7691
Неизвестные страницы классической древности. Автор: Павел Боборыкин. Бусти: https://boosty.to/hellenistics
У Гомера, что характерно, попросту нет ни слова о предполагаемой неуязвимости героя, напротив, герой Агенор уверен, что тело Ахилла, «как и всех, проницаемо острою медью», в чём убедился, когда чуть ранее герой Астеропей, который «копьеборец … был оборучный», i.e. амбидекстер, застал своим умением сына Пелея врасплох: «в щит Ахиллесов одним угодил … дротом другим … ссаднил десную», в результате чего у Ахилла возле локтя «черная кровь заструилась», что, впрочем, не спасло ловкача. Таким образом народонаселение, занимающееся здесь «улучшаторством», или попросту не читало Гомера, или не способно запоминать различные версии, но лишь смешивать их в некий единый конгломерат.
Об ином впервые сообщает только римлянин Публий Статий аж в I в. н.э., у которого Фетида говорит: «сына суровою влагою Стикса я защитила — жаль, не всего». Он один говорит о том, что для той цели использовались воды, у всех остальных то было, напротив, пламя, — как, например, веком позднее у Аполлодора (II в.), который, кроме того, уточняет, отчего же так вышло, что Ахилл оказался защищён не целиком: «Когда Фетида родила дитя от Пелея, она, желая сделать его бессмертным, тайно … укладывала его ночью на огонь, чтобы выжечь в нем все смертное, которое было в нем от отца, днем же обтирала его амвросией. Пелей подстерег ее за этим занятием и, увидев, как его сын корчится на огне, громко закричал. Тогда Фетида, не имея возможности довести начатое до конца, покинула своего младенца». Выходит, что Фетида всё же сделала всё, что могла, и винить следует скорее Пелея, не так ли?
Это, однако, ещё не всё: в поэме, авторство которой приписывали Гесиоду или же орфику Кекропу Милетскому, оказывается, что Ахилл был далеко не первым его и Фетиды ребёнком, однако его предшественники пали жертвами этого её know-how: как сообщает схолия к Аполлонию, «автор „Эгимия“ рассказывает … что рожденных от Пелея детей Фетида … бросала … в огонь. Так погибло много детей, и тогда Пелей вознегодовал и не позволил бросить в котел Ахилла». Ликофрон в III в. до н.э. рассказывает то же: что только «седьмому из детей, огня единственному избежать достанется».
Согласно одной из интерпретаций, дети не то, что совершенно гибли таким образом, а просто, спалив в себе последние остатки человечности, переходили в некое качественно иное состояние, необязательно небытия. Тем не менее, очень уж это так или иначе напоминает смерть, а Пелей, как и греки в целом, такого не желали, ведь в некотором смысле древние ставили себя даже выше богов, ибо именно смертностью, которой последние лишены, смогли выстрадать чудо, недоступное тем, несмотря на всё их величие: цивилизацию.
Вот и выходит, что отец героя поступает как раз-таки донельзя разумно: желая спасти хотя бы последнего из детей, он остановил не знающую меры Фетиду от очередной трагедии. Если мы теперь попробуем собрать эти разрозненные версии в последовательную историю, что вообще-то по-хорошему делать не стоит, то получится, что обговариваемая уязвимость, та самая пята, была неизбежностью, таким недостатком, от которого невозможно избавиться, не разрушив всю конструкцию. В общем, согласно внутренней логике повествования, никто и никак не мог предотвратить её появления, тут некого обвинять и, соответственно, в этой истории также нечего улучшать. Dixi.
Не сомневайтесь, что подобное будет верно и для всякого другого сюжета, рассказанного древними, какой из них ни возьми для глубокого изучения, и наивно считать, что там современнику возможно учинить какой-то серьёзный upgrade, придумать такой поворот, который древним не приходил в голову, — но если даже и нет, то для того, чтобы это понять, следует судить не нахватавшись по верхам, как в вышеописанных случаях, но сперва тщательно изучив все нюансы: иначе говоря, деконструкции должно предшествовать всестороннее исследование конструкции. С чего и рекомендую начать. Берите пример с автора этих строк, собственно.
«„Улучшаторам“ мифа», 2/2
МАГИЯ ПРОТИВ ТЕХНОЛОГИИ: ПРОТИВОСТОЯНИЕ, НЕИЗВЕСТНОЕ ДРЕВНИМ ГРЕКАМ
Что есть магия? Пережиток ушедших времён, в которые сейчас верить «просто смешно»? Есть даже целая концепция Дж. Фрэзера, основанная на этой мысли, и из неё следует, что вообще всякое верование развилось из когда-то безрелигиозной магии, сейчас же мы наблюдаем лишь её рудименты, столь любимые английской антропологией «пережитки».
Однако за ней не стоит никакой истины, как и вообще мало за какими теориями печально известных «кембриджских ритуалистов», уважаемых в наши дни одними только марксистам, а факты говорят о другом, что ни о каком прогрессе тут не может идти и речи: магия и интерес к ней регулярно возвращаются в общества, в том числе и высокоразвитые.
В массовом сознании магия воспринимается чем-то запредельно отдельным от иного бытия, скрытым и ему противоречащим, в типичном фэнтези технология может и вовсе переставать работать в её присутствии, либо же, когда они сосуществуют, как в случае какого-нибудь Arcanum (2001), персонажу приходится выбирать одно из двух, к другому становясь во всех смыслах невосприимчивым.
В случае эллинов, однако, мы увидим совсем иное отношение: какой-нибудь Платон вовсе не выделяет волшебствование на фоне прочих ремёсел, полагая таким же τέχνη, как и любое другое. Да и миф демонстрирует похожее: ведь волшебницы там, например, Медея, оказываются ничуть не менее искушёнными в том, как работает технология, к примеру, легко умерщвляя «робота» Талоса.
Подробнее обо всём этом читайте в новом тексте «Эллинистики».
Тут можно было бы порассуждать на тему ироничности этого подражания манере мышления, присущей сейчас лишь самым отсталым представителям «загнивающих стран», однако, по правде, содержи изначальный текст одни только подобные своеобразные выводы, его можно было (а, пожалуй, даже и следовало) обойти вниманием, даже подвергнуть damnatio memoriae уже потому, что очень уж постыдно, что русский человек может написать такое на полном серьёзе.
Однако, поскольку о плюрализме здесь говорить не приходится, всему этому сопутствует, как водится, также абсолютная историческая безграмотность, даром что этот Мультатули вроде как является к.и.н., впрочем, специализируясь на иной эпохе, царствовании Николая II. Его допущения о происхождении игр из неких религиозных культов не имеют под собой вообще никаких оснований, а ведь на том одном и строится далее всё рассуждение.
При этом мысль эту как несомненную затем повторили и другие, правда, смягчив градус собственных отсюда построений, но также нимало не обеспокоив себя таким не царским делом как критический анализ. Страдает же в итоге читатель, который, видя всюду один и тот же тезис, легко может вообразить, что так, видимо, всё и есть, и перед ним надёжно некий доказанный факт.
В действительности, однако, за ним не стоит вообще ничего: никакого отношения Деметра и её дочь Кора к Олимпийским играм не имели, их праздник, Элевсин, был совершенно отдельным явлением. Такой версии просто не существует, она никогда и никем не выдвигалась. Никак не увязать тут и Персефону, богиню подземного мира, с которой лишь сильно позднее была отождествлена Кора, да в общем-то т.н. «хтонических» богов греки вообще практически не почитали.
Оба явления, игры в Олимпии и Элевсинские мистерии, довольно удалены друг от друга географически, и долго оставались крайне локальными для своих регионов, Элиды и Аттики соответственно. Впрочем, в Элевсине проводились собственные, совсем местные спортивные соревнования, из чего некоторые и могли сделать неуместные выводы; однако такие малые игры проводились вообще много где в Греции.
Что-то похожее можно найти разве что у печально известных «кембриджских ритуалистов» во главе с Дж. Фрэзером, которые во всём и вся, что касалось религии, видели культы плодородия, также и Олимпийские игры воображая священным браком чемпиона с их пресловутой, не имевшей никакой исторической реальности «Великой Богиней-Матерью», с которой в иных местах отождествляли Деметру. Однако и они не пишут ничего о связи игр с Элевсином.
Мифология с играми соединяет Геракла, но сперва не знаменитого сына Зевса, а его тёзку из числа гномов-дактилей, в самой же Олимпии важнее всего были культы Пелопса и Зевса, однако отношение их к играм не ясно, нельзя быть даже уверенными, что они возникли раньше игр, быть может, что и напротив. Проф. ист. Д. Кайл (2015), крупнейший специалист по античному спорту, заключает, что на основании совокупности свидетельств мы точно только и можем, что согласиться с Павсанием в том, что «элейцы в Олимпии из всех героев чтут Пелопа настолько же больше других, насколько Зевса — выше других богов».
Её видным участником был извечный противник софистов, Платон, стоявший на противоположных позициях, утверждая, что «усердно … предаваться двум занятиям … не способен, пожалуй, по своей природе ни один человек … Нет, в государстве каждый должен владеть только одним ремеслом, которое и доставляет ему средства к жизни».
Воин, верил Платон, это совершенно отдельная профессия, которой надо посветить себя целиком: «те, кому придется сражаться за всех, не должны быть никем иным, как только стражами города» и то же касается политики: тому и другому предстоит в его утопии стать уделом отдельных каст. «Каждый может хорошо заниматься лишь одним делом, а не многими: если он попытается взяться за многое, ему ничего не удастся и он ни в чем не отличится», заключает философ.
Итак, Платон предлагает не останавливаться и полностью истребить идеал автаркии, а тех, кто будет не слушаться, и всё же пытаться совмещать несколько дел, из местных, «астиномы должны его удержать, угрожая бесчестьем, пока он не исправится», тогда как в случае чужеземца они «его под страхом тюрьмы, денежной пени и высылки из государства принуждают быть одним человеком, а не многими сразу».
Общий смысл таков, что Платон учил превращать в отдельные специализации явления, которые традиционно было принято уметь каждому, и сейчас уже привычно, что воином является не каждый, что, например, «родину защищать» — это «есть такая профессия». Но эту тенденцию легко продолжить, доведя работу великого философа, наконец, до логического апофеоза.
Учитывая, что в наши дни активно кое-откуда навязывается совсем иное, чем бытовало исторически, отношение к проституции, которую предлагается именовать sex work и воспринимать как «просто такую же работу», выходит, что, действительно, секс может быть профессией, и следовательно, её умудрённый менеджер попросту обязан перепоручить знатокам, а не пытаться освоить сам.
Надо сказать, что в сеттинге фэнтези Dragon Age существует именно такое явление: там у некоторой расы в принципе не бывает постоянных отношений, а для сексуальной активности существует обученные люди, произошёл же такой обычай именно от неизбывной страсти этих Qunari к рационализации и эффективности.
К ним же стремился Платон, планируя в своём «Государстве» активно регулировать сферу межполовых отношений, подражая, как известно, Спарте, какой её оставил Ликург. Последний, согласно Плутарху, «счел разумным и правильным, чтобы … спартанцы предоставили право каждому достойному гражданину вступать в связь с женщинами ради произведения на свет потомства, и научил сограждан смеяться над теми, кто мстит за подобные действия убийством и войною, видя в супружестве собственность … Теперь муж молодой жены, если был у него на примете порядочный и красивый юноша … мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим. С другой стороны, если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная, он мог попросить ее у мужа, дабы … дать жизнь добрым детям».
Из всего этого следует довольно напрашивающийся вывод, что последовательный платоник просто обязан быть не кем иным, как тем самым куколдом, полностью отдавая на аутсорс как минимум удовлетворение своей супруги, а то и производство потомства, справедливо полагая, что есть те, кто справится с этим много лучше, — тогда как пытающийся сам освоить искусство любви, совершает поистине антиплатоновский поступок, предавая τέχνη.
Использование же в роли «заменителя» здесь негра, и поныне воспринимающегося «говорящим орудием», только логично: рабы, происходя из варваров, уже древними полагались «по природе» более подходящими для недостойных свободного дел, в число которых безусловно входил физический труд. Правда, им как-то не пришло в голову отнести сюда и секс… очевидно, только в доведении до апофеоза их наихудших идей мы и способны превзойти древних.
Неправда ли, тут уже по-новому звучат слова Ницше о том, что он «опознал Сократа и Платона как симптомы упадка, как орудия греческого разложения, как псевдогреков, как антигреков»?
⬅️ «Явление cuckold как апофеоз платонизма», 3/3
В том, назовём это так, ответвлении синематографа, которое берёт своё название от древнегреческого наименования уличной девицы, торгующей собой, πόρναι, в изобилии имеется поджанров, посвящённых всему разнообразию различных сексуальных практик. Нас сейчас интересует из них лишь одна, известность которой далеко выходит за пределы клуба своих поклонников: имя ей cuckold, и этимологически оное происходит от cuckoo, кукушки, и её известных наклонностей.
Оскорбление на основе обвинения в увлечении подобным куда древнее, чем может воображаться: скажем, уже извечный соперник Демосфена, оратор Эсхин, сравнивая оппонента с одним из своих братьев, выгодно отличал последнего, кроме прочего, замечая Демосфену: «он не уступал своей жены Кнсиону, как ты». В наши дни оно лишь слегка уступает по популярности другому, на этот раз восходящему уже к ответу Демосфена Эсхину, где упоминалась последнего «мать … занимавшаяся среди бела дня развратными делами». Такой вот вечный, в полном смысле слова классический способ ведения дискуссии.
В основе упомянутого своеобразного увлечения называют разное, в данном случае речь пойдёт о, так сказать, мгм, организационном моменте. В США, согласно некоторым признаниям, практика эта далеко не всегда вызвана преимущественно тем удовольствием, которое она сама по себе, как сексуальный фетиш, приносит участникам: в иных случаях она продуцирована исключительно… нехваткой времени у мужей на личную жизнь. Как результат последнего, жёны остаются неудовлетворённым, и чтобы это это-то исправить, приглашается или даже нанимается специальный человек со стороны.
Зачастую там эту роль исполняет чернокожий человек, а, как заметил уже Юнг, оный и поныне символизирует в глубинах сознания наших заокеанских соседей теневую сторону: «у американца … [в] такой роли фигурирует негр», им они «обозначают собственную вытесненную, примитивную или признаваемую неполноценной половую личность».
И действительно, соответствующий жанр привык в изобилии наделять негров весьма, на первый взгляд, завидными характеристиками, всем тем, чего вроде бы как не хватает современному выхолощенному и одомашненному европейцу. Отсюда можно сделать, и зачастую делается, вывод, что жанр является чем-то вроде пропаганды, соответствующим фронтом чёрной колонизации злосчастной Америки, народонаселение которой постепенно приучают отдавать своих женщин могучим чёрным захватчикам. Самый такой симптоматичный ход мысли для, к примеру, альтрайта-алармиста, имеющего для того, впрочем, немало оснований.
Он, однако, забывает учесть другие глубинные устремления коллективного бессознательного. Ведь в действительности тот набор стереотипов, которые здесь приписаны негру, вовсе не был направлен на его возвышение, но, совсем напротив: это качества раба, не совсем или даже совсем не человека, но существа потустороннего, «хтонического», мёртвого с точки зрения социального статуса.
Такое отношение идёт от древних греков: согласно д.ф.н. В.Ю. Михайлину (2016), у них «нечеловеческий статус раба зачастую подчеркивается через ассоциацию … с животными … с маргинальными зонами и/или формами поведения»: речь идёт о том самом восприятии негров как высокопримативных особей, глубоко подверженных животному началу дикарях, которым законы не писаны.
Для древних такая характеристика была в последнюю очередь комплиментом, напротив, являлась с их, превыше всего ставивших сдержанность и умеренность, точки зрения характерным признаком немощи, слабости дикаря, делавшего его в их глазах двуногим скотом и оттого идеальным рабом.
«Не-вполне-человеческая природа раба проявляется и через инверсивную модель, где ему приписывается гипертрофированная сексуальная активность, направленная на „человеческих“ женщин», в данном случае белых.
«Явление cuckold как апофеоз платонизма», 1/3 ➡️
АПОФЕОЗ БЕЗГРАМОТНОСТИ: 25 ОШИБОК ВИДЕО «АРЗАМАСА» «ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ ЗА 18 МИНУТ»
hellenistics-arzamas-4">
В последние десятилетия становится всё больше т.н. «популяризации науки», явления, которое заявляет своей целью идеалы эпохи Просвещения, пытается (по крайней мере якобы) нивелировать разрыв между научными представлениями действительных специалистов и простых обывателей, в среде которых бытуют если и не откровенные заблуждения и дикие мифы, то как минимум отсталые взгляды, обрывки устаревших или изначально маргинальных теорий, нежизнеспособных за пределами породивших их идеологий (таких, как, например, марксизм).
Проблемой тут всегда было то, что под личиной «просвещения» нередко распространялось ещё худшее мракобесие, в силу иногда злонамеренности лектора, но чаще — его поверхностности и банального незнания. Решение ситуации казалось простым — нанять в «просветители» специалистов в вопросе, обладателей учёных степеней не ниже кандидатской, ведь они-то точно не ошибутся, не так ведь? Или что?
Поступил так и некий «проект Arzamas», когда готовил видеоролик под названием «Древняя Греция за 18 минут», и тем только сильнее изумляет, когда встречаешь при просмотре набор глупостей, который мог бы выдать законченный дилетант, никакого отношения не имеющий к академической науке, и легко опровергаемый чаще всего банальным обращением к первоисточникам (реже — знакомством с минимально актуальным/критическим взглядом по поводу тех или иных нюансов), а затем узнаёшь, что консультантом там выступил д.ин., боле того, академик, сотрудник РАН, некто С.Г. Карпюк.
Причём проблемой, похоже, является не незнание: местами получившееся иначе как подрывной деятельностью, полноценной диверсией «популяризации» не объяснить, если сравнить то, что С.Г. вещал на «Арзамасе» и тогда же на «Постнауке», с его более ранними лекциями для студентов МГУ: в последнем случае которых он нередко учил противоположному, куда более взвешенному, принятому академически и адекватному мнению.
Хотя поделие «Арзамаса» следует назвать скорее «сборником заблуждений о Древней Греции», оно в то же время оказалось весьма популярно, на момент написания этих строк набрав свыше 8 млн. просмотров. Доводилось слышать, что ролик включают порой чуть ли не учителя на уроках, так что следует говорить о большом вреде и великой опасности, и потому оставаться в стороне более нельзя.
Не раз доводилось слышать от специалистов крайне невысокую оценку получившейся «популяризации», подобную и той, которую я сам изложил выше, однако, в силу присущего, как правило, большинству их, равнодушия к тому, что там думают всякие массы, никто из них не спешил выступать с опровержениями. На оные, к тому же, требуется потратить немало сил и времени — признаюсь, и сам не ждал, что столько, написание нижеизложенного отняло куда больше их, чем я планировал.
Однако вот, наконец, готов результат, с которым вы можете ознакомиться hellenistics-arzamas-4">по ссылке.
Уточню тут на всякий случай, что, разумеется, на всё это она имела полное право, которое автор этих строк и не думает оспаривать — действительно, каждый, вне зависимости от пола или иных характеристик, обладает и должен обладать сексуальной независимостью, возможность распоряжаться своим телом по усмотрению. Речь идёт отнюдь не о том, что она не должна была бы иметь тут выбора, но том, почему она совершила именно этот, не тот, который следовало бы ожидать, учитывая ситуацию, а также не слишком, пожалуй, и разумный.
Здесь стоит пару слов сказать вообще о том, как фэнтези и жанр RPG в целом не спешит пытаться воспроизвести то, как мыслили бы и и вели себя люди того времени и обстоятельств, но неизменно демонстрирует вместо этого реалии современные, соответствующие буквально году создания произведения, причём агрессивно навязывает пресловутую «повесточку», status quo, здорово подрывая погружение.
В этом смысле выделяется другое классическое фэнтези, серия Baldur's Gate: к примеру, если в аддоне ко второй части (2000) такое явление как феминизм подвергалось насмешкам, изображалось в виде безумного культа, побеждаемого игроком, то в третьей (2023) он — норма жизни, повседневен, даже убиквистичен, вписан в саму ткань реальности.
Ведь совсем иное поведение мы видим у женщин в древних мифах, описывающих действительное бытие в условиях того самого фронтира: там в подобной награде для героя не видели ничего предосудительного, скорее даже напротив.
Можно вспомнить, к примеру, один из самых известных античных сюжетов, который начался с того, что царь Минос обвинил афинян в смерти своего сына и принялся разорять Аттику, что поддержали и боги; тогда, чтобы загладить вину, по Плутарху, жители города «обязались каждые девять лет посылать на Крит дань — семерых не знающих брака юношей и столько же девушек … Если верить преданию, наиболее любезному трагикам, доставленных … губил в Лабиринте Минотавр».
На третий такой случай среди обречённых оказался герой Тесей; вскоре после отплытия, сообщает Гигин, «Минос, плененный дивной пригожестью одной из дев по имени Эрибоя, замыслил сойтись с нею против ее воли», чему воспротивился Тесей, а в ответ на удивление Миноса, что ему посмели дерзить, возразивший, что он отнюдь не простой смертный, и тогда «спорили уже не о деве, но о происхождении Тезея — Нептунов ли он сын, или нет … Минос, рассказывают, снял золотое кольцо со своего пальца и кинул в море. Он повелел, чтобы Тезей вернул ему кольцо, если хочет убедить его в том, что он сын Нептуна … Тезей … бросился в море … принес назад кольцо».
Так он спас честь этой Эрибои, или же, у Павсания, Перибои, а у некоего Истра — Мелибеи. В благодарность девица позднее сошлась с героем: у Плутарха упоминается, что он «был женат на Перибее», а Истр, как передаёт Афиней, упоминает, что Тесей «законным браком сочетался с Мелибеей».
Слова «женат» и «брак» не должно тут обманывать, это сорт эвфемизма: авторы употребляют производные от γάμος, что означало в первую очередь просто-напросто сексуальную связь, другой же смысл мог быть весьма иносказателен, в том значении, в каком говорят, например, «вышла кошка за кота». Тут речь идёт именно об этом, ведь Эрибоя/Перибоя/Мелибея не упоминается в списке официальных супруг Тесея, более того, хорошо известно, что полноценное замужество её ждало потом совсем с другим, с героем Теламоном, от которого она родила могучего Аякса Большого, а с Тесеем, соответственно, имела лишь кратковременную связь.
Итак, девица, которую спас Тесей, не увидела ничего такого в том, чтобы воздать ему за подвиг, восславив совместно Афродиту. Почему же в более современных сюжетах расчёт на нечто подобное подлежит осуждению? Можно предположить, что теперь подобная, кхм-гм, транзакция воспримется чем-то вроде торговли собой, к которой в наши дни некоторые относят и самый обычный брачный союз, роль женщины в котором они обзывают «бытовой проституцией».
⬅️ «Прогенитор», 2/3 ➡️
ЭКЗОРЦИЗМ КУЛАКА: ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ КРАСНОЙ ШАПОЧКИ
hellenistics-red-10">
Даже в наше искушённое герменевтикой время для многих становится откровением мысль о том, что во всем известных сказочных сюжетах, оказывается, имелись скрытые смыслы, и что их можно не только «просто читать», но и извлекать из них глубинное содержание.
Особо в этом смысле исследователей всегда привлекало произведение «Красная Шапочка», которое как только ни пытались объяснить; по обыкновению своему, равно психоаналитики и феминистки видели там сексуальные мотивы, и, надо сказать, на этот раз не ошиблись, — впрочем, к такому прийти и немудрено, если читать оригинальную версию, а не стыдливо исправленную Ш. Перро.
Однако всегда есть версия древнее, и в данном случае это — некий пассаж из Павсания, на который в наши дни наконец обратили внимание, благодаря чему подтекст этой сказки можно реконструировать совсем уж окончательно, практически целиком восстановив первоначальный сюжет, подтвердив давно мучившее меня и других искушённых в компаративистике людей подозрение, что волк там означает вовсе не настоящего зверя, но представителя пресловутого *kóryos, юношеских инициационных союзов, считавших себя волками и одевавшихся в их шкуры.
Или почему вы думали героиня так запросто разговаривает с ним и ни капли не боится? Что, кстати, совершенно зря делает, учитывая некоторые печально известные наклонности этих волчьих юношей в отношении женщин… Какие именно — можете узнать, hellenistics-red-10">изучив свежее исследование «Эллинистики».
Но причём тут литература и fiction, с которых начался разговор? Всё очень просто: последний ведь тоже создаёт иные миры, в которые погружается читатель, тут явление схожего порядка. Кто не способен коллекционировать миры и путешествовать по ним в одном смысле, не сможет и в другом: где одно, там и другое.
Вот почему вообще не удивителен такой жанр, как science fiction, но, напротив, естественнен и глубоко органичен, и, того более, для многих был и остаётся способом и причиной довольно рано ощутить влечение науки и захотеть ею заниматься; можно практически говорить, что fiction тренирует эту способность.
Что же до литературы «за жизнь», которую глубоко советские люди предпочитают «баловству», то она как раз-таки к таковой не относится. В таком состоянии жанр пребывал, согласно д.ф.н. С.С. Аверинцеву (1981), до греков, и только они «спасли слово», «изъяв его из житейского и сакрального обихода, запечатав печатью „художественности“ и положив тем самым — впервые! — начало литературе. В этом смысле ближневосточная литература может быть названа „поэзией“, „писанием“, „словесностью“, только не „литературой“ в собственном, узком значении термина». Того же мнения Зайцев, убеждённый, что «жесткая ситуативная обусловленность лишает памятник права быть причисленным к литературе в высшем смысле».
Так, продолжает С.С., «в Греции … литература впервые осознала себя … самозаконной формой человеческой деятельности, явно … противостоящей всему, что не есть она сама … культу, обряду, быту и вообще „жизни“». Соответственно, сочинения про «поднятую целину» и прочие успехи стахановцев — это ни в коем случае не полноценное творчество, но откат его в Совдепии назад на уровень, характерный для восточных деспотий, что заставляет вновь вспомнить концепцию Urstaat, сочинённую Делёзом, согласно которой «азиатский метод производства», или, точнее, на языке оригинала, Le despotisme oriental, всегда будет стремиться осуществить «вечное возвращение», рецидив себя самое в лишь слегка иной форме, что и произошло в случае СССР.
На Востоке то, что мы называем fiction, отсутствовало как явление, сочинить нечто, совсем не бывавшее было там делом немыслимым, а также недопустимым — как же это так, врать читателю? Как можно! Со временем стало с этим хуже и у греков, собственно, соответствующие дегенеративные изменения хорошо прослеживаются по мере наступления эпохи эллинизма, времени активной реазиатизации и постепенной гибели античной уникальности.
Критика источников, разбирая, откуда возникло то или иное сомнительное представление (например, то, что якобы в Афинах очень широко практиковались суды за «неверие»), нередко выходит на некий учёный ум именно этой эпохи, который принял за чистую монету художественную литературу, вообразил историческим свидетельством откровенную выдумку более раннего времени.
Типичным примером является биография Еврипида, составитель которой, некто Сатир, вообразил, что события комедии Аристофана «Женщины на празднике Фесмофорий» действительно имели место, то есть женщины города взаправду собирались, чтобы разобраться с великим драматургом за то, что он по их мнению дурно отзывается о них в своих произведениях, хотя, казалось бы, абсурдность возможности этого очевидна.
К тому времени понятие комедии, которая нарочито раздувает, донельзя гиперболизируя, а также выворачивает наизнанку некие ситуации и качества, стало уже недоступно для понимания современников, им казалось невероятным существование произведения, которое свой сюжет бы не основывало ни на чём из реальности — тот самый fiction.
Если обещанное Новое Средневековье действительно наступит, вполне возможно, что потомки и о нашей эпохе насочиняют множество глупостей, вычитанных из художки — просто потому, что забудут о том, что миров может быть множество.
⬅️ «Пролетарское чтиво», 4/4
Критика необходимости заниматься т.н. «трудом», «ходить на работу» не то, что не популярна в наши дни, а попросту мало вообще кому приходит в голову, оставаясь в основном уделом законченных маргиналов навроде завсегдатаев имиджборд. Совсем напротив, принято рассуждать о «праве на труд», и возможность им заниматься, таким образом, подаётся едва ли не как достижение.
В особенности это касается постсоветского пространства, наиболее тщательно обработанного марксизмом, учившим, что наилучшей долей из возможных является ударный труд на износ, жестоко боровшееся с попытками уклониться от этого, и даже сделавшее слово «пролетарий» из последнего оскорбления, каким оно было в Риме, наилучшим из возможных комплиментов.
Глубоко отравлена идеями Маркса долгое время была и новофранцузская философия; тем не менее, а может, и как раз потому именно там в 1968 г. ситуационисты преодолели основную идею марксизма, высказав противоположную, а именно: «К чёрту работу, к чёрту скуку!» Отцом движения стал Ги Дебор, автор «Общества спектакля» (1972), книги, многие лозунги из которой затем перекочевали на стены Парижа, в частности: «Никогда не работай, живи без потерянного времени».
С тех пор критика труда перестала быть такой экзотикой, к ней регулярно прибегают анархисты. Так, Боб Блек (1986) в открытую заявляет, что «труд — источник чуть ли не всех человеческих несчастий … любое почти зло … происходит … из-за того, что наш мир построен вокруг труда. Чтобы перестать страдать, надо перестать работать».
Уже Ф. Лафарг (2012 [1848]), зять Маркса, полагал, что «труд … есть наихудший бич, когда-либо поражавший человечество», и утверждал «Право на лень», — да, собственно, и сам Маркс был этого же мнения: как отмечает Х. Арендт (2000 [1958]), «революция по Марксу имеет задачу не эмансипации рабочего класса, а освобождения человечества от труда»; как он пишет в «Капитале», «царство свободы начинается … впервые там, где прекращается труд».
Как пишет Блек, «работа представляет собой насмешку над свободой … В офисе и на фабрике царит дисциплина и иерархия того же сорта, что в тюрьме», тем более что «фабрики и тюрьмы появились примерно одновременно … [и] сознательно заимствовали друг у друга методы управления», что подробно исследовал в своё время Фуко. Работник немногим отличается от узника, и у него тоже имеется надзиратель: он «говорит вам, когда явиться, до какого времени не уходить, и что делать в промежутке», таким образом трудящиеся аналогично «расчерчены по линеечке всю свою жизнь»; «всякий, кто называет этих людей „свободными“ — или дурак, или врет».
Недаром образ жизни трудящихся называют «зарплатным» или же «наёмным рабством» (wage slavery, фр. esclavage salarié); концепция эта была сочинена журн. С. Ленге в 1763 г., и его соответствующая статья произвела впечатление даже на Маркса, который без изменений перепечатал её к себе в «Капитал». Мысль эта, однако, куда древнее XVIII в.: уже древние греки, сообщает Блек, «знали, что из себя на самом деле представляет работа», и всякая деятельность, которую мы могли бы обозначить фразой «работать на дядю», ими была бы характеризована как недостойная свободного, в той или иной мере вариацией рабства. Согласно Сенеке, «раб, как то нравится [утверждать] Хрисиппу, есть навсегда нанятый», и не более того.
Как замечает Ницше, «греческий философ проходил через жизнь с тайным чувством, что рабов гораздо больше, чем кажется, — именно, что каждый человек есть раб, если он не философ». Согласно Батаю, в мире труда «человек порабощен … независимо от того, является он или нет [собственностью другого]».
По Аристотелю, «ремесленник … находится в состоянии некоего ограниченного рабства», он также, как и раб, не существует по истине, но есть лишь «говорящее орудие» того, кого обслуживает: так, «хлебопашец — не человек, он плуг того, кто ест хлеб», — мог бы написать Аристотель, но пишет Батай.
Как объясняет д.ф. Ж.-П. Вернан (2006), «чтобы действие считалось полноценным, его конечная цель должна завершаться в нём же самом, а совершающий 💳читать далее…
Ошибка №23: «Протокол обязывает всех по восточному обычаю падать ему [Александу Великому] в ноги» (16:00-16:03)
Очень трудно такое представить, учитывая, что слово «отвращение» даже не начинает описывать греческое отношение к коленопреклонению в любом его виде: для эллинов классической эпохи немыслимым было и просто опуститься на колени, даже перед богами они (но не, например, римляне) этого практически никогда не делали. Собственно, греки в некотором смысле даже не были в силах понять, как можно кланяться в ноги другому человеку, тогда как богу — это ещё было для них представимо, на основании чего и вообразили, что персы почитают своего царя богом, что, конечно, было не так.
Что касается Александра, то он решил ввести обычай проскинезы (προσκύνησις) после завоевания Персии и по образцу её, по Арриану, «потребовал, чтобы ему кланялись в землю». Это, однако, вызвало возмущение македонян и других греков; «заметив это, Александр послал сказать, чтобы о земных поклонах не было больше и речи».
Ошибка №24: «Пока последователи Александра — их называют эпигонами — воюют между собой» (16:27-16:32)
Непосредственных последователей Александра называли диадохами (διάδοχος), а эпигонами (έπίγονοι) — их детей и всех прочих, которые были уже после. Собственно, уже знаменитый труд Т. Дройзена (1833-46), отца понятия «эпоха эллинизма», разделён на такие тома: «История Александра Великого», «История диадохов», «История эпигонов».
Ошибка №25: «Можно только гадать, чем бы это закончилось: найдены греческие декреты, призывающие распространять буддизм, но Александр умирает молодым» (16:04-16:11)
Греко-буддистский синкретизм действительно имел место, и был крайне благотворен в первую очередь для местных: в частности, считается, что только в ту пору впервые появляются скульптурные и прочие изображения Будды, ранее же этому мешали типичные азиатские предубеждения.
Однако обо всём этом можно говорить только уже после смерти Александра, и нет никаких оснований считать, что он хоть сколько-нибудь активно стимулировал упомянутое распространение, тем более о том, что, мол, только его безвременная смерть помешала неким грандиозным на сей счёт планам осуществиться.
Также малопонятно, о каких «греческих декретах» здесь идёт речь, возможно, — об эдиктах индийского царя Ашоки, часть которых, согласно проф. ист. А.А. Вигасину (1997), действительно была написана в т.ч. и на греческом. Согласно одному из них, Ашока в какой-то момент заметил, что «нет такой земли, кроме греческой, где бы не встречались брахманы и аскеты», что решил немедленно исправить, разослав миссионеров повсюду от Селевкии до Эпира и Кирены. Перечисляются также имена правителей этих государств, в число которых входит и некий Александр, но то — совсем другой, сын Пирра.
В пользу этой версии говорит и инфографика «Арзамаса», сопровождающая эти слова, говорящая, что это индусы призывали «дорогих греков» распространять буддизм. Проблема её в том, что Ашока был первым правителем Маурьев, кто принял буддизм, а сделал он это, согласно эдикту, не ранее 261 г.: только «после того как [были] захвачены калингяне, у [него] … [появилась] сильная приверженность к дхарме». Александр же умер, напомню, в в 323 г.
По всему выходит, что «консультация» Карпюка в ряде вопросов была очень отрывистой, ограничивалось чем-то вроде наспех брошенного «ну вот были надписи, некоторые даже на греческом, которые связаны с распространением буддизма», а остальное додумали уже другие люди. Но это объяснение касается только небольшой части получившихся заблуждений.
#arzamas
⬅️⬆️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 17/18 ⤴️➡️
ЯВЛЕНИЕ CUCKOLD КАК АПОФЕОЗ ПЛАТОНИЗМА
Классически греки полагали, что далеко не каждое умение должно быть выделено в отдельную профессию, на которой одной и следует человеку специализироваться всю жизнь, но есть и такие — как-то: война, политика, — в которых должен быть искусен каждый гражданин, желающий зваться таковым.
Этот взгляд позднее подхватили и углубили софисты, возражал же им их извечный соперник Платон, который считал, что и такие занятия, которые традиционно принято осваивать каждому, следует выделить в отдельные ремёсла, и, того более, в своём идеальном государстве собирался сурово наказывать тех, кто пытается освоить что-то ещё за пределами своей узкой специализации. Всякая работа, утверждал он, должна выполняться сугубыми профессионалами, знатоками своего дела, и никак иначе.
Какой из этого следует вывод, учитывая, что в наши дни кое-кем выделяется такое понятие как sex work, догадаться нетрудно, подробнее же об этом можно прочитать в новом тексте «Эллинистики».
(Там же можно узнать, почему правы те «левые», которые полагают «объективизацией» использование негров в соответствующем жанре порнографии, а также то, какой тайный смысл содержится в мифе о необычайно большого размера фаллосов у чёрных, который, к слову, тоже идёт от греков, — а также многое другое).
Древний, ещё античный принцип μίμησις, требующий от искусства так или иначе подражать (мимикрировать под, если дословно: от μῖμος, «имитатор» или «актёр», также «мим») реальности, отражать её, имеет известную крайность, когда всякое произведение, как его называет народонаселение определённого склада, «оторванное от жизни», ими обдаётся в изобилии презрением, и в лучшем случае театрально игнорируется.
Речь идёт, понятное дело, в основном о довольно возрастных людях, сильно старшем поколении, которому такие повадки привили в Совдепии, где научили, что любить следует совсем другое, освещающее, к примеру, быт рабочих и крестьян, всяческие реалии трудящегося люда. Вот это — дело, это понятно, скажут такие, это — «про нас», «во, вот так мы жили», «вот так мы моргали в СССР», прочее же всё — несерьёзно и для детей: здесь явно подразумевается, что последние-де ещё могут витать в облаках, зрелость же означает приземленность.
Здесь хуже всего приходится, пожалуй, какому-нибудь фэнтези, сочиняющему зачастую совсем уж выдуманные миры, иной раз — откровенно параллельные реальности, где нет ничего из нашего, кроме разве что человеческой расы, а иной раз и её тоже. При всех недостатках жанра, о которых сейчас мы говорить не станем, нельзя не отметить, что эта его особенность позволяет читателю понимать, сопереживать и соотноситься с чем-то совершенно иным, нежели ему привычное, понимать глубоко чуждое: собственно, в этом-то и состоит претензия тех приземленных людей, о которых говорилось выше.
Но дело не столько в фэнтези и примкнувших жанрах: неприязнь, о которой идёт речь, куда шире, и в конечном итоге оказывается направлена на явление, известное как fiction, художественный вымысел, в целом. Претензия, которая здесь предъявляется, по правде говоря, довольно смешна: вменяется выдуманность, то, что оно-де, подумать только, обманывает, хотя, казалось бы, в том и состоит modus operandi искусства, что особенно легко заметить в случае живописи, которая нередко довольно схематична, лишь намечая некие черты, например, лица, которые затем наш мозг считывает как знакомые; тем обманывается механизм узнавания.
Выходит, что даже на мгновение разрешить своему воображению нарисовать, и тем допустить существование, некоего иного, так или иначе отличного от нашего мира, такие не могут и не хотят. Наилучшей аналогией здесь будет довольно неожиданная: это богоборчество в самом его радикальном проявлении, не допускающий возражений атеизм. Чем он отличен от того же агностицизма? Довольно фундаментально: последний сомневается, он осознаёт вероятность, возможность того, что постулаты одной или нескольких конфессий всё же могут быть верны, — но что вообще значит «допускать возможность», что есть «может быть» в конечном итоге?
В этом случае мы как бы представляем себе не один мир, но несколько отличных его вариаций, более или менее вероятных моделей, и точно есть такая, в которой найдётся место самому невероятному. «Именно фактов не существует, а только интерпретации», писал об этом Ницше; «мир познаваем, но он может быть истолковываем и на иной лад, он не имеет какого-нибудь одного смысла, но бесчисленные смыслы».
«Пролетарское чтиво», 1/4 ➡️
Ошибка №17: «Как им [грекам] удалось победить [персов]? Первая причина — военная инновация. В битве при Марафоне греки использовали фалангу» (9:38-9:45)
Не ясно, на чём основано мнение о том, что фаланга на момент битвы при Марафоне в 490 г. была «военной инновацией». С 1909 г. принято так или иначе соглашаться с В. Хельбигом, что гоплитская пехота сформировалась в Греции после появления щита-асписа (ἀσπίς), неверно называемого часто гоплоном (ὅπλον), в период между ок. сер. VII и VI вв. Вот и в наши дни, пишет проф.-клас. П Крентц, большинство историков «датируют появление фаланги п.чет. VII в.».
Проф.-клас. В. Хансон (2000) сообщает, что «как минимум два столетия, с 700 по 500 гг., и, вероятно, большую часть ран. V в.» война в Греции была почти исключительно сражением гоплитов. Таким образом, на момент 490 г. следует говорить уже о традиции длиной не менее двух веков, и скорее о начинающемся снижении значения фаланги, ни о какой «инновации» не может идти и речи. Если тут смысл в том, что при Марафоне греки впервые применили фалангу против негреков, то и это неверно, ведь во время ионийского восстания древние пять раз успели сойтись в битве с персами, впрочем, каждый раз потерпев сокрушительное поражение. Да и в этой битве, напоминает Крентц (2010), превосходство греков в вооружении и защите не помешало персам рассеять афинян по центру, проиграв лишь на усиленных флангах.
Так что же тогда позволило афинянам победить при Марафоне? Карпюк в иной лекции рассказывает: «Мильтиад … повел афинян в атаку, причем последний отрезок пути греки бежали … с целью уменьшить потери от действий персидских лучников».
В действительности, согласно Крентцу, тяжёлая броня гоплита была практически непробиваемой для персидских и скифских стрел, исключая разве что стрельбу совсем с близкого расстояния, в пользу чего говорит и сообщение Геродота о столь низких потерях греков по сравнению с противником.
Кроме того, продолжает Крентц, «лучники объяснили бы бег на одну стадию, примерно соответствующую дальнобойности персидского лука, не на восемь», греки же пробежали их все; «лишь присутствие — или опасность присутствия — кавалерии объясняет длинный забег», который гоплитам пришлось совершить, чтобы пересечь равнину «до того, как конница персов замедлит или остановит их наступление, сделав лёгкой мишенью для обстрела».
Карпюк иного мнения, он уверен, что никакой конницы на поле боя вовсе не было: «Когда греки узнали о том, что персы погрузили на суда конницу с целью произвести внезапный рейд на Афины, было решено не медлить. Мильтиад усилил фланги и повел афинян в атаку».
Геродот, согласно Крентцу, действительно «не упоминает конные войска, когда описывает сражение», из чего, говорит историк, существует старый вывод о том, что «это потому, что их там уже не было. Согласно этой точке зрения, [персидский командующий] Датис решил оставить часть войска исполнять роль прикрытия, а кавалерию и половину пехоты погрузить на корабли и отплыть в сторону Афин, которые надеялся захватить, полагая беззащитными», а Мильтиад, будто бы прознав про это, перешёл в атаку и осуществил то, что называется defeat in detail. Так что же, именно это и стало причиной победы?
Хотя эта теория основана исключительно на домысливании, на argumentum ex silentio, и никак не соотновится с источниками, это не мешает ей быть донельзя популярной: Крентц признаётся, что встречал её в научпопе, который «демонстрировал погрузку конников на корабли как установленный факт», и то же мы видим и у Карпюка. В то же время свидетельства обратного, присутствия кавалеристов на поле боя, как раз существуют, в основном изображения битвы, демонстрирующие в т.ч. гоплитов, бьющихся с конными войсками. В общем, пишет Крентц, немудрено, что «предполагаемое раздробление персами своих сил отвергается как современная надумка», а греки сражались с полным персидским войском.
#arzamas
⬅️⬆️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 14/18 ➡️
Ошибка №11: «Его [вино], кстати, разбавляли водой 1 к 3. И только варвары пили чистоганом» (6:33-6:36)
Не только. У Геродота спартанский царь «Клеомен … слишком часто общался со скифами … [отчего и] научился у них пить неразбавленное вино … С тех пор спартанцы, когда хотят выпить хмельного вина, говорят: „Наливай по-скифски“». Это лишь более характерное для варваров поведение, однако не чуждое иной раз, как легко заметить, и грекам.
Ошибка №12: «Поэтому он [греческий тиран] ничего не реформирует» (7:58-7:59)
«Тираны не стремились к проведению социальных реформ», сообщает похожее в своих лекциях Карпюк, они «обычно не проводили каких-либо значительных социальных преобразований». На самом же деле при тиранах политика становилась совершенно иной, менялось вообще всё.
В качестве примера можно привести афинского тирана Писистрата. Об этом д.ф.н. В.Ю. Михайлин (2006) пишет следующее: «Афины до начала VI в. до н.э. навряд ли были чем-то большим, нежели „публичным местом“ жителей Аттики, где они собирались для принятия общезначимых решений … Эпоха Писистрата и Писистратидов (сер.-тр. четв. VI в. до н.э.) стала одной из переломных эпох в развитии афинского полиса. Именно в это время Афины превратились в мощный городской центр. Писистрат с самого начала делал ставку на создание мощной городской элиты в противовес локальным аттическим элитам … на постепенное перетягивание основной культурной активности в городскую среду … Именно он начал строить в Афинах каменные храмы. Именно он заложил первые камни в основание будущей Афинской морской империи, которая со временем превратит … Афины — в первую настоящую „столицу“ античного мира». Разве только при его потомках реформ стало меньше, а заботы об удержании власти — больше.
Ошибка №13: «А недовольных [тираном] можно сварить в медном быке» (8:07-8:09)
Бык применялся одним только Фаларидом, тираном Акрагаса (он же Агригент) в Южной Италии, к Афинам и иным полисам эта практика не имеет отношения. Иначе говоря совершенно позорным образом исключение, бытовавшее только на периферии, выдаётся за правило. Кроме того, существует речь-апология тирана, переданная Лукианом, в которой тот пытается объяснить, что был неверно понят, и только единожды применил по назначению устройство: чтобы погубить в нём самого же негодяя-изобратателя, хотя она и считается сомнительной.
Ошибка №14: «Но всех не сваришь. Тиранов свергают», далее изображены Гармодий и Аристогитон (8:11-8-14)
Миф о том, что Гармодий и Аристогитон были тираноубийцами, был развенчан уже Фукидидом. Как сообщает древний историк, «после того как Писистрат скончался … тиранию унаследовал не Гиппарх, как обычно думают, а старший сын Гиппий», Гиппарх же принялся оказывать знаки внимания юноше Гармодию, о чём последний пожаловался своему возлюбленному Аристогитону, «и тот, страстно влюбленный, весьма огорчился, опасаясь к тому же, что могущественный Гиппарх применит … насилие», чего тот, однако, вовсе не планировал, ведь это «не соответствовало характеру его власти, которая вовсе не была непопулярной или в тягость народу».
Они, однако, не смогли добраться до Гиппия, и убили его брата; «печальный конец Гиппарха … сделал его столь знаменитым, что впоследствии стали даже думать, что он-то и был тираном». Гиппий же правил себе дальше, пока его не сместила иноземная армия; характерно, пишет Фукидид, что «тиранов свергли не сами граждане и не Гармодий, а лакедемоняне … и возвратившиеся из изгнания Алкмеониды».
Кроме того, хотя и упомянуто, что «греческий тиран не обязательно терроризирует народ-демос, скорее наоборот», подробности этого не уточняются, хотя в этом и суть тирании: это популистская власть, которая беспокоится в первую очередь нуждами простого народа, а не аристократии, которая потому-то и стремилась всячески истребить тиранов, самым известным примером подобного следует считать, пожалуй, Юлия Цезаря.
Согласно Випперу, «легенду о жестоких правителях придумали читать далее…
⬅️⬆️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 12/18 ➡️
«Нет предела совершенству», звучит старинный девиз, справедливый, по мнению некоторых, и для такого, казалось бы, совершенно завершённого явления, как древняя мифология. Иначе как объяснить существование разнообразных «улучшаторов», стремящихся доработать «преданье старины глубокой» хотя бы, скажем, в виде явления, именующегося fanfiction? (Который, разумеется, в силу практически полной неспособности таких авторов понять контекст, в котором создавались древние мифы, их глубинной сути и назначения, неизменно получается в лучшем случае крайне отвратным.)
Впрочем, для того, чтобы коснуться подобного, так далеко ходить не требуется, «улучшаторы» засели много ближе, — скажем, в комментариях к некоторому видео на Ютубе. Там представлена одна из сцен пеплума Troy (2004), крайне вольной экранизации Гомера, изображающая бой Ахилла и Гектора. Оный здесь зачем-то осуществляется так, как будто речь идёт о чём-то навроде согласованного рыцарского поединка, идёт «честно» и по правилам едва ли не спортивным.
Замечу, что нечто похожее у Гомера действительно упоминается: подобным образом, скажем, вступают в бой в III песни Менелай и Парис, но там действо специально заранее обговаривается, и война как бы приостанавливается, войска же прекрасно осознают, что им не должно вмешиваться, но вместо этого лишь наблюдать.
Когда же много позднее в XXII песни Илиады разгневанный Ахилл преследует Гектора в последний час жизни последнего, ни о чём таком не идёт и речи. Не говорит об этом и кинофильм; однако же, несмотря на это, там мы видим, что Гектор, узрев прибытие одинокого Ахилла под врата Трои, попросту и без затей выходит, чтобы сразиться с врагом один на один. Причиной его подобного поведения являются исключительно сомнительные решения постановщиков.
Эта-то странная ситуация и заставила некоторых комментаторов восхититься, а заодно и посетовать, что-де ушли безвозвратно те времена высокой чести, когда никто якобы даже и не осмелился бы помочь своему защитнику стрелой с городской стены. Другие на это замечали, что это явная художественная глупость, пеняя, однако, её не создателям кинофильма, но самому Гомеру, и заверяя, что сами они, будь авторами, такого антиреализма бы никак не допустили.
Однако у ионийского аэда, разумеется, ничего подобного нет и в помине: Гектор у него в той же сцене отнюдь не спешит сойтись в схватке с Ахиллом, но, напротив, бежит от него со всех ног как раз под защиту союзников: однако же «сколько он раз ни пытался, у врат пробегая Дарданских, броситься прямо к стене, под высоковершинные башни, где бы трояне его с высоты защитили стрелами», так ему этого этого Ахилл сделать и не позволяет. Греки, в свою очередь, тоже не прочь угостить ненавистного врага из своих луков, чему противится уже сам «Пелид быстроногий, им запрещая бросать против Гектора горькие стрелы», опасаясь, чтоб «славы … не отнял пронзивший, а он бы вторым не явился».
Как мы видим, здесь «улучшаторам» делать попросту нечего, ведь в сцене ничего нельзя ни добавить, ни отнять, она абсолютно цельная, а психология происходящего очень даже реальна. Иное же мнение вызвано исключительно поверхностным знакомством с мифом через скверные пересказы, знакомство с ними через игру в испорченный телефон, напевы в оный различных Рабиновичей.
Эту же проблему мы увидим и в другом случае, довольно вопиющем, тоже связанном с Ахиллом: доводилось слышать упрёк в сторону его матери, что, мол, не слишком-то мудро она поступила, когда закаливала героя в младенчестве в водах Стикса. Ведь она тогда удерживая его за пятку, тем самым оставив слабое место, пресловутую Ахиллесову пяту, а ведь могла бы, мол, защитить вроде как и полностью, с ног до головы, погрузив целиком, найдя для этого способы. В очередной раз здесь как бы полагается, что древние были наивны, и им, видимо, просто не пришло в голову лишний раз задуматься над этим сюжетом.
«„Улучшаторам“ мифа», 1/2
Так или иначе, согласно д.фил.н. Л.Я. Жмудю (1994), «мифология отнюдь не была стержнем греческого мировоззрения», по д.ф.н. А.И. Зайцеву (2000), «никогда не занимала доминирующего положения в жизни, сравнимого с ролью религии в древнейшем Риме, в древнем Египте, в средневековой Европе или в ранних исламских государствах».
По этой причине даже если некоторый религиозный аспект и имелся в контексте Олимпийских игр, он никак не мог играть той роли, какую ему тут пытаются приписать, и все выше встреченные попытки сопоставлений, проведения прямой линии и преемственностм, и тем объяснить вообще всё, столь часто встречающиеся у таких поверхностных аналитиков, абсолютно беспочвенны.
Впрочем, ещё важнее тот факт, что практически ничего общего у того, что Михайлин (2005) называет не иначе как «кубертеновым клоном», и античным оригиналом не имеется, и «когда барона де Кубертена обвиняют в попытке механистически пересадить на современную европейскую почву некий греческий феномен, обвинения … бьют мимо цели: возрожденные олимпиады к Олимпийским играм VIII-VI вв. имели столько же отношения, сколько … голливудский блокбастер „Троя“ — к Гомеру или к реальным историческим событиям конца XIII в. до н.э. Сохранен ряд имен и названий; все остальное — добротный надежный XIX в.»
Именно там и следует искать истоки всех проблем, пеняя на новоевропейцев, а отнюдь не древних. Ведь на деле вовсе не прежние, но современные игры родились в тесном сплетении с разнообразной мистикой: достаточно сказать, что среди тех, кого де Кубертен пригласил 16 июня 1884 г. на конгресс, завершившийся основанием МОК, были Е.П. Блаватская и Алистер Кроули. Вот здесь и правда неплохая почва для далекоидущих рассуждений, и тот же сатанизм можно приплести куда убедительнее, если очень захотеть (всё это я, естественно, оставляю любителям подобного).
Замечу под конец, что не только в таких узких и специальных аспектах население склонно заблуждаться насчёт Олимпийских игр, но и в том, что касается, как ему кажется, трюизмов, «общеизвестных фактов», таких как, скажем, пресловутое «олимпийское перемирие». Его степень была сильно преувеличена в наши дни, когда принято совсем иное, нежели у греков, отношение к войнам; Кайл даже называет текущее отношение «запредельной идеализацией» (overly idealized), и безусловно современной является манера исключения из соревнований «страны-агрессоров».
На деле же эта ἐκεχειρία вовсе не представляла собой всеобщий мир, εἰρήνη, но лишь запрещала беспокоить войной само место проведения соревнований, не допуская армии в Элею и обеспечивая безопасный проход для путешественников туда и обратно, да и это всё было больше намерением, нежели реальностью. «Перемирие вовсе не останавливало войны, но также и войны не могли помешать играм», подытоживает он, и приводит знаменитый пример 480 г., когда греков не отвлекло от состязаний даже вторжение персов.
Пожалуй, только у иных из встреченных в ТГ глубокомысленных размышлизмов на тему актуальных событий степень поверхностности и достигает той, которой иначе может похвастаться одна лишь столь «любимая» мной «популяризация науки».
Сейчас вот внимание местных политических аналитиков массово приковала фантасмагоричность очередной итерации Олимпийских игр современности, они дружно пробуют рассуждать об истоках и предпосылках абсурдности происходящего. В частности, активно распространились мысли некоего П.В. Мультатули, убеждённого, что удивляться происходящему во Франции не следует, ведь и «изначально … игры были посвящены бесам», будучи «религиозными мистериями, посвященными „богиням“ плодородия Деметре и царства смерти Персефоне», а сейчас просто «сатанизм отбросил все маски и личины», и «спрятавшиеся за спортом демоны … вернулись в своем обличье».
Такой вот очередной пример самого нарочитого религиозного фундаментализма, попытки отката к былым радикализму и нетерпимости и создания эдакой христианской версии ваххабизма, «православного шариата».
Всё это, правда, к православию как раз почти никакого отношения не имеет, и является явным подражанием западным протестантам, равно английским и американским, i.e. той ветви религии, которая наиболее активно подвергалась реазиатизации, возвращении к тому, что фил.-клас. Ф.Ф. Зелинский (2003 [1918]) называет «отравой, внесенной иудаизмом в христианство».
Сам он искренне убеждён, что вовсе не он, но «античная религия … есть настоящий ветхий завет нашего христианства», а ей, напомню, нетерпимость была вовсе неизвестна, и в чужих богах они видели вовсе не демонов, но ипостась собственных, в поздний период, к примеру, преспокойно отождествляя Зевса и Яхве. Такое вот пишет человек, действительно имевший отношение к той самой православной России.
Впрочем, есть и другие виновники, и склонность к вышеописанной редукции христианство почерпнуло скорее в зороастризме, где, как пишет д.ф.н. В.Ю. Михайлин (2005), выделялась земля «света и добра, осеняемая благословляющим присутствием на ней Ахурамазды», которой противостоит весь остальной мир, и это — «территория тьмы, населенная демонами и поклоняющимися демонам народами и подконтрольная Анра-Манью»: прислужники этого местного Сатаны не гнушаются обманывать наивные народы, являясь к ним под видом разнообразных местных богов.
То же отражает и Библия: так, ап. Павел был уверен, что «язычники, принося жертвы, приносят бесам (δαιμονίων), а не Богу». Мысль эта также хорошо выражена не кем иным как Робинзоном Крузоэ, как раз протестантом, который через какое-то время после встречи с Пятницей решил обратить последнего, заявив, что жрецы его племени «если … и беседуют с кем-нибудь на горе, так разве со злым духом», после чего «подробно распространился о дьяволе … рассказал, как он выдает себя за Бога среди народов, не просвещенных словом Божьим, и заставляет их поклоняться ему».
Сюда же относится и известная, крайней редко ставящаяся обывателем (как, впрочем, и вообще мало что) под сомнение байка о якобы необычайно крупных размерах фаллосов, присущих неграм. Однако полевые замеры оных в ходе научных изысканий, скажем, в Танзании (2013) и Нигерии (2007), показали даже более низкие результаты, нежели средние по планете, а иссл. от 2005 г. прямо заявило по итогу исследования, что «не существует научного основания, подтверждающего предполагаемый „увеличенный“ размер пенисов у чёрных людей».
Мифология пресловутого BBC никогда и не была основана ни на какой реальности, ход мысли тут тоже следует за греками: это они придумали наделять варваров, и, соответственно, рабов, таковым качеством, которое символизировало несдержанность, неотёсанность и т.п., тогда как самих себя, напротив, греки неизменно изображали обладателями вопиюще крохотных достоинств.
Вот и выходит, что негр американцем бессознательно так и продолжает восприниматься рабом, недочеловеком. Раб как бы и не жив по-настоящему, потому и секс белой женщины с этим социальным трупом как бы и не считается, ведь он — едва ли нечто большее, нежели разумный фаллоимитатор. Эту особенность, к слову, прекрасно осознают некоторые активисты левого толку, выступающие затем против «объективизации чёрных в порно», справедливо определяя её как принижающую.
Итак, негры находятся в состоянии «нежизни», и потому становятся «безопасным выбором». Другой причиной оного, как мы помним, является приписывание им неких выдающихся качеств, в т.ч. невероятно высокого сексуального темперамента — i.e. как бы ожидается, что они справятся лучше, чем сам муж. Реже оный и вовсе нанимает жиголо, профессионального ухажёра — можно сказать, что в любом случае речь идёт о явлении, называемом outsourcing, суть которого в передаче исполнения узким специалистам, умельцам своего дела, логическом развитии старого-доброго разделения труда. В конце концов, разве это не путь максимальной эффективности? Ведь тот, кто, напротив, пытается быть мастером на все руки, никогда не сумеет по-настоящему хорошо преуспеть во всём… или даже хотя бы в чём-то одном.
То, до каких пределов может и должна доходить специализация, активно интересовало уже древнегреческую мысль, при этом консервативная точка зрения на этот счёт, громче всего выраженная и развитая софистами, полагала, что гражданин полиса просто не имеет права некоторые функции отдавать на пресловутый аутсорс, но должен знать, уметь, любить и практиковать сам.
Какую профессию бы он ни избрал для себя, всякий гражданин без исключения совмещал с ней воинскую, и, когда приходило время, надевал броню, брал в руки щит и копьё, и вставал на защиту полиса. На этот счёт д.ф. Ж.-П. Вернан (1990 [1974]) заметил, что греками «ведение военных действий не воспринималось отдельной сферой бытия … Не существовало представления о профессиональной армии». В той же мере касается это политической деятельности, участие в которой ожидалось от каждого гражданина, а тот, который не делал этого, назывался словом ἰδιώτης.
Софисты следовали этому принципу и того глубже, что особенно характерно проявилось в случае Гиппия, к которому в диалоге, носящем его имя, Платон заставляет Сократа обратиться с такими словами: «Ты говорил, что … всё твое тело было украшено изделиями твоих собственных рук … начал ты с перстня, сказав, что это вещь твоей работы … и другая печатка … также скребок и флакончик для масла — будто ты сработал их сам; потом ты сказал, что свои сандалии на ремнях ты собственноручно вырезал из кожи, а также скроил свой плащ и короткий хитон … сам сплел свой поясок для хитона».
Д.ф. П. Видаль-Накэ (2000 [1981]) резонёрски замечает, что «когда Гиппий из Элиды хвастается, что сам смастерил одежду, которая на нем, он выступает … проповедником идеала самодостаточности», она же αὐτάρκεια, которому противостоял другой, превозносивший узкую специализацию в каком-либо ремесле, или τέχνη. Греческая мысль выделяла дихотомию этих понятий, находившихся в диалектическом противоречии, борьбе.
⬅️ «Явление cuckold как апофеоз платонизма», 2/3 ➡️
Жанр фэнтези давно выработал нечто вроде традиции, от которой редко отступают, и, не мудрствуя лукаво, копируют один и тот же готовый набор рас и существ, сборную солянку заимствований из культур самых разных народов; почти всегда там в наличии, скажем, эльфы, гномы, орки, также вампиры, оборотни. Надо сказать, получающееся вообще не напоминает то, во что мог бы верить человек с тем, что называют мифологическим мышлением.
В частности, очень далеко от того, каким его видели сами древние, изображение оборотней, которые здесь жертвы заболевания, ликантропии (от λυκάνθρωπος, досл. «волкочеловек»), передающегося через укус или даже царапину. В монстра этих людей насильно обращает полная луна, после чего они впадают в животную ярость, а убивает их лишь серебро.
Может показаться, что вышеописанное уходит корнями в какие-то невероятно стародавние легенды, но на деле это выдумка XIX-XX вв. То, что серебро опасно для оборотней, никогда не верил ни один древний народ, и даже байку о том, что огромный волк из Жеводана был убит серебром, сочинили лишь в пересказе 1935 г., а воздействие луны появляется впервые в фильме 1943 г., трансформацию же они всегда прекрасно контролировали.
Да и болезни себе древний человек представлял совсем иначе; как пишет д.ф.н. А.И. Зайцев, то, что они вызываются процессами внутри организма, может показаться очевидностью, однако понимание этого «отсутствует у многих дописьменных народов … не сразу оформилось и у греков», вместо этого у них было «представление о том, что болезнь вызывается стрелами сверхъестественного существа».
В действительности же оборотнями были… члены специальных организаций, в которые в глубокой древности массово вступала молодёжь, чтобы обрести по итогу участия аттестат зрелости.
Согласно д.ф.н. В.Ю. Михайлину (2005), «для всего индоевропейского ареала давным-давно доказано существование воинских мужских союзов, члены которых не только называли, но и считали себя именно псами/волками», «немалый интерес в этой связи представляют … общеиндоевропейские сюжеты, связанные с ликантропией, — причем вервольфами имеют обыкновение становиться исключительно мужчины». И связь эта никуда не делась, ведь и по сей день бессознательное юношества ставит этого зверя на аватарки, сочиняя связанные с ними различные «пацанские цитаты».
«Всякий мужчина непременно должен был пройти своеобразную „волчью“ или „собачью“ стадию», продолжает В.Ю., «[имевшую] откровенно инициационный характер … результатом ее прохождения становилось резкое повышение социального статуса».
До той же поры «волчий юноша» был буквально никем, социальным трупом, таким, собственно, было состояние по умолчанию: «Человек рождался лишенным каких бы то ни было гражданских прав и обязанностей и большую часть жизни тратил на то, чтобы в полной мере оные обрести», сообщает Михайлин, добавляя, что у всех ИЕ, в т.ч. и греков, «подростковая и юношеская „свобода“ … не была ни желанной, ни значимой … юноша должен был сперва сдать целый ряд экзаменов на взрослость».
Вот почему обзывание «собакой» столь оскорбительно: «приписывание оппоненту „песьих“ черт является сильнейшим магическим ходом — оппонент тем самым попросту вычеркивается из мира людей, как не имеющий права на существование».
Как указывает Михайлин, извечное ругательство «маму ебал» не подразумевает, что это делал говорящий, оно потеряло актора, пса, именно оный совершает описываемую манипуляцию; таким образом, выходит, что тот, к кому обращаются — сукин сын, а сама фраза «являет собой … формулу магического „уничтожения“ оппонента, ибо с точки зрения территориально-магических коннотаций смысл ее сводится к следующему: мать оппонента была осквернена псом ... оппонент нечист, проклят и фактически уже мертв ... его отец не был человеком», а сын хтонического существа и сам является таковым.
Смысл ритуального превращения в волков, по мнению арх. Д. Энтони и Д. Брауна (2019), в том, что это позволяет 💳читать далее…
Звучит логично, неправда ли? Так было бы, считайся всё ещё эта самая проституция такой же социальной смертью, какой она была в более древние времена, однако это уже совсем не так: следует вспомнить, что мы живём в мире, который последнее время как раз-таки всячески легитимизирует эту самую «древнейшую профессию», выставляя её как «такую же работу», как и любая другая, известный эвфемизм sex work относится как раз к этому.
Такой вот получается парадокс, ведь по всему выходит, что только логичнее в наше время «расплатиться» таким образом с героем за его свершения, естественнее, — однако же этого не наблюдается.
Кто-то бы тут, вероятно, заявил, что замеченное — часть общей для нашего времени проблемы, от которой страдает некоторая часть мужского народонаселения, обречённая, как это сейчас называют, блюсти involuntary celibacy, или же невольный целибат — такой, в основе которого лежит лишь то, что никакие их попытки обрести взаимность не венчаются успехом.
Почему так выходит, есть разные мнения, которые объединяет лишь наивная убеждённость в том, что такое положение дел наступило недавно и вдруг, тогда как на деле же так было всегда: как сообщает проф. биол. Дж. Уайлдер, наши предки не менее чем на две трети состояли из женщин, однако всего лишь на треть из мужчин, i.e. небольшое число мужчин оставляло потомство со многими женщинами, основная же масса мужского населения оставалась не у дел.
Таким образом типичный incel, похоже, стал таковым не по причине космической ошибки, великой несправедливости, но потому, что всё как раз правильно, а он и не должен размножаться: это тот самый пресловутый естественный отбор, который никуда исчезать и не собирался.
Однако, как мы уже заметили, что-то явно не так с этой логикой, взять хотя бы разбираемый нами случай: ведь герой, подобный таковому из «Фоллаута», который известен также как Выходец из убежища, во все времена был бы типичным представителем тех немногих счастливцев-производителей, тем, кому отдаться для прекрасных дам было не то что не было мучительным или неприятным мероприятием, но и таковым, которого они жаждали и страстно стремились.
В мифах такого можно встретить немало, типичным примером является Геракл, возможности оставить потомство с которым женщины буквально домогались, скажем, это была одна из основных причин приобретения его в рабство властной царицей Омфалой, затем в течении трёх лет учинявшей с сыном Зевса нечто вроде современных БДСМ-игрищ. Этот герой вообще активно сеял свой генетический материал всюду, где бы ни появлялся, и оный затем дал обильные всходы: потомки Геракла, согласно легендам, обрели власть над Пелопоннесом и Этрурией.
За счастье сочли возлечь со всём тем же Гераклом и его товарищами амазонки, когда герои прибыли туда, чтобы истребовать пояс царицы Ипполиты, в чём состоял десятый подвиг величайшего из смертных сыновей Зевса, а также лемниянки с аргонавтами, когда те по воле Афродиты к ним заплыли.
Вероятно, Выходцу стоило следовать примеру некоего Евфима, героя, победившего в своё время того самого серого волка из «Красной шапочки»: этот Евфим, прежде чем приступать к активным действиям, добился того, чтобы девица, которая была прообразом Шапочки, сперва «поклялась ему, что, если он спасет ее, она станет его женою», и так и случилось.
При этом семя, отвергнутое Танди, дало обильные всходы в другом месте: Выходец впоследствии, уже после окончания сюжета, всё же оставляет потомство, оказавшееся крайне жизнеспособным, его внук Избранный — это герой второй части, и он, в свою очередь, тоже может походя может произвести сына, которому уготовано великое будущее. И напротив, сын Танди получился ничего из себя не представляющем, и потому-то на ней кончилась династия выдающихся автократоров; так восторжествовала справедливость, а выводы, отсюда следующие, крайне просты.
⬅️ «Прогенитор», 3/3
Какой он, настоящий герой? Как ранее уже было исследовано, в нынешних популярных сюжетов что-то очень уж распространено представления, что такого можно отличить по тому, что он, совершив подвиг, будет довольствоваться за это не более чем похлопыванием по плечу: подобное регулярно можно увидеть как в фэнтези, так и близким им видеоиграм жанра RPG.
Но ведь тот, кто и правда будет поступать так, явно должен остаться в итоге совсем без ничего, буквально лишиться «последних штанов», неправда ли? И действительно, ровно это происходит под конец, к примеру, с главным героем игры Fallout (1997), которая тоже, увы, несмотря на все достоинства, принадлежит к таким, где репутация поднимается ввысь только если активно обделять себя в угоду другим, практикуя альтруизм едва ли не суицидальный.
Впрочем, несмотря на незавидную свою судьбу изгнанника, самое главное, а именно κλέος ἀσπίνθιον, неувядающую славу, он всё же приобретает, и впоследствии за свои деяния высоко воспевается, о том ходят легенды, в его честь сооружена не одна статуя, а кое-где он и вовсе объект религиозного преклонения: он уже явно находится в вечности, а не это ли главное?
Не совсем: уже в древнейшие времена для героев добыча была не менее, а зачастую и более важна, чем весть об их подвигах, разлетевшаяся по свету, которая мало чего стоит, если живот в то же время сводит от голода, и важна становится уже после удовлетворения базовых, более физических аспектов бытия (вот и в наши дни иная психология, сочиняя иерархию потребностей, мыслит в чём-то схожим образом). Самой же по себе славы мало, более того, в одиночку она выглядит какой-то даже насмешкой над понятием престижной валюты (на этот счёт даже есть довольно ёмкая фраза «лучше маленький доллар, чем большое „спасибо“»). Здесь же налицо явная диспропорция, неадекватная ситуация.
Итак, герой сейчас на то и герой, что он «по факту обязан»; однако есть и исключения, разнообразные «ренегаты», которые одни и могут требовать награды в денежном эквиваленте: они, однако, неизменно характеризуются как плохие, отрицательные, не слишком правильные ипостаси героя, и крайне редко являются каноном, версией персонажа, которая входит в анналы.
Так или иначе подобное, хотя бы и тут же ведёт к известной порче репутации, герою всё же дозволено. Что что уж совсем немыслимо для его современной ипостаси, будучи, в то же время, всё такой же нормой для героя древнего, так это рассчитывать на то, что спасённая им demoiselle en détresse вознаградит его самым простым и незамысловатым способом из возможных, а именно разделив с ним ложе: сама подобная мысль, похоже, в наши дни возмутительна и даже отвратна, неправда ли?
Героя всё того же «Фоллаута», если он вздумает о чём-то таком заикнуться после того как выручит Танди, дочь градоправителя из первого же встреченного им селения, она отошьёт очень сурово, присоветовав для этого дела найти-де себе корову. Впрочем, в той ситуации в ответ вообще на любое требование награды начнут огрызаться, а если продолжить давить, то и вовсе нападают, не словом, но делом насадив тиранию альтруизма.
И это всё при том, что в среде поклонников франшизы выведено такое понятие, как «суть пустоши», лучше всего выражаемое плавтовским homo homini lupus est, и тем такое «волчье» отношение должно царить сильнее, чем недавнее наступил ядерный апокалипсис. В данном же случае речь идёт о буквально самом раннем периоде после него, самом начале возрождения цивилизации из пепла ядерного огня, i.e. никакого альтруизма не должно тут быть встречено и в помине, однако же…
Здесь мы видим возродившийся фронтир, местность, которая только обживается, отнюдь не зря эстетика «Фоллаута» вновь и вновь обращается к Дикому Западу, — потому и мышление следует наблюдать соответствующее. Мы, однако, видим сугубо современное, по которому, действительно, Танди бы скорее всего так и поступила, одёрнув поползновения героя на корню, изобразив оскорблённую невинность.
«Прогенитор», 1/3 ➡️
«УЛУЧШАТОРАМ» МИФА
Где бы ни заходила речь о античных мифах, будь то паблики, каналы или даже видео на Ютубе, в комментарии всегда могут заявиться те, кто, видите ли, считает, что можно было сделать и лучше: что-то там, по их мнению, не додумали древние. Почему так, на этот счёт есть разные мнения, начинающиеся с наивности греков, которым, мол, в этом плане было до нас далеко.
Не всегда это считается чем-то плохим — доводилось там наблюдать даже сожаления насчёт того, «как всё с тех пор испортилось», изменилось не в лучшую сторону с той славной поры, когда-де миром правили честь и достоинство. Мысль эта зародилась в голове у комментатора к отрывку из киноэпопеи Troy (2004), в котором Гектор выходит за городские ворота сразиться с подъехавшим Ахиллом один на один, в то время как весь прочий Илион просто наблюдает со стен, даже не задумываясь о том, чтобы помочь своему чемпиону, например, нашпиговав его противника стрелами.
Другие, напротив, возмущены этой явной художественностью, грешащей против реализма, и направляют свой гнев на Гомера, заявляя, что, мол, они бы такого явно не допустили, — тем самым они желают как бы улучшить миф. В действительности же достаточно открыть самого великого слепца, чтобы понять, что исправлять тут просто нечего, у него в соответствующей сцене всё логично.
Ещё больше это касается тех, которые пеняют матери Ахиллеса на то, что, мол, могла бы Фетида закалить героя полностью, а не оставлять ему уязвимой его знаменитую пяту. Сразу скажу, что и здесь тоже древние всё продумали донельзя тщательно, а внутренняя логика повествования не оставляет «улучшаторам» никакого пространства для их деятельности, — однако в этом случае убедиться в том будет много сложнее, ведь для того нужно изучить целый ряд разбросанных по эпохам и авторам версий.
К счастью, автор этого канала всё это уже проделал, и с результатами своих трудов приглашает вас ознакомиться 💳по ссылке.
В то же время Восток, который ещё не касался греческой мудрости, к таким же выводам приходить отнюдь не спешил, там тоже, как и позднее в Совдепии, предпочитали то, что «ближе к телу».
Астрономия как явление здесь может служить характерным примером. Для нас, чаще всего потребляющих научные данные уже в готовом виде, сразу же в виде моделей на основе выводов из наблюдений, минуя сами последние, иной раз может стать откровением, что всем известный облик Солнечной системы далеко не очевиден для наблюдателя, ведь для невооружённого взгляда планеты выглядят практически неотличимо от звёзд, это такие же, светящиеся точки на ночном небе, различающиеся разве лишь в том, что первые довольно заметно перемещаются, в отличие от последних, по небосводу. Те и другие полагались звёздами — просто разного свойства, например, Венеру именовали Утренней звёздой.
Собственно, на этом, древнейшем, буквально дедовском способе наблюдения за τά μετέωρα построена астрология, все эти «Юпитер в созвездии Близнецов»: ведь, если смотреть с Земли, мы действительно увидим, что будто бы одна из, так сказать, подвижных звёзд оказалась в окружении не знающих движения, она есть прямое детище некритичного, донаучного, обывательски-«всёитакпонятного» восприятия наблюдений.
Так было до греков, к примеру, в Вавилоне, где «главной целью … астрономии было правильное предсказание видимого положения небесных тел: Луны, Солнца и планет», пишет д.фил.н. Л.Я. Жмудь (1997), при этом «вавилонские астрономы не проявляли никакого интереса к тому, каково же реальное, а не видимое движение тел по небосводу, и как они в действительности расположены друг по отношению к другу», тогда как «греческие астрономы, начиная с Анаксимандра, были в первую очередь озабочены созданием геометрической модели, которая бы отражала истинную структуру космоса», которая всё совершенствовалась вплоть до наших дней, приближаясь к «тому, как на самом деле», и в то же время постоянно удаляясь от наглядности, от «да просто же можно на небо посмотреть же можно, а вы напридумывали всякого разного непойми чего».
Иными словами, для того, чтобы столь далеко зашедшее развитие знание стало возможно, пришлось помимо «очевидного» из наблюдений допускать и другую модель, иной мир, сообщаемый через сложное рассуждение, противоречащее привычной картине. Понадобилось очень определённым образом устроенное мышление, настоящая революция оного, до которой дошли только греки, чтобы стало возможно такое путешествие по мирам.
Скажем, поэтому же простецкий люд, не способный к науке, отвергает того же Галковского, сразу же и целиком, без остатка: в силу понятной одиозности ряда его построений, которые для таких отравляют сразу же всё рассуждение целиком.
Они видят только два варианта — верить или отвергать, в первом случае полностью заменив своё видение мира на предложенное мэтром, не оставив альтернатив, тогда как на деле необходимо лишь допускать некий «галковсковерс», такую картину реальности, где он прав, а кроме него — промежуточные варианты между ним и академической: это и будет научным подходом. (Естественно, ничем не лучше и те, а таких немало, кто как раз производит упомянутую замену, сужая свой мир исключительно и окончательно до построений ДЕГа.)
⬅️ «Пролетарское чтиво», 3/4 ➡️
На этом завершается разбор ошибок этого видео, пора подводить итоги. Как нетрудно заметить, речь идёт не о каких-то мелких огрехах, но о заблуждениях столь серьёзных, что их совместными усилиями как бы происходит неисправимая порча полотна, на котором должна быть изображена классическая древность, тем создавая рисунок, ничем не напоминающий то, что нам предлагает актуальный академический взгляд.
Если кто-то, добравшись до сюда, всё ещё считает, что ничего страшного не случилось, полагает, что «Арзамас» можно, а то и следует, понять и простить, ведь он «старался», я предлагаю ему представить, например, научно-популярное видео на тему биологии, не знающее и половины органелл клетки, об эволюции в лучшем случае имеющее представления на уровне ламаркизма, а генетику или вовсе отрицающее, не ведя и бровью, либо продвигающее её в прочтении Лысенко. Не очень? Но ведь ролик продвигает абсолютно настолько же устарелые данные.
Пресловутые «популяризаторы науки» вообще-то подобное называют «мракобесием», также «лженаукой», полагая самым страшными преступлением, которое всячески осуждают и преследуют; учитывая, однако, что к таковым себя безусловно относит и «Арзамас», мы можем увидеть, что они не прочь иногда и сами породить яркий образчик явления. С чем боролись, как водится.
Нечто подобное уже доводилось видеть в случае другого видео, посвящённого античным гребцам. В тот раз распространением оного обскурантизма занимался некто к.б.н. С.В. Дробышевский, с пылом доказывавший, что в те времена гребля была уделом рабов, что является распространённым заблуждением вследствие диверсии франшизы «Бен-Гур», начиная с романа XIX в., тогда как академический взгляд по этому поводу иного мнения.
Однако в том случае дело было явно в катастрофическом недостатке квалификации лектора, не только не являющегося специалистом в культурной антропологии, но и по-советски отрицающим само это понятие, признавая это название только для её биологической ипостаси. Более того, не единожды на его счёт уже было замечено, сколь поверхностен он становится, пытаясь осветить хотя бы что-либо за пределами своей узкой сферы.
Тут же всё иначе, ведь формально «Арзамас» не мог найти в консультанты лучшего специалиста: С.Г. Карпюк мало того, что является д.и.н., так ещё и специализируется конкретно на классической Греции, в частности, политическом устройстве Афин: как мы, однако, видели, даже в случае последнего он выдаёт нечто невразумительное и глубоко сомнительное.
Всё это вызывает как минимум удивление.
Благодаря наличию лекций на «Постнауке», где С.Г. сам, лично проговаривает всё те же глупости, отпадает всякая возможность полагать, что он например, попросту несерьёзно отнёсся к своей роли редактора, ничего особенно не контролировал и лишь поставил свою подпись под кем-то ещё составленным набором глупостей.
В то же время, как мы помним, своих студентов он учил лишь части встреченных заблуждений: это всё значит, что остаётся лишь вариант диверсии знания, намеренной дезинформации народонаселения. Ему не случайно, но нарочно дают как можно более некритический, устаревший материал: исключая минойцев с микенцами, уровень повествования явственно отброшен века эдак два назад, к п.пол. XIX в., тому, какие представления и методология бытовали тогда.
Таков modus operandi антиковедения в СССР, где искусственно держались за воззрения тех времён, когда жили и творили Маркс и Энгельс, поскольку более новые неизбежно приводили к тому, что эти два пророка оказывались неправы, что в упомянутой стране было немыслимым. Эту версию подтверждает и обращение к откровенно абсурдой примитивизации, как у Лурье.
Итак, быть может, перед нами рецидив марксистского подхода, вновь набирающий силу, которой не имел в 1997 г., когда читал свои лекции Карпюк? Это бы отлично объяснило бы расхождения в его показаниях. Но возможны и другие объяснения, и понять, чем вызван подобный подход, ещё предстоит, на тему «зачем» нужно рассуждать дополнительно.
#arzamas
⬅️⬆️️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 18/18 ⤴️
Ошибка №19: «Демократическим голосованием их [деньги с серебряных рудников] было решено пустить на постойку двухсот триер» (10:35-10:39)
Здесь как будто бы речь идёт о прямом волеизъявлении народа без какого-либо влияния извне, однако было совсем не так: как пишет Виппер, «по старинному обычаю, чрезвычайный излишек получений подлежал раздаче между гражданами. Но Фемистокл склонил народ не раздроблять этой суммы, а употребить ее целиком на постройку военных кораблей». Вот и Карпюк на «Постнауке» сообщает, что «Фемистоклу удалось убедить народное собрание».
Ошибка №20: «Философ Анаксагор высказывает возмутительную идею: Солнце — это не бог Гелиос … а горячее тело» (12:20-12:28)
То, что научно-философские воззрения Анаксагора якобы вызвали консервативную реакцию у афинян, что привело в итоге к его осуждению и изгнананию, является устаревшим заблуждением, вызванным к жизни некритичным отношением прошлых веков к сомнительным и поздним свидетельствам. Эта ошибка, в отличие от остальных, почти даже простительна «Арзамасу», поскольку для её преодоления необходимы совсем уж особые умения в критике источников.
С другой стороны, как сообщает проф. антик. Р. Уоллас (1996), недостоверность абсолютного большинства сообщений, касающихся афинских судов за «неверие», исследователи осознавали как минимум с п.тр. XIX в.: одно из немногих достоверных касается случая Сократа. Так, Аристотель, который, согласно Элиану, «в страхе перед судом бежав из Афин … [сказал, что] не желает, чтобы сограждане вторично совершили преступление перед философией, при этом «имел в виду смерть Сократа», ничего не зная про Анаксагора.
Сократ тоже у Платона на суде задаётся вопросом, почему его судят за то, чему спокойно учил Анаксагор: «Молодые же люди будто бы узнают от меня то, что можно иной раз узнать, заплатив за это не больше драхмы», тем приобретя книгу с «возмутительными» идеями.
Сократа и Аристотеля, в свою очередь, преследовали по политическим мотивам, их иные взгляды были лишь поводом, что, впрочем, уже разбиралось подробно.
Ошибка №21: «Его [Алкивиада] идея … давайте … поплывём [воевать] на Сицилию … Флот готов, но … накануне экспедиции происходит [надругательство над гермами] … [в чём] обвиняют Алкивиада … тот бежит в Спарту» (13:19-13:44)
Вообще-то, несмотря на обвинение, Алкивиад благополучно отплыл во главе флота и даже успел достичь в Италии кое-каких успехов, взял несколько городов и угрожал уже самим Сиракузам, однако, пишет Плутарх, «ничего более сделать не успел: афиняне прислали ему распоряжение немедленно явиться на суд». Только тогда, по пути назад, он бежал. Кроме того, подозревался Алкивиад не только в осквернении герм, но ещё и в высмеивании Элевсинских мистерий, но это были явно лишь поводы, скрывающие политическую борьбу: все до единого источники такого мнения.
Ошибка №22: «Победителей в Пелопоннесской войне нет, в упадок приходят все полисы Греции. Зато неожиданно хорошо дела идут у македонцев» (14:38-14:46)
Теперь «Арзамас» решил под шумок пропустить крупный кусок истории. Ведь Спарта вовсе не пришла в упадок по окончанию этой войны, напротив, достигнув тогда, напротив, пика своего влияния. Конец Лакедемона, каким мы его знаем, случился позже, и произошёл из-за потери кормовой базы, заключавшейся в контроле над плодородной Мессенией и с её илотами и рядом других территорий, которые оказались отторгнуты от неё в ходе иного конфликта, называемого Беотийской войной (378-362 гг.)
Её вели против Пелопоннесского союза фиванцы во главе с Эпиминондом и Пелопидом: именно у первого учился воевать молодой ещё Филипп Македонский, который в то время жил заложником в Фивах, а знаменитый фиванский «Священный отряд», ставший тем первым, кто сумел разгромить спартанцев в ситуации, когда те превосходили противника численно, затем вдохновил македонцев на создание собственного типа фаланги, против которой он затем и стоял до последнего человека в битве при Херонее.
#arzamas
⬅️⬆️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 16/18 ⤴️➡️
В этом, к слову, заключается суть научной деятельности, которая вовсе не пытается отобразить некий «реальный мир» раз и навсегда, но лишь старается создавать как можно менее оторванные от наших о нём представлений модели. Приземленные же люди, о которых идёт речь, от этого отказываются, они не хотят и не могут тратить усилия на подобное когнитивное жонглирования мирами, у них он всегда один, и разночтений не допускается.
Гераклиту принадлежит фраза: «Для бодрствующих существует один общий мир, а из спящих каждый отворачивается в свой собственный», однако верно и обратное — это у сонь, не желающих пробуждения, один мир, наблюдаемый непосредственно, пресловутая «наглядная очевидность», тогда как у тех, кто пробудился, в наличие немало иных миров. Собственно, не только каждая наука создаёт свой собственный, но и внутри одной часто нет согласия, самый известный пример — квантовая физика, посвящённая микромиру, строению атома, находится в великой вражде с астрофизикой, той, которая о макромире, или космосе. Попытка создания «единой науки всего», объединяющей научные представления в единую картину, в один мир, тоже оказалось совершенно бесперспективной затеей.
Для обывателя же «всё и так понятно», то, каким он мир видит, познаёт органами чувств, такой он, по его мнению, и есть — эта установка, собственно, присуща человеку по умолчанию, не следует ей удивляться, это то, что Ницше называл «инстинктивным каноном истины извечного народного сенсуализма».
Такой, понятно, воспримет в штыки самые же ранние философские рассуждения греков, уже тогда порывающие с подобным отношением и призывающим сомневаться в сообщаемой чувствами картине мира, он со снисходительной ухмылочкой отвергнет, к примеру, саму возможность рассуждать на тему декартовского скептицизма, скажем, в виде извечной концепции «мозг в колбе», самая популярная версия которой известна по кинофильму The Matrix (1999), тогда как философия в этом рассуждении поставила точку фразой Ницше «единственное, что достоверно — что мысль существует», тогда как насчёт остального существует известная доля сомнения.
Однако в действительности органами чувств мы зачастую наблюдаем глубоко ложную картину мира: к примеру, на первый взгляд мы существуем на вполне плоской поверхности, а вовсе не на шарообразной; иначе говоря, «очевидно», что Земля плоская, а для доказательства обратного необходимо очень определённое мышление, ряд наблюдений и затем их сопоставление, в результате чего получается альтернативная видимой непосредственно версия реальности, иная модель, чуждая сообщаемой чувственно.
Как пишет д.ф.н. А.И. Зайцев (2000), «греки вскоре [после начала своей научной деятельности] выяснили, что подтверждаются очень часто гипотезы, противоречащие наглядной очевидности и прочно укоренившимся мнениям»; «Анаксагору принадлежит … одобренный затем Демокритом общий руководящий принцип греческой науки … „явления — облик скрытых вещей“»: таким образом истина, — кто бы мог подумать! — лежит отнюдь не на поверхности. «Полагай несущественным явное в мире, ибо тайная сущность вещей не видна» писал об этом позднее некто Омар Хайям — перс, бо́льшую часть своей учёности почерпнувший из трудов тех, кого тогда и там называли румийцами.
⬅️ «Пролетарское чтиво», 2/4 ➡️
Одержали победу древние потому, что смогли эффективно реализовать свои сильные стороны, навязав ближний бой, в котором были много искушённее, противнику же не позволили реализовать его преимущества. Это была тактическая победа: Мильтиад, согласно Крентцу, не один день обозревал персидский лагерь, чтобы понять, когда же лучше атаковать, и сделал это ровно в тот момент, когда кавалерия персов была наиболее не готова, и потому по итогу почти не участвовала в бою.
Что касается самого бега, следует упомянуть, что его долгое время считали попросту невероятным, в частности, так полагал широко известный скептик Ганс Дельбрюк (1887), называвший забег в броне на такое расстояние «физической невозможностью». С тех пор одни сомневающиеся полагали, что Геродот преувеличил скорость, и это не был бег, или же длину. Карпюк, в свою очередь, упоминает лишь, что способность греков бежать «в тяжелом вооружении … свидетельствует об их отличной физической подготовке».
Однако же всё несколько проще: старые оценки веса обмундирования гоплита в ок. 30 кг давно отвергнуты в пользу ок. 12-16 кг. В наши дни солдатам рекомендуется, чтобы их обвес не превышал трети собственного веса, греки же при Марафоне были одеты и того легче, вплоть до 1/5 и 1/6 веса, кроме того, в современном войске считается нормой пробежать со скоростью, уже практически считающейся бегом, в 12 раз более длинное расстояние, значит, могли и греки с лишь слегка большей — куда как меньшее.
Ошибка №18: «[После битвы при Марафоне был послан гонец], который бежал в Афины 42 километра, чтобы сообщить о победе, после чего немедленно умер», далее приписка о том, что «это миф», который «сочинил писатель Плутарх через пятьсот лет» (9:56-10:02)
Достаточно открыть Плутарха, чтобы убедиться, что он не выдумал его, а взял у другого автора, жившего, впрочем, тоже позднее битвы, 150 лет спустя: история эта у него начинается со слов «как рассказывает Гераклид Понтийский», который, к слову, не сообщает о гибели гонца: об этом, пишет Плутарх, «большинство говорят». Смешнее всего, что здесь Плутарх, вовсе не являющийся писателем, но вполне себе историком, хотя и далеко не самым объективным из живших, с большой примесью, скажем так, философа-моралиста, рассуждает как раз на тему исторических выдумок, художественных преувеличений, и это — пример, который он приводит.
Ошибка №19: «Вторая причина [победы греков над персами] … 300 спартанцев» (10:03-10:07)
Согласно Корецкой, «харизматичность светит воину прежде всего не тогда, когда он демонстрирует готовность умереть в ситуации неизбежности, а тогда, когда в этом даже нет очевидной необходимости», и ярким примером подобного, на её взгляд, является как раз «известная всем оборона Фермопил»: «предательство, роспуск основного войска по причине бессмысленности дальнейшей обороны и героическая смерть тем более возвышенная, чем менее в ней было стратегического и тактического смысла. Персы прошли Фермопилы и двинулись дальше … на фоне общей численности армии Ксеркса эти потери вряд ли были существенны. Таким образом, никакой причиной победы над персами подвиг «трёхсот» не является.
Ошибка №20: «Не зря уже они [спартанцы] пару веков уже даже в мирное время живут в казармах» (10:22-10:25)
Здесь опять же проблема в том, что о куда более сомнительных моментах рассуждают с тем же уверенным тоном, с каким о достоверных, и грань размывается. О Спарте достоверно мы знаем немногое, на этот счёт есть более и менее скептические мнения; скажем, всё тот же Виппер высказывается довольно умеренно: «При анализе исторических известий о спартанской старине необходима крайняя осторожность в отношении романтической литературы, которая работала, начиная с IV в., и отчасти дошла до нас непосредственно в виде произведений Ксенофонта (434-359) и Платона (428-347), отчасти собрана в биографии Ликурга, составленной Плутархом (45-127 н.э.) В этих сочинениях мы знакомимся не столько с различными описаниями лаконских порядков, сколько читать далее…
#arzamas
⬅️⬆️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 15/18 ➡️
Согласно Випперу, «легенду о жестоких правителях придумали враги тиранов, аристократы, которые также идеализировали тираноубийц и добились постановки им памятника», а затем «привили народу убеждение, что тиранию сверг сам демос, который, наконец, перестал нуждаться в руководителях и опекунах», и теперь, наконец, будет править «сам» — а не деле, разумеется, его попросту некому будет защитить от своеволия аристократии.
«Можно сказать, что прославление тираноубийства составляет изобретение аристократии», продолжает он; «в Афинах романтическое творчество врагов тирании имело большой успех: они сумели прочно водворить легенду о жестокости последних тиранов из дома Писистратидов и представить заговорщиков, убивших Гиппарха, частного человека … идеальными республиканцами, мучениками за освобождение порабощённого народа».
Ошибка №15: «[После свержения тиранов] ослабленная аристократия пытается договориться с народом. Так рождается греческая демократия» (8:14-8:20)
На самом деле ничего особенно не изменилось: и ранее тираны, практиковавшие популизм, были выходцами из аристократии, и теперь часть аристократов следовала той же политике. Так, пишет Виппер, «в Афинах, после изгнания [спартанцами] тирана Гиппия … Клисфен только тем и одолел своего соперника Исагора, что привлек народ на свою сторону и постарался затмить демократическую политику низвергнутых тиранов своей собственной».
«Спартанский царь Клеомен оставил власть в руках своего ближайшего друга Исагора», продолжает он, который затем проиграл политическую борьбу Клисфену, после чего добился его изгнания при помощи всё тех же спартанцев, однако «масса афинян оказалась на стороне Клисфена: Клеомен и Исагор были осаждены в акрополе и капитулировали на условиях свободного пропуска. Клисфен вновь возвратился в Афины» и провёл свои знаменитые реформы.
Ошибка №16: «К сер. VI в. самыми развитыми оказываются не Афины и Спарта, а полисы Ионии. Они раньше осваивают инновации восточных соседей», в числе которых названа математика (8:50-9:01)
Даже Лурье, на которого вроде как при создании этого видео ориентировались, замечает, что хотя «факт влияний на раннюю греческую геометрию надо признать несомненным», «существенного значения это не имело», а «логически отчетливая последовательная система доказательств — самостоятельная заслуга греческого гения», а д.фил.н. Л.Я. Жмудь (1994) добавляет, что «называя греческую геометрию и восточные вычисления одним и тем же словом „математика“, мы имеем в виду разные вещи», которые развивались независимо.
Виновниками этого застарелого заблуждения являются… сами же греки, которые «были склонны приписывать восточное происхождение многим областям своей культуры, в том числе и математике», однако основывались при этом не на каких-то свидетельствах, но на своих допущениях, рассуждая «чисто на здравом смысле».
Современные исследования целиком опровергают эту их версию, показывая, что хотя наука и философия, действительно, hellenistics-scientia">родились в Ионии, однако вовсе не из-за её близости к Востоку, но потому, что в колониях процветало свободомыслие, там была выше терпимость к вольнодумству. Продолжали они развиваться также на периферии, причём и в противоположной части греческого мира, в Южной Италии, где влиянием Востока уже не объяснить, — и лишь много позднее были допущены на материк.
#arzamas
⬅️⬆️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 13/18 ➡️
Виппер уверен, что эти числа тут неспроста, и «что цена золота действительно относилась к цене бронзы как 100 к 9»: итак, «гомеровские цены расчислены на количество голов рогатого скота», всё правильно; однако, отмечает он, «нечего и говорить, что быков и коров не надо считать реальными деньгами; это лишь мерка, единица расчета и уплаты, кредитный знак. Монеты у Гомера нет; упоминаются только золотые таланты, т.‑е. весовые куски драгоценного металла … Богатые люди хранят у себя большие запасы металла для крупных расчётов, выкупов и т.п.».
Таким образом, да, действительно, монеты греки Тёмных веков действительно не использовали, однако важно понимать, что дело тут отнюдь не в упадке — просто она ещё не была изобретена: по этой причине не ведали её и микенцы с минойцами, как и кто-либо ещё до кон. VII в., когда она впервые появилась в Лидии. До того момента все эти народы использовали в качестве денег драгоценные металлы, как пишет и Виппер, отмеряя их по весу — впрочем, и позднее в монете её покупательская способность соответствовала содержанию в ней металла, весу его, а не объявленному номиналу — подобное появляется лишь к XIX в.
Ошибка №9: «Микенскую цивилизацию уничтожают дорийцы: тоже греки, но совсем дикие … спустившись с гор на севере Балкан» (4:34-4:40)
Тезис о том, что это полномасштабное вторжение дикого народа привело к крушению или хотя бы упадку цивилизации, глубоко близок новоевропейцу, хорошо знаком ему хотя бы на примере тех же гуннов или монголов, и также причиной т.н. «катастрофы бронзового века» принято видеть неких «народов моря». Тут только логично продолжить этот ряд: почему микенцам быть исключением?
Считается, что первым обвинил в гибели микенской цивилизации нашествие дорийцев К.О. Мюллер (1824), однако в действительности он ничего подобного не утверждал, тут всё дело в ошибке перевода: он рассуждал лишь о «переселении» (einwanderung), на английском превратившемся во «вторжение» (invasion). Изначальный же его тезис остаётся актуален и поныне: так, ист. М. Вуд (1985) полагает, что дорийцы заселили уже оставленные микенцами территории, цивилизация же последних погибла вследствие внутренних конфликтов.
Для понимания ситуации он предлагает обратиться к мифологии; конечно, как уже отмечалось, реконструкция на её основе — это всегда дело глубоко сомнительно, но в данном случае получившаяся картина, уверяет Вудс, подтверждается и археологией. Итак, из мифов хорошо известно о постоянных конфликтах между царственными родами, в частности, потомков Пелопса: Атрея и Фиеста, Агамемнона и Эгисфа. Туда же он относит сказания об Семерых против Фив, а также их эпигонах, таки добившихся успеха в деле захвата города, и, в особенности, Гераклидах, заявивших и реализовавших права на Пелопоннесс: все эти легенды, по его мнению, отражают, хотя и очень примерно, действительные реалии того времени, а «состояние внутреннего конфликта — это норма для таких обществ», крайне подобных новоевропейским Тёмным векам.
Вот и Фукидид сообщает похожее: «Запоздалое возвращение эллинов из-под Илиона вызвало в городах много перемен и междоусобных распрей, вследствие чего изгнанники основывали новые города … на восьмидесятом году после падения Трои дорийцы вместе с Гераклидами захватили Пелопоннес. Лишь постепенно на протяжении долгого времени установилось прочное спокойствие, так как насильственные переселения прекратились».
Ошибка №10: «Лишь спустя сотню лет их [греков Тёмных веков] керамика начинает покрываться простейшими узорами» (4:54-4:58)
Согласно Фролову во всё той же книге Лурье, «отсюда же (т.е. от односторонней оценки послемикенского времени как периода сугубо регрессивного) характеристика геометрического стиля как явления примитивного и убогого, между тем как современные исследователи справедливо усматривают в этой геометрике первые проблески нового рационалистического духа».
⬅️⬆️ «Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 11/18 ➡️
