8046
Если человек что-то начал писать, то уже не остановишь. Фанклуб любителей драматурга Евгения Гришковца. По рекламе: @artium1 Владелец: @Gerra_9
Он с рождения жил в городской среде и в любом городе чувствовал себя, как говорится, в своей тарелке. В его жизни не было любимых и знакомых сызмальства деревьев, любимого перелеска, чем-то особым дорогого изгиба реки, холма, поля. Не было запахов, долетающих с полей или из коровника. Не было парного молока... Он знал, что такое молоко есть и что оно тёплое, потому что надоено из живой и тёплой коровы. Он даже однажды пригубил такое. Ехал с друзьями поездом, и на одной из маленьких станций самый непоседливый и неугомонный его друг раздобыл целую банку тёплого ещё молока. Он радостно ворвался в купе с этой банкой.
— Так! Давайте быстро, быстро, быстро!.. Пьём, ребята! Молоко ещё тёплое. Стоим всего пять минут... А я тётке пообещал банку вернуть.
Компания была большая. Подбежали ребята из других купе. Банка пошла по рукам.
— Хоть вспомнить, какое молоко бывает на вкус... — протягивая руки за банкой, говорил кто-то.
— Д-а-а! Это вам не из пакета порошковое молоко! — вытирая губы, вторил другой.
Когда банка дошла до него, он взял её в руки и почувствовал сильное тепло. Ему захотелось тут же отдать эту банку кому-нибудь и не прикасаться к молоку. Это тепло было ему неприятным и незнакомым. Это было животное тепло из недр большого, незнакомого и почему-то неприятного ему существа. Тепло какой-то коровы.
— Давай быстрее! Давай... — подгоняли его.
Он поднёс банку к лицу, коснулся стекла губами, и из банки ему в нос именно что ударил сильный и сложный запах. Запах незнакомый. Тёплый и чужой. Он сразу понял, что так пахнет корова, коровье вымя, — о том, что у коровы есть вымя и именно из него добывают молоко, он знал... А ещё это был запах рук, которые надоили это молоко... И запах того места, где корова живёт... И ещё много оттенков. Мурашки неприязни, брезгливости и почти отвращения пробежали по его спине, но он наклонил банку, молоко, ему показалось, обожгло губы, и он процедил в себя полуглоток молока и запах вместе с ним. Ему стоило неких усилий, чтобы не откашлять и не отплевать выпитое. Молоко было приторно сладким, приторно жирным, приторно живым и вообще приторным. А ещё ему показалось, что вот он коснулся — и в него проникли и корова, и вымя, и те самые руки.
— Евгений Гришковец, из рассказа «Палец»
В бар человек всегда приходит одинокий и несчастный. В основном бездомный, даже если у него дом роскошный! С забором с охраной. Просто там ему не рады.
© Евгений Гришковец
Вдруг вас остановил милиционер, и вам надо дать ему денег, чтобы он вас отпустил. Обычно вы легко это делали, но тут испытали ужас. Потому что вдруг подумали: «Ой, как же я могу дать денег человеку? Это же человек. Человек! У него есть высшее образование, он офицер, и за ним стоит что-то такое большое, что еще больше, чем весь этот город, ведь, он же обидится за то, что какой-то другой человек пытается дать ему денег. Он обидится за свое высшее образование, за то, что он офицер, и за все то большое». Но вы протягиваете деньги, и он спокойно их берет, и обидно становится уже вам.
© Евгений Гришковец
Я за то, чтобы имя было как можно менее заметным. Имя себе и имя, каких вокруг много, и чтобы оно было не крикливое. Чтобы из списка не выделялось. Пусть человек выделяется, а имя – нет. Имён-то на самом деле всего ничего… Важно, чтобы имя было не тяжёлое, чтобы оно человека не тяготило, не грузило с детства. Лёгкое чтобы было.
© Евгений Гришковец
Мне не раз снилось, что я теряю или забываю телефон. В ужасе просыпался. Когда не могу отыскать его дома или в театре, ужасно пугаюсь, мечусь, на десять раз проверяю карманы, сумку, вспоминаю проделанный последний маршрут откуда-то куда-то, вспоминаю куда заходил и с кем встречался, кто был рядом… предполагаю всегда худшее… С отчаянием думаю о куче свалившихся проблем. Жизнь буквально останавливается в такой момент. Просчитываю все варианты восстановления информации, которая содержится в телефоне, вспоминаю весь алгоритм действий для такой ситуации, то есть – блокирование телефона, его поиск, покупка нового, восстановление сим-карты, а также экстренное оповещение многочисленных людей. А если такое происходит ещё и где-нибудь в Челябинске, Хабаровске, да хоть в Костроме… Там, где сим карту срочно восстановить невозможно. Ужас, ужас, ужас! А потом, когда он находится… Ликование!!!!!!
Но так же нельзя! Нельзя так жить! Стыдно, неправильно, плохо – быть столь зависимым от чего-то.
На данный момент я уже успокоился. Кому смог – сообщил, что в ближайшие десять дней я без телефона. Весь день вчера и до сих пор чувствую фантомные сигналы. Периодически отчётливо чувствую, как телефон вибрирует в кармане. Рука автоматически тянется к нему, а карман, понятное дело, пуст. Я спрашивал многих людей про фантомное ощущение вибрации телефона. Практически всем оно знакомо. Вот насколько они вросли в нас! Укоренились.
Неоднократно на автомате искал телефон, чтобы проверить нет ли смс сообщений и непринятых звонков. Каждый раз коротко паниковал и заставлял себя успокоиться. А ещё я периодически слышу свой забытый телефон…
Но ничего. Полагаю, что это хороший и полезный опыт — остаться без него хотя бы на десять дней. Семья, родители, коллеги уже знают, что я без постоянной связи. Так что, тишина, в которой я сейчас нахожусь, подлинная и умиротворяющая.
И эта тишина весьма поучительна.
© Евгений Гришковец
Уже не могу я крепко и быстро уснуть под стук колёс, обязательно слышу храп из соседнего купе. Обязательно задыхаюсь от жары и пота, засыпая в духоте, а просыпаюсь абсолютно окоченевший от того, что проводница перестала топить. Или же наоборот: укутаюсь с головой в два одеяла, не раздеваясь, потому что в вагоне холодина, а просыпаюсь от того, что проводница так поддала жару, что впору взять веник и плеснуть воды на вагонный титан… А больше всего меня раздражает пробуждение в поезде. После такого пробуждения весь оставшийся день идёт насмарку. Ужасно пробуждение, когда ты под утро всё-таки уснул самым сладким и крепким сном, и вдруг безжалостный стук железнодорожным ключом в дверь купе, и особенный голос проводницы, которая сообщает о том, что надо сдавать бельё, потому что подъезжаем. Этот стук таков, будто тебе постучали непосредственно по голове, и при этом голова пустая и звонкая.
© Евгений Гришковец
Никогда мне мои волосы не нравились. Я стригусь нечасто и значения волосам особого не придаю. Но когда мне бывает плохо, не в смысле, заболел или огорчился, а когда долго плохо… мне хочется побрить голову наголо. Я уже делал это. Помогает. Не знаю чем, но помогает. Становится как-то легче, что-то обновляется. И некоторое время каждый подход к зеркалу вызывает удивление и даже улыбку. То есть, после бритья головы моя внешность вызывала у меня улыбку.
Я с радостью побрил бы голову и в этот раз. Но что Она об этом подумает, как Ей это понравится? И если Она спросит: «Зачем ты это сделал?», – я же не смогу ей сказать: «Понимаешь, я слишком сильно тебя люблю, я не могу справиться с этим чувством, я схожу с ума. Вот я и подумал, может быть, будет лучше мне побыть без волос. Может быть, станет легче».
Я не могу так сказать! А что тогда говорить? Всё остальное не будет правдой. А как я могу Ей сказать неправду?! И, кстати, я Ей ещё ни разу не сказал прямым текстом, что люблю её.
© Евгений Гришковец
Ты ехал по пустынной ночной трассе, и ощупывал дорогу руками фар дальнего света, и видел, как с какой-то проселочной дороги, впереди, выехал навстречу тебе автомобиль, и ослепил тебя своим дальним светом. И ты подумал — ну что же там за козззел! Что он не может выключить дальний свет?! И в эту секунду невидимый тебе человек переключился на ближний, и оказалось, что ты его слепишь своим дальним. И ты тоже переключился, и вы проехали друг навстречу другу, и не было видно, мужчина там или женщина за рулем, какого возраста… Но стало ясно, что только что мимо проехал хороший человек.
И настроение улучшилось.
© Евгений Гришковец
Вчера я снова поверил, что воздушные шары — это радость и счастье. Как-то я про это основательно забыл. Хотя, в моём детстве таих красивых шаров и не было. Были шары, которые надувал папа, но от папиного дыхания они не летали. Да и чаще всего продавались вытянутые шары какого-то скучно-жёлтого цвета, которыми играть не получалось. Но даже они всё равно радовали. А хотелось всегда шариков, которые летают, которые надо держать за верёвочку и ни в коем случае не отпускать. Такие шары и видел только по телевизору, во время праздников, когда показывали демонстрацию на Красной площади. Я так хотел хотя бы один такой шарик!
© Евгений Гришковец
О возвращении со службы
Мне не спалось. Я не мог найти себе места в своей комнате. Буквально. Кровать была непривычно большая и мягкая, мой стул у письменного стола, наоборот, казался неудобным и твёрдым, от стола я отвык. Ночная тишина была слишком тихой. А любой детский крик за окном, вой сирены или клаксона пугали. Я успел забыть, что в мире есть маленькие дети, старики, что есть много-много людей.
© Евгений Гришковец
Когда я родился, меня принесли в дом, где уже был телевизор. Телевизор был для меня всегда. Телевизор — это часть дома и огромная часть жизни. Это и вырезанная ножницами из газеты программа, и кино...в этой программе, и постоянное ожидание чего-то удивительного и интересного... И тоска от музыки, которая сопровождала прогноз погоды в программе «Время». Эта музыка означала, что пора спать, а утром в школу...
Потом был первый телевизор, который я купил сам. Я заработал на телевизор, купил его и принес в свою первую маленькую отдельную квартиру. Я гордился. Я принес свой телевизор в свой дом. Я чувствовал себя самостоятельным и сильным. Я был молодым. И в моем телевизоре было так много надежды, так много людей, которым я доверял, так много разных событий...
В том телевизоре было, правда, и «Лебединое озеро», и танки... Это все было у меня дома. И у меня дома в моем телевизоре появилось новое телевидение, которое я ощущал своим, — там бежали кони «Вестей», там зеленел шар НТВ и многое другое... И все это у меня дома.
Теперь мой дом стал больше, в нем есть уже и мои дети, и мой телевизор увеличился и стал дороже; и вроде бы кони бегут, и зеленый шар летит... Но стало стыдно включать телевизор. Не страшно, хотя у меня дома через телевизор оказались и остаются убитые дети и их убийцы, взорванные самолеты и дома, и весь ужас последних лет... а именно стыдно.
Потому что в моем доме не было раньше так много фальши и лжи. В свой дом я никогда не приглашал людей, которые так сильно изменили самим себе. Свой дом я берегу от предательства и презрения к себе и моим домочадцам. Но как только я включаю телевизор — в мой дом проникает ложь. А если мне лгут — значит, меня не уважают, мною брезгуют прямо у меня дома.
Но свой телевизор я не выброшу. Я работал и заработал себе на телевизор, и он стоит у меня дома... И, значит, все то, что у вас на телевидении происходит, меня сильно касается, потому что в итоге то, что у вас там происходит, оказывается у меня дома. И тогда уже мне, в свою очередь, приходится лгать своим детям.
А я так хочу, чтобы у меня дома было хорошо. Понимаете, хорошо! Но при этом чтобы не было стыдно за то, что мне хорошо. А стыдно бывает, когда врут, когда боятся. Вот тогда — стыдно. И, значит, пока мы врем и боимся, хорошо не будет — будет стыдно. Вам с одной стороны, а мне — с другой, у меня дома, у моего телевизора. Но телевизор я не выключу. Так что посмотрю... Точнее, посмотрим.
© Евгений Гришковец
Я вам расскажу одну забавную историю. Однажды мы договорились с Михаилом Михайловичем Жванецким о том, что я приеду и почитаю ему новую повесть. Это было довольно давно, примерно в 2007-м, летом. И что-то все это оттягивалось. В итоге только поздней осенью, когда лежал снег, он сказал «Ну все, у меня есть день, сегодня я более-менее себя чувствую, приезжай». Мне нужно было ехать к нему за город из центра Москвы часа два. Я приехал, а там была медсестра, в его кабинете пахло карболкой, стояла капельница. И он лежал на диване и говорил: «Извини, Женька, что-то мне поплохело, но коль скоро ты приехал, давай почитай, посиди немножечко, ты только что-то лучшее прочитай, минут сорок достаточно». Я стал ему читать. Сорок минут почитал, посмотрел на часы, все. А он говорит «Еще почитай». Я продолжил чтение, потом ему убрали эти иголки. Он посидел, потом стал ходить по кабинету туда-сюда… В общем я читал 4 часа. Закончил повесть. И он был такой радостный. Такой счастливый. Ужасно. Ходил так по своему кабинету и говорил: «Оооой, класс! Как же здорово, как же я рад!.. Да нет! На повесть эту твою мне по фиг! Просто я всегда знал, что к Державину приезжал молодой Пушкин, к Пушкину приезжал молодой кто-то… А со мной это в первый раз!»
© Евгений Гришковец
С появлением мобильного телефона у человека до невозможности сократилось пространство частной сокровенной жизни, стало меньше свобод. Человек обороняется. Потому что он всё время под контролем. До него можно в любую секунду дозвониться, а если невозможно, то это уже надо объяснять. Сокращение свободы и сокровенной жизни привело к тому, что люди стали много больше лгать ежедневно.
© Евгений Гришковец
Отчего и почему горожанин испытывает какую-то покровительственную жалость, встречаясь с деревенским жителем, отчего, отъехав из города несколько десятков километров и въехав в деревню горожанин вертит головой по сторонам, тычет пальцем в петухов и гусей или в резные наличники и ставни какого-нибудь более-менее ухоженного дома, и ведёт себя при этом, как турист в диковинном месте, как турист из богатого и преуспевающего края. Горожанин старается говорить с деревенскими вежливо и солидно, задавать какие-то вопросы, связанные с погодой, урожаем и удоями. Старается показать свою осведомлённость, и посетовать на то, что климат теперь такой, что ничего не разберёшь, и что раньше на Ильин день был всегда дождь, а теперь и не угадаешь. А когда горожанин слушает ответ деревенского жителя, то смотрит на него, как учитель смотрит на смышлёного, но не очень радивого ученика, одобряя любой ответ, кивая и улыбаясь.
© Евгений Гришковец
Такой странный феномен: сидите вы у себя дома и смотрите телевизор. Сидите в своем городе, в своем доме, в своем времени, в смысле в своей эпохе, и смотрите фильм про какую-то Французскую революцию. И там кого-то должны казнить на гильотине. Это во Франции так отрубают голову. И вдруг, кааак почувствуете! То есть вы почувствуете, что это вам должны отрубить голову, что вы просыпаетесь в камере, в тюрьме, перед казнью. Просыпаетесь и несколько мгновений не помните, что вас должны казнить. А потом сон совсем улетучивается, и вы все вспоминаете… И это ужасно! А какой у вас есть опыт такого просыпания? Ну, разве что когда вы договорились с другом, что завтра пойдете на рыбалку. И в пять утра вас будит будильник,… а это ваш единственный выходной,… и вы понимаете, что вы больше всего на свете не хотите идти ни на какую рыбалку. Вы хватаете телефон и звоните другу, чтобы сказать, что у вас все родственники и дети заболели и что вы не можете идти… А вам говорят, что ваш друг уже вышел… И вы выходите из своего теплого дома в холодное утро и идете навстречу другу, который тоже не хочет идти ловить рыбу. И он сам бы вам позвонил, но не смог придумать никакого предлога… и вышел. И вы будете мучить друг друга этой рыбалкой весь единственный свой выходной день. И это ужасно.
© Евгений Гришковец
⚡️Забудьте всё, что вы знаете про Крым — этого слишком мало
Многие местные жители думают, что знают об этом курорте всё, пока не почитают канал «Крым твоего сердца».
Здесь публикуют самые загадочные места, невероятные локации, классные заведения, тайные архитектурные творения и лучшие места для отдыха.
Не важно, турист вы или местный, на этом канале найдете для себя много нового и интересного.
Подпишитесь, ведь таким Крым вы еще не видели: /channel/+qJseatwxu7MzMDZi
Как добрый человек бывает жесток, и как умный человек способен на глубокие и тёмные заблуждения.
© Евгений Гришковец
Ставишь будильник, опасаешься проспать, толком не спишь… Перед выходом из дома десять раз проверяешь, не забыл ли паспорт. Выбегаешь из дома, конечно же, позже намеченного собой срока. Страшно волнуешься, мчишься, переживаешь, поминутно смотришь на часы. Всем этим ты доводишь меня до изнеможения… Ради чего? А ради того, чтобы успеть на самолёт, на котором ты так боишься летать.
Ну а если летишь не один, с семьёй, то всех торопишь, теряешь терпение, злишься, подгоняешь жену и детей… Орёшь! Изводишь меня злобой и раздражением. Зачем? А только затем, чтобы не дай бог не опоздать на самолёт… Чтобы и детей туда же… И жену… В этот страшный самолёт.
Как тебя можно понять?!
© Евгений Гришковец
Экспресс мастер-класс по писательскому искусству от Евгения Гришковца
В Кемерове ехать в школу с окраины мне нужно было в автобусе, набитом огромными мужиками, рабочими завода. Меня там зажимали, маленького, эти пять остановок. И я стоя засыпал. Покупал билетик, всегда считал цифры — вдруг счастливый? Если да, съедал. Доезжал до остановки, шел мимо магазина "Юный техник", где в освещенной витрине стоял робот, около которого я останавливался. Автобус был марки ЛиАЗ, в них было так душно, так ужасно пахло соляркой! Сейчас таких нет.
Как же сделать так, чтобы сегодняшнему читателю была интересна история моего детства, не тяжелого, а обычного советского, в котором было много счастья?
Вот так: «Автобус был большой. Когда он открывался, двери его шипели. В салоне стоял особый запах. Было тесно, но тепло, можно было прижаться к людям и немножко подремать». Во всех автобусах есть свой запах, даже в Швейцарии или в Италии, и везде с шумом открываются двери! Создать ощущение детства можно и сейчас, не рассказывая, какой был маршрут, как было холодно. Нужно рассказывать историю, полную не подробностей, а человеческих ощущений.
Так хочется испытать то самое сладостное чувство момента нахождения хорошего гриба. Какого-нибудь крепкого подосиновика или стайки рыжих, упругих лисичек… Ни с чем не сравнимое чувство, когда вдруг среди листвы кустарника, жухлой травы… вдруг видишь гриб!
© Евгений Гришковец
Я спал плохо. Я не люблю деревню и деревенские условия. В доме сильно пахло, не знаю, как сказать, деревенским домом, в котором живут и совсем старые и совсем юные люди вместе, и ещё много кошек. В таком доме постоянно готовят еду, и пахнет этой и ещё вчерашней едой.
Я не понимаю и не знаю, как жить в деревне. Мне кажется жизнь в деревне невыносимо трудной, а главное, неоправданно трудной. Те закаты и восходы, тот туман, белый-белый, который лежит на реке, обещая знойный день, жужжание моторной лодки из этого тумана, удочка в руке, а за спиной мычит, позвякивает чем-то, кукарекает деревня… Все это радость только для заехавшего на выходные горожанина, который любит запах деревенского дома, парное молоко, ковыряние на грядках, разговоры о скотине, и саму эту скотину, а также кур и прочую живую мелочь. Любит тесную баньку и умывание из рукомойника, и т.д. и т.д. Я всего этого не люблю, и никогда не любил.
© Евгений Гришковец
Хочу прийти домой, усталый, вымотанный, поужинать, лечь на диван, и чтобы любимая женщина запустила пальцы в волосы, чтобы голова чувствовала прикосновение её ногтей. Хочу моментально от этого расслабиться и, пару раз вздрогнув, уснуть.
© Евгений Гришковец
Не понимаю, лучше было бы знать о том, что то лето будет последним, или наоборот. Если бы знал, наверняка всё снимал бы и записывал. Впитывал бы каждый запах, каждый ветерок, каждый клочок вечернего тумана и ловил ночные, таинственные крики птиц из леса за околицей. Заставлял бы себя всё напоследок заметить, разглядеть, расслышать, обязательно глубоко прочувствовать и запомнить.
© Евгений Гришковец
За годы гастролей и бесконечных переездов было перепробовано много разных вариантов чемоданов и сумок. По чемодану или саквояжу, который несёт или катит человек в аэропорту, я могу безошибочно сказать, много ли он ездит, привык ли к длительным командировкам или вылетает на один-два дня. Если человек несёт в руках дорогой, светлой кожи, стилизованный под старину саквояж, для него поездка — это редкое и, скорее всего, приятное дело, ему хочется покрасоваться, а удобство и целесообразность ему неведомы. Если он идёт с портпледом через плечо, не глядя в расписание и не посматривая на часы… идёт уверенно, прямиком к своей стойке регистрации, значит, летит на день-два в город, где бывает каждую неделю. Если он катит пластмассовый или алюминиевый чемодан, весь в рубцах, в остатках разнообразных наклеек, свидетельствующих о том, что его проверили во многих аэропортах мира, — чемодан дорого стоил, а его владелец знал, на что тратил деньги. И вот он катит этот чемодан, а под мышкой или в руке держит свёрток из нескольких газет и журналов. Не сомневайтесь: перед вами матёрый путешественник, который проводит в аэропортах и самолётах чуть ли не четверть жизни. Скорее всего, европеец, который что-то выискивает для себя и своей фирмы в Бразилии, Индии, Китае или у нас.
© Евгений Гришковец
— Говорят, что у Вас большая коллекция очков?
— Да, довольно большая! Я думаю, их у меня десятка два.
— Это Ваш любимый аксессуар?
— Да, любимый, любимая игрушка, но я понимаю, что это перебор. И, к сожалению, любимые очки я ношу полгода, а потом очень редко к ним возвращаюсь. Дарю друзьям, знакомым…
— Архив интервью
Слушаю песню с начала лета беспрерывно. Особенную радость она доставляет, когда подъезжаешь в летних сумерках к городу, откуда-то возвращаясь. И все вечерние огни, и люди, сидящие под зонтиками в кафе, и автомобили вокруг, и небо над городом — всё превращается в прекрасное печальное видео, которое видишь только ты, слушая эту музыку. И сердце сжимается от острого ощущения жизни, грусти и нежности… и всё-таки лета, которое переваливает в этот момент за середину.
© Евгений Гришковец
Я никогда не оставляю подаренные мне цветы в гримёрной. Когда только начинал играть, и мне стали дарить первые в моей артистической жизни цветы, я часто их там оставлял. Забывал. Тогда я в цветах совершенно не разбирался, они меня не радовали и были обузой. Но однажды, когда играл в Москве, в театре «Школа современной пьесы» на Трубной… Помню, шёл я в театр за час до спектакля, а там неподалёку есть небольшой цветочный киоск, и я обратил внимание на пожилую даму, которая очень шумно обсуждала цветы с продавщицей, и заинтересовался, что она так оживлённо выбирает. Купила она всего-то пять белых астрочек, но было видно, что для неё это серьезная покупка. А после того как я закончил спектакль, эти цветы оказались у меня в руках: дама протиснулась к сцене с самого дальнего ряда и подарила их мне. С тех пор я никогда не оставляю цветы в гримёрных, всегда приношу домой или в гостиничный номер, а в гостинице прошу, чтобы для них нашли вазу или какую-то другую емкость. Бывает так, что мне сразу после спектакля нужно ехать в другой город. Тогда я обязательно нахожу, кому отдать цветы. Чаще всего мне говорят: «Ну как мы можем взять эти цветы, их же вам подарили!». А я отвечаю: «В дороге цветы обязательно погибнут, а их дарили мне с благодарностью и любовью и наверняка тщательно выбирали. А цветы должны радовать. Я уже порадовался, теперь пусть они порадуют вас». Кстати, с тех пор как я перестал забывать цветы в гримерной, мне кажется, я начал в цветах разбираться и сам научился выбирать их и подбирать букеты.
© Евгений Гришковец
Я знал короткое знойное лето, когда во всем, что растёт и зеленеет, чувствуется спешка и суета. Жуки и стрекозы летают в Сибири быстрее и выше, мухи увёртливы, надоедливы и кусучи, а комары велики, слегка мохнаты и ненасытны. Все спешит вылупиться, распуститься, пошевелиться, пожить… Из-за этого трава в перелесках сочная, хрупкая, и даже одуванчики, которые вырастают в тени деревьев, выпускают длинные и толстые трубки своих скромных, но таких обязательных цветков. Все спешит, потому что знает, что, как только подойдёт и наступит август, лето сломается первым холодным ночным дождём и все…
© Евгений Гришковец
В самых неожиданных местах, там, где в городе моего детства и юности с незапамятных времён были маленькие обувные мастерские, фотоателье, пункты приёма макулатуры или вторсырья, пооткрывались видеосалоны.
Видеотехника и импортные телевизоры стоили бешеных денег и были самой вожделенной мечтой миллионов и миллионов. За японский телевизор и видеомагнитофон люди готовы были отдать автомобиль, которых было мало и на которые люди копили деньги чуть ли не всю сознательную жизнь.
Видеомания накрыла даже тех, кто считал себя знатоками хорошего, настоящего кино. Любители Тарковского, Феллини, Виторио Де Сика, Анджея Вайды и видевшие по случаю картины Акиры Куросавы стали смотреть всё подряд, всё, что попадало в руки, всё, что только можно было посмотреть. Фильмы Стенли Кубрика чередовались или с кошмарами про Фрэдди Крюгера, или ужасами про каких угодно тварей, которые съедают людей в воде, то есть пираний, крокодилов, акул, анаконд и прочее. Шедевры Ф. Ф. Копполы просматривались наряду и с тем же вниманием, что и вялая эротика про приключения Эммануэль. Инопланетные твари, ковбои, гангстеры, зомби, египетские и греческие царицы с огромными сиськами, маньяки и боги карате сплелись для многих и многих воедино. Люди не спали ночами, не в силах остановить видеопросмотр. Для них голоса тех нескольких человек, которые переводили и дублировали фильмы, стали роднее голосов родных детей.
— Евгений Гришковец «Театр отчаяния. Отчаянный театр»
Очень много летних радостей связано с кино, потому что кино летом ощущается как-то иначе, счастливее и беззаботнее, и именно лето предоставляет возможности посмотреть старые, давно не виденные ленты.
© Евгений Гришковец