1427
стихи и то, что не убивает.
Новое
* * *
Страх меня охватил и я благодарен ему –
потому, что он вытеснил ужас на зло всему,
обхватил меня, прижимая: пусть сгинет мгла,
но его сменила тревога, и жизнь прошла.
Догорает осень, сжигая людей дотла:
за страницей – страницу, пусть сгинет мгла,
я готов быть книгой меж двух языков огня,
жизнь вернулась и ужас нашёл меня.
И сказал я ужасу: будда, христос, аллах,
пожалейте меня и пошлите обычный страх,
моё сердце – стог, в котором сидит игла,
я подвёл итог, заклиная: пусть сгинет мгла.
И опять меня охватил-обхватил мой страх,
поднимая над пропастью на четырёх руках,
он сказал мне губами из чистого серебра:
мгла не может сгинуть – пока она часть добра.
Часть добра, для которой замены нет,
потому, что мгла – настоящий влюблённый свет,
часть добра и деталь от хаоса бытия,
ну а всё остальное – грядущая жизнь твоя.
19.09.2024
* * * *
Я говорил по существу,
а существо мое – молчало,
как дирижабль изнутри –
оно себя обозначало:
вот злая ткань, вот водород,
вот ребра папы или мамы,
и я, внебрачный корнеплод,
всплывал из оркестровой ямы.
А мог бы сохнуть и хранить
больную скрипку и гармошку,
и кошку грудью накормить
и помолиться на икошку,
а мог бы жить своим трудом,
на основаньях самых общих:
я – дирижабль и роддом
для престарелых и усопших.
В пожарных лестницах потоп,
украденный цыган-романтик,
я – свежевырытый окоп
и белоснежный с боку бантик,
здесь ядра - чистый изумруд
началом собраны в початках,
здесь я чихну – и все умрут,
в очках и в масках, и в перчатках.
Господь вначале был котом,
хранящим сцену и кулисы,
где спят всегда с открытым ртом американские актрисы,
как пахнет небо за бортом:
итогом, берегом, итакой,
господь вначале был котом,
но почему-то стал собакой.
2020 (ковид)
Иллюстрация: Bernard Boutet de Monvel (French, 1881-1949). Adoration of the shepherds
из фб: Irina Schäfer-Andreeva
ШОИЗДАТ - Портал о современной культуре
https://shoizdat.com/
Рубрика: Избранное из довоенного.
* * * *
Патефон заведешь - и не надо тебе
ни блядей, ни домашних питомцев,
очарует игрой на подзорной трубе
одноглазое черное солнце.
Ты не знаешь еще, на какой из сторон,
на проигранной, или на чистой:
выезжает монгол погулять в ресторан
и зарезать "на бис" пианиста.
Патефон потихоньку опять заведешь –
захрипит марсианское чудо:
"Ничего, если сердце мое разобьешь,
ведь нужнее в хозяйстве посуда..."
Замерзает ямщик, остывает суфле,
вьется ворон, свистит хворостинка,
и вращаясь, вращаясь – сидит на игле
кайфоловка, мулатка, пластинка!
2002
Иллюстрация: картина Ренато Гуттузо.
Папа, с Днём рождения. Помним, любим, скорбим.
* * * *
Ночью смотрю на свет,
как на благую весть:
господи, папы нет,
господи, папа есть.
Свет отгорожен тьмой
на пустыре вершин,
папа всегда со мной,
как мой отец и сын.
Мир состоит из двух
войн за добро и зло,
папа – отец и дух,
как ему повезло.
Жизнью прожить простой,
ясной, прозрачной, где –
небо и днепр весной
ближе к святой воде.
Плавни его спасли
от суеты в толпе,
взяли, как горсть земли,
и унесли к себе.
С пеплом придёт зима
в дом моего ума:
там, где он встретил ма
и попрощался с ма.
2023.
Новое
* * * *
Лето средь густых растений и небесного огня,
август – время потрясений – боже потряси меня
над толпой, как погремушку, чтобы влиться в общий гнев,
над рыданием в подушку наших вдов и наших дев.
Потряси меня за плечи, чтобы я пришёл в себя
и остался частью речи накануне сентября,
частью речи, сгустком боли, гладиатором добра,
сторожем в херсонской школе, что разбомблена вчера.
Выключи шансон кабацкий и сроднись с моей бедой,
где колеблется рыбацкий колокольчик над водой,
там, где киевские горы растворились в синеве,
и выходят мародёры с новым вием во главе.
Август – это месяц ясный, как меня не назови,
но отныне я – потрясный волонтёр твоей любви,
ночь зализывает раны всех грядущих мятежей,
и влажна, как баклажаны – перед выставкой ножей.
На закате и в зените, где сплошной иконостас,
знаю, вы меня пронзите, чтобы я вас не потряс:
сквозь кевлар в бронежилете вы пронзите сердце дня,
чтобы не было на свете – дней, пронзительней меня.
09.08.2024
Новое
* * * * *
Скомкаешь память и бросишь в мусорное ведро,
и вскоре слышишь, как она шелестит, показывая нутро,
как она расправляет свои лепестки бумаги,
сколько в этой розе – воли к жизни, любви, отваги,
сколько в ней сокрыто, веря и говоря:
дело было в джанкое – десятого октября
тысяча девятисот семьдесят восьмого
года, в мой день рождения, когда вопреки, не зря
я вдруг остался один в общем вагоне, снова.
Снова и снова, я вспоминаю пустой вагон –
все одноклассники ищут меня на перроне,
мне – десять лет, это поезд: джанкой-херсон
или херсон-джанкой, ночь протянула ко мне ладони.
И я споткнулся вдруг и упал на железный пол,
но кто-то взял меня за шиворот и приподнял слегка,
и приказал мне: встань и иди, и я вдруг встал и пошёл,
и до сих пор иду – через мгновения и века.
Я обыскал вагон, в котором не было ни души,
кто ты, поднявший меня и приказавший мне:
встань и иди, встань и лети, встань и ещё пиши,
и я пишу и лечу – моё небо – река в огне.
Сколь меня ни переименовывай, ни пришивай ярлыки,
сколь ни пытайся вычеркнуть из народа и языка,
я смеюсь над собой – и грязь сползает на дно строки,
и я иду к тебе, через мгновения и века.
Чтобы отметить путь словами его чудес и труда,
чтобы обнять тебя заново и прошептать во мгле:
всё, что родилось под этим небом – всегда, всегда
будет принадлежать этой земле, земле.
05.08.2024
* * *
Гори, гори моя тетрадь,
а в ней – мои стихи и басни,
и время на любовь не трать,
а ты, звезда моя, погасни.
Пускай горят – свеча, маяк,
свет на литературной кухне,
где анненский и пастернак,
а ты, звезда моя, потухни.
Как женщина, уйди во тьму –
ко мне, во внутреннее зренье,
и ты увидишь – почему
я написал стихотворенье.
Где все апрели и маи
в нательных крестиках сирени:
откроют вам глаза мои –
печальнее, чем все евреи.
Которые, сквозь смерть, подряд
к нам обращаются веками,
что рукописи не горят –
из газовых и кинокамер.
Они со мною говорят
и в тишине звенит обида,
когда сожгут мою тетрадь –
тогда взойдёт звезда давида.
В моём детдоме для котят
и для щенят любого вида,
в тот час, когда меня простят –
пускай взойдёт звезда давида.
21.07.2024.
Фото: Пощание с журналом "ШО "( 2022). Автор: Юлия Червонящая.
Поменял только время года.
* * * *
Я завернул за угол дома,
чтоб отыскать последний храм
на улице, что мне знакома
по довоенным вечерам.
Вокруг июль: пастель и уголь,
вот-вот проступит акварель,
и дом разбомблен, только угол
остался от него теперь.
А за углом горит, вестимо,
фонарь, рассеивая дым:
пусть молятся руины рима
святым развалинам моим.
Пусть через них ведёт дорога —
и не теряется в веках —
туда, где мать выносит бога
из-под завала, на руках.
И с ним стоит на перекрёстке,
теряя к смерти интерес:
вся, как благая весть, в извёстке –
о том, что сын её воскрес.
2024
Иллюстрация: staskolotov
* * * *
В тоскане, в умбрии, в пьемонте,
где виноград, как свет очей,
я находился на ремонте –
под наблюдением врачей.
Согласно урбану и пию
и прочим папам на крови,
я здесь – руинотерапию
освоил с помощью любви.
Среди пленительных развалин
и молодящихся цикад –
мой дом был скромен: восемь спален,
каминный зал, веранда в сад.
И я, прогуливаясь мимо
оливковых, чуть пыльных рощ,
повсюду чувствовал незримо
империи былую мощь.
Теперь – с поправкой на лукавство,
сокрытое в людской молве,
я часто брал с собой лекарство –
вино, бутылку или две.
Закат расшатывал стропила
под черепицей бытия,
как хорошо, что ты почила
в веках, империя моя.
Пусть растворилась византия
в османской гуще, но она –
не обнулилась, как россия
в теперешние времена.
Не различить в тумане – дыма,
лететь по встречной – без руля,
и письма гоголя из рима
к ним не приходят с февраля.
2023.
СЕЙЧАС НАЧНЁТСЯ
Отвоевав людей, время уходит в запас
и замирает, как над пустыней звезда,
и тогда ты чувствуешь, что прямо сейчас
начнётся то, что не кончится никогда.
Прямо сейчас начнётся то, что страшней всего
и желанней всего – это объятья твои,
и я спрошу тебя, господи, ради чего:
столько жертв и столько боли, ради любви?
Купол небесный, натянутый на каркас,
цвета слоновой кости ломкие облака –
это твоя красота, что спасёт всех нас
или убьёт всех нас, размажет наверняка?
Я вопрошаю, а ты молчишь и молчишь,
если бы ты ответил, то я бы умолк навек,
словно герой из сказки, мальчиш-кибальчиш,
а ты – мой автор, господи, ты – человек.
Пусть я – больное и рыхлое существо
и в голове моей – ветер и серое вещество,
пусть начнётся, господи, волшебство,
прямо сейчас начнётся чёртово волшебство.
И мы воскреснем, не умирая среди вещей,
не разлагаясь в твоем ангаре для овощей,
воскреснем там, где земля не ведает зла и тьмы,
где, слава богу, тебя не будет, но будем мы.
20.06.2024.
* * *
Крыша этого дома – пуленепробиваемая солома,
а над ней – голубая глина и розовая земля,
ты вбегаешь на кухню, услышав раскаты грома,
и тебя встречают люди из горного хрусталя.
Дребезжат, касаясь друг друга, прозрачные лица,
каждой гранью сияют отполированные тела,
старшую женщину зовут Бедная Линза,
потому, что всё преувеличивает и сжигает дотла.
Достаешь из своих запасов бутылку “Токая”,
и когда они широко открывают рты –
водишь пальцем по их губам, извлекая
звуки нечеловеческой чистоты.
2009
* * * *
Рассеянный и вновь сгущёный
свет божий, здравствуй, вот и я –
безвременно перемещённый
войной из точки бытия.
Туда, где корабельной миной
луна ржавеет на мели,
чудесным образом хранимый
на жёстком диске всей земли –
Я выхожу в часы прилива,
где звёзды тусклые висят,
где родина несправедлива,
когда тебе за пятьдесят.
И это – берег одиночки,
составленного из людей,
перемещённого из точки
в кавычки памяти своей.
Где линзой на фанере выжег
закат мальчишка дворовой
над морем, и никто не выжил –
погиб на третьей мировой.
Где новым ветром унесённый
сквозь радиоактивный дым –
был я, в последний миг спасённый
чудесным образом твоим.
2024
Поменял одно слово (название города) в этом стихотворении: в оригинале і в перекладі.
Городу-герою Харькову – держаться!
* * * *
Как часто человек не прав,
как трудно смерти с ним ужиться,
он закрывает двери в шкаф
и в коридоре спать ложится.
И засыпает, приняв яд
спасенья в виде алкоголя,
а харьков – вновь и вновь бомбят,
а там, во сне – покой и воля.
Там звёзды спелые висят –
всем полуночникам на ужин,
он спит, ему за шестьдесят,
он больше никому не нужен.
Быть жертвою меж двух огней
на капище мироточивом,
иль быть в ненужности своей
и в одиночестве счастливом?
Сирена: то верёвки вьёт,
купаясь в поднебесном мыле,
то воет, чувствуя прилёт,
и молится, чтоб наши – сбили.
Чтоб я нашёл для вас строфу,
проверенную при бомбёжке:
не закрывайте дверь в шкафу,
не закрывайте дверь в шкафу –
ведь шкаф – убежище для кошки.
Там, веря в чёрно-белый свет,
на плечиках зимует тога,
и если даже кошки нет –
не закрывайте, ради бога.
2024
* * * *
Людина робить помилки,
з життям не може скласти втрати,
зачинить шафу і шибки
й лягає в коридорі спати.
Вона засне, прийнявши яд
рятунку в формі алкоголю,
а харків знов і знов бомблять,
а сон – це тиша, спокій, воля.
Там вистиглі зірки у ряд,
щоб повечеряв опівнічник,
він спить, йому за шістдесят,
і він для всіх уже побічний.
Метатися між двох вогнів
на капищі мироточивім,
чи впасти в непотрібність днів
в сирітстві бавлячись щасливім?
Сирена: то вервечки в'є,
купаючись в небеснім милі,
то виє на приліт, стає
і молиться, щоб наші – збили.
Щоб я строфу для вас знайшов
між вибухів, в час передишки:
лише ні за яких умов
не зачиніть дверей, агов,
у шафі – бо це схрон для кішки.
Там чорно-білий світ трима
на плічках зимостійка тога,
бодай і кішки вже нема,
не зачиняйте, ради бога.
Велика подяка за переклад
Ірина Юрчук
Избранное из довоенного.
* * * *
Что ж ты, серебряный, выплюнул ложку,
что ж ты, стеклянный, над рюмкой поник,
я переписывал черную кошку –
в белую кошку, как твой черновик.
Гладил, и вскоре она – побелела
для красоты деревянного дня,
это ли олово, это ли тело:
кошка опять сочиняет меня.
Просится книгой в хорошие руки,
щурит циклопу единственный глаз,
это она заседает в фейсбуке,
это она комментирует вас.
2019
* * * *
Маятник отмаялся и кукушка сдохла,
наведу на брюках – стрелки от часов,
задрожат оконные и другие стекла,
а вокруг – молчание, так, на пару слов.
Солнце доживает в экономных лампочках,
получает пенсию, а внутри – темно,
по квартире бродит ежик в белых тапочках,
курит листья яблони, да глядит в окно.
Нет, я не скучаю, колыбель качаю,
вновь на мониторе – постное меню,
колыбель качая, сам себя скачаю:
поцелую в губы – сохраню.
2017
Осеннее.
* * * *
Храните эту осень в свитках,
в прозрачных флешках, где вода
и листопад — висят на нитках,
где правит ножницы среда.
За ней — четверг, другое дело:
люблю масонский наш кружок,
чтоб кровь винтажная горела,
а там и пятница, дружок.
То афродита, то ехидна —
судьба — скорее миф, чем явь,
и смерть, в которой швов не видно:
вот здесь поправь и здесь поправь.
Давай по чесноку — лукавить
не будем, скажем напрямик:
мой бог, мой царь, не надо править —
прекрасен этот черновик.
Одной субботой не спасёшься,
спроси яйцо без скорлупы:
о, жизнь, куда ты так несёшься —
на крыльях веры и толпы?
Что может человек воскресший
для понедельника с утра —
пить горькую, как бывший леший,
вязать на спицах свитера.
И улыбаться сквозь намордник,
и здравствовать на каждый чих,
... где ножницы, зайду во вторник,
а там – среда: чик-чик, чик-чик.
2021
* * * *
А когда ты умрёшь, привет
передай от меня творцу:
за прекрасную тьму и свет,
для которого смерть – к лицу.
За любовь, что согрела нас,
несмотря на войну и жесть,
и за то, что тебя не спас
и оставил всё так, как есть.
За свободу решать самим:
убивать или отпустить,
вера – это не смытый грим:
каждый может себя простить.
Мертвецов не счесть, на пустом
поле – вырастет зверобой:
больше сгинуло под крестом,
чем под свастикой и звездой.
Передай ему от всего
коллектива с двумя грудьми:
почему больше нет его,
а потом он опять с людьми?
И в конце выходного дня –
обними того, кто не с ним,
кто хранит от него меня,
и зовут его – серафим.
2023.
* * * *
А як справді помреш, вітай
ти від мене тоді творця:
за пітьму і за світлограй,
що і смерть йому до лиця.
За кохання, бо гріло нас,
попри все, що війна псує,
і за те, що тебе не спас
і залишив все так, як є.
І за право рішати – з ким,
нам самим – вбив, чи відпустив,
віра – це остаточний грим:
щоби кожен собі простив.
Не злічити мерців кругом,
у полях звіробій щокрок:
більше згинуло під хрестом,
чим в огні свастик і зірок.
Передай йому зокрема
від спільноти з двома грудьми:
через що його більш нема,
а потóму він знов з людьми?
Під кінець вихідного вже –
обійми того, хто не з ним,
хто від нього нас береже,
а ім'я йому – серафим.
Велика подяка за переклад:
Ірина Юрчук
Ко Всемирному дню кошек и котов.
* * * *
Я руку протяну во тьму:
мне требуется неотложка –
лекарство сердцу моему,
двойное слово: кошка-кошка.
Я начинаю разговор
на древнем языке мурчали,
включая кошку, как прибор
для измерения печали.
И мы сидим с ней до утра,
в единстве будущей разлуки,
где кошка – это часть костра,
чьё пламя согревает руки.
Слегка потрескивает шерсть
и наблюдается свеченье
в глазах, а дальше – ровно в шесть
ждём веерное отключенье.
В пустых хранилищах страны,
на кладбищах, в роддомах, в храмах,
как продолжение войны
и в память о замёрзших мамах.
И мы сгниём на самом дне
истории, в чумном бараке,
так помолитесь обо мне –
всем кошкам о больной собаке.
За то, что покупал еду –
вкусней, чем для себя, бугая,
за то, что не топил в пруду,
и вам в глаза смотрел, моргая.
2022.
Новое
СЛОВАРИ
Издалека, внутри меня, с той стороны –
слетали птицы с языка в словарь войны,
они садились между строк клевать зерно,
и с ними верный мой сурок был заодно.
Внутри меня всегда готов источник сил:
я склеил вазу для цветов и сад разбил,
и мой сурок, как прежде, был хитёр и смел:
он только певчих птиц ловил и сразу ел.
С той стороны, минуя сад, издалека –
текла под сердцем у меня угрюм-река,
и мой сурок нырял в неё и шёл ко дну,
и эту воду превращал в мою вину.
Я слышу смерть издалека, как птичий свист,
и принял верного сурка таксидермист,
чтоб воскрешать – сейчас поэзия не та,
да я и сам живу один внутри кита.
Внутри кита живу один – немой повтор,
а вы – внутри меня – допрос и приговор,
и назван зверь, и легионы сочтены,
и ваша библия теперь – словарь войны.
Пусть повторится сквозь мгновенья и века:
стихотворение о пользе языка,
и пусть разрушат все соборы на крови,
и станет библией – словарь моей любви.
29.07.2024
Приятно, когда твоя книга стихотворений о войне, вышедшая два года назад в израильском издательстве Виталий Кабаков "Книга Сефер" продолжает оставаться в Бестселлерах.
Приобрести с доставкой здесь:
https://www.knigasefer.com/category/all-products?fbclid=IwZXh0bgNhZW0CMTEAAR1aGAxdeJ9_1kX8UJUPjbhQSdTwwVFZsZuIXOK9T8xiDhV7TmAODi6i3Qs_aem_z6aXHW2Xyik87rFZGdQLqA
Новое совсем.
* * * *
Смотри: как бабочка ночная
врывается в мои слова,
и эту жизнь запоминая –
её мертвеет голова.
Она в роскошной шубе летом
согреться вовсе не спешит,
её любовник был поэтом,
но умер, вечностью подшит.
Над подвесными небесами,
включив бессмертное кино:
она – и женщина с усами,
и вертолётчик с «мимино»
Звучит воздушная сирена
и остывает суп-харчо,
вернулась бабочка из плена
и села на моё плечо.
Вот так всегда, в любом финале,
когда разрушен старый храм:
её от гибели спасали –
набоков или мандельштам.
Зачем она – в ночи истёртой
и на исходе трудодней –
своею головою мёртвой
вращает в памяти моей?
И почему, когда мы были
под киевом и под москвой –
мы эту бабочку хранили
в своей жестокости людской?
Читатель, поклянись на этом
творении военных дней,
и я останусь белым светом
для чёрной бабочки моей.
04.– 06. 07.2024
НОВОЕ
* * *
Я пустые страницы обрёк,
вместе с летом, на вечную осень,
не печалься – пройдёт рагнарёк
и наступит последний буккроссинг.
Мы уснём средь полей дождевых
и под солнцем на теннисных кортах,
в час обмена всех книг о живых
на одну – о воскресших и мёртвых.
Прочитаешь её и поймёшь:
что такое небесная манна,
что такое ядрёная вошь,
в час обмена, за миг до обмана.
И в итоге бескрайнего дня,
на смартфон загрузив бестолковость,
и чужие страдания для,
человек умирает как новость.
Он глядит в предрассветную муть
на страну, обращённую в зверя,
он устал и желает уснуть,
в воскрешение больше не веря.
Так позволим ему — без затей —
уподобиться свету и мраку,
в час обмена, когда одиссей
навсегда покидает итаку.
29.06.2024
* * *
Читатель, ты входишь в чужую квартиру,
не зная, что эти стихи:
логин и пароль к сотворению мира,
рецепты борща и ухи.
О, как же скучна – бухгалтерия чуда
и дебет, и кредит страстей,
наш сервер – христос, наш планшетник – иуда
с прошивкой от римских властей.
Наука похожа на рай в сакартвело,
где чача растёт круглый год,
где я отвечаю за физику тела,
за лирику южных широт.
Где шерстью покрыта любая скотина,
и в перьях небесная твердь,
где жизнь – доказательна, как медицина,
и смерть – беспристрастна, как смерть.
Не бойся, мой милый, забвенья пустого:
записаны выдох и вдох,
и всё сохраняется в облаке слова
и в папке – чистилище.док.
Да, это – отличная новость, и всё же,
не то, чтоб печаль – ерунда,
но знай, что счастливой улыбки на роже –
не будет уже никогда.
Не будет горячее тело нагое –
стонать посреди теорем,
а будет другое, мой милый, другое,
другое, мой милый, совсем.
2021
Родному Херсону в годовщину подрыва Каховской ГЭС. Держимся.
* * * *
Печь стояла пустой – там, где эта строка
начинает свой выход из черновика,
там, где хлеб на веранде черствеет века
и шумит за оградой большая река.
Печь стояла пустой – подбирая слова:
почему для неё позабыли дрова,
отчего у неё отнимается речь
и вообще, почему она, собственно, печь?
Над часами для шахмат, где красный флажок,
вместо пешек – пошёл черно-белый снежок,
и смотритель включил на солярке движок,
заменив у стихов приводной ремешок.
Побеждает тепло добровольной тюрьмы –
пансион, где строка возникает из тьмы,
на ходу согреваясь, прижавшись ко мне,
и опять исчезает в родительской тьме.
Но приходит военное лето сурка –
ночь, когда нашу печь затопила река,
вечный хлеб на бескрайней веранде размок,
и над красным флажком появился дымок.
Если дамба хранила запасы воды,
то они превратились в запасы беды,
и река, на речном языке голося,
вдруг закрыла глаза и нахлынула вся.
И по ней: та, что раньше не стоила свеч,
поплыла на спине моя верная печь,
как херсонская мать на изломе веков,
согревая утопших моих земляков.
2023
Новое
* * * *
Пусть будет день похож на пищу,
и пусть летит ударный дрон –
сюда, к родному пепелищу,
домой, в разбомбленный херсон.
И каждый череп, каждый хрящик
пусть соберёт в один итог,
и нам откроет чёрный ящик,
в котором спрятан новый бог.
Пусть будет день, покорный воле,
которая светлей всего,
пусть будет сын, чтоб выйти в поле
и разминировать его.
И улыбаясь безоружно –
под небом из кривых зеркал:
засеять тем, что людям нужно,
и вырастить, что бог послал.
Пусть будут овощи без грусти
и злаки только из добра,
и я найду тебя в капусте,
где листьев полное собра-
-ние, совсем как наших в польше
детей с надломленной судьбой,
я обниму тебя, и больше –
мы не расстанемся с тобой.
31.05.2024
С Днём Киева ❤️.
* * * *
Киев – это холмы, холмы,
я бы добавил ещё холмов,
бог – свежевыжатый свет из тьмы,
но не для наших с тобой умов.
А над холмами, где облака –
то капучино, то молочай:
киев – двойная река/река,
я обнимаю тебя, прощай.
И на перроне любви пустом,
в лодке харона, кляня финал:
я бы оставил нас, а потом –
я бы у смерти тебя отнял.
Хватит небесной на всех коры,
чтобы в растопку пустить миры,
киев – подол и его дворы,
полные лета и мошкары.
Киев – простуженная зима,
я бы ещё подогнал словес,
чтобы спуститься к тебе с холма
и, через реку, вернуться в лес.
Там, где пропитанные смолой,
спят жилмассивы – спина к спине,
словно пробиты одной стрелой
граждане киева на войне.
Не зарекаемся от сумы,
от идиотов с броневика,
киев – это дворы, холмы,
снова дворы и опять холмы,
а за холмами – река, река.
Александр Кабанов,2023г.