Приступила к третьему тому Ферранте; когда-нибудь я смогу объяснить, почему до сих пор не бросила это читать, но не сейчас, не сейчас (нечленораздельно мычит, уходит обратно к книжке).
Читать полностью…Составила свой список самых ожидаемых романов 2018. Обратите внимание на "Пробуждение" Кейт Шопен – роман удивительной, старомодной красоты, несмотря на острейшую до сих пор тему.
https://esquire.ru/letters/39702-20-foreign-novels-2018/
Смотрите, появился трейлер! Вообще как-то излишне мелодраматично, но актерский состав неплох.
Читать полностью…Благодаря книжке про писателей узнала о Терри Макмиллан, которую у нас издавал Вагриус (прикиньте, что за раритеты мы помним) с ужасными обложками, а на деле не хуже Лианы Мориарти, очень рекомендую)
Читать полностью…Друзья, а где вы брали свежий роман Яны Вагнер? Очень хочется, а на Лабиринте по-прежнему нет!
Читать полностью…Безо всякой рекламы у нас в конце декабря очень тихо выпустили "Уксусную девушку", у которой отличные оценки на goodreads, я немедленно начинаю читать.
Читать полностью…"Миссис Краули, моя учительница в кушингской четвертой школе Уинга, говорит: греки верили, что созерцание боли в искусстве помогает радоваться своей жизни как она есть".
"Картина мира" к 45 странице - совершенно прелестный роман, всю красоту которого и не объяснишь толком, но ощущаешь также пронзительно, как и первый весенний ветер.
Начала читать свежего Басинского, все отлично, но почему автор все предисловие так часто использует курсив в словосочетании "совершенно голая"? Я понимаю специфику популяризации разного, но кого нынче удивишь обнаженной натурой?
Читать полностью…Напишу вам в ближайшие список чтения на зимние каникулы на тот случай, если вам меньше 16 (или вы, как я, любите детскую и подростковую литературу).
Читать полностью…Пока все закупают подарки, я пишу про маньяков (и мне ок):
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=1508653772588815&substory_index=0&id=764685310319002
Прочитала "Вегетарианку". Сначала скажу про перевод (хотя как о нем адекватно говорить без оригинала?). Все уже написали про Букера и про специфику перевода, от себя коротко добавлю, что мы живем в эпоху такой глобализации, что мысль о том, как чей-то культурный код может отличаться от нашего, вызывает шок и удивление и надолго в сознании не задерживается.
Для меня этот роман о праве женщины на самоопределение, на право жить своей жизнью и о праве на свое тело. Мы все, я думаю, помним флэшмоб "Я не боюсь сказать", когда выяснилось, что мысль о том, что границы чужого тела неприкосновенны априори - она очень новая и не то что сильно распространена. Здесь же главная героиня пытается вернуть себе тело, отказываясь есть что-либо, кроме растительной пищи. Впрочем, ее объектность не вызывает сомнений - мужу не нравится, что она с маленькой грудью не надевает такое белье, чтобы он мог похвастаться перед сослуживцами. Отцу невыносимо, что он больше не может заставить ее есть то, что ему хочется. Якобы влюбленному в нее художнику нужно преобразовать ее, украсить, и вся она сводится к голубому пятну на ягодице. Даже для сестры она остается тем, что можно подчинить своей воле и заставить есть.
Мне кажется, еда здесь становится метафорой, символом власти и общественных требований, от которых ты, конечно, можешь отказаться, но.
Роман очень хороший, как раз для зимы, когда тонкие черные ветви вытянуты вверх и очень хрупки, как и любой из нас, испуганный, борющийся, надеящийся.
"Мир родителей был не таким большим и ярким. С каждым годом на их карте становилось все больше серых пятен - мест, куда они больше не хотели отправляться, - и черных пятен - мест, которые они не смогли бы посетить при всем желании.
Для папы давно умерли ледяные просторы Антарктики, пески Сахары и джунгли Амазонки. Об Эвересте, Аннапурне и других вершинах он даже не вспоминал. Сергей Николаевич Перевалов курил уже десять лет - слишком часто и крепко, чтобы теперь карабкаться по ледникам или тяжелым мачете прорубать заросли лиан.
Для Марины Викторовны Переваловой, мамы Артёма, яркими оставались лишь Иркутск, где она жила, и Таиланд, где она с подругами отдыхала каждый январь. Другие места нашей планеты ее мало интересовали".
Евгений Рудашевский.
Очередной отличный читательский год) Спасибо вам за то, что читали мое про книги, это очень важно и здорово)
Читать полностью…Прочитала "Домик над обрывом" Дарьи Доцук. Чудесный роман о том, как девочка придумывает сказку, чтобы справиться с ужасом и непознаваемостью взрослого мира, и персонажи живые, и мама, которая как царевна у Пастернака ("силятся очнуться и впадают в сон" - не поручусь за точность цитаты), и таинственная старушка, и зловещая нора, и иллюстрации чудесные.
Но потом автор зачем-то берет, уничтожает сказку и неожиданно начинает говорить напрямую - и это на самых последних страницах. Хожу в мерзком настроении - как будто обнималась с единорогом, и он был настоящий, а в конце у него отломали тщательно приклеенный рог и кричат: "Это же просто лошадь! Ха-ха!"
"-Такова масса Солнца, - сказал Колдуэлл.- Но не все ли нам равно?
Вокруг загрохотал смех. Господи, куда он попал?"
"Кентавр" Апдайка - чудовищно грустный роман о преподавании, конечно.
Не знаю, как можно не влюбиться в книгу, где есть такая фраза: "Вместо кошки у нее была рогатая жаба".
Добралась наконец до "Клуба лжецов", где нервными называют людей с психическими заболеваниями, и в восторге от текста)
Прочла роман, который у нас, как мне кажется, незаслуженно мало читают - "Одинокий мужчина" Кристофера Ишервуда (и всем его горячо советую).
Представьте, что это "Улисс", но в существенно сокращенном виде, рассказывающий о пожилом преподавателе, переживающем потерю возлюбленного и просто переживающего еще один день.
Джордж - поразительно симпатичный персонаж в нашем мире чересчур травмированных: у него отличный дом, он отлично прожил много лет с любимым человеком, любит работу, студентов и книги, ходит в спортзал, хочет жить дальше и даже - возможно - снова влюбиться.
Роман подкупает своей англискостью - он звучит по-другому, более камерно, в нем есть тема денег, но подспудная, неважная, это явно не мир чистогана.
Здесь много тела, но без пошлости; много писательства, но без рисовки; много красоты, но повседневной, неяркой; есть про студентов, университет и выпивку, поэтому это еще и campus novel, причем очень достойный образчик жанра.
В общем, если вы хотите прочесть небольшой и хороший роман, то вот он)
Иногда бывают дни, когда хочется любимого мороженого, лечь в кровать и провести там весь день, горько рыдая. Любимого мороженого в магазине не нашлось, поэтому я взяла "Первые заморозки" Сары Аллен и легла с ними в кровать; хороший неинтеллектуальный роман о том, что все будет хорошо.
Читать полностью…Тем временем я безуспешно терзаю "Девочек" Эммы Кляйн и никак не могу понять, почему так скучно читать про подростков в секте.
Читать полностью…"В Ярославле ей не хватало книг, не хватало, как воздуха, поэтому каждую она читала жадно, как бы вдыхая полной грудью. А в Петербурге этих проклятых книг было слишком много, и непонятно было, какую из них нужно читать в первую очередь".
Согласна с Басинским и Лизой Дьяконовой, проклятые книги размножаются почкованием, по-моему.
"Если бы я имел второй костюм, то никогда не знал бы горя.
Придя домой, переодеться, подтянуться -- достаточно, чтобы изменить себя.
Женщины пользуются этим несколько раз в день.
Что бы вы ни говорили женщине, добивайтесь ответа сейчас же; иначе она примет горячую ванну, переменит платье, и все нужно начинать говорить сначала."
Виктор Шкловский, ZOO, или Письма не о любви
(Боже, как прекрасно быть молодым)
Начала "Долгий марш". Классика, конечно, - это очень часто знак качества.
Цитаты прекрасные:
"Бешеное сердцебиение города утихало; прикрытый грязноватыми лохмотьями снега, он обретал мирный облик Старого Света, а прохожие в сумерках казались румяными и довольными, какой бы тревогой ни разгорались красные шапки газет в киосках и какие бы зловещие слухи ни ползли из репродукторов. Меркнущий свет воскресенья сулил Калверу не уныние трудового утра, а рабочий азарт будней, и не потому, что он был делягой: просто он был счастлив. Он был счастлив, гуляя в холодные зимние сумерки с женой, ребенком и собакой. И был счастлив, когда возвращался домой, в тепло, к привычным запахам толченого арахиса и ливерной колбасы, к теплым объятиям засыпающего ребенка, к веселым стычкам собаки с кошкой, к музыке перед сном".
Написала немного про "Доклад о медузах":
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=1502792099841649&substory_index=0&id=764685310319002
Слушаю исследование Деборы Латц о викторианстве и новом эротизме. Если очень коротко, то это книга о том, как прерафаэлиты и их круг общения повлияли на порно- и эротическую культуру того времени.
Узнала, например, что с 1840 по 1880 гг. самым масштабным и самым распространенным видом порно (всё - от романов до стихов и графических романов) было порно, посвященное флагелляции, то бишь, порке. Сам рассказ при этом мог и не содержать непосредственного описания полового акта или оргазма - главным было подробное повествование о том, как кого-нибудь собираются пороть, за которым следовало медленное обнажение "белых ангельских полушарий" и т.д. Флагелляционный экстаз доходил, кстати, до того, что в газеты пачками слали письма из серии "и тут маменька положила меня на колено", правда, все они, в основном, оказывались протоэротическими выдумками.
Совершенно неудивительно, конечно, что именно порка пользовалась таким спросом. Чарлз Алджернон Суинберн, известный поэт, который буквально сломал викторианскую культуру своими стихами то ли о цветах, то ли о половых органах (сейчас они, разумеется, кажутся удивительно невинными), так вот, Суинберн, регулярно посещавший особые заведения, где его бойко пороли мамзельки с "золотыми волосами и нарумяненными щеками" писал о том, что в школе его могли пороть чуть ли не раз в три дня, а то и каждый день. При этом порка в школах была публичной - в смысле, любой мог прийти и посмотреть, как мальчика охаживают розгами.
Кроме того, Латц пишет о том, что раз уж викторианская культура зажимала мужика в таких строгих рамках: он по умолчанию должен был всегда контролировать происходящее, быть активной и доминирующей частью пары, то многие мужчины во взрослом возрасте продолжали обожать порку просто потому, что телесные наказания позволяли им на какое-то время терять контроль над своим телом и над происходящим.