8324
Цитаты, письма, дневники Франца Кафки. На связи - @SeregaBreht
Сегодня вечером я снова был полон боязливо сдерживаемых способностей.
19 ноября 1911, 28 лет
Вечером, после того как я с шести часов утра делал уроки, я заметил, что моя левая рука уже некоторое время из сострадания поддерживает пальцы правой руки.
16 ноября 1911, 28 лет
...чем больше получаешь, тем больше надо боятся на этой ненадёжной, вращающейся Земле...
Письма Фелиции, 14.11.1912, 29 лет
Родители, ожидающие от своих детей благодарности (есть даже такие, которые ее требуют), подобны ростовщикам: они охотно рискуют капиталом, лишь бы получить проценты.
12 ноября 1914, 31 год
Вечером два часа бродил по улицам и вернулся домой, только когда руки в карманах почти совсем окоченели от холода. После чего проспал шесть часов почти без просыпа, сохранив лишь смутное воспоминание о сновидении, в котором были Вы, – помню только, что сон был несчастливый. Это первый раз, когда Вы мне снитесь и я об этом помню. Только теперь, кстати, понимаю, что именно этот сон единственный раз за всю ночь меня и разбудил, правда, ненадолго. Утром, впрочем, я был разбужен раньше обычного, ибо наша няня ворвалась в квартиру с криком, который мне спросонок показался чуть ли не материнским, принеся известие о том, что моя сестра вскоре после полуночи разродилась девочкой. Я еще немного повалялся в постели – напрямую будить меня в доме не осмеливаются, даже когда надо, только шумом во всех соседних комнатах – и не мог понять столь радостного участия нашей няни в этих родинах, поскольку сам я, брат и дядя, не испытывал по этому поводу ни малейшей радости, лишь зависть, одну только лютую зависть к сестре, а еще точнее – к своему зятю, ибо у меня-то никогда детей не будет...
Письма Фелиции, 08.11.1912, 30 лет
Знаешь ли Ты, что с зимы прошлого года я не написал ни строчки, которая могла бы после меня остаться?
Письма Фелиции, 06.11.1913, 33 года
В понедельник я ухватил на улице за шею мальчишку, который вместе с другими бросался в беззащитную служанку большим мячом, как раз в тот момент, когда мяч стукнул девушку по заду; в ярости я стал душить его, затем оттолкнул и выругал. Потом я пошел дальше, даже не взглянув на девушку. Когда ты полон гнева и вправе думать, что при случае так же исполнишься ещё более прекрасных чувств, совсем забываешь о своем земном существовании.
27 марта 1912, 29 лет
Вот уже полтора месяца мой распорядок дня выглядит следующим образом. С восьми до двух или до половины третьего контора, с трех до половины четвертого обед, после обеда сон, по-настоящему, в расстеленной постели (вернее, по большей части лишь попытки заснуть, если не снится какая-нибудь жуть) – до половины восьмого, потом минут десять гимнастики, нагишом, у открытого окна, потом часовая прогулка либо в одиночестве, либо с Максом или еще одним другом, затем ужин в кругу семьи (у меня три сестры, одна из них замужем, другая помолвлена, и третья, самая любимая), после чего, около половины одиннадцатого (но иногда и в половину двенадцатого), я сажусь за стол и пишу, сколько хватает сил, желания и счастья, до часу-двух-трех ночи, а однажды даже до шести утра. Затем снова гимнастика, как уже описано выше, только теперь без серьезных нагрузок, после чего обмывание и – в большинстве случаев с легкими болями в сердце и подрагивающими брюшными мышцами – в постель. Ночь моя состоит из двух частей, сначала из бдения, потом из бессонницы, и вздумай я обо всем этом в подробностях поведать, а Вы – меня выслушать, это письмо не кончилось бы никогда. Разумеется, после всего этого не приходится удивляться, что с утра у себя в конторе я приступаю к работе, когда силы мои практически на исходе. Некоторое время назад у нас в коридоре, по которому я прохожу, направляясь в машинописное бюро, стояли носилки для переноски папок с делами и кип всякой прочей документации, так вот, проходя мимо них, я всякий раз думал, что они предназначены исключительно для меня и одного меня дожидаются.
Письма Фелиции, 01.11.1912, 29 лет
Сегодня в обед пришли сразу два письма от Вас; их бы не читать, а разложить на столе, спрятать в них лицо и потерять рассудок.
Письма Милене, среда
...опять измучен ночами и головой, или головой и ночами...
Письма Фелиции, 28.10.1916, 33 года
Для практических занятий я слишком слаб, для теоретических слишком неспокоен...
письмо Максу Броду, 25.10.1923, Берлин-Штеглиц, 40 лет
...манера писать у меня не сама по себе такая дурацкая, она дурацкая ровно настолько, насколько отражает мой нынешний образ жизни...
Письма Фелиции, 23.10.1912, 29 лет
Потерянный день. Посещение фабрики Рингхоффера, семинара Эренфельса, Вельча, ужин, прогулка, теперь 10 часов, я дома. Все время думаю о черном жуке, но писать не буду.
21 октября 1913, 30 лет
...один вид домашнего супружеского ложа, несвежего постельного белья, аккуратно разложенных ночных рубашек раздражает меня до тошноты, из меня буквально выворачивает наружу все мое нутро, словно я родился не окончательно, словно я снова и снова прорываюсь на свет из этой затхлой жизни в этом затхлом мирке и снова и снова обязан находить подтверждения явности своего существования, словно я неразрывно связан с этими отвратительными вещами если не всецело, то хотя бы какой-то своей частью, по крайней мере на ногах, что рвутся бежать, но только беспомощно месят первозданную бесформенную кашу, они виснут веригами.
Письма Фелиции, 19.10.1916, 33 года
Ничего не довожу до конца, потому что у меня нет времени и всё во мне теснится.
17 октября 1911, 28 лет
Нет, работа в конторе вовсе не настолько меня донимает, судить об этом можно хотя бы по тому, что я справляюсь с ней уже пятый год, из которых, впрочем, первый был особенно ужасен, в частном страховом агентстве, с присутственными часами от восьми утра до семи, а то и до восьми, до половины девятого вечера, ужас, мерзость! В том учреждении было одно место – в узеньком коридорчике на повороте к моему кабинету, – где меня почти каждое утро охватывало такое отчаяние, которого и куда более стойкой и цельной натуре, нежели я, за глаза хватило бы для блаженного самоубийства. Сейчас-то мне гораздо легче, тут – совершенно незаслуженно – со мной обходятся даже любезно. Особенно заместитель директора, мой непосредственный начальник. Недавно у него в кабинете мы дружно, голова к голове, зачитывались стихами Гейне, а в приемной тем временем, не исключено, что и по самым неотложным надобностям, томились посыльные, столоначальники, посетители, терпеливо дожидаясь, пока их впустят. И все же это достаточно скверная тягостная повинность, не стоящая даже тех сил, которые приходится тратить, чтобы ее просто терпеть.
Письма Фелиции, 18.11.1912, 29 лет
В последние дни я выгляжу весьма трогательно.
письмо Хедвиге Вайлер, ноябрь 1907, Прага, 24 года
...опять вдруг стал смотреть вокруг слишком измученными глазами.
письма Максу Броду, 13 ноября 1912, 29 лет
Горечь, которую я чувствовал вчера вечером, когда Макс читал у Баума мой небольшой рассказ об автомобиле. Я замкнулся в себе и сидел, не смея поднять голову, прямо-таки вдавив подбородок в грудь. Беспорядочные фразы с провалами, в которые можно засунуть обе руки; одна фраза звучит высоко, другая низко, как придется; одна фраза трется о другую, как язык о дырявый или вставной зуб; иная же фраза так грубо вламывается, что весь рассказ застывает в досадном недоумении.
9 ноября 1911, 28 лет
...одеваюсь я вот уже несколько лет кое-как. Один и тот же костюм верой и правдой служит мне на работе и на улице, дома за письменным столом и даже зимой и летом. От холодов я закалился едва ли не лучше деревянной чурки, но даже это, наверно, еще не повод, чтобы одеваться, как я, то есть, например, расхаживать вплоть до ноября без плаща или пальто, являя в своем летнем костюмчике и летней же шляпе зрелище почти шутовское среди закутанных прохожих, принципиально не надевать жилетку (я изобретатель безжилеточной моды), не говоря уж о некоторых иных, опускаемых здесь, странных особенностях моего нижнего белья.
Письма Фелиции, 07.11.1912, 29 лет
Возбужденное состояние после обеда. Начал с размышлений, покупать ли мне — и если покупать, то на какую сумму, — облигации военного займа. Дважды направлялся в лавку, чтобы сделать нужное распоряжение, и оба раза возвращался, не заходя туда. Лихорадочно высчитывал проценты.
5 ноября 1915, 32 года
Я любил Тебя, как люблю и сегодня, я видел, что Тебе плохо, я знал, что Ты из-за меня два года безвинно страдала так, как даже виновные страдать не должны, но я видел и то, что Ты моего положения постигнуть не можешь. Что мне было делать? Ничего иного, кроме того, что я и делал: поехать с Тобой, молчать или говорить какие-то безнадежные глупости, слушать байку того чудаковатого кучера и смотреть на Тебя с чувством, что это в последний раз.
Письма Фелиции, 02.11.1914, 31 год
Я грязен, Милена, бесконечно грязен, оттого и поднимаю такой шум насчет чистоты.
Письма Милене, четверг
...где-то позаботились, чтобы жизнь всякий раз била меня в лоб и приводила в чувство.
Письма Фелиции, 29.10.1913, 30 лет
...каждое воскресенье – это чудо, манящее сияние которого я начинаю прозревать уже в понедельник с утра, едва проснувшись. Главная же трудность после этого – как протянуть целую неделю до следующего воскресенья, как протащить воз работы сквозь все эти будни, когда к пятнице ты окончательно выбиваешься из сил и, кажется, все, мочи нет. Когда вот так, час за часом, проводишь неделю, когда даже при свете дня ты в силах сосредоточиться лишь ненамного больше, чем нескончаемой бессонной ночью, и когда вдруг оглянешься на себя посреди беспощадной машинерии такой вот недели, – тогда поневоле начнешь радоваться, что эти безотрадные, тоскливые дни все-таки худо-бедно проходят, влачатся, и тебя наконец-то ждет благодатная передышка...
Письма Фелиции, 27.10.1912, 29 лет
... лучше уж умереть от ненаписанного, чем от писанины...
Письма Фелиции, 24.10.1912, 29 лет
Сейчас во мне куда меньше уверенности, чем ночью.
письма Максу Броду, вторник
Может быть, я действительно погибаю, утренняя грусть вернется, я не смогу ей долго противиться, она отнимает у меня всякую надежду. У меня нет даже желания вести дневник, возможно, потому, что уж слишком многого там нет, возможно, потому, что я все время должен описывать лишь половинчатые и, по-видимому, неизбежно половинчатые действия, возможно, потому, что само писание усиливает мою грусть.
20 октября 1913, 30 лет
Легко вообразить, что каждого окружает уготованное ему великолепие жизни во всей его полноте, но оно скрыто завесой, глубоко спрятано, невидимо, недоступно. Однако оно не злое, не враждебное, не глухое. Позови его заветным словом, окликни истинным именем, и оно придет к тебе.
18 октября 1921, 38 лет
В вагоне: кончик носа старой женщины с почти еще молодой тугой кожей. Значит, на кончике носа и кончается молодость, и там начинается смерть?
16 октября 1911, 28 лет