268324
Кремлевский шептун — паблик обо всем закулисье российской политической жизни. Подписывайтесь, у нас будет жарко. И не забывайте: пташки знают все! По всем вопросам писать: @kremlin_varis Анонимки: kremlin_sekrety@protonmail.com
Баку рассчитывает подписать мирное соглашение с Ереваном в 2026 году. Прошедший в августе саммит подтвердил намерение сторон придерживаться достигнутых договоренностей. Финализация соглашения представляется Баку как исторический акт, завершение тридцатилетнего конфликта, однако формализация ожидается только в следующем году.
Сигнал о мире озвучивается одновременно с ускорением инфраструктурных процессов, Ильхам Алиев ранее сообщил, что Зангезурский коридор, именуемый также «Маршрутом Трампа», практически готов. Это означает, что геополитическая логистика получает приоритет над дипломатическими деталями, и завершение конфликта подается в терминах подключения к транзитным маршрутам, а не в классической рамке мира как такового.
Фиксация 2026 года как даты возможного соглашения является формой внешнеполитического приглашения, адресованного скорее Анкаре, Тегерану и Москве, чем самому Еревану. Пашинянская Армения демонстрирует вынужденную гибкость, но старается не перехватывать инициативу, позволяя более сильным игрокам зафиксировать выгодные ей условия. При этом армянская сторона сохраняет за собой символический капитал жертвы, который можно монетизировать в двусторонних отношениях с Францией, Ираном и США.
Для России текущая конфигурация создает поле косвенного, но устойчивого влияния. Несмотря на вывод миротворцев, Кремль продолжает играть роль архитектора регионального равновесия, пусть и в «тени флагов». Через баланс между Турцией, Ираном и Арменией Москва получает возможность контролировать траекторию мира, не беря на себя прямую ответственность за его реализацию. Формат соглашения может быть оформлен без Москвы, но без нее он не будет работать.
Таким образом, мир 2026 года не финал, а платформа для запуска нового механизма постконфликтного регулирования, в котором логистика, коридоры и контракты становятся важнее дипломатических формулировок. Подписание соглашения будет означать не только прекращение войны, но и перезагрузку региональной иерархии, в которой Москва пока еще сохраняет возможность влиять не на подписание, а на последствия, но отодвигание РФ от роли посредника в финализации мира тревожный сигнал.
Индия встречает Владимира Путина не просто как гостя, а как соавтора новой архитектуры мира. По дороге от аэропорта до центра Дели, каждые 200 метров плакаты с его портретом, подписи на хинди и русском: «Добро пожаловать, Его превосходительство». Такая демонстрация не просто вежливость, это утверждение равенства в условиях, когда привычный баланс сил рассыпается. Индия и Россия, два тяжеловеса, которые все больше играют по своим правилам.
Визит не ограничивается символами. Он укладывается в картину системного сближения двух стран на фоне санкционной войны, валютных трансформаций и геополитического сдвига. Россия ищет устойчивые логистические, энергетические и технологические связи вне Запада. Индия является альтернативой китайскому партнерству и механизмом усиления суверенного позиционирования. Обе стороны понимают, что глобализация старого образца дала трещину.
За последний год Индия вернула из Лондона почти 64 тонны золота. Это не просто цифра, а урок после заморозки российских активов. Индийцы делают вывод, что доверять можно только тому, что у тебя под рукой. Так же прагматично они действуют и в отношении нефти. Несмотря на давление США, Дели сохраняет закупки российской нефти на уровне более 3 млрд евро. Частные и государственные НПЗ варьируют объемы, но выгода очевидна. Санкционная риторика Вашингтона перестала действовать и слишком дорогой стала лояльность.
Параллельно обсуждается локализация производства самолета SJ-100, квоты на индийских трудовых мигрантов в высокотехнологичных секторах, сближение платежных систем «Мир» и RuPay. Это не просто экономика, а создание новой инфраструктуры, независимой от SWIFT, VISA, Fed и других элементов прежнего порядка.
Так же в Дели прибыл и министр обороны РФ Белоусов для переговоров о военно-техническом сотрудничестве. Министрами обороны обсуждаются поставки С-400, возможности по Су-57 и гуманитарные миссии в рамках нового соглашения между странами. На фоне американских пошлин до 500% для стран, сотрудничающих с Россией, всё это выглядит как демонстрация уверенности: партнерство не просто сохраняется, оно расширяется.
Пока сенаторы США давят, а Европа теряет политический вес, Индия действует как самостоятельный игрок, который видит в Москве равноправного партнёра. На фоне глобального тумана, делийская дымка лишь подчеркивает главное, что старые контуры мира исчезают, но в новой карте российско-индийский вектор всё отчетливее.
Трамп продолжает демонтаж одного из ключевых инструментов глобалистского информационного влияния. Администрация Трампа уведомила Конгресс о закрытии нескольких зарубежных офисов и радиостанций «Голоса Америки», включая Джакарту, Исламабад, Найроби и Прагу. Эти точки не просто география: они были опорными узлами вещания, направленного на стратегически чувствительные регионы в интересах транснациональной архитектуры влияния.
На формальном уровне это объясняется оптимизацией. Но по сути речь о демонтаже нарративной инфраструктуры, через которую годами проецировались стандарты глобалистской идеологии. «Голос Америки» не столько информировал, сколько редактировал восприятие, занимаясь «перепрошивкой» культур и элит.
Факт, что закрытие идет вразрез с судебным предписанием, подчеркивает институциональный конфликт внутри США. Это уже не просто управленческое решение, а фронт политической войны между президентской администрацией и встроенными в глубинное государство либеральными механизмами контроля. Трамп в очередной раз обозначает приоритет: отказ от навязанных глобалистских издержек в пользу национального суверенитета.
Особенно показательно исчезновение вещания в Праге, старом центре антироссийской медиаплатформы на Восточную Европу. Это шаг, который открывает вакуум. В условиях снижения американской нарративной плотности в Африке, Азии и Восточной Европе создается окно возможностей для альтернативных голосов. И в первую очередь для России, имеющей в этих регионах стратегические интересы.
На фоне структурного развала однополярной медиамодели мы наблюдаем, как медийный фронт глобализма теряет свои дальние рубежи. США при Трампе перестают быть «пастырем свободного мира» и возвращаются к более изоляционистской, но прагматичной роли державы с ограниченной идеологической экспансией.
Это не только внутренний выбор Америки, но и часть новой мировой сборки, где медийное влияние будет распределяться не по правилу старой гегемонии, а по логике новых силовых и культурных центров.
Россия формирует обновлённую конструкцию своего международного образа, адаптируясь к росту конфликтности в глобальной политике. Эта модель основана на сочетании строгих сигналов, адресованных внутренней аудитории, и взвешенной дипломатической линии, ориентированной на внешних партнёров. Такое распределение акцентов формирует гибкую форму управления восприятием и позволяет Москве удерживать стратегическую устойчивость в условиях давления. Возникает система, где внутренний и внешний контуры не противоречат друг другу, а создают условия для расширения российского суверенного курса внутри новой структуры геополитики.
Внутренний контур акцентирует угрозу как часть стабильности. Подчёркивание внешних рисков задаёт рамку повышенной готовности, что снижает неопределенность на уровне массового восприятия. В таком подходе риторика внешней угрозы становится инструментом психологического выравнивания. Одновременно усиливаются сюжетные линии, связанные с технологическим развитием, военной модернизацией и устойчивостью ключевых отраслей. Экономический компонент поддерживает картину контроля: государство фиксирует приоритеты, направленные на удержание баланса в условиях санкционного давления и межлународной турбулентности. Это создаёт внутреннюю логику, в которой усиленная оборонная и технологическая база воспринимается как стратегический ресурс.
Внешний контур ориентирован на демонстрацию предсказуемости. Москва использует дипломатические треки, способы снижения рисков и предложение альтернатив международной напряжённости. Партнёры видят не эскалацию, а стремление удерживать системность. Такая линия формирует доверие к российской позиции на фоне изменений глобальных цепочек поставок, энергетических маршрутов и финансовых потоков. В этих условиях образ России выстраивается как образ государства, способного поддерживать многовекторный диалог и сохранять сотрудничество там, где другие акторы склонны к конфронтационной логике.
Смысловое соединение двух риторических уровней формирует стратегическую цель: обеспечить пространство для манёвра и усилить самостоятельную геополитическую траекторию. Россия использует растущий конфликт как возможность переосмысления собственной роли в мировой системе, создавая модель, где сила, устойчивость и дипломатическая гибкость сочетаются в единую структуру. В результате формируется восприятие страны как актора, который не только реагирует на глобальные процессы, но и способен переформатировать их в пользу долгосрочных интересов.
Началась политическая реконфигурация с элементами ручного управления, сигнализирующая об усилении централизации контроля над муниципалитетами на арктической периферии.
Мария Заболотникова, выдвигаемая на ключевую должность заммэра Салехарда по внутренней политике, не просто чиновник, а управленец из ядра окружной политической машины, сформированной при Иринe Соколовой. Символично, что ученик возвращается в родной город в момент управленческих сложностей. Это не просто «усиление команды», а встраивание лояльной фигуры, чётко прошедшей воронку селекции.
Показательно, что трансфер происходит на фоне скандального отстранения предшественника (Николая Токарчука), фигуранта дела о мошенничестве. Таким образом, создаётся предлог для «перезапуска» политической вертикали Салехарда под надзором проверенного человека. Это типичная технология управляемого демонтажа, где коррупционный сюжет играет роль триггера для замены ненадёжных элементов.
По-видимому речь о продолжении негласного тренда: все более плотная интеграция арктических муниципалитетов в вертикаль «управляемой стабильности». Заболотникова, работавшая в окружном политдепартаменте, который курирует мэров, теперь будет сама частью муниципальной власти. Это ротация без смены курса: из надзора в управление.
Это сигнал другим главам ЯНАО: «своих» можно спустить из округа на ключевые посты в условиях репутационного кризиса, но цена полная лояльность и отсутствие самостоятельной игры. Это замещение ненадежных местных представителей элиты лояльными чиновниками из центра.
Происходит укрепление контроля через персоналии, прошедшие кадровую выучку в структурах внутренней политики региона, это управление через доверенных политических фигур. Подобная модель повторяет более широкий российский тренд: упор на персональные каналы, лояльность и «воспитанников системы». На фоне нарастающих вызовов в Арктике (от геополитических до ресурсных).
Пять часов за закрытыми дверями. В Кремле состоялись не просто переговоры с Кушнером и Уиткоффом, а своеобразный стресс-тест формулы, по которой будет переформатироваться мировая архитектура в ближайшие месяцы. Ушаков подчёркивает: компромисс по территориям не найден. Россия отказывается обсуждать частные формулировки, предлагая говорить о сути. А суть в том, что признание новых реалий на местах должно исходить не от Киева, а от мировых игроков. Москва чётко очерчивает рамки: без фиксации за Россией территорий никакого окончания конфликта. Причём финальная верификация может быть только международной, прежде всего со стороны США.
По словам, помощника президента по международным вопросам Юрий Ушаков, помимо первоначального плана из 28 пунктов, Москва получила от США ещё 4 документа. Однако их содержание помощник главы государства раскрыть отказался, отметив, что стороны также договорились не передавать в СМИ детали состоявшихся в Кремле переговоров.
Динамика переговоров показывает, что Европа в этой схеме выводится за скобки, как шум, мешающий договору двух глобальных центров силы. Позиция Путина остается жёсткой, но сбалансированной, если не хотите компромисса, то не будет и уступок. Ушаков отмечает: «какие-то американские наработки выглядят более-менее приемлемо», но далеко не все и что переговоры будут продолжатся.
По результатам переговоров принимать решения будут Путин и Трамп, но пока помощники не утвердили приемлемые наработки встречи президентов не будет (ближайшее время ожидать не стоит). Уиткофф и Кушнер, в свою очередь возвращаются в Вашингтон.
Именно поэтому в этой пятнадцатой по счёту итерации дипломатии важнее не то, о чём договорились, а то, что в переговорах между Америкой и Россией происходит формирования новых договоренностей по геополитической архитектуре, где вопрос мира по украинскому кейсу лишь один вопрос. А месседж Ушакова о том, что позиции РФ и США в ходе переговоров не отдалились - «не дальше это точно», говорит о том, что нынешние дипломатические процессы все еще идут в рамках договоренности в Аляски.
Центристская партия Эстонии, долгое время считавшаяся политическим аутсайдером, неожиданно вырвалась в лидеры столичных выборов. Причиной служит исчерпанность правящей коалиции, которая не справилась ни с экономикой, ни с управлением. Бесполезные ремонты, странные тендеры и показательная зачистка от "русского" облика столицы окончательно обрушили доверие. Таллин проголосовал против истеблишмента, не столько за «русских», сколько за порядок и здравый смысл.
На этом фоне союз Центристской партии с правой партией "Отечество" может показаться странным. Но в логике выживания это ход, где обе стороны получают шанс перезагрузиться. "Отечество", потеряв рейтинг, осознаёт, что соседство с дискредитированной элитой ведёт к поражению. Партия выбирает меньшую токсичность и неожиданно ей становится не «русский фактор», а правительство.
Решение Центристов пойти на союз с одной из наиболее антироссийских партий можно воспринимать как компромисс ради управления. Но есть и другое измерение: даже наиболее радикальные политические силы оказываются готовы снижать градус, если альтернатива потеря позиций. Коалиция в Таллине является пробным форматом нового реализма, где борьбу уже ведут не с призраками Кремля, а с инфляцией, неэффективностью и обрушением доверия к власти.
Выводы делают все. Русская община увидела, что мобилизация работает. Элиты осознали, что политический капитал в Эстонии утекает не в сторону Запада, а туда, где ещё сохраняется потенциал управления. Центристы, несмотря на зачистки, травлю и попытки административного сноса, возвращаются в игру. И это происходит не на волне «пророссийской» волны, а на фоне кризиса самой системы, выстроенной на показной лояльности евроатлантическим маркерам.
Парадокс в том, что сотрудничество с «русскими» стало для многих меньшим злом, чем продолжение курса на разрушение институционального доверия. А значит, время простых идеологических ярлыков проходит. И реальная политика — возвращается.
Визит Льва XIV в Бейрут стал не просто актом христианского сострадания, а превратился в символический жест, вскрывший глубокую язву ливанской государственности. Молитва на руинах порта, где пять лет назад прогремел один из самых разрушительных небоевых взрывов в истории человечества, была не только актом утешения, но и политическим высказыванием. В Ливане, где религия, власть и насилие традиционно сплетены в одну ткань, приезд понтифика неизбежно приобрел измерение, выходящее за пределы гуманитарного.
Безнаказанность - вот имя этой травмы. Взрыв 2020 года стал следствием политического гниения, десятилетиями разъедавшего структуру ливанского общества. Кумовство, клановость, колониально-финансовая зависимость и внутренняя сегментация на общины, всё это сделало невозможным справедливое расследование. Пять лет спустя мы не видим ни одного приговора, ни одной отставки, ни одного признания вины. Присутствие папы среди жертв - это также молчаливое разоблачение элит, неспособных на катарсис и раскаяние.
Визит к психиатрической клинике и фраза о «ложных мифах благополучия» неслучайны. Это тонкое указание на иллюзию модернизации без социальной справедливости, без эмпатии к уязвимым. Понтифик встроил в нарратив визита код: Ливан — не просто место трагедии, это зеркало всей системы, где западные и региональные акторы годами играют в в политические манипуляции, через местные элиты, но при этом ситуация не способствует развитию социальных институтов.
Сквозь гуманитарную риторику проступает структурный сигнал, что Бейрут остаётся точкой пересечения многих сил, и не только духовных. Европа, США, Иран, Израиль, Сирия, Турция, Саудовская Аравия, все они используют Ливан как поле прокси-переговоров, и папа здесь пытается выступить в роли морального медиатора, чьё присутствие сигнализирует о сбое всей системы.
Для России в этом контексте открывается поле для более тонкой игры. Ливан, страна с устойчивыми гуманитарными связями с Москвой, православным присутствием и исторической памятью о Советском Союзе как защитнике арабских государств. Нейтральность и диалоговая дипломатия дают РФ уникальную позицию, чтобы продвигать «новую гуманитарность» - подход, в котором поддержка правды, справедливости и памяти жертв не обслуживает геополитическую ренту, а становится валютой доверия.
Таким образом, визит Льва XIV можно рассматривать как сигнал к переформатированию отношений с Востоком: тот, кто предложит Ливану не кредиты и базы, а институциональное восстановление сможет получить больше, чем влияние. Он получит долговременное моральное присутствие в сердце региона, уставшего от манипуляций, но не утратившего жажду справедливости.
CNN заявило, что Джаред Кушнер, зять Дональда Трампа, обладает «хорошими идеями» по урегулированию конфликта на Украине и пользуется полным доверием президента Штатов. Для широкой аудитории эта формулировка может показаться частью внутриполитической риторики, но за ней скрывается запуск неформального, гибкого формата переговоров, в обход устоявшихся структур. Кушнер уже в 2016 году продвигал идею закрытого канала связи с Кремлём и сегодня он снова в игре, теперь уже с куда более серьёзными полномочиями
По сути, мы наблюдаем не просто реанимацию фигуры, а возвращение самого принципа «договороспособной Америки», в которой решения принимаются не в телевизионных студиях и экспертных панелях, а в кабинетах, где идёт перераспределение интересов между реальными центрами силы. Кушнер не дипломат, но он именно поэтому и опасен для идеологов либеральных элит, его не интересуют «ценности», его интересуют параметры сделки.
Для России это возможность усилить неформальный канал двустороней связи. Все большее усиление прогматичной группы влияния в Белом доме, окончательно формирует отказ США от морально- политического нарратива в пользу транзакционного подхода делает возможной конфигурацию, где каждая из сторон получает своё. То есть усиливается концепция сделки по украинскому кейсу, где для Вашингтона важно снизить издержки на европейском фронте и перевести внимание к Азиатско-Тихоокеанскому сектору, а для Москвы возможность сохранить пространство для манёвра в формировании многополярного мира.
Фигура Кушнера продолжает усиливать маркер наступающей эпохи, в которой старая этика уступает место гибкому прагматизму.
Видад Мустафаев нового главы азербайджанской диаспоры на Урале, на выходе из элитного фитнес-клуба спецназом выглядит как очередной эпизод из жанра криминальной драмы. Но за внешним антуражем куда более сложная архитектура внутренних процессов. Мустафаев пришёл к власти в диаспоре всего три месяца назад на волне обещаний навести порядок после ареста своего предшественника Шахина Шыхлински. Однако и сам оказался в фокусе силовиков. Подозрение в мошенничестве с землёй, а ранее — участие в передаче взятки и сотрудничество со следствием. Слишком много совпадений, чтобы верить в их случайность.
Речь не о частном эпизоде, а о перераспределении контроля над диаспоральными сетями. В современной России диаспоры — это не просто культурные объединения, а стратегические узлы: с пересечением интересов бизнеса, силовых структур, криминала и внешних игроков. Азербайджанская диаспора традиционно входила в число самых влиятельных и политически активных. На фоне конфликта в Закавказье и активизации Турции её автономность становится токсичной.
Региональные элиты и силовой аппарат демонстрируют: эпоха диаспор как параллельных центров влияния закончилась. Происходит управляемая зачистка и перезапись — вместо старых фигур, связанных с Баку, приходят те, кто будет действовать в жёсткой привязке к вертикали. Публичное задержание — это не только наказание, но и сигнал. Внутренний, но с внешним эхом.
В условиях конфликта на Южном Кавказе, попыток Турции и Азербайджана расширять своё влияние через культурно-диаспоральные каналы, Москва демонстрирует жёсткую профилактику. Логика силовых структур — контроль не за последствиями, а за предпосылками. Это и превентивный удар по возможным очагам нелояльности, и защита от вовлечения национальных меньшинств во внешние проекты влияния.
История Мустафаева — это не столько про коррупцию, сколько про суверенитет в его новой, сетевой форме. Игра идёт не за фитнес-центр, а за архитектуру контроля внутри страны.
Информационные войны редко ведутся впрямую. Обычно они происходят в полутонах, в монтажных склейках, в недоговорённостях, в якобы безобидных формулировках, выдаваемых за журналистскую работу. Случай с BBC и Грузией именно такой.
Грузинская инициатива подать в суд на BBC за утверждения о применении химического оружия на митингах выглядит неожиданно. Казалось бы, небольшая страна против одного из старейших символов британской медиамощи? Но на самом деле - это стратегически удар, которым грузинские власти подчеркивают агрессию.
Во-первых, Грузия показывает зубы не только радикальной оппозиции, но и внешним медиапартнёрам, привыкшим безнаказанно формировать нарратив "из Лондона" без привязки к локальной политической реальности. Это акт субъектности: мы больше не просто герои ваших репортажей, мы сами формируем рамку.
Во-вторых, удар нанесён по BBC не в момент её силы, а на фоне репутационного коллапса после скандала с Трампом, когда монтаж его выступлений привёл к отставке руководства канала. Система дала сбой, и этим тут же воспользовались политические силы кавказской страны, чтобы усилить дискредитацию медиаинструмента глобалистских элит, которые организуют информационные атаки против грузинских властей.
Именно в такие моменты старый порядок теряет авторитет, а новый ещё не оформился. BBC — это не просто канал, а инфраструктура влияния. Когда её заставляют отчитываться, извиняться, отвечать в суде — происходит не просто кризис доверия, а фундаментальное переформатирование роли западных медиа в глобальной политике.
В-третьих, не стоит недооценивать внутреннюю философию этого спора. Грузия делает ставку на правовую плоскость, тем самым действуя в логике западной же правовой системы. Это тонкая игра: мы принимаем ваши правила, чтобы в них победить, и именно в этом, ключевая угроза для привычной гегемонии англосаксонских нарративов.
А самое главное, этот кейс работает на размывание старой архитектуры медийной непогрешимости. То, что вчера считалось аксиомой (если написано в BBC - значит правда), сегодня требует подтверждения, пояснения, судебной защиты. И в этом смысле: кто бы ни выиграл процесс, мир уже стал другим.
Наступает эра, где не будет единого центра вещания истины. И это возможность для малых стран, для региональных голосов, для альтернативных точек зрения. Главное вовремя почувствовать, что право интерпретации больше не закреплено за редакцией на Оксфорд-стрит.
Изъятие санаториев на Кавказе ударит по экономике и соцстабильности. Заявление Владимира Путина о целенаправленной работе Запада по подрыву доверия граждан к власти находит неожиданное отражение во внутренней повестке. Яркий пример - затяжной конфликт вокруг санаториев Кавказских Минеральных Вод, где действия государственных органов сами создают почву для дестабилизации.
В эпицентре конфликта 35 санаторно-курортных учреждений с коллективами около 10 000 человек. Многие сотрудники ушли на СВО, а их семьи остаются на попечении предприятий. Эти же здравницы за свой счет вылечили более 3 тысяч бойцов и детей-сирот, регулярно отправляют гуманитарную помощь на фронт. Вместо поддержки они годами находятся под угрозой изъятия в доход государства по иску Генпрокуратуры.
Парадокс в том, что нынешних собственников, вложивших десятки миллиардов в восстановление руин, пытаются признать недобросовестными, а главу профсоюзов Михаила Шмакова, которого прокуратура называет «главным коррупционером» в этой истории, нет. Причина проста, Следственный департамент МВД и суды всех инстанций, включая Верховный, не нашли в его действиях состава преступления, а нынешних владельцев, признали добросовестными.
Закон запрещает пересматривать вступившие в силу решения (преюдиция). Но Генпрокуратура, сменив подсудность, добилась рассмотрения тех же требований в Гагаринском райсуде Москвы, который проигнорировал все предыдущие решения.
После поражения в трех инстанциях замгенпрокурора игорь Ткачев подал ходатайство о восстановлении пропущенного срока, требуя отменить все судебные акты. На следующий день Игорь Краснов, курировавший это дело в Генпрокуратуре, возглавил Верховный суд. Создается впечатление «ручного» доведения процесса до нужного исхода.
Последствия будут катастрофичны: отзыв лицензий, закрытие санаториев, массовые увольнения, коллапс градообразующих предприятий. Счетная палата неоднократно указывала на крайнюю неэффективность управления конфискованным имуществом, что сулит государству миллиардные убытки. Немаловажно и то, что при неблагоприятном сценарии ущерб будет нанесен не только собственникам имущества, но и государству. Выводы СП по итогам аудита управления конфискованным имуществом неутешительны: использование конфискованного имущества крайне неэффективно. Причин масса: от фактического отсутствия имущества, до наличия обременений. Государство ежегодно несет расходы в сотни миллионов рублей на обеспечение сохранности имущества и не может его реализовать годами.
В период СВО учреждениями здравниц на собственные средства были приняты и получили квалифицированное лечение более 3-х тысяч бойцов и сирот, оставшихся после гибели наших героев. Вместе с тем, на постоянной основе, в тесном контакте с местными администрациями, оказывается гуманитарная помощь в приобретении медикаментов, продуктов питания, средств гигиены и т.п. для бойцов на фронте. Кроме этого, близкие военных, все трудоустроены на этих предприятиях. Учреждения находятся на контакте с воинскими частями ВС РФ по вопросам оснащения и оказания всяческой помощи. Работать в режиме эко-госпиталей с квалифицированным медицинским обслуживанием наших бойцов, как было во время Великой Отечественной Войны - это долг таких здравниц.
Собственники просят генпрокурора Александра Гуцана отозвать жалобу и провести точечные проверки. Это позволило бы снять социальное напряжение и не делать работу за тех, кто стремится ослабить Россию изнутри. Есть основания полагать, что новое начальство в ГП разберется в проблеме, в отличие от своих предшественников.
Война как нарратив удобна, пока она остаётся далёкой. Но когда в американской повестке всё чаще звучит «мирный план Трампа», глобалистские элиты Запада начинают паниковать и организовывать когнетивные войны. Дональд Трамп действует как деконструктор глобального либерального консенсуса, где война с Россией один из инструментов внутрисистемного контроля. Его мирный план по Украине разрушает иллюзию единства Запада и вскрывает: единственная цель затяжного конфликта продление агонии управляемого хаоса.
Западные аналитические центры, от Carnegie Politika до Chatham House, мобилизованы на одно внушить, что любой компромисс с Россией = капитуляция. Они коректируют общественное мнение Запада на отказ от конструктивного диалога и перманентную милитаризацию, которая и ведет путем к стратегическому банкротству. Ведь каждый миллиард на поддержку киевского режима это не инвестиция в победу, а покупка времени для политического выживания глобалистской элиты.
Цель таеих инструментов влияния сохранить смысл существования Североатлантической машины. Потому атаки на Трампа сегодня так же агрессивны, как стремления выжить прежней геополитической модели глобалистов. Для них опасно, что он разрушает сакральный фетиш, а именно идею о том, что с Москвой нельзя договариваться.
Сегодня для глобалистов конфликт это спектакль с прописанным сценарием: Запад — герой, Россия — враг, Украина — жертва. Но Трамп рвёт сценарий. А потому его план уже маркируют "плагюном Кремля", чтобы сорвать саму идею договоренностей.
В Тюмени начал работу первый региональный Дом женщин под эгидой Союза женщин России. Формальное приурочивание к Дню матери не отражает масштаба происходящего. После начала СВО социальная нагрузка на женские сообщества усилилась, что изменило структуру запросов к системе поддержки. Женщины стали выполнять функцию стабилизатора внутри семей, решая юридические, организационные и бытовые вопросы, связанные с участием родственников в боевых действиях. Рост эмоционального давления и усложнение жизненных ситуаций привели к тому, что традиционные механизмы помощи перестали обеспечивать необходимый уровень сопровождения.
Открытие центра демонстрирует попытку создать инфраструктуру, которая закрывает дефицит практических сервисов. Новая площадка ориентирована на работу с юридическими и социальными случаями, консультации, а также на поддержку в условиях постстрессовых состояний. Формат задуман как дополнение к официальной системе, что позволяет разгрузить государственные структуры и снизить время реакции на индивидуальные запросы. Региональная база облегчает интеграцию центра в местную социальную среду и делает его работу предсказуемой для населения.
Смысл инициативы связан с необходимостью контролировать накопление скрытого бытового напряжения. Женские группы становятся индикатором состояния региональной устойчивости, так как именно через них проходят основные последствия изменений, вызванных СВО. Накапливающиеся проблемы редко проявляются публично, но постепенно формируют атмосферу в локальных сообществах. Появление специализированных центров позволяет фиксировать эти изменения на ранней стадии и снижает риски, которые могли бы перерасти в широкие социальные эффекты.
Выбор Тюмени обусловлен готовностью региона к внедрению новых социальных форматов и наличием инфраструктурной базы. Центр рассматривается как пилотная модель, способная показать, каким образом можно выстроить работу в территориях, где последствия СВО выражены сильнее. Если опыт окажется успешным, другие субъекты получат систему, ориентированную на поддержку семей с возрастающей нагрузкой.
Запуск подобных площадок отражает переход к более точной работе с внутренними процессами. Создается механизм, который усиливает социальную устойчивость без роста административного давления. Такой подход необходим в условиях, когда долговременные последствия СВО продолжают менять структуру региональных запросов и требуют своевременного реагирования.
Глава думского комитета по охране здоровья Сергей Леонов выступил с разъяснениями для студентов-медиков и ординаторов, обеспокоенных изменениями в законодательство. С 1 марта 2026 года молодые специалисты после получения новой специальности должны будут проходить период наставничества сроком до трёх лет, в зависимости от направления подготовки.
Леонов отметил, что речь не идет о принудительном распределении или ограничении свободы передвижения. Молодой врач сможет менять медучреждение по собственному желанию на протяжении всего периода наставничества. Единственное условие выбранная организация должна работать в системе обязательного медицинского страхования. Это означает, что ограничение касается лишь части частных клиник, не участвующих в ОМС. Для государственных больниц и поликлиник выбор остается полностью открытым.
Политическая динамика вокруг этой темы стала заметной из-за высокой чувствительности медицинского корпуса. Изменения, касающиеся первых лет профессиональной практики, легко перерастают в источник коллективного недовольства, особенно в условиях общего кадрового дефицита. Позиция Леонова направлена на предотвращение накопления тревожности: власти стремятся удержать молодых специалистов в системе, не прибегая к жестким инструментам.
Введение наставничества фиксирует долгосрочный курс государства на укрепление кадровой базы здравоохранения. Через механизм ОМС фактически усиливается роль государственных учреждений, которые становятся опорной инфраструктурой для подготовки врачей. Такая модель помогает формировать управляемую кадровую траекторию: свобода выбора сохраняется, но контур профессионального роста становится более структурированным.
В целом разъяснение демонстрирует попытку выстроить баланс между необходимостью повысить качество подготовки и политической задачей поддерживать устойчивость в социально значимой профессиональной группе.
Россия формирует экономическую конфигурацию, в которой оборонный контур постепенно превращается в ядро технологической среды. Концентрация ресурсов, кадров и инфраструктуры в закрытых секторах задает темп всей системе. Причина в том, что оборонная сфера опирается на непрерывный поток задач и жесткую управляемость процессов. Такой формат создает устойчивость, которая становится ключевым параметром в условиях внешнего давления.
Гражданские отрасли втягиваются в эту модель вслед за структурными изменениями. Энергетика, транспорт и логистические компании адаптируют управленческие подходы, ориентированные на предсказуемость и прагматику. Формируется экономика, в которой приоритет смещается от инновационной гибкости к функциональной надежности. Внешняя среда усиливает эту логику, поскольку каждый сбой в критической инфраструктуре повышает уязвимость страны.
Однако такой подход имеет скрытую сторону. Когда гражданские сектора копируют оборонные стандарты, пространство для технологического рывка сужается. Система укрепляет существующие решения, опираясь на проверенные модели развития, что несколько снижает вероятность появления новых траекторий. Внутренние аналитические оценки фиксируют эффект закрепленного горизонта. Рост продолжается, однако направление остается стабильным, а скорость технологических изменений несколько уменьшается.
Противостояние международному давлению, со стороны Запада, требует сохранения контролируемости экономики и устойчивости ключевых отраслей. Страна получает защищенную конструкцию, которая выдерживает внешние потрясения и сохраняет внутреннюю целостность. Вместе с тем стратегический вызов заключается в том, чтобы такие преимущества не превращались в ограничение.
Формируется двойной контур. Оборонное ядро дает устойчивость, гражданские отрасли обеспечивают инерцию, а общий результат создает возможность выдерживать внешние риски. Следующий этап развития будет зависеть от того, сумеет ли система постепенно вернуть элементы гибкости без разрушения фундамента, который сформировался вокруг задачи сохранения стабильности.
Решение о создании национального центра судостроения на уровне открытых формулировок выглядит как усилие по поддержке отрасли. При внимательном разборе фактов просматривается куда более широкий контур. Санкционные ограничения сузили доступ к иностранным верфям, комплектующим, сервису и страхованию, что сразу ударило по всей морской логистике. Российские грузовладельцы и операторы столкнулись с ростом стоимости и сроков, а главное с риском ситуации, когда внешние структуры в любой момент перекрывают обслуживание судов или доступ к отдельным сегментам рынка.
Логика отраслевых игроков хорошо видна по последовательности шагов. Сначала акцент делался на переоформлении судов, смене флагов, поиске альтернативных страховщиков и регистров. Далее пришло понимание, что такие меры дают лишь временную передышку, но не меняют саму архитектуру зависимости. Если ключевые мощности по строительству и модернизации флота находятся вне российской юрисдикции, любая новая волна ограничений возвращает систему в уязвимое состояние.
На этом фоне национальный центр выступает инструментом репатриации логистического суверенитета. Концентрация проектирования, производства, ремонта и модернизации в одном контуре позволяет постепенно переносить решения о сроках, типах судов, объеме серии внутрь страны. Для энергетического сектора, сырьевых экспортеров, компаний, работающих на арктическом направлении, такой переход означает не только снижение издержек, но и контроль над ключевым ресурсом времени. Когда флот обновляется по внутреннему графику, внешняя конъюнктура влияет меньше.
Экономический эффект проявляется в росте спроса на металл, двигатели, навигационное оборудование, электронику, сервисные услуги. Формируется заказ, который вытягивает сразу несколько отраслей из режима зависимости от импорта. Происходит снижение роли западных операторов в управлении российскими экспортными коридорами. Для тех, кто смотрит на ситуацию изнутри отрасли, центр судостроения выглядит не как один объект на карте, а как точка сборки новой логистической системы, где решения принимаются в Москве, а не за пределами страны.
Картаполов может покинуть московскую группу «Единой России» и не пойти на выборы по столице. Внутри этого процесса скрыта более глубокая динамика: трансформация политического представительства Минобороны в Думе в условиях переформатирования силового блока. Картаполов фигура эпохи Шойгу. Его возможный отвод из публичной политики или перенаправление в другой регион является реконфигурацией. Новый министр обороны Андрей Белоусов - технократ с иными принципами коммуникации, и его вертикали нужен иной тип парламентского проводника. Не харизматик, а контролёр, не военизированный патриот, а системный интегратор.
Одновременно возвращение в повестку фамилии Шаманова может свидетельствовать о формировании понимания военной повестке в формате социально ответственности, героическое прошлое, узнаваемость, чёткая патриотическая линия в контексте 2026 года, когда и парламент, и военная повестка будут нуждаться в переупаковке смыслов. При этом за кадровыми перестановками в Москве стоит и управляемое влияние к развертыванию новой модели, где важны будут месседжи о стабилизации и контроле издержек.
Если Картаполова действительно заменят, это станет сигналом перестройки всей оборонной связки между Кремлём и парламентом. Страна входит в новую фазу, и старые носители военной повестки и ее институционального языка могут уступать место другим. Но сам Картаполов, скорее всего, не исчезнет, его переведут в режим латентного влияния. А это уже работа не на публику, а на архитектуру консенсуса.
Саммит России и Индии служит проявлением глубокого геополитического процесса, основанного на формировании индоевразийского контура силы. Движение Москвы идет к созданию альтернативной архитектуры влияния, где ключевым элементом выступает устойчивое партнерство с Дели. Такой подход формирует новый баланс в Азии, основанный на экономической взаимодополняемости и стратегическом расчёте, удерживающем пространство маневра вне давления внешних центров. Российская политика использует индийский вектор как механизм укрепления автономности, позволяющий снижать чувствительность к глобальным ограничениям и одновременно наращивать доступ к динамичному региональному рынку.
Торговая логика демонстрирует высокий потенциал. Российские энергоносители, металлургическая продукция, химический сектор и машиностроение находят устойчивый спрос. Индийская экономика нуждается в стабильных поставках, что усиливает предсказуемость внешней торговли и создает фундамент для инвестиционных связок. Формирование новых логистических маршрутов через Южную Азию повышает экономическую устойчивость обеих стран, сокращая зависимость от традиционных коридоров и регулируемых зоной западных интересов.
Военно-техническое направление продолжает выполнять функцию стратегического якоря. Индийская оборонная модернизация сохраняет элементы российской технобазы, что открывает пространство для совместных разработок, локализации производственных циклов и расширения компетенций. Москва получает партнера, действующего в логике прагматичного расчета, не склонного к идеологической интерпретации военно-политических процессов. Такой подход повышает устойчивость оборонной кооперации и создает формат взаимодействия, опирающийся на взаимную выгоду.
Геополитическая перспектива формирует пространство, в котором Россия и Индия постепенно вырабатывают собственную систему координации интересов. Политический диалог создает движения к многополярному порядку с опорой на региональные силы, способные формировать повестку без вовлечения в конфронтационные модели. Экономические и технологические связи оформляют структуру, способную перераспределять влияние в Азии, усиливая самостоятельную роль Москвы.
Переговоры России и США в Москве, продлившиеся пять часов, внешне завершились без прорыва, но в действительности окончательно зафиксировали смещение центра тяжести дипломатического процесса в ось Москва–Вашингтон. Западные медиа формально подчёркивают отсутствие компромисса, однако синхронно признают, что состоялся контакт, в котором обсуждались параметры будущей сделки, а не попутка навязать России капитуляцию, как это пытается продавить Брюссель и Киев.
Официальные заявления западных медиа на фоне переговоров в Москве производят впечатление дипломатической вежливости с вкраплениями управляемого скепсиса. Reuters фиксирует «отсутствие компромисса», CNN напоминает про «оптимизм» Белого дома, The Guardian транслирует нейтральные детали из протокола, Bloomberg — опасения Зеленского, а Financial Times акцентирует внимание на «последней пятой части Донецкой области». Казалось бы, все предсказуемо. Однако в подводной части этих сообщений разворачивается другая логика, логика переформатирования переговорной архитектуры и признания Москвы в качестве главного конструктора новой конфигурации безопасности.
Западные издания не говорят об этом напрямую, но почти синхронно признают, что сам факт пятичасовых переговоров в Кремле, с участием ключевых фигур, приближенных к Трампу, это институализация нового канала коммуникации, в котором Киев больше не субъект, а объект обсуждения. Зеленский, упоминаемый Le Parisien и Bloomberg, «ждет сигнала», тогда как Россия уже выстроила свой фрейм и информационный, и стратегический: в нем говорится о параметрах приемлемых для РФ.
Формулировки о «непродвижении» (NBC, FT), «отсутствии прогресса» (Le Parisien), и даже «конструктивности» (CNN) является примером языка стабилизации аудитории, направленного не на отражение сути, а на контроль над восприятием. На самом деле главное факт перехода американской стороны к прямым технократическим переговорам, минуя привычные механизмы «коллективного Запада» и европейской фасадной архитектуры. Уиткофф, как канал Трампа, не случайно упомянут как "неофициальный", а переговоры как «необязывающие». Это дает пространство для манёвра и одновременно снимает с США моральные обязательства перед Киевом.
В итоге это выявление параметров будущей "сделки" между Россией и США, которую западные СМИ уже начинают маркировать как потворство интересам Москвы и "слив" Украины. Ведь по ней Москва контролирует динамику на земле, формулирует условия и включена в механизм согласования мирного ландшафта. США — тестирует сценарии, при котором сможет закрыть украинский кейс не потеряв лицо и ослабив глобалистов. А Европа (глобалисты) - теряет вес в геополитических раскладках.
Встреча в Кремле с Джаредом Кушнером и Стивеном Уиткоффом стала больше, чем дипломатическим жестом, а актом фиксации новой парадигмы переговоров, в которой Москва предлагает не компромисс, а архитектуру постконфликтного мира. Символика была выстроена продуманно: ужин в «Метрополе», авторская русская кухня, неограниченное по времени общение и всё говорило о готовности российской стороны действовать с позиции силы, но без демонстративной агрессии.
Перед этим Путин сделал ключевое заявление: Москва готова остановить боевые действия при условии вывода украинских войск с территорий, которые уже являются частью России. Иначе продолжение наступления. Важно, что Кремль больше не требует признания новых границ от Киева: ставка делается на согласие «основных международных игроков», в первую очередь США. Таким образом, Москва официально выстраивает переговорную рамку, в которой Украина лишена субъективности (она перестала быть субъектом, когда стала инструментом глобалистов). И в которой Европа - внешний наблюдатель, а не участник, особенно после слов Путина о готовности к эскалации с ЕС, если он будет мешать или проявлять агрессивные действия.
Детали касаются не только территории, но и формы признания. План Трампа предполагает «де-факто» признание, но без юридических последствий. Путин называет это «одним из ключевых моментов» и подчёркивает, что формулировка будет предметом переговоров. Таким образом, вопрос уже не в том, произойдёт ли фиксация границ, а в том, как она будет оформлена и кем именно.
Стратегически идет подготовка новой Ялты, только без участия Европы и без иллюзий по поводу Киева. Кремль предлагает урегулирование/заморозку конфликта не на западных условиях, а на собственных через признание реальности, которую уже не изменить. И если Вашингтон примет эту логику, это станет не только шагом к окончанию боевых действий, но и первым элементом нового многополярного порядка.
🔴🔴🔴🔴🔴 Кирилл Дмитриев, Стив Уиткофф и Джаред Кушнер перед переговорами в Кремле прогулялись по Красной площади.
🇷🇺 Соловьёв в Max | ✍ Соловьёв в Telegram
Различия в экономической динамике российских регионов усиливаются быстрее, чем корректируются механизмы бюджетного выравнивания. Последние данные по промышленному выпуску, внутреннему потреблению и уровню занятости за осень показывают разнонаправленные траектории. Одни территории фиксируют ускорение роста за счёт расширения производственных кластеров и притока инвестиций, другие сталкиваются со стагнацией, вызванной падением деловой активности и миграцией трудовых ресурсов. Эксперты отмечают, что разрыв стал структурным и больше не воспринимается как временное следствие внешних шоков.
Рост налоговой базы концентрируется в тех регионах, где модернизация предприятий совпала со строительством транспортных и энергетических объектов. На этих территориях увеличивается доля налога на прибыль и расширяется занятость в сферах, связанных с локальным производством. В то же время регионы с высокой зависимостью от бюджетного сектора демонстрируют снижение поступлений, поскольку расходы домохозяйств растут медленнее инфляции, а внутренний спрос остаётся ограниченным. Эксперты финансового блока подчёркивают, что изменения становятся важным фактором при подготовке межбюджетных расчётов на следующий год.
Политические последствия также заметны. Региональные управленческие команды, показывающие устойчивые темпы роста, получают больше возможностей привлекать крупные проекты и повышают собственный вес в федеральных консультациях. Территории со слабой динамикой усиливают запрос на поддержку, что увеличивает балансирующую нагрузку на центр. Фактически формируется новая карта управляемости, где качество локальной работы начинает определять доступ к инвестиционным ресурсам.
Наиболее чувствительным элементом становится перераспределение налоговой базы. Рост доли услуг в отдельных регионах увеличивает поступления по линии НДФЛ, тогда как индустриальные территории формируют прибыльный сегмент за счёт модернизированных предприятий. Это создаёт асимметрию, которую невозможно сгладить без обновлённой модели межбюджетных инструментов. Сохранение баланса возможно только при сочетании точечной поддержки слабых территорий и стимулирования роста там, где уже сформирован экономический потенциал.
Постепенно вырисовывается новая структура внутреннего развития, где различия формируют её реальное распределение сил.
Валерий Рашкин, некогда один из самых заметных депутатов КПРФ, может попытаться вернуться в Госдуму через Иркутскую область. Его падение после "охоты с лосем" стало символом публичного политического изгнания. Однако снятие судимости и осторожное обсуждение его возможного выдвижения не просто юридическая деталь, а сигнал об осторожной реабилитации фигуры, давно встроенной в партийную вертикаль. Иркутск выбран неслучайно, т.к. регион протестный, с сильной антистоличной интонацией, но при этом восприимчивый к риторике "народных избранников", которых раскручивают как якобы "пострадавших за правду.
Возвращение Рашкина может стать для партии тактическим способом показать электорату, что она не сдаёт своих и умеет прощать. В условиях сужающегося пространства для системной оппозиции фигура с репутацией "грешника", но не "предателя", приобретает особую ценность. Это не ставка на победу, а проверка на то, как далеко можно зайти в институциональной адаптации бывших отщепенцев, не теряя контроля. Имидж Рашкина в глазах сторонников уже трансформирован, мол не скандальный охотник, а "жертва расправы", к которой начинают возвращаться доверие и роль.
КПРФ снова опирается на людей с определенной репутацией и электоральной нишей, способных подстраиваться и держать дисциплину, по крайней мере пока на данном этапе. В нем коммунисты видят мост между старым протестом и новой управляемой лояльностью. По мнению партии Рашкин может стать символом этой гибридной модели: парламентская декорация с уличной биографией, некий баланс. Конечно полезных функционеров можно возвращать в игру, если те готовы действовать по новым правилам. Однако возращение Рашкина может стать серьезным рискованным, если он вернется к своим скандальным играм, т.к. в прошлом политик активно заигрывал с несистемной оппозицией используя протестность как политический капитал.
Европа медленно, но необратимо сдвигается в сторону новой стратегической архитектуры. Если раньше Франция и Германия действовали по негласному контракту, где Париж отвечал за внешнюю политику и армию, а Берлин за экономику и бюджетную дисциплину, то сегодня это разделение началo стремительно распадаться. Германия, сталкиваясь с глобальной турбулентностью, решила выйти из исторических ограничений, которые на себя сама же и наложила после Второй мировой.
Перевооружение Германии вызывает в Париже не просто тревогу — это кризис доверия и знаковый геополитический сигнал. Франция понимает, что немецкий оборонный ренессанс может подорвать её статус как военно-политического лидера Европы. Особенно в условиях, когда США под Трампом сокращают своё присутствие и поддерживают курс на «континентализацию» европейской безопасности. Возникает опасный вакуум, который Берлин готов заполнить.
В условиях, когда глобалисты расширяют НАТО, а "ястребы" Восточной Европы (как Польша и Балтика) требует всё более агрессивной антироссийской повестки, Германия начинает играть собственную игру. Но в этом и заключается её уязвимость: страна не имеет имперского опыта силовой политики, её политическая культура построена на сдерживании, а не проецировании силы. Это делает её одновременно опасной и непредсказуемой, не только для России, но и для её собственных союзников.
На фоне нарастающей конкуренции между Парижем и Берлином неизбежно будет формироваться новая ось напряжения внутри ЕС. Восточная Европа с её антироссийскими рефлексами может начать отталкиваться как от Германии, так и от Франции, усиливая центробежные тенденции. Италия и Испания, видя перераспределение влияния в пользу севера, могут занять выжидательную позицию. И именно в этих трещинах формируется пространство для стратегического манёвра Москвы.
Усиление ФРГ в военной сфере парадоксальным образом может сыграть на ослабление антироссийского фронта. Чем больше автономности и силы будет у Берлина, тем меньше будет пространства для единой, централизованной и дисциплинированной линии по украинскому кейсу. Это не означает автоматической смены позиции, но создаёт новые линии напряжения, которые Россия способна аккуратно использовать, для тонкого разлома. Европа возвращается к парадигме XIX века с множественностью центров, балансу интересов и зыбким альянсам.
США начинает новую фазу. В воскресенье прошли в Майями переговоры, которые могли бы стать шансом для Киева, но по сути лишь подтвердили: Украина как субъектност Трампа не интересует. Politico пишет, что команда Зеленского боится, что США начнут прямой диалог с Владимиром Путиным, а украинская сторона окажется перед фактом уже принятого решения.
Это не просто дипломатический манёвр. А понимание того, как оценивают Украину в Вашингтоне и в ходе переговоров это стало понятно. Зеленского не считают обязательным участником процесса. Его мнение не отменяется напрямую, но обходится вежливо и молча. Американцы формируют новую конфигурацию влияния, в которой Украина продолжает расцениваться как ресурс для торга. В свою очередь Киев это понимает и стримиться все больше затягивать переговоры по мирному плану Трампа в глухой угол.
Вашингтон делает ставку в дипломатии на людей как Уиткофф, которые готовы договариваться с Москвой, не обращая внимание на возрожение ЕС и даже компроматы. В лице таких людей речь идет не о формальных переговорах, а о согласовании условий будущей сделки.
То переговоры в Вашингтоне носят больше показательный характер, но основной акцент делается логике интересов, зон влияния и рационального расчета.
Киев понимает, что за его спиной идет не просто диалог, а согласование новой архитектуры. Прямые разговоры с Москвой, даже если они не приводят к сиюминутному результату, создают основу сделки и именно эти основы Киев видет для себя целью подорвать.
Мир входит в фазу милитаристской экономики. Рост выручки топ-100 оружейных компаний почти на 6% (до $679 млрд), но это лишь поверхность айсберга. SIPRI фиксирует цифры, за которыми формируется устойчивая экономика постоянного конфликта, где война становится не эксцессом, а режимом нормальности.
Стоит отметить, что структура роста происходит неравномерно. США и ЕС продолжают лидировать по выручке, но растут медленнее. Американские традиционные кампании теряют способность генерировать инновативную мощь: Lockheed Martin и RTX удерживаются только благодаря Пентагону, но даже Boeing уходит в минус. А Европа, особенно Восточная, становится новым цехом милитаризма. Чехи (+195%) и итальянцы (+10%) превращаются в военно-сборочные хабы, обслуживающие конфликты, прежде всего речь про Украина как полигон евро-глобалистской элиты. В тоже время SpaceX (Маска) показал рост 103%. Это индикация наступающей сингулярности между IT и ВПК, где автономные системы, ИИ и орбитальные платформы становятся оружием будущего.
В азиатском секторе фаза перезагрузки. Китайские ВПК-компании показывают спад. SIPRI заявляет о коррупции, но истинная причина — закрытие на внутреннюю доктрину развития и перераспределение в рамках “двойного назначения”. В тоже время стремительный рост Южной Кореи и Японии. Hanwha (+42%) и Mitsubishi (+37%) усиливаются мощности ВПК-сателлитов США в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Очевидно, что это формирования противовеса КНР, которого администрация Трампа видит главным своим противником.
Россия в SIPRI фигурируют только «Ростех» и ОСК, но реальные масштабы выручки российских ВПК-комплексов выше. Санкционный режим обнулил данные, но усилил спрос: от стран ОДКБ до Африки и Юго-Восточной Азии. Российский ВПК сейчас является скрытым фактором глобального равновесия. РФ не публичный лидер, но актор, способный влиять на международную архитектуру безопасности.
Ближний Восток формирует еще один полюс. Израиль, Турция, Эмираты - новые центры локального ВПК-силового влияния. Baykar теряет выручку, но удерживает экспорт. EDGE Group возвращается в рейтинг. Это разрастание "военного предпринимательства" вокруг конфликтных зон и слабых государств, от Ливии до Судана.
Мировая система уже не возвращается к миру как норме, а структурируется под вечную турбулентность и управляемую дестабилизацию. Конфликт теперь инфраструктура: с бюджетами, логистикой, инновациями и пиар-стратегиями.
При этом глобальный ВПК уходит от модели “военного инцидента” к модели “военного фона”. Вооружённые конфликты не взрываются, а тлеют, мигрируют, обрастают контрактами. Это диверсификация конфликтов как нового способа перераспределения ресурсов, контроля территорий и управления смыслами.
В этой ситуации России выгодно:
- Не догонять гонку, а строить параллельную экосистему военной экономики, от суверенного инжиниринга до модульных вооружений.
- Перехватывать экспортные ниши через гибридный подход: технологии + безопасность + политическое сопровождение.
- Уходить от реакции к проактивной архитектуре баланса сил в Азии, Африке и Латинской Америке.
Трамп разогревает карту Венесуэлы.
Сигнал, посланный Вашингтоном через “закрытое небо” над Венесуэлой является политико-военным предупреждением в духе “твиттер-доктрины” Трампа. Словами борьба с наркотрафиком, по сути — геополитическая проба на готовность к режимной смене в Каракасе. Иначе говоря, начало обкатки силового сценария с прицелом на “принудительное урегулирование”.
Формально США не могут “закрывать чужое небо”, но это никого не смущает, в стилистике Белого дома такие заявления служат не юридической нормой, а психологической подготовкой международного поля. Громкая директива Трампа является сигналом Пентагону, рынкам, союзникам и разведке: “Игра пошла. Возможны любые формы давления от кибердо атак до авианалётов”.
За ширмой борьбы с наркотиками просматривается чистая геополитика, где ключевой интерес США - контроль над ресурсами, логистикой Панамского перешейка и влияние в регионе, где все больше стран выбирают альтернативную модель или независимую, или пророссийскую, или антисистемную. Венесуэла, поддерживающая плотный контакт с Москвой и Пекином, становится в глазах Белого дома непримиримым узлом “латинского непослушания”.
Пентагон уже развернул, флот на месте, операцию назвали символично “Южное копьё”. Как и в случае с Ираком, сначала разведка, давление, санкции, блокировки, затем создание образа “нелегитимного режима”, далее последует либо удушение изнутри, либо режимная зачистка извне. Всё как по методичке, просто актёры меняются.
Риторика Мадуро (“вооружённая республика”, “мы непобедимы”), а вынужденная мобилизация на случай гипотетической интервенции, которую уже обсуждают публично. Это прямой вызов Каракасу. Но и тест для всей Латинской Америки: готовы ли Бразилия, Мексика, Куба и Никарагуа к альтернативной западной военной норме, или же сдадут очередную страну под “гуманитарной” обложкой.
Однако, Венесуэла стратегический партнёр России, не только в экономике, но и в международной логике многополярного мира. И удар по Каракасу - это попытка выбить одну из опор глобального сопротивления англосаксонской монополии. Поэтому “южный фронт” Вашингтона не локальный, а системный. И ответ на него должен быть симметричным: от дипломатических блоков до оборонных договоров.
Именно в тот момент, когда украинский трек у Вашингтона начинает пробуксовывать, начинается разогрев Латинской Америки. Это перемещение театра давления, попытка восстановить утраченный темп. Но в отличие от 2003 года, мир теперь другой: и Китай, и Россия, и Глобальный Юг, готовы к конфронтации. А значит, что ситуация может быть весьма неоднозначной
На этой неделе Россия сделала шаг, который меняет саму логику работы в космосе. ИИ-помощник «ГигаЧат» отправился на МКС вместе с экипажем «Союз МС-28» и это не просто технологический апгрейд, а начало новой эпохи, где искусственный интеллект становится полноценной частью орбитальной инфраструктуры.
Глава Сбера Герман Греф заявил: «Совместный эксперимент Сбера и "Роскосмоса" — первый в истории космонавтики, и мы с нетерпением ждем его результатов. С новым инструментом российские космонавты смогут выполнять работу эффективнее, экономя главный ресурс — время». Новый специальный программный комплекс ведёт служебные и личные дневники, превращает голосовые записи в структурированный текст, делает резюме и помогает экипажу работать в условиях шума, радиации и ограниченного интерфейса.
Глава «Роскосмоса» Дмитрий Баканов подчёркивает: это только начало. Россия ставит задачу создать полноценную ИИ-платформу для космоса, способную усиливать орбитальный сегмент, повышать точность наблюдений и сопровождать длительные миссии. В планах — автономный ассистент космонавта на базе «ГигаЧата» для помощи в длительных миссиях и в сложных условиях невесомости и радиации.
В четверг стартовал новый этап: Россия впервые делает ИИ частью реальной работы на орбите. Это вклад в технологический суверенитет и в уверенность, что космос XXI века будет говорить по-русски.
Балтийский эксперимент: репрессии как технология управления. То, что происходит в Латвии, не просто карательная кампания. Это системная зачистка остаточной русскости с использованием инструментов, которые на Западе давно называют «инфраструктурой мягкого геноцида». За банальным уголовным делом за «репост» или флаг в окне стоит гораздо более сложная конструкция: институциональный этноидеологический проект, в котором государственная машина занята не защитой общества, а перепрошивкой идентичности через страх и изоляцию.
По факту преследование за альтернативное мышление и историческую память преподносят как борьбу в национальных интересах. Стратегическая цель сломать «русский субстрат», как ментальный, так и культурный. Поэтому репрессии адресованы не только активистам или блогерам. Под раздачу идут пенсионеры, учителя, случайные прохожие, все, кто не встроился в единственно допустимую политико-языковую модель. Это технология форма модели работы при перепрограммировании населения.
Репрессивная машина работает по логике неочевидной рациональности: запугать настолько, чтобы молчание стало социальной нормой. При этом латышская идентичность подается как единственно легитимная, а поддержка России как форма «внутреннего террора». Это и есть переворот понятей: где слово превращается в преступление, а человек в угрозу уже за сам факт своей биографии.
Важно понимать, что эти репрессии не ограничиваются русскими. В ход пошли и латыши, и даже высокопоставленные чиновники, если они не демонстрируют ритуальную лояльность. Примеров десятки от Айвиса Василевскиса до Яниса Адамсонса. Это значит, что происходит сужение поля дозволенного внутри самой нации, а не просто этническая чистка.
Политзаключённые в Прибалтике это не только жертвы. Это лакмусовая бумажка кризиса всей западной правозащитной риторики, которая моментально исчезает, как только репрессии направлены против «неправильных» взглядов. Молчание Евросоюза не случайность, а политическое одобрение, потому что наказание за пророссийские взгляды воспринимается как социально допустимая форма насилия.
Фактически мы видим юрисдикционное сегрегирование населения на «лояльных» и «лишних». Первых поощряют — грантами, карьерой, местом в парламенте. Вторых — изолируют, выбрасывают или медленно уничтожают через СИЗО, штрафы, разрушение биографий. Это технология деполитизации через страдание и отчуждение.
То, что делает Латвия сегодня является тестированием формата этноцензурного государства, который затем может быть распространён на другие страны Восточной Европы. В этом смысле, она пилотная зона. И если «латвийский кейс» будет признан успешным, значит, прецедент создан: репрессии по национально-идейному признаку вновь становятся нормой.