Проснулся утром с куском стихотворения в голове. Не то, что дописать - приступиться к нему пока толком не могу, а тут целая строфа.
Разбудил меня Тихон, кот, кстати сказать, довольно таки-тучный. Означенный Тихон лежал на подушке рядом и очень громко, надрывно даже как-то хрюкал.
Может, он и напел мне эти четыре строчки.
Я еще подумал - слабенько пока, но есть, с чем повозиться.
А потом встал с постели и все забыл. Печалюсь весь день. Потеребил даже Тихона в надежде извлечь из него потерянные слова.
- Пик! - заявил возмущенный Тихон.
Но это совсем не то.
Когда-то давно купил в книжной лавке Троицы-Сергиевой лавры сборник рассказов Сергея Нилуса. Просто так. Подумал – надо же, наверное, знать, что там насочинял публикатор знаменитых «Протоколов».
Прочел, впечатлился и вторую книжку купил уже целенаправленно (тоже, кстати, в лавке при церкви). Концентрированное мракобесие, куда нынешним. Все портится, и мракобесы тоже портятся.
В общем, углубился в чтение книги «На берегу божьей реки» (1909, Нилус живет неподалеку от Оптиной пустыни и записывает все, что ему кажется примечательным). Пока не разочарован. Вещь.
Вот, например, фрагмент. Предыстория: в Оптиной была своя традиция – соборовали не только тяжело больных, а всех желающих. Отец Феодосий, священник, исповедует некую простолюдинку, покаявшуюся в «великом грехе» (тайна соблюдена, нам, конечно, не рассказывают, в каком). На следующий день ее ждет соборование. И вот что Феодосий сообщает Нилусу:
«…женщина эта пришла ко мне несколько раньше назначенного часа, взволнованная и перепуганная.
«Батюшка! — говорит, — какой страх был со мною нынешнею ночью! Всю ночь меня промучил какой-то высокий страшный старик; борода всклокоченная, брови нависли, а из-под бровей — такие острые глаза, что как иглой в мое сердце впивались. Как он вошел в мой номер, не понимаю: не иначе, это была нечистая сила… «Ты думаешь, — шипел он на меня злобным шепотом, — что ты ушла от меня? Врешь, не уйдешь! По монахам стала шляться да каяться — я тебе покажу покаяние! Ты у меня не так еще завертишься: я тебя и в блуд введу, и в такой-то грех, и в этакий…»
И всякими угрозами грозил ей страшный старик, и не во сне, а въяве, так как бедная женщина до самого утреннего правила — до трех часов утра — глаз сомкнуть не могла от страха. Отступил он от нее только тогда, когда соседи ее по гостинице стали собираться идти к правилу.
«Да кто ж ты такой?» — спросила его, вне себя от страха, женщина.
«Я — Лев Толстой!» — ответил страшный и исчез.
— А разве ты знаешь, — спросил я, — кто такой Лев Толстой?
— Откуда мне знать? — я неграмотная.
— Может быть, слышала? — продолжал я допытываться, — не читали ли о нем чего при тебе в церкви?
— Да нигде, батюшка, ничего о таком человеке не слыхала, да и не знаю, человек ли он или еще что другое.
Такой рассказ я слышал из уст духовника святой Оптиной Пустыни, человека для меня совершенно достоверного. Что это? Неужели Толстой настолько стал «своим» в том страшном мире, которому служит своей антихристианской проповедью, что в его образ перевоплощается сила нечистая?»
«Несчастный старик! жалкий старик!» - восклицает Нилус.
Летнее путешествие редакции «Севера», часть последняя. Всемирная отзывчивость и кот Тихон
Торжок - усадьба Василево - Знаменское-Раек - Тверь - Москва
r-sever/MCK-H7WbIej" rel="nofollow">https://teletype.in/@r-sever/MCK-H7WbIej
Пасторальное
Ездил вчера маму поздравлять с днем рождения.
Встал из-за стола проветриться – угощает мама обильно – открыл окно. Под окном нарисовался мужчина неопределенного возраста (первый этаж), подмигнул мне, махнул, завалился на бок, по счастью – на лавочку, перевернулся на живот и затих.
- К тебе, похоже, гость шел, но не дошел, - сказал я маме.
- Седой такой, вроде тебя?
- Ага.
- И что он делает?
- Кажется, спит на лавочке.
- Опять Валерка с пятого этажа запил.
Через некоторое время из-за окна донеслось:
- Сволочь, вставай! Сволочь, пойдем! Сволочь, домой!
Голос женский, но низкий, гудящий. Масштабная, должно быть, дама решила вразумить Валерку.
- Это жена его, - пояснила мама.
И мы продолжили праздновать под мерное гудение:
- Сволочь, вставай! Сволочь, пойдем! Сволочь, домой!
- Сволочь, вставай! Сволочь, пойдем! Сволочь, домой!
- Сволочь, вставай! Сволочь, пойдем! Сволочь, домой!
На картине – шестикрылый серафим, девочка лет шести, сама как ангел, спрашивает отца:
- Папа, что это за птичка? Красивая такая.
- Это такой ангел с шестью крыльями, они летают вокруг Господа.
- И мы в это верим?
- И мы в это верим.
И мы в это верим.
Летнее путешествие редакции «Севера», часть третья. Старица, собор.
Ну вот мы и добрались до Старицы...
r-sever/-etC79n6ouM" rel="nofollow">https://teletype.in/@r-sever/-etC79n6ouM
Летнее путешествие редакции «Севера», часть третья. Микулино, святые и сумасшедшие.
r-sever/qdlFRanWjX8" rel="nofollow">https://teletype.in/@r-sever/qdlFRanWjX8
Вы, наверное подумали, черт, а где же Афиша "Севера". неужели из-за проблем с Телеграфом не будет очередного выпуска...
Но нет, мы кажется одолели все препоны... и вот вам Афиша.
Заодно и проверим как это все работает на новой платформе
donnerwort/c_XTXmq0EeW" rel="nofollow">https://teletype.in/@donnerwort/c_XTXmq0EeW
Метро, переход, все в сиянии белых, больничных каких-то ламп, стены тоже белые с редкими металлическими вставками. Дети, мальчики и девочки, лет по десять.
- Мы что, в раю? – кричит ослепленный сияниями мальчик.
- Сдохли, что ли, мы по-твоему? – спокойно возражает девочка. Девочки, они вообще как-то надежнее на земле стоят и от возраста это не зависит.
- Почему?
- Ну а как туда еще-то можно попасть.
- Ну и ладно. Домашку, значит, можно сегодня не делать.
Всероссийская сельскохозяйственная и кустарно-промышленная выставка 1923 года была задумана как прорыв через послевоенную разруху в мир науки и технологий. Ознакомившись с исследованием, посвященным этой выставке, Иван Давыдов рассуждает о парадоксах раннесоветского проекта.
https://gorky.media/reviews/beschelovechnyj-gumanizm/
Летнее путешествие редакции «Севера». Часть первая. Ярополец, чучело красавицы
Итак начинаем публиковать отчет Ивана Давыдова о том как мы в очередной раз путешествовали пешком по России. Волоколамск – Ярополец – Лотошино – Микулино – Старица – Ржев – Торжок – Василево – Знаменское-Раек – Тверь.
На этот раз, впрочем, решили совместить пеший путь с общественным транспортом (но и это правило в итоге соблюсти не получилось). Впрочем, обо всем по порядку. А сейчас день первый, часть первая. Ярополец.
https://telegra.ph/YAropolec-chuchelo-krasavicy-09-04
Сообщения от Петра Пуговицы, малого кота:
вуааасч
тииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииояр
Имеющий мудрость – да истолкует.
Но кто же все-таки написал четыре миллиона доносов? /channel/butovo_kozly/371
Читать полностью…
Новости недели, которые впечатлили.
Дмитрий Дюжев сыграет Джо Байдена в новом комедийном сериале телеканала ТНТ.
Банду наркодилеров, которые прятали кокаин в фаллоимитаторы, накрыли в подмосковных Химках.
Экс-замминистра обороны РФ Попов, арестованный по подозрению в мошенничестве, отказался отвечать журналистам, почему он такой грустный.
Материалы к биографии
1
Не запомнил, где поймали, за что поймали.
Переулки помню, пустырь, оврага неровный шов.
Помню также, что это случилось в мае,
Хотя снег почему-то шел.
Милый мой часовой,
Что ты глядишь совой?
Сделался я собой,
А я не хочу собой.
Я бы согласился серой стеной,
На которой нарисована нелепая рожица,
Пылью на стекле, тишиной,
Городом, в который улицы сложатся.
Зданием, которое возводит плотник,
Плотником, который возводит здание,
Птицей в слоях атмосферы плотных,
Отсюда стремящейся в страны дальние.
Памятником, которому наносят визит
Пионеры раз в четыреста лет,
Веревкой, на которой висит
Воблы сухой скелет.
Или наоборот – гудением пчел,
Которое можно принять за речь,
Или мертвым солдатом, который шел
Сюда, чтобы город сжечь.
2
В голове – мыслей сутолока,
На столе – с таблетками баночка.
Человек – это куколка.
Смерть – бабочка.
Или лучше вот так:
Дождь роняет на землю слезу.
Нас, кудрявая, утро встречает цитатой:
Заблудился малыш в музее, будто в лесу,
И воспитан был стаей мраморных статуй.
Суетились герои и боги тайком возле детской кроватки,
Выставляя у входа амуров сторожевых.
Вырос малыш и перенял их повадки,
Но остался для чего-то в живых.
Бабочка Мертвая голова
Пролетала мимо, в гости звала.
Разучились стареть слова.
Покатилась баночка со стола.
Мышка бежала,
Хвостиком задела,
Мамка прозевала, нянька не доглядела.
Мышка-норушка, где твое жало?
Хотя это, наверное, не мое дело.
Или с чистого стоит начать листа?
Чудесами известны наши места.
Любимая, досчитай до ста,
Досчитай до ста, - и меня не ста…
И, кстати, очередная наша Афиша... Там очень много всего замечательного и неочевидного.
r-sever/MXb_Qfqvy9o" rel="nofollow">https://teletype.in/@r-sever/MXb_Qfqvy9o
Извините, что поздно предупреждаю, но сам только что узнал.
Завтра в онлайн-лектории благотворительного фонда Advita замечательный русский поэт Вячеслав Попов будет читать свои стихи. За участие просят пожертвование, но поверьте, оно того стоит. Я в этом деле разбираюсь немножко.
Детали здесь:
https://event.advita.ru/lect-34
Летнее путешествие редакции «Севера», часть шестая. Торжок, котлета и мудрость
В предыдущей серии мы на маленьком поездочке добрались до Торжка...
r-sever/1KasftRjn0P" rel="nofollow">https://teletype.in/@r-sever/1KasftRjn0P
Летнее путешествие редакции «Севера», часть пятая. Ржев, солдат и поезд.
Мы вообще не собирались в Ржев. Но оказались там. И совсем не зря оказались.
r-sever/ZGE_gPDt4ng" rel="nofollow">https://teletype.in/@r-sever/ZGE_gPDt4ng
(Всем, конечно, важно знать)
Точнее – короткое эссе о любви, доверии и обжорстве
Лежу на диване, читаю. Поза максимально неудобная – я лежу на животе, засунув под грудь подушку, и держу перед собой книгу. Точнее, так – все, кто меня видел читающим, говорили мне: невозможно, неудобно, зачем ты? А мне вот удобно. По-другому просто разучился.
Справа – стена, а слева на полу ощущается какое-то копошение. Я поворачиваю голову. Два глаза, янтарных, выпученных на меня смотрят.
Это Петр Пуговица, малый кот, пришел за положенной порцией ласки.
У всех котов свои ритуалы, Петр не исключение. Я опускаю вниз руку. Но так, чтобы она до пола не доставала. Это важно. Петр, включив внутреннюю хрюкоталку, начинает ходить вокруг моей руки, периодически ударяясь в нее головой.
А я должен пытаться ухватить его за спину. Но нежно, так, чтобы Петр мог вырваться. Он сам решает, когда пора. Когда пора – Петр поддается давлению, заваливается на спину, внутреннюю хрюкоталку врубает на полную и обнимает мою руку всеми четырьмя лапами.
Теперь я должен чесать пузцо (хотя какое там пузцо – Петр у нас поджар). Я и чешу. Я чешу, Петр хрюкотствует, книга забыта, но это совершенно не важно.
Петр очевидно счастлив, я, возможно, тоже, но человек имеет привычку думать, и полностью раствориться в радости не получается. Я думаю о том, почему нелепые ужимки маленького существа делают меня счастливым? Непонятно. Но факт. А еще думаю – как все-таки они умеют дарить нам доверие. Предельное. Просто так.
Однако они умеют кое-что еще. С кухни – тихий звон тарелок. У Петра – как у любого кота – дар: он прекрасно отличает, когда тарелки люди переставляют со своими непонятными целями, а когда – чтобы обеспечить котов вечерними выплатами. Сейчас выплаты.
Петр вскакивает бесцеремонно и со всей возможной стремительностью мчит на кухню, забыв о суровой мужской любви.
Я, впрочем, не в обиде.
Пишут, некие неравнодушные граждане, патриоты, разумеется, пришли в Центр современного искусства «Гараж» и слегка пожурили тамошних сотрудников за несознательность. Скандалили, то есть, и кричали.
Враг, кричали, у ворот, завтра солдаты НАТО могут войти в столицу, придут они в музей «Гараж» - и что там увидят? Срамотень и похабель. И ни одной выставки об СВО.
Если честно, у меня много вопросов. Во-первых, как вообще истинный патриот может саму мысль допустить о том, что в Москву войдут солдаты агрессивного Северо-Атлантического блока? Попахивает провокацией. Я бы даже сказал – к чему сдерживаться? – отчаянно пованивает мондиалистской провокацией.
Но ладно. Во-вторых, даже если вдруг – то чего ради солдаты НАТО попрутся в «Гараж»? Никаких вообще объяснений. Ноль идей. Не могу осмыслить.
И главное, в-третьих, – понятно ведь, что, именно увидев срамотень и похабель, произведенную так называемыми современными художниками, солдаты НАТО обратятся в паническое бегство. Такое любого ужаснет, а они, в однополой любви воспитанные, особенно хрупки и трусоваты, если верить телевизору.
Возможно, это последнее наше оружие.
Кстати, в «Гараже» какой-то эксперимент с открытым хранением фондовых предметов, я не добрался еще пока, но планирую. Опережу вояк из агрессивного блока.
Пытливые искатели истины – всегда герои. Вот пример.
«Смех Камалы Харрис гнетущий, а не заразительный. Такое мнение высказала официальный представитель МИД России Мария Захарова в разговоре с журналистом Зарубиным».
Можно было бы и не обращать внимания на этот меткий комментарий. Если бы не один нюанс.
«Ранее Путин назвал смех кандидата в президенты США очень заразительным, означающим, что у нее все хорошо. Пресс-секретарь президента Песков после этого заявил, что «каждый из нас теперь должен влюбиться в смех Камалы Харрис».
Изрядная смелость нужна, чтобы вступить в полемику с самим президентом, да еще и по такому принципиальному вопросу.
Остается только надеяться, что Мария Владимировна никак не пострадает после этого отчаянного шага. Времена-то непростые.
Ну а родине настоятельно нужен НИИ по изучению смеха Камалы Харрис. НИИ по изучению смеха Камалы Харрис имени Ивана Ильина под управлением Александра Гельевича Дугина. И соответствующая ФЦП.
Летнее путешествие редакции «Севера». Часть вторая. Лотошино, подпорка и вечность
Лотошино, один из самых отдаленных от Москвы райцентров московской области, но мы, пытливые путники, добрались и сюда...
https://telegra.ph/Lotoshino-podporka-i-vechnost-09-05
Пишут, в связи с очередными законодательными инновациями, наверняка призванными нас от чего-нибудь защитить, услуги такси подорожают «на десятки процентов». Особенно в часы пик.
Интересно, как люди определяют, когда наступают часы пик? Мне вот просто: Тихон, кот, кстати сказать, довольно-таки тучный, до сих пор не научился мяукать. Видимо, и не научится уже. Иногда он бродит по дому и пищит: «Пик! Пик! Пик!»
Очевидно, это и есть часы пик.
А вы как выкручиваетесь?
Это последняя работа классика соцреализма Александра Герасимова «Колхозное стадо». Художник начал писать ее поверх эскиза картины «Сталин и Ворошилов в Кремле». В конце пятидесятых, когда эскиз этот ни для чего уже не был нужен.
Но доделать не успел.
Искусствовед Дмитрий Булатов говорил, что вещь получилась, тем не менее, вполне законченной.
И не поспоришь.
Много лет уже слышу первого сентября от разных знакомых одно и то же: «Детей провожают, как на праздник, а ведь их жалеть надо, их в рабство отдают, годы унижений и бессмысленной муштры…»
Не могу разделить пафоса. Мне, наверное, везло. Учился я в самой обыкновенной школе, прославленных педагогов среди моих учителей не было, имелись, конечно, две склонных к тирании гражданки, но одна исчезла быстро куда-то, а вторую – старушку-биологичку, мы, пожалуй, даже жалели.
Ее очень занимала тема развращенности молодежи, ей казалось, что мы безудержно и беспорядочно совокупляемся прямо на партах, иногда она тихонько подкрадывалась к двери в класс и резко запрыгивала внутрь, чтобы застать нас врасплох. Но мы на партах не совокуплялись. Возможно, к сожалению.
Не сказать, чтобы школа многому меня научила. Но, во-первых, учиться и даже быть отличником в советской школе – дело нехитрое. Я вот был, хотя в старших классах нужные параграфы очередного учебника просматривал во время перекура за спортзалом. И это, конечно, не я такой выдающийся, просто требования к ученикам были слишком уж скромными на самом деле. Возможно, к сожалению.
Какая каторга? Какие унижения? Искренне не понимаю. Ну, приходилось тратить полчаса на чтение какого-нибудь скучного текста. Небольшая плата за наличие клуба для встреч с друзьями и подругами, любезными сердцу. Правда, я математику любил, да и сейчас люблю. Для многих как раз математика – проблема. Бывает, не осуждаю. Пожалуй, скорее сострадаю.
А во-вторых, особые люди все-таки были. Алла Васильевна Клыкова, завуч, беззаветно и немного наивно влюбленная в Пушкина, организовавшая его музей – комнату с кучей книг, которые где бы я еще тогда увидел? Вот она да, научила кое-чему, любовь эту свою передала. Может, я и без нее бы что-то про Пушкина понял, но с ней было проще.
Она умерла уже, светлая память.
Ирина Владимировна Петрова, классная и учитель литературы, терпевшая мое дурацкое начетничество, склонность к нелепым спорам и желание щегольнуть оригинальностью мысли. Каковой (оригинальности), разумеется, не было и в помине. С ней все в порядке, слава Богу, грех не поблагодарить.
И друзья, конечно, отличные друзья. Саша, надо бы нам все-таки встретиться и выпить. Год собираемся.
(Фильмы, виденные ночью, во время бессонницы, или Шар для фрау Шиллер)
Каялся уже: есть грех – случается, по ночам, когда не могу заснуть, и читать уже не могу, и работать не могу тоже, смотрю кино на кабельных каналах. Что показывают, то и смотрю.
Вчера, например, ознакомился с шедевром Игоря Угольникова «Учености плоды» (2021).
Сюжет такой: оккупировав Пушкинские горы, фашисты решают сохранить музей, а заведовать им приезжает из Берлина ученая дама, фрау Шиллер, большая поклонница нашего национального гения. И, возможно, правнучка великого немецкого поэта, но это не точно: точно она не знает. Да и то, откуда немке знать, кто ее прадед. Нация гансов, родства не помнящих.
Фрау Шиллер проводит для офицеров вермахта экскурсии по усадьбе в Михайловском, а также защищает музей от главного нациста, который, во-первых, считает, что русский, да еще и с африканскими корнями, - недочеловек, а во-вторых, крадет из музея мебель для своего штаба.
Завсегдатай экскурсий – лейтенант Дантес, внук брата того самого Дантеса. Он влюблен в русскую поэзию, но еще сильнее – в госпожу Шиллер.
А по соседству в деревне живет Сергей Безруков, мастер на все руки, однако малограмотный и к поэзии равнодушный. Он устраивается в музей электриком. Героя Безрукова тоже зовут Сергеем, это важный нюанс. Сообщив фрау Шиллер, что у нее красивые ноги, и что у наших баб таких не бывает, Безруков заставляет немку о многом задуматься.
А вокруг идет война. Нацисты творят, как им и положено, зверства, партизаны, как им и положено, истребляют нацистов, а предводителем у партизан – Федор Бондарчук, сын Сергея Бондарчука. В одном из боев его тяжело ранят в руку, это тоже важный нюанс.
Есть еще персонаж второстепенный, но заметный – бывший (советский) директор музея, которого играет сам Игорь Угольников. Натура противоречивая – пытается выслужиться перед немцами, но и за родину переживает тоже.
Дантеса убивают партизаны, а кроме того, выясняется, что Безруков хоть и малограмотный, но знает «Евгения Онегина» наизусть целиком, - слышал по радио. Это окончательно покоряет сердце фрау Шиллер, и поэтический электрик, прижав нацистку к стене какой-то часовенки на берегу древней реки Сороть, проникает к ней под форменную юбку. Юбка коричневая, как чума.
Под юбкой – чулки и кружева, однако, побывав там, Безруков понимает, что Пушкин – всенародное достояние, и долг честного советского человека – защитить поэта от гитлеровцев. И тут как раз, поскольку дела на фронте не очень, нацисты принимают решение вывезти музейные экспонаты в Германию.
Безруков вдохновляет партизан на подвиг. Немецкий караван попадает в засаду, в бою гибнут практически все, включая Безрукова. Угольников тоже гибнет от рук партизан, а вот однорукий Бондарчук (Федор, сын Сергея) все-таки остается в живых.
Я, честно говоря, ждал, что из лесу на помощь нашим выйдут деверь Достоевского и сват Эмиля Золя, но увы, увы. Даже Безруков не оказался правнуком пасынка Дельвига, хотя этот ход, определенно, напрашивался.
Фрау Шиллер удается бежать, похитив биллиардные шары, принадлежавшие самому Пушкину. Ее спасает немец-кинооператор. Да, забыл сказать, а ведь это тонкая режиссерская находка: среди немцев есть кинооператор, и некоторые особо патетичные моменты мы видим через объектив его камеры. Мокъюментари практически.
Дальше – эпилог. Мирное время, зима, Пушкиногорье, новый директор музея, хромой и однорукий, ведет экскурсию. К нему подходит турист, немец-блондин, и на ломаном русском сообщает: «Я есть студент Хайдельбергский университет. Моя мама просить вам это передать. Она всегда считать, что это должно быть здесь».
Однорукий директор раскрывает коробку. По снегу катятся биллиардные шары, принадлежавшие самому Пушкину, а по лицу директора – крупные слезы. Студент бежит к зрелой красавице, стоящей чуть в стороне. Она уже не в коричневой форме, а в дорогой шубе.
- Я сделал все, что ты просила, - говорит сын по-немецки.
- Пойдемте, Александр Сергеевич, - отвечает мать по-русски.
Титры.
(Вспомнил почему-то)
Двигались мы на такси из старинного русского города в пригородную усадьбу. За рулем – тертая жизнью дама с прокуренным голосом. Очень строгая. Ругала наше время, хвалила советское, потом неплавно перешла к рассказу о том, как ездила в Вышний Волочек, к чудотворной иконе, исцеляющей все болезни («раньше-то не знали мы ничего, по врачам ходили, а оно вот»). Сообщила между делом, что Вышний Волочек прекрасен:
- Там каналы! Везде каналы. Это же русская Венеция.
Выдержала паузу, добавила:
- Была.
- А теперь? – спросили мы.
Тут уже ответ молниеносный, никаких пауз:
- Все засрали!
