9770
Всякие такие, знаете ли, слова.
Некоторое время назад в моде были споры о том, кто из «недовольных патриотов» первым успеет создать собственные отряды карателей и как гиперцентрализованное государство, которое, конечно, правом на легальное насилие делиться не захочет, будет эту проблему решать.
Чьи, в общем, тонтон-макуты ввергнут нас в ужас – пригожинские, малофеевские, дугинские?
Однако государство решило проблему не без изящества, надо признать, превратив в тонтон-макутов самых обыкновенных полицейских. Все, впрочем, логично: и на Гаити отряды тонтон-макутов создавались по приказу высокого начальства.
И вот теперь дикий полицейский террор в Москве превращается в обыденность, причем довольно стремительно.
Ну и для ценителей. В ярославских Митрополичьих палатах - выставка "Иконы петровского времени" (конец XVII и начало XVIII века, из запасников). До 2 апреля, будете в городе - не пропустите. Вот, например, фрагмент "Троицы", очень, по-моему, умиротворяющий фрагмент.
Читать полностью…
В Ярославле выдохнул.
Не то, чтобы забыл, где живу и что за это бывает, но все-таки выдохнул.
Очень хорошо поговорили про лесковского «Левшу» в Книжном клубе. Елена Панфилова блестяще выступила, но главное даже не это.
Главное – люди, которые пришли. Отличные у нас люди, жалко их. То есть нас.
Молодой человек Евгений принес подарок – портрет кота. Из дерева. Больше всего похож на Анатолия из тех времен, когда еще двуглазым был мой бедный Анатолий. Портрет прилагаю.
Дома тоже не без новостей. Вчера Петр Пуговица, например, очень маленький, зато шарообразный кот, зачем-то прыгнул в наполненную ванну. Вопящей ракетой вылетел и долго прятался. Пришлось ловить, чтобы вытереть и утешить.
Пора возвращаться в жизнь.
Что я видел?
Видел я, например, немолодую женщину, худую и высокую, в длинном вытертом черном плаще из кожи. Волосы – черные с проседью – стояли дыбом, и были в них вплетены несколько кокетливых бантиков, красных и розовых.
Она шла к метро, подпрыгивая и пританцовывая. А в метро на платформе спряталась за колонну, и оттуда время от времени выскакивала, пугая хохотом прочих пассажиров.
Позже, на другой уже станции, на эскалаторе видел еще одну женщину. Высокую тоже, но отнюдь не худую. Классики сказали бы – дородную. В странной какой-то псевдославянской хламиде. С обручем в волосах. Она оборачивалась и благословляла тех, кто стоял на эскалаторе выше нее. И улыбалась. Улыбка была такая, - как бы это – блуждающая, допустим. Существовала сама по себе, что ли.
В общем, не мне одному весна тяжело дается, и это могло бы радовать, но не радует.
Хотя, может быть, им не тяжело, этим дамам. Может быть, им как раз наоборот легко.
Ладно, завтра сяду в поезд, раскрою книжку… Я ведь вообще люблю поезда.
Если кто-то вдруг соскучился и при этом находится в Ярославле, то вот: завтра буду в прекрасной компании рассуждать об одной из самых любимых книжек. Приходите! https://nekrasovclub.timepad.ru/event/2354387/
Читать полностью…
Добрый друг мой, мудрый бородач, с буквами обходится без жалости.
Когда я редактирую его тексты, я бывает, даже плачу тихонько. А иногда наоборот, радуюсь.
Нет, конечно, человек он не молодой, главные достижения уже позади, и, думаю, ничего, что можно было бы сравнить с невероятным словосочетанием «рабочий и колхознится», я от него уже не дождусь.
Но иногда еще может. Сегодня в переписке ошарашил словом «эпахондрия».
Кстати, когда-то он преподавал в школе русский язык.
- Бедные дети! – вздохнул я, узнав про такое.
- Зря ты, - обиделся мудрый бородач. – Когда я пришел в школу, успеваемость как раз по русскому в моих классах резко выросла.
И подумав, добавил:
- Правда, диктанты у них я проверял.
Выпал из повестки напрочь.
Слишком много времени потратил на мысли о милитаристских блинах. Собрался было переключиться на переписку Авена с Фридманом, а оказывается – все, немнодно уже. Модно осуждать красное платье. Про мимозы-насильницы даже и задуматься не успел.
Отличное, между нами говоря, платье, но прогрессивная общественность в гневе.
Хотя это она днем была в гневе. Может, теперь оладьи надо ругать. Или свеклу.
Есть в ней что-то имперское. Вот и римляне древние ее, я читал где-то, любили. Позор тебе, свекла.
(Всем, конечно, важно знать, как живут мои коты)
Тихон (довольно-таки тучный кот) отыскал игрушку – палочку, к которой привязано несколько веревок с плюшевыми шариками и маленькими колокольчиками. Взял ее в зубы и ходит по квартире. Колокольчики звенят, Тихон производимым шумом очевидно доволен.
Петр (маленький, зато шарообразный кот) торжественно марширует в кильватере у Тихона.
А следом я. Я пою:
- Коты! Звонят в колокола!
Коты! Златые купола!
Так вот и живем.
Про силу чужой любви
У одного человека была большая белая собака. И, как это теперь принято, он писал про свою собаку заметки в сети и выкладывал фотографии.
Ну, собака – и собака. Я вот вообще собак не очень. Вернее – спокойно отношусь. И заметки вроде бы обычные. И с человеком я знаком был только виртуально. И собаку его видел только на фото.
А потом собака умерла. Человек, понятно, в большой печали. Но и я почему-то в печали. Думаю – почему, думаю – потому что в этих его рассказах о собаке была настоящая любовь. Такая, которую не получится подделать, даже если захочешь зачем-то.
И вот немного его любви мне тоже передалось.
Что тут скажешь. Любите зверей своих, ну и людей по возможности тоже.
На столе за компьютером спит одноглазый соавтор Анатолий (кот). Испытал прилив нежности, захотел немедленно почесать ему пузцо. Соавтор не оценил. Лежит теперь и бурчит что-то себе под нос. Ругается на меня.
Нравится мне этот кот (да, это кот). Неизвестный художник, середина девятнадцатого века, "Сборы на бал в купеческой семье", фрагмент. Коллекция музея Тропинина. Нравится мне этот кот, да и чувствую я себя примерно так же. Давно уже.
Читать полностью…
Кот Петр Пуговица весел и мал.
Пригрелся на солнышке, задремал.
Петр Пуговица
Солнышку радуется.
Черно-белая луковица
Или даже редис,
Издатель хрюков высочайшего градуса.
Ты, главное, Петр Пуговица,
На меня не сердись.
Как я стал мужчиной
Шел вчера по маленькому подмосковному городку. Пробирался, вернее, по узкой тропке от железной дороги к домам. И вспомнил, как я стал мужчиной.
Ночь, такая же вот тропинка, вытоптанная в сугробах. Окраина Москвы правда. Злые фонари (зимой они всегда какие-то злые). Впереди – две масштабные женщины, кажется, навеселе слегка. Шумно обсуждают какого-то Петьку.
Петька, судя по обрывкам разговора, - сволочь.
Времена давние, и я почти строен. Можно даже сказать – поджар. И вот хрумкаю за ними по снегу. А они вдруг останавливаются, и одна другой говорит:
- Слышишь, идет за нами кто-то. Давно уже. Вдруг маньяк.
Вторая лениво оборачивается. Оглядывает меня, изучает:
- Нет, это не маньяк. Это просто мужчина.
Вот так я и стал мужчиной.
Запрещенная соцсеть напомнила картинку из 2015 года. Впрочем, неустаревающую.
Читать полностью…
Я пытаюсь работать. Ничего не получается.
Стол перед окном. На подоконнике – довольно тучный кот Тихон и малолетний, но почти шарообразный кот Петр Пуговица.
Тихон смотрит в окно и размышляет о чем-то. Петр, издавая утробные звуки, жует хвост Тихона.
Тихон не обращает на Петра никакого внимания.
Кот Тихон отправил сообщение в рабочий чат. Не очень содержательное, но явно грозное: "рнгро". Надеюсь, коллеги трепещут.
Читать полностью…
Да, пора возвращаться в жизнь. "В Москве начали продавать кувалды ЧВК «Вагнер» для домашнего декора", сообщает Газета.Ру.
Читать полностью…
Есть ли срок у презрения трудящихся? Отвечает Андрей Вышинский
Полит.ру и телеграм-канал Государственного архива Российской Федерации «Документальное прошлое» продолжают совместный проект «Документ недели». Сегодня — о схоластических спорах сталинских юристов, решавших судьбу простого человека и пытавшихся заодно защитить себя от очень серьезных неприятностей ▶️ https://clck.ru/33n6R4.
#документ_недели
В мире непростая ситуация. Но ведь и у меня на рабочем столе тоже непростая ситуация.
Читать полностью…
В комментариях к предыдущей записи рассказали про мальчика, который изобрел слово «волчиться». Мне слово понравилось, красивый глагол: «Завязывай волчиться, чего ты весь день волчишься-то? Пойдем лучше прогуляемся». (Понятно, что мальчик имел в виду волчицу, но это не важно.)
И вспомнил я еще две истории о словах (рассказывал давно когда-то, но и здесь лишними не будут).
Однажды, когда мы были молоды, супруга моя выпивала со своей подругой. А потом они решили поехать кататься на машине подруги. Никогда, кстати, так не делайте. И взяли с собой нашу крохотную кошку Кису – ох, Киса, мудрая и любящая, первый мой московский зверь…
В общем, остановил их гаишник, заулыбался, предвкушая мзду.
- Что делаем, девушки?
И тогда подруга, видимо, от страха, сунула ему под нос вопящую маленькую кошку и сказала:
- Да мы тут это… Кису, в общем, катаем.
Каратель растерялся и отпустил их. А фраза вошла в нашей компании в обиход: «Чего ты мне тут Кису катаешь? Давай нормально поговорим». И т.п.
Это раз. И два. У друга моего – речь о конце девяностых – был начальник, мужчина суровый и грозный. Выражаясь проще – бандит, превратившийся в авторитетного предпринимателя. Объяснялся только на фене, понимать его было иногда тяжело.
И вот как-то он пропал. Не пришел на работу. Все забеспокоились (наверное, это прозвучит странно, но человеком он был хорошим и подчиненные его любили). Секретарша долго не могла дозвониться до шефа, наконец дозвонилась:
- Где вы? Все ли у вас в порядке?
Предположить-то ведь можно было всякое.
- Да нормально, - ответил он. – Я просто это… Короче. На шуруп встал.
И тут она вспылила:
- Слушайте, Иван Иваныч! Да выражайтесь вы в конце концов нормально! Мы все нервничаем. Что с вами?
- Да я это, нормально. Говорю же, на шуруп встал. Из доски в полу шуруп торчал, и я на него встал. Пятку распорол до кости, в больничку возили.
Выражение тоже на некоторое время вошло в наш лексикон. Спектр значений у него был широк. «Ты чего, на шуруп встал?» - то есть: «берега попутал». Или, например: «Да я тут это… На шуруп встал». То есть, допустим, пью третий день и к продуктивной деятельности не способен.
В общем, пользуйтесь. Русский язык богат. Мы себе еще придумаем. Главное – волчиться поменьше, я так вам скажу. Нет в этом особого проку.
Увидел в каком-то историческом канале фотографию: «Партсобрание в районной поликлинике». Тут же потерял, где увидел – не помню, подписан я на кучу таких каналов.
Зато вот что помню: мне семь, я иду из школы, но не домой, к бабушке, а как раз в районную поликлинику – к маме. И тащу с собой приятеля (а вот кого, кого? – не вспомнить, но не из наших, не из «больничных», это точно).
Громадное здание из белого кирпича, дворец практически. В холле (едва ли я знал слово «холл») – стол под зеленым сукном и над столом – протрет Ленина. Вернее, силуэт – белый профиль, красный фон, буквы. Решения съезда в жизнь.
И вдоль стен стулья – такие, как в кинотеатре, между собой соединенные, с откидывающимися сиденьями. А на стульях – старушки, старушки, ждут, значит, когда мама моя их спасет. Или наша соседка тетя Валя. Или дядя Володя.
И тут я понимаю, что должен приятелю показать – я здесь свой человек, меня все знают, могу и похозяйничать. Стягиваю с плеч ранец, стягиваю пальто, и валю это все в кучу прямо на зеленое сукно, под Ленина. Приятель смотрит на меня, удивляется, потом делает то же. Я киваю – да, брат, так вот здесь принято.
Старушки тоже изумлены, конечно, а я уже шагаю по коридору к маминому кабинету. И такая гордость меня переполняет…
Был там летом, дворец – на самом деле маленький домишко в два этажа – сильно покосился. Внутри только один врач, терапевт, раздает уцелевшим старушкам направления в соседний район, там теперь главная поликлиника после оптимизации. Вокруг разруха, заросли какие-то.
Старушки другие, конечно. Те, которые мой подвиг видели, давно поумирали.
Ума холодных
Ходил по Москве. Отчасти – вроде как и по делам, отчасти – в надежде, что поднаберу ума холодных наблюдений. Может даже – сердца горестных замет. Ну, это, конечно, если совсем повезет.
Некоторое время наблюдал за человеком, который ел хот-дог. Там такая дыра в стене, и оттуда электрический голос кричит: «Хот-доги наши – забавы ваши!» Какие забавы? Нет, мысли кое-какие и на этот счет, конечно, в голову приходят, но думать их не хочется.
Так вот, напротив дыры в стене стоял человек и ел хот-дог. Без спешки. Откусит кусочек, помашет зачем-то остатком хот-дога у себя перед носом, - и еще кусочек. За ним я и наблюдал. Но как-то безрезультатно. Пошел дальше.
Решил думать о модных темах. Вот, например, переписка Авена с Фридманом. Или наоборот. Фридмана с Авеном. Энгельса, в общем, с Каутским. Все ведь высказались, надо бы и мне. Но мне-то кажется, что даже битва при блинах, не так давно потрясшая прогрессивную общественность, - и то была поинтереснее, чем эта переписка.
Там хоть какие-то смыслы просматривались. Или даже бездны. А тут…
В общем, опять не вышло с горестными заметами, и я решил думать про «Оскар». Однако вообще ничего не придумал, зато дошел до метро. Протиснулся в вагон, достал книжку и погрузился в историю о похождениях человека, который умер лет сто назад.
Он, например, попав в становище орочонов, отказался почему-то отведать настой из мухоморов на моче младенца, которым гостеприимные хозяева запивали жареную лосятину.
Интересно, почему.
Дневниковая запись
На днях шел на встречу со старшим и мудрым товарищем, планируя поныть.
Я вообще всю жизнь считал, что «выгорание» - это слово, которое придумали бездельники, чтобы оправдывать собственную лень. И собственную же никчемность.
Вот усталость бывает, тут да. Это я еще в юности выяснил, работая на стройках. Или нет, у деда в огороде, в детстве. Меня, впрочем, безжалостный мой дед все-таки слегка жалел, считая малохольным, но все равно и мне доставалось.
Опустошенность бывает, но тут главное – не сдаваться. Давно живем, кое-что видели, надо только перетерпеть несколько тяжелых часов или дней, и все вернется.
Так я думал, а вот в начале марта 2023 года вдруг ощутил это самое выгорание. Причем я-то не бездельник. Ну, ладно, не трудоголик, конечно, но для оптимистических сравнений рядом всегда мудрый бородач, который восемнадцать часов в сутки спит, а шесть размышляет о тщете всего сущего. Посмотришь на него, да и подумаешь – ну нет, я-то точно не бездельник.
И на тебе. И тут такое. Шел, в общем, ощущая себя горсткой (тоже, впрочем, как горсткой? – внушительных размеров кучей) пепла, и собирался жаловаться на жизнь.
Но не успел, поскольку старший и мудрый товарищ огорошил сразу хорошими – насколько это теперь возможно – новостями, втянул в беседу, и я даже не заметил, как мы придумали очередной небольшой проект.
Вышел из кофейни, не понимая, как так вышло, однако выгорание куда-то делось. Не знаю, как так получается. Цыганская магия какая-то.
Правда, усталость никуда не делась, ну тут уж что уж.
Короткое эссе о специфике оптики
Была такая история в конце восьмидесятых годов XIX века – «Карийская трагедия»: несколько женщин-политзаключенных отравились в знак протеста против действий администрации на Карских приисках.
В мемуарах графа Кейзерлинга, который тогда как раз заведовал Карской каторгой, события описываются так: в одну из тюрем с инспекцией прибыл генерал-губернатор барон Корф, человек исключительного благородства и невообразимой доброты. Он лично, без сопровождающих заходил в камеры, понимая, что при свидетелях каторжане не станут говорить с ним по душам.
И вот открывает он дверь одной из камер политической тюрьмы, а там, встречая его, стоит на четвереньках арестантка, абсолютно голая. Задом к гостю. Добродушный старик, конечно, мог бы это проигнорировать, но за спиной у него находились подчиненные, которые сквозь раскрытую дверь все видели… В общем, обитательницу «камеры №6» (Кейзерлинг нигде не называет ее по имени) тайно вывезли в одну из новых и лучших сибирских тюрем, а начальник тюрьмы получил приказ – обеспечить ей наилучшее питание и уход, но запретить общаться с кем-либо, кроме самого начальника. В итоге арестантка перевоспиталась, начальник тюрьмы в нее влюбился и попросил государя разрешить брак. Подал в отставку, женился на бывшей террористке и получил место полицмейстера в каком-то сибирском городке. Кейзерлинг лично его на это место пристроил.
Но подруги-то «номера шестого» не знали, как великодушен барон Корф. Одна из них пошла к начальнику своей тюрьмы и стала требовать отчета о том, куда «номер шесть» отправлена. Слово за слово, начальник получил пощечину, заключенную высекли (хотя по закону сечь политических было нельзя), в знак протеста несколько мужчин и женщин из числа политических приняли яд, который купили у коррумпированных охранников. Мужчин удалось спасти, потому что они согласились принять противоядие, а вот женщин – не всех. Это и есть Карийская трагедия.
Красивая версия, но есть и факты. Что на самом деле произошло в камере №3 (именно так!) тюрьмы для политических в Каре, уже не узнать. Но по версии политических, заключенная Ковальская, которая там содержалась, просто не встала со шконки, когда к ней зашел Корф. Барон пришел в ярость, и ее перевели в другую тюрьму, где содержали с особенной строгостью.
Про протест, высеченную заключенную (по фамилии Сигида) и массовое самоубийство Кейзерлинг рассказывает достоверно.
А вот у Ковальской – интересная судьба. Из новой тюрьмы она бежала, ее поймали, перевели в другую, бежала… Всего побегов было три. Но в конце концов ей скостили срок и в 1901-м она оказалась на поселении в Якутии. Там вышла замуж за какого-то подданного Австро-Венгерской империи, и ей разрешили с мужем выехать на его родину, без права возвращения в Россию.
За границей она, как член партии социалистов-революционеров, тоже жила довольно бурно, в 1917-м в Россию вернулась, потом доживала свой век в Доме ветеранов революции имени Ильича. Работала в журнале «Каторга и ссылка». Каким-то чудом проскочила репрессии (далеко не всем членам Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев так повезло). Умерла в эвакуации в 1943-м, ей было уже за девяносто.
Такая вот история. Талантливо сочинял граф Кейзерлинг, правда?
Время большой охоты
Генерал-майор ФСБ в отставке Александр Михайлов пишет в правительственной «Российской газете»:
«Надо заняться тотальной проверкой связанных с Украиной лиц, которые находятся на нашей территории. Необходимо ужесточить работу с пополнившими ряды так называемой "пятой колонны", поскольку они склонны к совершению не только экстремистских, но и террористических действий. Не каждый экстремист становится террористом, но каждый террорист в прошлом обязательно был экстремистом. И по этой теме сейчас следует очень активно поработать.
Кроме того, надо жестко работать по каналам связи. Я имею в виду те каналы коммуникаций, через которые поддерживают отношения наши внутренние маргиналы с украинскими националистами.
Мы прекрасно понимаем, что все, что сейчас происходит, это чисто нацистская деятельность радикалов Украины».
Неужели вообще все? Страшно жить на этом свете, в нем отсутствует уют.
#конспектПолитРу
Бывает, спрашивают:
- Куда ты хотел бы уехать?
Я отвечаю:
- В Кустодиева.
Настоящая ведь утопия, узнаваемое «нигде». Яркое, веселое и толстое, истекающее жизнью. Не имеющее отношения к реальной России, конечно. Вернее – имеющее, но опосредованное. Все – откуда-то изнутри меня, и все - невозможное.
- И что бы там делал?
- Да сидел бы на лавочке, толстый такой. Бессмысленно и радостно. И чтобы кот рядом. А лучше два. Три. Четыре. Чай, баранки, кресты, купола. Ничего. Что можно делать в «нигде»?
Был как-то на выставке в одной подмосковной усадьбе. «Русь. Русские типы». Есть у него такая серия акварелей и книжка со вступительным словом Замятина. 1923-й, кажется. Когда ни Руси уже, ни типов. Ветер, ветер на всем божьем свете.
Маленький домик, бывшая кучерская. Дама в летах, и с ней – совсем старушка. Ходит с трудом, слышит с трудом. И та, что в летах, орет во весь голос: «А вот смотрите! Матрос с барышней! Монахиня! Извозчик!»
И тут еще билетершу, тоже не юную, пробило. Тоже кричит, что-то про уникальность издания, про то, что подлинные акварели показывают раз в сто лет примерно, и что как раз такой момент настал. И что можно приобрести открытки и магнитики.
А хочется в тишине смотреться в эти цветные пятна. В этот небывалый бывший мир.
- Что вам купить? – вопиет та, что помоложе.
- Татарина, - шепчет совсем старенькая.
- Купчиху берите, купчиха последняя! – надрывается билетерша.
И не получается разозлиться, и внутри его картинок тоже ведь, наверное, было не тихо.
145 лет сегодня со дня рождения.
Автопортрет у него есть, поздний, предел самоиронии. Когда ходить уже не мог и доживал. Круглый, пузатый, топлесс, как нынче бы сказали. См. следующую запись и простите за качество изображения.
Дошли руки до книжки Гузель Немировой «Разговоры с мужем».
Сел читать, и читал, пока не кончилась, и жалел, что кончилась. Мирослав Маратович Немиров – большой, не до конца пока понятый и оцененный русский поэт, - живой там. И ни надрыва, ни пафоса – просто жизнь. Буквально – разговоры запросто.
Если найдете – купите и прочтите (хотя там тираж сто экземпляров, не знаю, где ее теперь искать).
Ближе к концу даже я упомянут, попал в историю, в общем.
И для разнообразия – одно из любимых моих стихотворений Мирослава Маратовича:
Люблю я все-таки, признаюсь, целлофан!
Есть этот у меня порок.
Я целлофана, прям почти, можно сказать, Аристофан.
А может даже быть, Ван-Гог - Магог.
Я, например, люблю его за то,
какой холодный он, какой он скользкий, гладкий,
как он трещит, ломается на складках,
напоминая молодой ледок;
Я, например, за то люблю его,
что он таинственный, что весь стрекозоперепонча-
то он какой-то крылый; розы, символы порока, ежели в него
люблю за то его, что коль завернуты - они еще порочней!
За то люблю, какой стерильный весь, хрустальный!
За то, что просто аж бонбон-помпон-тромбон!
Напоминает заграницу, в общем, он:
иную жизнь и берег дальный.
РИА к юбилею радует колонкой:
«Самым популярным сравнением-уравнением сейчас являются "Сталин — Гитлер" и "Сталин — Путин". Первое использует Запад и наши космополиты с ярыми антисоветчиками: исчадие ада, убийца, виновник войны, захвативший пол-Европы. Второе популярно и на Западе, и у нас, но если наши противники используют его как продолжение уподобления Гитлеру, чтобы в итоге получить "Путин — Гитлер", то у нас в стране сравнение со Сталиным идет как комплимент Путину или упрек в том, что он еще "недостаточно Сталин". Как и в любой войне смыслов, реальный Сталин тут не слишком важен — важен образ и миф.
То есть получается, что между собой бьются два Сталина: с нашей стороны — это победитель, строитель мощной справедливой державы и нового миропорядка, а с западной — тиран собственного народа и угнетатель народов Европы. И от того, какой Сталин победит, зависит не только судьба России, но и будущее Европы и остального мира. Почему же он так значим? И почему Россия не может отказаться от Сталина, хотя бы в этой битве мифов?»
Понятно, что для нынешней России воссоздание персонального культа людоеда – вопрос времени. Впрочем, оно давно идет, но пока все-таки не без некоторой стыдливости.
К предыдущей записи: «Поэт Долматовский с бронзовой головой Гитлера, Берлин, 1945».
Читать полностью…