерности в Бомбее, Шанхае, Дубае и Москве. Всего в курсе шесть зум-лекций-занятий. Подробности тут
Наткнулась на свежие фотографии диспетчерского пункта на ар-декошной электростанции «Баттерси» — это та самая, ради которой над Лондоном запускали надувную розовую свинью, чтобы сделать знаменитую обложку альбома «Animals» Pink Floyd. Так вот, в наше время станцию предсказуемо закрыли и реконструировали, теперь внутри центральный офис Apple и скоро появится еще куча всего.
А пункт управления с интерьерами в ар-деко теперь будут использовать для мероприятий. Реставрацию провели со страшной щепетильностью: шесть лет потребовалось, чтобы привести в порядок все оригинальные детали, тиковый паркет и мрамор на стенах. Недостающую фурнитуру на аппаратах изготовили с помощью 3D-печати, а для подбора красок использовали специальный цветовой сканер, чтобы максимально приблизить их к оригинальным оттенкам 1930-х.
Второй пост подряд цитирую Колхаса, но что уж тут. Десять лет назад он вывел парадокс: чем быстрее меняется мир, тем быстрее города становятся одинаковыми под давлением глобализации и цифровизации. Разумеется, различия стираются не впервые: римляне и османы рассылали каменщиков по своим обширным империям, чтобы древние сановники обретали привычный комфорт где угодно — хоть в пустыне, хоть в северных широтах. Сегодня можно почувствовать нечто похожее, если останавливаться в отелях крупных сетей.
У этого явления появилась оппозиция — подчеркнуто индивидуалистские дома для отдыха, глэмпинги вдали от больших городов, дизайнерские квартиры и так далее. Архитекторы Мария Вертинская и Кирилл Губернаторов собирают их в канале to stay. Правда, если пролистывать посты подряд, то все равно приходишь к неутешительному выводу, что многие решения копируются в самых разных точках Земли — разве что не в таких объемах, как «Хилтоны» и «Рэдиссоны» :) Уникальность, если она есть, проявляется в чем-то, что сложнее уловить и запрограммировать: в следах времени, разводах штукатурке, свете, атмосфере и культурном контексте.
Мне очень нравится мысль Рема Колхаса о том, как гигантская городская городская архитектура трансформировала города. Небоскребы — это коллажи из множества функций. Высотки выглядят одинаково, но внутри них может быть что угодно и в какой угодно конфигурации. Это приводит к непредсказуемым результатам, культурным и социальным феноменам.
В качестве иллюстраций — беговая дорожка на 16-м этаже лондонского офисного комплекса с говорящим названием White Collar Factory и нью-йоркский небоскреб The Downtown Athletic Club, где до начала 2000-х был общественный и спортивный клуб. В книге «Нью-Йорк вне себя» Колхас пишет про это здание:
«Зараза постмодернизма», как называл ее почивший на этой неделе Жан-Луи Коэн, не миновала и Apple: так в конце 1980-х выглядел их офисный центр и завод, где собрали первый Macintosh. Авторы — калифорнийское бюро Holey Associates, глава которого, Джон Холи, много работал непосредственно со Стивом Джобсом в 1980-90-е. Помимо этого здания, он приложил руку к графике и упаковке первых эппловских компьютеров и комплексу научно-исследовательского кампуса в Купертино. Позже через дорогу построили фостеровский «бублик», где снимают презентации компании.
Сканы из журнала Interiors Magazine от апреля 1989 года. Удивительно, как много цвета и как мало стекла
Лестница-библиотека в доме туринского художника Эцио Грибаудо. Архитектор — Андреа Бруно, который больше известен по реновации исторических зданий (проекты эти, впрочем, тоже весьма авангардные). Фото Адама Штеха
Читать полностью…
Монумент «Мы — наши горы» на подъезде к городу Степанакерт в Арцахе . Еще его часто называют Տատիկ-պապիկ, «папик-татик», то есть «дедушка и бабушка». У него два основных прообраза. Первый — скульптурная работа «Карабахцы» того же автора, Саркиса Багдасаряна. Он создал ее за два года до монумента в Арцахе. Второй — вершины горы Арарат.
Багдасарян отказался от массивного постамента, чтобы складывалось впечатление, будто скульптуры вросли в рельеф. Французский географ Жерар Дюмон в книге "Haut-Karabagh : géopolitique d’un conflit sans fin" пишет, что когда на открытие памятника приехали чиновники из Баку, они спросили: «Разве у этих фигур нет ног?» Багдасарян ответил: «Они есть, и они глубоко укоренились в своей земле».
Примерно в 1985-86 годы фотограф Патрик Пил приехал в Берлин и запечатлел Стену. Есть много историй о судьбах, сломанных этим бетонным монолитом. Он разлучал семьи на десятилетия; рядом с ним погибли не менее 140 человек, большинство из них — при попытке бегства через внутригерманскую границу.
Но была и другая, будничная жизнь: детские игры, вечеринки у бассейна, свидания и походы на рыбалку. В этом фотоэссе удалось избежать морализаторства —фотограф не осуждает, просто фиксирует быт людей, которые привыкли жить рядом с чудовищем.
Очень люблю эту фотографию фостеровского небоскреба HSBC в Гонконге. Одно из общественных пространств разместили под «брюхом» стеклянного атриума, куда клерки попадают по эскалаторам и через входы в других частях здания.
upd: спасибо подписчице, которая объяснила, что происходит на снимке:
Площадь под зданием не только свободна для посещения, но и стала первым местом встречи профсоюза домашних работниц, в основном мигранток из Филиппин. Каждое воскресенье домашние работницы собираются в парках на набережной, на пешеходных мостах, на широких улицах и т.д., и проводят время с подругами и с семьями, вне дома, в котором они работают в остальные дни. Именно это запечатлено на кадре
Иногда это часть политики, способ переписать историю и провозгласить себя венцом прошлого — Саддам Хусейн «восстанавливал» Вавилон и даже приказал ставить на кирпичах клейма со своим именем подобно тому, как это делал Навуходоносор II. Иногда это прямой расчет на то, что людям не очень важна подлинность (это не хорошо и не плохо — как есть); в Китае и США существует минимум три «копии» Венеции.
На фотографиях выше — еще один объект из Китая, поразивший меня до глубины души. Это кампус Ox Horn компании Huawei на северо-западе Шэньчжэня. Проект прославляет «историю неудач и успехов» человечества и состоит из копий 12 европейских достопримечательностей: есть, например, немецкий Гейдельбергский замок и таллиннская церковь Нигулисте. Зоны соединяет трамвайная линия по образцу поездов Stadler Rail для железной дороги Юнгфрау в Швейцарии.
Дело в том, что в Китае очень долгая традиция репликации ландшафтов — это началось еще во времена Империи Цин. Воссоздание достопримечательностей в данном случае — показатель мастерства и превосходства и своего рода форма пропаганды, демонстрирующая способность восстанавливать культурные и технические достижения других стран.
Довольно-таки потрясающее видео про тонкости видеомаппинга в архитектуре: в 2014 году бременская студия Urbanscreen создала световую инсталляцию в газохранилище Оберхаузена.
Хотя прежде они уже работали с архитектурными объектами, в том числе с Сиднейской оперой, было сложно. Высота резервуара — 112 метров, то есть примерно 2/3 Кельнского собора. Арт-директор проекта говорит, что находясь там, действительно чувствуешь себя как в церкви. Как и в сакральном пространстве, важную роль играло звуковое измерение — Urbanscreen позвали саунд-дизайнера, который записал для них партию на саксофоне.
С недавних пор получить образование в области видеомэппинга можно онлайн и на русском языке: в самой крупной школе дизайна Contented* запустили курс про дизайн интерактивных медиа. Там учат создавать объекты для музеев и фестивалей, создавать световые шоу и проекции — студенты предыдущих потоков делали проекты для фестиваля Signal и группы СБПЧ.
Решитесь до завтра — получите скидку 45% по промокоду DOMIKI, а также курс английского языка для дизайнеров в подарок и дополнительный модуль по нейросетям для развития вдохновения.
Подробнее: https://go.contented.ru/erid2Vtzqvk4EGF
*по версии SmartRanking
Реклама ООО "Скилфэктори", 2Vtzqvk4EGF
Кстати, у Троицкой буквально на следующей неделе выходит книга про парижскую архитектуру, а у нее в канале собрано бесконечное множество прекрасных мест. Несколько моих любимых: дом-ателье архитектора Андре Люрса с камином Валентины Шлегель (на картинке к посту — апартаменты ее авторства и сама она за работой), музей Бурделя, бутик Hermes в бывшем общественном бассейне.
Читать полностью…
Вернакуляр — это то, что иногда называют архитектурой самостроя; здания, которые появились как бы сами собой, без непосредственного участия власти или других официальных структур. Иванов обозначает вернакулярные города как противоположность колониальным — метрополия манифестирует свое величие через архитектуру в том числе через снос «гнилых трущоб», которые надо «довести до ума»*.
Из-за такого подхода к среде в большинстве стран бывшего СССР образовался замкнутый круг: вернакулярные районы не осознаются как ценность, их уничтожают, и из-за этого они обесцениваются еще больше. Причину Иванов видит в модерно-колониальной оптике, которая присуща многим архитекторам и городским чиновникам — автор приводит в пример главного архитектора Москвы Сергея Кузнецова, который говорит, что «незначимая» историческая архитектура «обрекается... на легкий и безжалостный снос».
В то же время существует Хартия по построенному вернакулярному наследию (Charter on the Built Vernacular Heritage) — ее приняли в 1999 году на 12-й Генеральной ассамблее ИКОМОС в Мехико. Быть может, со временем она приобретет такое же значение, как Венецианская хартия в реставрации — но чтобы это произошло, боюсь, понадобится далеко не одна подобная книга.
*В Армении в этом смысле сложилась парадоксальная ситуация: при советской власти города реконструировались не заезжими московскими архитекторами, как бывало, к примеру, в Центральной Азии; это делали сами армяне. На фотографиях выше — Конд, один из старейших кварталов Еревана, уцелевший во время большой послевоенной стройки.
Несколько лет назад одна британская пара выкупила руины деревянного дома XVIII века и решила не ремонтировать его. Вместо этого сделали такой лофт по-деревенски: бревенчатые стены закрыли новой оболочкой из гофрированного металла, а остатки 300-летней постройки сохранили во всей красе: с ветвями мертвого плюща, старыми птичьими гнездами, искореженными переплетами окон. Архитекторы — Кейт Дарби и Дэвид Коннор. В 2017 году за этот проект они получили премию RIBA West Midlands Award, одну из главных региональных наград Великобритании.
Читать полностью…
Мне это напомнило про другого певца перемен — художника Ай Вейвея, которому в XXI веке отвели роль шумного активиста и критика китайского правительства. В начале 2008 года шанхайские чиновники предложили ему построить студию на окраине города. После некоторых колебаний он согласился. На проектирование ушел год, еще столько же потребовалось на строительство.
Из-за политических высказываний Вейвея работу не дали закончить. В июле 2010-го он получил бумагу, согласно которой из-за якобы незаконного использования земли здание подлежит демонтажу. Споры ничего не дали — здание сломали, причем даже раньше, чем обещали художнику. Его студию Zuoyou в Пекине уничтожили восемью годами позже — на этот раз уже без всякого предупреждения.
Разрушение и деконструкция — очень частый мотив в работах Вейвея. Фото к этому посту он опубликовал в своем инстаграме, стоя рядом с техникой, которая разрушала его здание.
Фасад Национального музея в Праге. Светлые пятна на колоннах — места попадания пуль во время ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году.
Читать полностью…
‣ Квартира в Тбилиси
‣ Японский дом для чайной церемонии, переделанный в коттедж
‣ Рыбацкая хижина на озере в Германии
‣ Домик Барби в Калифорнии
«Нижние этажи оборудованы для вполне обычных спортивных занятий: залы для сквоша и гандбола, бильярдные и т.д. втиснуты между слоями раздевалок. Однако при подъеме на верхние этажи здания, где сам собой возникает намек на приближение к некоему пику форы, посетитель попадает на территории, подобных которым не бывало в истории человечества.
По выходе из лифта на девятом также он оказывается в темном вестибюле, который ведет прямиком в раздевалку, занимающую всю центральную часть платформы — без естественного освещения. Посетитель разоблачается, надевает боксерские перчатки и переходит в соседнее помещение, где установлено множество боксерских груш (иногда там можно побоксировать с настоящим противником).
С южной стороны ту же самую раздевалку обслуживает устричный бар с видом на Гудзон.
Есть устрицы руками в боксерских перчатках, голым, на энном этаже — вот „сюжет“ девятого этажа, или ХХ век в действии».
Папский дворец — это такая самая-самая открыточная локация французского Авиньона. Там еще знаменитый театральный фестиваль проводят. А в этом году здание выглядит вот так: художница Ева Жоспен выставляется там с 12 работами. Когда-то давно, когда Папский дворец еще не был национальным музеем, мастера барокко любили тему пещер и гротов. Жоспен продолжает эту тему, но в новом материале — все ее работы составлены из сотен листов гофрокартона.
Читать полностью…
Несу вам очередного фрика: мобильный павильон, который в 2016 году перемещали вдоль стены Адриана на севере Англии (когда-то она обозначала границы Римской империи). Название у нее соответствующее: Mansio. Этим словом римляне обозначали придорожные строения, в которых путники могли перевести дух, поужинать, отправить правительственную депешу. Мансио строились через каждые 25-30 километров — примерно столько за день проходят пешеходы или повозки, запряженные волами.
В поликарбонатном павильоне в течение шести месяцев действовала творческая резиденция для писателей. Фальшивая труба и силуэт — отсылки к промышленной архитектуре региона. Архитекторы местные — Мэтью Батчер, Киран Уордл и Оуайн Уильямс.
Проект, который вызывает очень противоречивые чувства: ствол секвойи в школьном здании в городе Роль, Швейцария. Вековое дерево росло там, где собирались строить школу. Его срубили и встроили в стену рядом с лестницей. Дизайн-бюро Atelier D. Schlaepfer, которое придумало проект, записало подробное видео с техпроцессом. Выглядит как минимум любопытно.
Теперь, сообщают нам авторы, секвойя «стала монументом» и «живой памятью об истории места». Ну, не знаю — так ли необходимо было рубить и насколько «жива» память в мертвом стволе? И еще — неужели архитекторы не могли ничего предпринять, чтобы сохранить дерево?