-
Вокруг нет ничего кроме любви. Но если вы что-нибудь вдруг найдете, пишите. @any_bird
Автобус мчится, разрывая густой смог, как вату в бумажной обертке. Пахнет жареными колбасками и паленой листвой. Топор в этом воздухе не повесишь, может быть только ножичек, перочинный.
Она сидит на переднем сиденье у окна и надменно смотрит на толкающихся рядом людей. Кожа вокруг ее маленьких, словно пуговки на ножках, глаз тянется вниз.
Лицо у нее прозрачное, как море до открытия пляжа, и спокойное, как штиль.
У нее черная ворсистая шляпа с набивными блестящими цветами.
Передний край шляпы загнут вверх, все солнце этого октября жадно падает ей на лицо. Кажется, если она захочет, она плавно и медленно поднимет руку, проникнет сквозь пятнистое автобусное стекло, ущипнет солнце большим и указательным пальцами и потащит его вниз, чтобы спрятать в бездонную черную сумку.
Как бы страшно не было смотреть на эту пассажирку, я не могу оторвать от нее взгляд. Кажется, если она захочет, она плавно и медленно поднимет руку, протянет ее сквозь пеструю кучу людей, ущипнет меня за нос большим и указательным пальцами и потащит меня к себе, чтобы спрятать в бездонную черную сумку. Хорошо, что я выхожу на следующей.
Каменный дом растет из асфальта. От него словно веточки, разбегаются черные провода. Резной балкон нависает бутоном. Звуки молитвы, которые транслирует башенка в мраморную крапинку, отскакивают от дома. Они множатся в пространстве.
Черный котенок с заплывшими глазами-бусинками то надувается, то снова становится плоским. Дети бегают мимо него, плавно огибая черное пушистое пятнышко. Снова звучит молитва, отражаясь от пространства.
Проходит пять минут и мы спускаемся по узкой лесенке глубоко внутрь дома. В кафельном коридоре висит влажный воздух, голые женщины сидят вокруг печки, раскинув руки и ноги. На печке стоит железная мисочка с тягучей карамелью. Самая высокая из женщин окунает в жженую массу деревянную палочку и вытягивает ее наружу. Она ловко стягивает карамель с деревяшки. Я догадываюсь, что происходит дальше, но не хочу глазеть. Мы идем дальше.
Поднимаемся наверх, снимаем с себя одежду, заматываемся в тонкие полотенца и снова спускаемся вниз. «Шугар?», — спрашивает высокая женщина. «Йок!, — отвечает моя компаньонка и добавляет — Хамам».
Мы снова идем дальше.
Одна дверь, за ней еще одна, последняя. Впереди снова влажный воздух, больше похожий на молочный коктейль. Он смягчает все пространство вокруг. Нас встречает банщица, она показывает рукой на лавочку в углу комнаты и что-то говорит по-турецки, потом улыбается в половину зубов и раскидывает руки.
До этого момента я никогда не раздевалась на людях, но мне не страшно и не стыдно. Вокруг взрослые пышные женщины, их тела разные. Нагота — единственное, чем мы похожи. Я чувствую себя маленькой и худой. Моя грудь маленькая, родинки на ней маленькие, живот (который утром казался мягким и огромным) — крошечный валик, еле выступающий вперед. По сравнению с ними меня почти нет.
Банщица приносит нам розовый пластиковый ковшик и жестами показывает, что нужно делать. Я повторяю за ней и поливаю свое тело теплой водой. Раз, еще раз, снова и снова. Я смываю с себя свой последний месяц в разъездах, чтобы новый город ровнее лег на чистую кожу.
Одной воды недостаточно. Банщица подходит ко мне и берет за руку. Она ведет меня к кафельному столу, что стоит в середине хамама. Рукой показывает «ложись», снова смеется, цокая моим именнем, и начинает натирать меня кессой. Она скоблит мою кожу с таким упорством, будто все про меня знает. Будто она владеет моими самыми ужасными мыслями, например, про то, что я уже лет десять жалею о своем решении стать крестной матерью и мечтаю раскреститься, переодически думаю «да когда же вы все (вообще все!) от меня отъебетесь» и иногда специально говорю гадкие вещи, чтобы кого-то обидеть.
Банщица стирает мою кожу слой за слоем. Кожа скатывается черными шариками и падает с тела на кафель. Банщица льет не меня воду и трет сильнее. Это как будто бы исповедь, но как будто бы и косметическая процедура. Когда моя кожа начинает скрипеть от прикосновений, банщица показывает мне жестом «вставай», задорно шлепает меня по попе и зовет на кафельный стол другую женщину.
Я сижу в уголке и снова поливаю себя водой. Вода теплая и нежная, она успокаивает тело после кессе. Я смотрю на других женщин вокруг, наблюдаю за их телами, за тем, как они поливают себя водой или моют друг другу головы. Банщица активно стирает другую женщину. На другой стороне кафельного стола лежит какая-то старушка, ей ставят банки на спину, бедра, ноги. Старушка ойкает и хохочет. Ее голос отскакивает от круглого потолка и возвращается в нее снова.
Банщица снова подходит ко мне и берет за руку. Время снова мыться. Теперь с мылом. Красно-белая, связанная столбиками без накида, мочалка быстро превращается в пенный шар. Он раскатывается по телу, банщица поднимает мне руки и ноги, вертит меня из стороны в сторону, мылит мне лицо, она постоянно приговаривает мое имя, как будто читает заклятие.
Грузовик
В странном состоянии я сейчас живу. Как будто вот-вот меня кто-нибудь поднимет, а потом бросит. И каждый раз падать будет все больнее и больнее, а вставать сложнее и сложнее, но никуда я от этого не денусь, не спрячусь, и не сбегу. Где же то место, ради которого я родилась? Страшно будет, если такого места не существует совсем. Тогда получается, что родилась я напрасно и скитаюсь без дела от города к городу.
Каждый день мимо нашего дома по горной, извивающейся змеей, улице, ездит синий грузовичок, вместо кузова у него прилавок с апельсинами, картошкой, сопливой хурмой и кудряшками зелени. После того, как я увидела грузовичок первый раз, подумала, что моя цель в этой релокации — поймать овощевоз и купить у его хозяина баклажаны и тыкву, насыпать в пакет кишмиш, выбрать блестящие перцы и груши по тверже. Но как-то не складывалось.
Бывало идем мы с Сережей на гору, а мимо нас едет этот грузовичок с синим тентом. Я хочу махнуть рукой, как ловила бы такси, но Сережа говорит, что это неприлично. Стесняется.
Бывало, идем мы с Сережей на гору, а грузовичок стоит напротив нас, но наличных денег мы не вяли. Забыли.
Бывало и так, что мы идем с Сережей на гору, а грузовичка вообще нет. Тогда кажется, что моя цель — не купить овощей, а просто уже забраться на гору и никогда с нее не слезать. И не скатиться.
Иду я сегодня снова наверх, но уже одна. И столько тоски во мне, я не выдержала и реву. Звоню бабушке, зачем звоню — не знаю. Ведь бабушка расстроится, когда увидит мои слезы. С другой стороны, бабушка расстроится если я ей вообще не позвоню. Провалилась как внучка.
Бабушка берет трубку и сразу, с первой секунды соединения, смотрит мне в глаза и говорит: «Вижу в твоих глазах боль всего еврейского народа». Я это слышу и начинаю плакать еще сильнее.
Бабушка сразу за свое: «Ты все близко к сердцу принимаешь!». Я это слышу и начинаю плакать еще сильнее, в сто раз сильнее, чем в прошлый. Говорю: «Бабушка, не обижай меня, от войны невозможно отдалиться».
Бабушка хмурится, наклоняется к камере еще ближе, видно только брови, и говорит: «Война закончится скоро!». Я отвечаю: «Наши смогут признать, что проиграли?». «Бог с тобой! — говорит бабушка, — наши победят!». Я это слышу и начинаю плакать еще сильнее, в двести раз сильнее, чем в прошлый.
Может быть, вышло бы заплакать и в триста раз сильнее, но бабушка тоже начала хлюпать, а вступать в плакательное состязание с бабушкой как-то не хочется — ни я, ни она проигрывать не любим.
Я вспоминаю, что бабушка рассказывала, когда она жила в Якутии ей снилась степь, а когда они с дедом приехали в Энгельс, по ночам она гуляла по тундре. Я же по ночам вижу, как рожаю двух близнецов — белоснежных пушистых котят, которые срастаются в районе хвостиков. Я переживаю, что дети мои на веки привязаны друг к другу. То что они коты, а я нет, и муж у меня не кот, я не переживаю. Но горевала я напрасно, хвостики у котят отсохли и отвалились, сразу же после этого котята превратились в обычных детей. Лучше бы остались котятами, честно.
Я опять вспоминаю бабушкины сны и не знаю, чего хочу больше: увидеть весеннюю степь в цветах или купить хурму, которая не вяжет. Мне кажется, то, чего я не видела, о чем еще не слышала, и есть главное, ради чего стоит жить. Дорога поднимается все выше и выше, и с бабушкой я уже не говорю, просто шагаю вверх и плачу. Переставляю ноги аккуратно, весь асфальт в камушках. Сосредоточена очень: и на камушках, и на слезах. Жалко себя до чертиков. Но я говорю себе: «Потише, потише!.. Все, что должно произойти, произойдет. И плачь — не плачь, будет то, что будет. Каждый проживает свою судьбу. Твоя цель — все вытерпеть, не озлобиться, и перестать ждать этот синий грузовик с овощами, как будто он может что-то изменить».
Мы летим в Ереван, и в окне иллюминатора я вижу пролетающие мимо самолеты. Они мчатся с бешеной скоростью, как та собака, которой семь верст не крюк. Но я сижу в салоне своего самолета и время капает как вода в расхлябанном кране. Воздух, что дует из выпуклого отверстия в потолке салона, безвкусный, фильтрованный несколько раз. Он раздувает волосы на лбу и немного остужает.
Мне все медленно, хотя летим мы очевидно быстро, как те самые пролетающие мимо самолеты. Они режут небо, оставляя за собой взбитые полосы. Они несутся навстречу чему-то хорошему или плохому, в них сидят такие же люди как я, они тоже лупятся который час в окно и, смотря на мой сверкающий самолет, думают: господи, как же быстро они летят, не то что мы.
Первое лето, когда я: не купалась в реке, не ходила в лес, не загорала, не каталась на велосипеде, не ездила в лагерь с ребятами, не гуляла по ночам, не поехала в Санкт-Петербург в первую неделю августа (традиция последних лет), не ела горячую кукурузу и не пила лимонад через трубочку.
Лето как-будто было, а как-будто его и не было. Даром, что жара покрасила листья в желтый раньше времени.
Это было такое лето, когда хочется сбежать куда-нибудь далеко. Скрыться. Спрятаться. Быть в тишине. Не разговаривать ни с кем. Лежать на прохладной стороне подушки и думать о чем-то, что возможно в будущем, но сейчас как-то не клеится.
В общем, лето было и, обязательно будет еще. Все что не успелось или не вышло. Выйдет, успеется или станет неважным.
Жар и бред в летнюю ночь
Я принимаю антидепрессанты немного больше полутора лет и этой ночью у меня было на счет них откровение.
Мои таблетки очень коварные: если пропустить одну, то ночью будешь триповать. До вчерашнего дня я глотала их без пропусков, но в воскресенье почему-то забыла положить пролонгированную желто-коричневую капсулу на язык и запить водой. Дальше была ночь, в которой я поняла, что на самом деле скрывают от меня антидепрессанты.
На счет этого лекарства есть одно коварное заблуждение. Кто-то думает, что только именно таблетки лечат депрессию. На самом деле, это что-то вроде обезболивающих для души. Они снимают тревогу, возвращают желания жить, есть, мыть голову и расчесывать волосы. Все остальное вы делаете сами. То есть, если не ходить на психотерапию, а просто глотать пилюльки, то когда придет срок их отменять, все вернется к тому, с чего начали.
Я хожу к психологу с июня 2019 года, а с ноября 2020 занимаюсь раз в неделю. То есть, это очень долго и очень много. Кажется, что за три года можно было собрать из себя Lego замок по инструкции, потом разобрать, собрать снова уже без инструкции. Но, не в моем случае. Только через три года я дошла до самой своей темной части, которая называется «Все узнают, какая я на самом деле».
Из-за пропущенных таблеток со мной случился бэд-трип. Сначала я толи спала, толи нет, но отчетливо видела вытекающие из темноты объемные трубы как из заставки Windows’98. Они вывели на меня, и вытекали. Я уворачивалась от них до тех пор, пока не оказалась на вечеринки в квартире своих друзей. Там были все мои друзья и даже моя Ксюша из интерната. И вся вечеринка была такая грязная. Грязная в прямом смысле этого слова. Кто-то постоянно мусорил, я не могла это терпеть и постоянно убиралась. В этом сне я не спала, кажется, сутки. Я чувствовала осталось и какое-то опьянение. И в очередной раз, когда мусорный пакет стал снова полный, со мной рядом оказалась Ксюша и я начала на нее кричать. Я кричала и кричала на нее из-за этих мусорных пакетов, где-то в углу снова начала вылезать объемные разноцваетные трубы из заставки Windows’98. И в это время кто-то снял мой ор и показал всем с подписью «Разве она может с кем-то дружить?!». Господи, как это было страшно. Я хотела проснуться, но у меня не получалось. Эти огромные объемные трубы вылезали на меня с какой-то бешеной скоростью, а вокруг сжималось кольцо из осуждения с криками «Мы знаем какая ты!». Я же оправдывалась тем, что быть в плохом настроении — нормально, что я устала и не спала сутки, что кричать на друзей очень плохо, но я извинюсь, что быть не в себе в целом нормально, я нормальная.
Меня резко выкинула из сна паника. Но, все-таки три года занятий не прошли даром. Я начала глубоко дышать и повторять про себя «Это тревога, это не я». Потом скинула одеяло, выпила стакан воды и снова уснула. Без кошмаров, но с продолжением странных снов. К счастью, утро всегда наступает и все что было ночью растворяется с восходом. Объемные трубы из заставки Windows’98 уж точно.
тетя оля просила передать письмо президенту
в белом конверте, подписанным синей ручкой.
тетя оля к президенту относится уважительно:
господин и полное фамилия-имя-отчество.
она поймала меня в подъезде,
когда я пришла к бабушке попрощаться
перед отъездом.
спросила: «ты приехала только или уже уезжаешь скоро?
уезжаешь?
погоди, погоди, мне нужно кое-что передать Президенту!
как не знаешь лично? вы же вместе в Москве живете!
та перестань.
ты все-таки поближе.
ты все-таки там в центре бываешь,
кинь письмо в ящик. может, Президент прочитает …
да, точно прочитает!»
до этого дня, тетя оля писала министру,
губернатору и какому-то депутату:
«денег нет на лекарства, хватает только на вату.
я ей закладываю уши, чтобы не слышать машин,
газующих под окнами дома.
они, твари такие, портят мне воздух, я страдаю желудком.
муж мой, витя, от злобы на мир
перманентно впадает в кому.
нет, с ним все в порядке.
он сидит на диване, шелестит пультом от ящика.
почти не говорит со мной и это
обидно. иногда даже страшно.
Вы, пожалуйста, изведите всех этих гадов!
ну что Вам стоит, у вас же бюджеты, связи,
высокое положение, звания. Президент под боком
в конце концов!
а у нас с витей дети:
толик, света и почти хорошая лена.
взрослые! а толку …
мы им сахару носим с хлебом.
в общем, денег нет на лекарства и твари всякие мучают сильно
Вы, пожалуйста, сделайте с этим что-то,
а я помолюсь за вас в следующуе воскресенье
и поставлю три свечки.
Ваша избирательница Ольга».
тетя оля узнала, что я уезжаю через три часа,
попросила, жадно схватив за локоть: «стукни мне, как будет такси,
если я успею, перепишу листы Президенту,
начисто, как положено для писем высокому Господину.
стукни. что тебе будет?
видно,
ты хороший человек,
хоть и носишь кроссовки с платьем.
через три часа, к квартире номер тридцать три
(как смерть христа)
я подошла с чемоданом.
тетя оля ждала, она знала, что рано
отчаиваться,
что я ей помогу отправить президенту письмо,
получается, мы вместе ставим заплатку на ее рану,
пусть мне и страшно.
вдруг Тетя Оля устала от жизни
и решили отправить не свои страдания,
а самую настоящую сибирскую язву
Я прощаюсь с тобой
От минус одного до плюс четырех; от тяжелый туч, цвета золы, до прозрачного неба; от солнца, которое куталось в низкие облака, до начищенной золотой монетки на небе; от голых безжизненных веток до проклёвывающихся почек на деревьях; от безвкусного воздуха, до аромата весны, который спускается на город по ночам; от жизни до обездвиженности; от надежды до отчаяния. Прошел ведь всего месяц.
Почему ад так страшен? Потому что он длится бесконечно.
Как раньше проходил месяц моей жизни? Точно уже не помню, но вот, например, январь. Мы сидели десятого числа на кухне и пили чай. Ворчали друг другу, как обычно, что каникулы прошли так быстро, как будто не было. А потом понедельник, сразу среда и, вроде как, воскресенье. Неделя — это, вроде как, семь дней, но в моей было точно три. Иногда даже меньше. Или вот covid. Я его очень боялась, если бы точно знать, что маска защищает на сто процентов, я бы в ней спала и целовалась. Вот как я боялась заболеть. А сейчас я, кажется, боюсь только замолчать навсегда. От страха или бессилия.
Как прошел этот месяц? Как будто он уже никогда не закончится. Вот как он прошел. Время теперь тянется, а не мчится. Раньше мне хотелось дни остановить, придержать. Теперь мне хочется дни эти чертовы растормошить, разогнать, дать пинка, чтобы с горочки покатились с ветерком.
Помню, как 23 февраля мы стояли на автобусной остановке и шутили, что нужно как-то себя ограничить в тратах. Я тогда сказала примерно следующее «Черта с два! Я только что начала покупать платья, которые мне нравится, планировать путешествия и делать то, что хочу! Дай мне пожить!» и потом закатилась смехом. Кажется, я ужасно недалекий человек. Наверное, 23 февраля всем все было уже понятно. Слушала сегодня Сокурова, ему вообще все в 2007 году было понятно. Но Сокуров он кто? Человечище! А я кто? Собирательница платьев.
И тут текст пора бы заканчивать, но он, как ночь, длящаяся с 24 февраля, закончится как будто не хочет. Пусть я буду снова недалеким человеком, но может быть в апреле, когда листья окончательно проснуться, а яблони и вишни задумают цвести, весь этот ужас уже закончится и мы будем заново учиться строить планы и мечтать. Те, кто покинул свой дом вернутся назад. Жестокость сменится раскаянием, а страх — надеждой. И дни снова побегут, как школьники навстречу летним каникулам.
Вокруг нет ничего кроме любви, — стоит в описании этого канала. Я продолжаю верить в это даже сейчас, когда вокруг происходит страшное и бесчеловечное.
Вчера в районе десяти я подошла к окну. По небу разлилась алая краска с раскатами залпов. Давали салют. Мне стало страшно, потому что блестящие и взрывающиеся капли в небе выглядели как война.
Утром, когда я проснулась и выбирала между полежать еще и наконец-то вставать, в комнату вошел Сережа со словами: «У меня для тебя плохие новости, Россия начала военную операцию». Может ли быть утро хуже? Конечно, да. Тем не менее, это не делает новости хоть сколько-то приемлемыми. Я против любого насилия и агрессии. Ничего хорошего на страхе и злобе не построить. Да, даже ничего плохого на страхе и злобе не построить, все рано или поздно рухнет и то, и другое.
Больнее всего сейчас понимать, что вместо единства против военной операции нас ждет внутренний раздор. Утром бабушка сказала, что мы с ней по разные стороны и от этого заявления, вполне ожидаемого, я так растерялась, что ничего кроме: «Но вы же жили в войну и знаете что это такое» не смогла ответить.
В общем, если мы все говорили до этого: «Стану кем-то, когда вырасту», кажется, сейчас самое время стать взрослым человеком, который не поддерживает военную агрессию.
Внутри нас есть и круги ада, и чистилище, но это не значит, что мы — ад. Этот год заканчивается именно с такой мыслью. Два плана, которые я ставила перед собой про роман и депрессию, один написать, вторую вылечить — провалены, хоть до Нового года еще четыре дня. Но разве это страшно? Конечно, нет, написать текст можно и в 2022, а таблетки от депрессии, как и психотерапия, внезапно не исчезнут.
Меньше требовать от себя и перестать пытаться оправдывать чужие ожидания — вот с чем я заканчиваю этот год.
Впереди десятки историй, которые, может быть, мне захочется рассказать. Главное, не сдаваться и приучить себя снова писать хотя бы строчку в день.
С наступающим, спасибо что были со мной в этом году.
P.S. Продолжаю прошлогоднюю традицию и говорю: «Если хотите получить открытку от меня с рандомной строчкой из моих текстов, то пишите адрес в личку».
Любви.
Новая подборка каналов! 🎉
Ура, это свершилось [бьют барабаны, в бокалы наливают шампанское]
Наконец-таки, в одном месте собрались прекрасные и интересные люди, чтобы я могла рассказать вам о них.
.
Бегите чекать, изучать и подписываться на каналы!
▫️Поясни за психологию – невозможно оторваться от практичного и в то же время очень уютного, лампового канала о психологии.
Ведёт канал Вероника – тревожный трудоголик в ремиссии и психолог в КПТ подходе.
Вместе с вами разбирается в природе сложных жизненных вопросы и состояний, делится терапевтичными материалами.
▫️@hagridfeminist – канал девушки, которая, спустя 8 лет отважной борьбы с биполярным расстройством, вышла в ремиссию и делится своими впечатлениями о жизни вне диагноза. Уютный канал с историями из повседневности и о life how it goes.
▫️@femvremya – это новый канал про женщин из России, которые выбирают жить, не оглядываясь на стереотипы, и делают что-то очень классное. Его ведёт журналистка Радио Свобода – Карина Меркурьева, которая несколько лет занимается освещением тем, связанных с женской повесткой. Авторка рассказывает о женских инициативах по всей России и проводит прямые эфиры с гендерными исследовательницами.
▫️Лен, тебе не лень – канал 23-летней предпринимательницы, которая рассказывает про взросление и управление людьми.
Ключевые темы: преодоление синдрома самозванца, work-life balance, ответственность.
▫️@loveinthefuckingworld — дневник писательницы, которая собирает в нем события, явления и свои мысли про взросление, волонтерство и психотерапию. Какие из заметок стали частями опубликованных рассказов, какие-то только ждут большого формата.
▫️Падать вверх - блог эйчарки о синдроме самозванца и других хворях работающих миллениалов. Всё, что мешает умным и талантливым на пути к карьере.
#психологиня_подборка
Кротовая нора
В черную точку входит
маленькая женщина.
Она сгибается
и
просовывает ногу вперед,
чтобы пробраться в другую вселенную.
Одна нога у нее остается еще в старом измерении
№36,
вторая — уже в №38.
Остается сделать
только
одно
усилие,
чтобы оттолкнуть от края черной точки.
Но
это так тяжело
в действительности.
Это,
уже,
считай,
какое-то третье измерение.
Так и будет ходить эта маленькая женщина,
наполовину взрослая-наполовину опустошенная,
подкладывая ватку в задник ботинка,
чтобы не слетал.
Мы живем в обществе невидимых женщин. Это не мое преувеличение. Это правда. Стоит стать немного внимательнее, как начинаешь замечать — меня не замечают. Дальше в этом тексте будет несколько маленьких историй и одна большая и страшная, она произошла сегодня ночью и я не могу перестать о ней думать.
Все началось в поезде. Я пошла в вагон-ресторан. Раньше я никогда туда не ходила, казалось, это какая-то недоступная для меня роскошь. Оказалось, что это никакая не роскошь, но все равно вагон-ресторан мне не доступен. Я села за свободное место напротив парня, взяла меню, выбрала салат. Официантка подошла приняла заказ у парня, а когда я начала говорить про салат, сказала: Вагоны пока не покормим еды не будет, закажете позже. Через пару минут она принесла парню бутерброды, я опять заикнулась про салат. Она мне опять сказала, что вагоны не кормлены. Рядом сидела компания мужчин и ела бутерброды с рыбой, запивая их водкой.
Потом я приехала в отель. Бронь была на мое имя, заселялась я одна. Но девушка на стойке регистрации спросила: «оплачивать будет мужчина?». Меня это ужасно разозлило. Через пару часов подруга рассказала историю, как они пришли с другой на ревакцинацию, сели на кушетку и медсестра спросила, обращаясь к парню: «Девушка не беременна?». Это разозлило меня ужасно второй раз. Почему про состояние женщины должны спрашивать у мужчины, когда она сидит рядом и может ответить сама?
Чаще всего кто-то оправдывает это так — «никто же не хотел никого обидеть». Но это самая опасная формулировка. Никогда никто никого не хочет обидеть, даже когда спрашивает: «А у вас детей нет, потому что не можете, или потому что твой парень не хочет». Уверена, наша речь определяет сознание. Поэтому сначала мы не замечаем друг друга, а мужчины не замечают нас в мелочах, потом доходит до чего-то серьезного.
Около 23:00 я услышала скандал за стеной. Два голоса спорили, я не могла понять кто с кем ругается. Голоса то замолкали, то усиливались. В комнате их было слышно хуже, в ванной комнате лучше. Я чистила зубы, когда мужчина (теперь я могла различать кто говорит) кричал на женщину. Я вышла из ванной, в это время раздался первый удар, потом женщина упала. Был слышен гром падающего тела и предметов.
Стало страшно. Женский голос начал раздаваться по холлу. Она кричала: «Помогите» и ломился в соседние двери. Я взяла телефон, набрала номер, ответил администратор. Я сказала, что женщина в беде, ей нужна помощь, ее бьет муж, она стучится в двери, ей никто не открывает и попросила вызвать полицию.
Крик не прекращался, женский голос бился в истерике. Когда администратор пришел, мужчина вышел из своего номера и на вопрос: «Что случилось?» ответил: «Это моя жена, у меня ее паспорт». Администратор сказал: «Вы мешаете гостям, не шумите, выйдете лучше на улицу». Женщина попыталась возразить, но мужчина сказал: «Ты же знаешь ничего не изменится». Я села на кровать и оцепенела от ужаса. Со мной такое случилось в первый раз. Я не могла двигаться, пошевелить руками или пальцами. Меня сковал ужас. Я могла только слушать.
По коридору раздались шаги. Потом стало тихо. Я сидела на кровати, меня немного отпустило, я легла. Я решила не спать, чтобы слушать. Но я уснула. Утром было тихо. Я поднялась наверх, чтобы спросить у администратора, все ли в порядке с женщиной. Он сказал: «Да, они уехали». Мне опять стало плохо.
Я не могу выбрать, что именно я чувствую. Потому что здесь есть и вина, и страх, и злость. Я виню себя за то, что не нашла сил выйти. Да, в мои двери никто не стучал, да я сразу позвонила и сказала, что нужна помощь. Но мне кажется, я могла бы сделать больше. Я злюсь на этого администратора, что он не спросил у женщины «Как вы? Чем я могу помочь? С вами все в порядке?». Он предпочел говорить с мужчиной и попросил не кричать. И вот от этого мне страшно. Шуметь нельзя, нужно умирать тихо.
Мне хочется, чтобы у каждой женщины был голос и были на него силы. Чтобы каждая женщина была заметна и получала помощь, когда этого просит. И я очень надеюсь, что когда та женщина стучала в двери, ей их не открыли, потому что за ними никого не было.
В утреннем автобусе, колесящем по кольцу, кроме нас троих больше не было других пассажиров. Напротив кудрявого блондина сидела бабушка в платочке.
— Где ты работаешь? — спрашивает бабушка парня.
— В кино.
— А у вас в кино операторы — нужные люди?
Парень делает изумленное лицо, поднимает брови вверх.
— Я тебя спрашиваю, операторы, нужные а кино люди?
— Вы меня спрашиваете, нужны ли операторы, чтобы снимать кино?!
— Да! Я тебе здесь задаю вопросы и твое дело на них отвечать!
Кажется, я перепутала двери и попала в киновселенную. На следующий хорошо было бы (просто необходимо) выйти.
Повелительница мух
Мухи появились в нашей квартире так же неожиданно, как снег зимой. Вроде бы все знают, что с конца ноября по середину марта в Москве могут быть осадки в виде снега, но никто никогда к этому не готов. Так и я знала, что летом не стоит открывать окна нараспашку, если на них нет сетки. Тем не менее, появление мух, которые досаждают днем и ночью, вызвало у меня одну реакцию — удивление.
Сначала, когда в квартире жила всего одна муха, я думала, что она по-жужжит, потрет своими лапками друг об друга и улетит прочь. Ха. Если Ньютон придумал третий закон, согласно которому сила действия равна силе противодействия, то я придумала закон Мухи.
Если в квартире появилась одна муха, значит появятся и следующие пять. Число мух при этом не константа. Они множатся и множатся, создавая свою колонию в квартире.
Когда закрывать глаза на мух стало невозможно, я решила действовать решительно. Убивать по мухе, когда захожу на кухню. Я вооружилась полотенцем и начала использовать его как кнут. Результат был так себе. Я просто бегала по кухне за мухами, размахивала полотенцем туда-сюда и кричала: «Ух ты, сука, я тебя убью!». Мухи разлетались и, наверное, думали: «Зато прохладно».
Потом я переступила через свои эстетические убеждения и купила липкую ленту от мух. Я всегда думала, что никогда не стану тем человеком, который вешает у себя в доме это убожество, которое свисает с потолка, как сопля, и начинает жить в безвременье. Никто уже не помнит, когда его повесили, дохлые мухи приклеились к нему навсегда и уже, кажется, покрылись слоями пыли. Но, как говорится, никогда не говори никогда. Так на моей кухне появилась коричневая свисающая липкая лента. Каждое утром, заходят на кухню, я считала сколько на ней за ночь появилось мух. Одна, две. Пять!!!
Но мухи тоже ведь не дураки. Если они видят мертвых товарищей, навряд ли они подлетают к ним с язвительным: «Что, сдох, падла?!» и таким образом оказываются в капкане. Как понимаете, липкая лента от мух со своей задачей справляется не на отлично. Поэтому мне пришлось купить аэрозоль. От мух, конечно. Производитель на баллоне написал, что это отличное средство от мух с запахом лаванды. Когда я начала его распылять, направив струю прямо на жужжащую гадину, муха взяла и улетела. От аэрозоля запершило в горле, показалось, что во мне есть что-то от мухи, потому что дышать этой дрянью невозможно.
Пришлось возвращаться к ручной работе. Хладнокровно выслеживать муху, затаиваться между окном и холодильником, резко разрезать воздух полотенцем. Ежедневные тренировки дают о себе знать. За один раз я могу прихлопнуть несколько докучателей. Чувствую себя зверем или повелительницей мух. Хотя это одно и тоже.
На что бы она могла колдовать? На чистоту? Чтобы я как можно дольше не пачкалась? Чтобы мысли мои были чистыми? Чтобы сердце успокоилось? Какие заклинания она знает? Может ли она заколдовать мой живот, чтобы он снова стал плоским или хотя бы бесил меня не так сильно? Но банщица если и умеет колдовать, то магия ее ограничена магией чистоты. С этим я и сама неплохо справляюсь.
Кафельный стол становится горячее и горячее, он жжется сквозь полотенце, прижигая икры, бедра, часть поясницы и лопатки. Я закрываю глаза и мне кажется, что стол меня прижжет до корочки, запечатает душу внутри. Она перестанет ранится по чем зря, станет противоударной и сильной. Как кусок зажаренного мяса — не прожевать.
Банщица обдает меня холодной водой, пена слетает с тела. «Вставай!», снова показывает она рукой и цокает. Я ухожу в угол и снова поливаю себя водой. Теперь чтобы согреться. На кафельном столе уже лежит другая женщинам, похожая на пенную котлетку на ножках.
Мы выходим из подвала на улицу, у меня мокрые волосы, потому что в хамаме не было фена, и румяные щеки. По кварталу снова разносятся звуки из башенки с громкоаорителем. Теперь они отскакивают не только от домов, но и от меня. Как будто я — часть пространства.
Как же меня раньше бесили чужие итоги года. Кроме них меня бесили любые проявления людей, которые я не могла себе позволить. Меня до чертиков раздражало что кто-то живет так, как ему хочется (а меня при этом не спросили). Так вот. Мой главный итог гола — меня это больше не бесит. Я не прозрела за 2022, эта работа началась еще в 2019, а длится до сих пор.
В начале 2022 я не могла представить как измениться моя жизнь. В моих планах было учиться на проджект менеджера, волонтерить, работать, наряжаться, читать книги, писать книги, смотреть кино и рисовать. У меня не было никакого глобального плана. Стоя 23 февраля на автобусной остановке, на фразу Сережи, что валюта растет, нужно будет экономить, я выдала что-то вроде: «Нет, в жопу, я хочу всего!».
24 февраля началась война, все вокруг и сразу начало катиться в тартарары. Я почувствовала боль и обиду. У меня украли жизнь, мои планы, надежды. Да, внешне ничего не изменилось, но внутри все упало и до сих пор не поднялось.
Первое время мне было стыдно радоваться, жить вообще как-то было неудобно. Хорошо, что в тот момент я пила антидепрессанты и ходила раз в неделю к психотерапевтке Галине. И лекарство, и психотерапия помогли мне понять, что жить, радоваться, находить что-то хорошее, это естественные штуки. Моя задача не позволить себе пропускать жизнь. Тогда я вывела для себя правило — если ты думаешь, что сейчас плохо, успокойся, ведь может быть еще хуже.
Вторая мысль, которую мне подсказала Галина, звучала так: Аня, подумайте, что дала вам война? Когда я это услышала, я не сразу поняла, в чем смысл этого вопроса. Но если подумать, то любое событие, которое что отнимает, одновременно что-то дает (кажется, правило действует в обратную сторону тоже).
Например, 20 апреля 2022 я вышла замуж. Если бы не война, кто знает, пошли бы мы в ЗАГС или нет. Я первый раз была в Ташкенте, Барселоне, Белграде, Париже (транзитом, но все же), Ереване и Измире. Да, цена моих путешествий — дом, которого у меня пока нет. Мне очень тяжело дается эмиграция, но я вижу разный мир, свободный мир.
Мой главный итог 2022 — 9 декабря я перестала пить антидепрессанты. Я знаю, что депрессия может вернуться, она может быть тяжелее или легче, но я знаю, что смогу с ней справиться. Кажется, я могу справиться со всем. Не всегда это будет супер, но приемлемо — точно.
За 2022 я потратила накопленное и снова немного накопила, исполнила мечту и купила планшет (2 штуки!), удалила 4 зуба мудрости, внезапно для себя поставила брекеты, прошла 4 учебы за год, летала на самолетах без страха и ходила всю осень без штанов.
Весь год меня поддерживали женские сообщества. Клуб, который делала Соня, волонтерство и моя Ксюша, писательские курсы для женщин и то комьюнити, которое было в чате, учеба на иллюстраторку и те активные девушки, которые постоянно пишут в Дискорде и делятся результатами. Мои подруги, просто женщины, чьи блоги, иллюстрации, книги, деятельность меня вдохновляют.
В моем списке поддержки есть несколько мужчин, например, Сережа, мой брат, Ваня и писатель Ислам Ханипаев, который написал «Типо я». Еще мои коллеги Паша, Андрей и Сережа. Но девчонки все равно рулят.
Всех с 2023! Годом, в котором мне исполнится 35! Кажется, я перестаю быть скучающей тридцатилеткой, но это не точно.
Речь формирует сознание — такое правило. Я и до эмиграции это знала, но теперь это как-то особенно очевидно.
Мое сознание сформировано русским и мне до сих пор не понятно, изменится ли это когда-то или нет. Смогу ли я писать так же свободно на другом (чужом?) языке? А видеть сны?
И если так, то я уже два месяца болтаюсь в бессознательном киселе. Я только с блеском освоила эмигрантский жестовый — когда указательным пальцем тыкаешь в меню или на витрину, приговаривая “this” или “that”. Раз за разом сова Duolingo подсовывает мне “bir” и “içmek”, а я не могу (не хочу?) запоминать в чем собственно разница. Чужая речь катается между пальцами хлебным мякишем: это уже не хлеб, это не понятно что.
Мое сознание формирует камера google translate, которая из реальности выхватывает кусками строки меню и инструкции к стиральной машине. Получается, мое сознание — какая-то нейросеть, обученная на словарях?
Чем больше я плачу, а плачу я много, тем больше понимаю, что это все, конечно, мой выбор, но. Но выбора у меня как будто бы не было.
И когда мои подруги в тех же условиях, что и я, осваивают местные языки, я чувствую себя тупой. Безнадежной. Я английский то до конца освоить не могу. Как первоклашка вывожу от руки “anxiety” и “anxious”, пытаясь наконец-то запомнить что из них существительное, а что прилагательное. В такие моменты я думаю, что вся моя память ушла в отрочестве на тексты песен группы «Руки вверх», которые к тому же (внезапно?) начали выступать под Z знаменами. То есть, инвестировала я свою память в кучу дерьма. Выбила бинго.
Мы ехали в такси ночью. Это был декабрь и метель. Как только мы хлопнули дверьми и уселись на заднем сиденье, я вдохнула запах травы. Он начал щекотать мне нос, водитель медленно повернул голову в нашу сторону и неторопливо сказал: «Хорошего путешествия, ребят!». Может он сказал что-то другое, а я не так вспомнила, но в любом случае, он старался сосредоточиться. Было бы смешно, если бы он сказал: «Хорошего путешествия, ребят!» и вышел из машины. Но он остался и мы тоже.
Это было весело и безрассудно. Даже страшно. Мы сидели с братом на заднем сиденьи и офигевали от того, что в такую пургу нас везет накуренный чувак. Я даже не понимала, от что меня волновало больше: сам таксист или наличие метели. Может быть, если бы это были другие погодные условия, я бы и вышла из машины. Но в метель такси на Мясокомбинат не выбирают. Даже если бы водитель приехал с белым лицом и огромным накладным носом, я бы залезла в тачку и сказала остальным 38 клоунам: «Подвиньтесь».
Что мы с Иваном забыли ночью в центре города в метель? Мы смотрели Интерстеллар. Я второй раз, брат — первый. Купер блуждал сквозь вселенные, а мы сквозь снег.
Это был 2014 год. Я тогда жила на два дома. Первый — мой настоящий, второй — моего парня. То есть, у нас был у каждого свой дом и общий его. До октября домов в нашей жизни было ровно на один больше. У каждого свой и общий наш. Но мы так часто грозились друг от друга съехать, что решили в какой-то момент — снимать квартиру как-то глупо. Все равно раз в неделю кто-то из нас двоих заламывал руки и «собирал вещи», а второй бегал из угла в угол, сменяя «не уходи!» на «ну и проваливай!».
Если бы меня отправили в межгалактическую экспедицию и перед этим сказали«возьми что-то ценное из каждого года, проведенного на Земле», я бы напихала в мешок разного. Из 2014 я бы взяла:
1. Чувство свободы
2. Диск с фильмом Интерстеллар
3. Книгу «Во власти женщины»
4. Своего брата и тот самый вечер, когда мы мчали домой сквозь метель
5. Распечатанную переписку с бывшим, который накануне моего дня рождения на мой вопрос «Ты меня любишь?» коротко ответил «Нет».
Кто-то спросит «а нафига тебе везти с собой сквозь световые годы сообщение, в котором нет любви?». Все просто. Если где-то там отыщется жизнь, и я влюблюсь в какое-то межпланетное существо (не взаимно), перечитаю это переписку и вспомню — без любви жить абсолютно невозможно ни на Земле, ни на на планете Эдмунса.
Это я практикуюсь в рисовании и нарисовала портрет чудесного Сереги в его чудесной шляпе.
А по ссылке чудесная Вера Шенгелия собирает деньги на лагерь для чуваков, которые живут в ПНИ.
Вот у нас с вами, несмотря на одно, убивающее каждый день, обстоятельство есть хотя бы лето. Лето может быть холодным, может быть грустным, дождливым, может быть жарким, может быть каким угодно. Но лето это лето. Как ни крути, получше зимы будет с ее жижей под ногами. Летом я могу ходить без штанов (это для меня самое любимое). Могу есть черешню, могу мороженое. Летом цветет липа.
Дальше будет история, которую я рассказываю 1,5 года, но она не перестает быть важной! В ПНИ нет лета!
Наш чудесный Серега, моя любимая Ксюша, все мои друзья из интерната, все жители ПНИ вообще, они сидят, как проклятые, в интернатах. Что лето, то нет лета.
Фонд «Жизненный путь» собирает деньги на месяц праздника для чуваков из психоневрологических интернатов. Чтобы они могли приезжать в центр Соседи и тусоваться весь август.
Даже 100 рублей, даже 50 рублей, но если можете и хотите — 500! Все сделает лето ближе для чуваков.
На главный месяц лета: https://sluchaem.ru/event/10835
Запах только что вымытых полов в библиотеке, куда мы пришли сдавать учебники. Запах ладоней, после того, как висела на них на турнике. Запах скошенной травы, которую мы собрали в огромную кучу и будем прыгать в нее с качелей. Запекшейся крови на коленках. Мороженого «Ёжик», акации. Тела после речки, асфальта после дождя, цветущего шиповника. Липы, которая приклеилась к пальцам. Жвачки Boomer, купе поезда. Протухшего рапана, забытого под подушкой, медузы, размазанной по ноге. Горячего хычина, мокрого купальника. Школьного базара, новых тетрадей. Последнего дня августа. Первого дня июня. Запах лета.
Читать полностью…
Я безумно хочу и невообразимо боюсь услышать запах полутемной детской, которая готовится открыть передо мной свою дверь.
Запах маминого дома перед сном — запах надежды и тревоги. Осталась продержаться ночь, и завтра новый день растопит всех чудовищ, даже мокрого пятна не останется.
Из приоткрытой двери балкона запахло теплым, чуть поджаренным, воздухом, за домом шумит город и переливается торговый центр.
Я закрываю глаза и мне кажется, что весна просачивается в темную комнату через приоткрытую форточку. Воспоминания скачут наперегонки с мыслями. Вторые ставят первым подножки. Я начинаю задаваться вопросами. Например, есть ли вообще сейчас в городских окнах форточки? Пластиковые рамы, кажется, сделали выражение «там где закрывается дверь, открывается форточка» невозможным. Значит ли это, что нас прихлопнули чугунной дверью и теперь навсегда без шансов? Форточка. С таким названием в односложном мире долго не протянешь.
Я снова представлю наше окно (с форточкой!), и когда ходят поезда, я слышу каждый чух-чух. Железная дорога от нас в километрах трех, в середине реки, поэтому все звуки разлетаются как шайбы по льду.
Мне до ужаса хочется снова оказаться в своей спальне. На той самое софе, которую мне подарила бабушка вместо двухъярусной кровати. Проснуться утром и почуять, как запах весны сменил запах манки. Перед кашей или сразу после нее мама нам с братом включает кассету с Чиполлино. Мы смотрители на побег принца Вишню из дворца сто раз, но все равно заливаемся в конце над синьором Помидором.
Заливаемся. Тоже странно слово. Когда я последний раз заливалась от смеха? Кажется тогда же, когда жила в доме с форточками. Могут ли взрослые люди заливаться от смеха? Или это только привилегия детей? Check your privilege!
А после завтрака мне уже, кажется, совсем не пахнет. Ароматические свечи зажигают по ночам, задувают перед рассветом, чтобы дымка от фитильков рассеялась в розоватом воздухе.
Я засыпаю на самом деле, мне снится синопсис книги, которую заказало издательство. История про девчонку, которая путешествует через вселенные с помощью самых ярких звезд и жестяной банки. В каждой вселенной у окон есть форточки. И это, всегда есть для нее знак на спасение.
В одном из альбомов, которые лежат дома, есть фотография. На ней я, моя бабушка, ее сестра Зоя с мужем Владиком, мой отец, жена бабушкино брата Нина. Я сжимаю маленького желтого утенка в руках, один глаз у меня не открывается из-за большого ячменя. Яркое солнце, вокруг свежая перекопанная земля. У земли такой цвет, как будто она обгорела под обеденными лучами. Жарко. Мы стоим и не смотрим в камеру, мы уставились на свежую могилу с деревянным крестом. Там, глубоко внизу, лежит бабушкин брат Вова. Он умер за неделю до этой фотографии, потому что вовремя не смог похмелиться, сердце.
Бабушка узнала о смерти брата, когда мы отдыхали на турбазе. Кто-то из наших соседей дозвонился до директорского домика и зачитал телеграмму: «Вова умер. Приезжай.». Так я оказалась первый раз за границей, в селе Дружковка, это в Украине.
Я мало помню из той поездки, в памяти остались какие-то кусочки. Вот мы выезжаем из дома на машине. Я, папа и бабушка. Папа надел свою милицейскую рубашку в дорогу, «чтобы лишний раз не тормозили менты». Потом остановка в Ростове, мы заехали за бабушкой Зоей и дедушкой Владиком. Деда Владик называл свою жену Зока и мастерски справлялся со всем бытом, имея только одну руку. В нашей тесной «пятерке» мы едем через горы угля, по которым взбираются маленькие машинки. Бабушка Зоя кормит меня бутербродами с сыром и спрашивает как зовут моего маленького плюшевого утенка.
В Дружковке все непривычно и похоже на наш поселок. Оказалось, что у меня есть красивая сестра Лена, две тети, четверо или пятеро братьев. Мы слоняемся по двору, потому что дома со взрослыми скучно и страшно из-за занавешенных простынями зеркал. Меня продуло, выскочил ячмень, бабушки меня лечат прикладыванием горячих яиц, а кто-то из братьев плюнул мне в глаз. Так надо.
Потом мы едем искать могилы бабушкиных родителей в Константиновку. Находим. Солнце печет, бабушка обрывает траву вокруг железных памятников, держа юбку, замотанную у колен. Кажется, она разговаривает с матерью и отцом, Анной и Иваном, извиняется, что не приезжала к ним долго-долго. А я продолжаю щуриться от света и сжимать свою маленькую желтую утку.
С четверга прошло всего два дня, а кажется, что целая неделя, не меньше. Еще кажется, что мы живем в безвременье, плавая среди новостей и кусочков правды туда-сюда. Становится не понятно, когда эта война началась, когда закончится. Неопределенность сменяется страхом.
Первые эмоции притупились, тревога идет фоном. Самое важное, что я сделала для себя за эти два дня — признала ее. Да, мне страшно и тревожно. Но от этих чувств нельзя уберечься, если случается плохое. А война это очень плохо. Война — это «плохо» помноженное на миллиард. Но именно эти гири на сердце, эта раскаленная кочерга, которую я как будто проглотила, делают меня живой. Я чувствую и проживаю беду.
Кажется, влюбляться я начала лет с четырех. Это был Владик — самый красивый мальчик в нашей группе. Наша группа была, на самом деле, не наша, то есть моя, а их. После яслей меня не хотели брать к малышам моего возраста. Бабушке пришлось включить административный ресурс и уговорить Татьянсанну, директора детского сада, взять меня хоть куда-то. Хоть куда-то — в группу к пятилеткам.
И среди всех нелепых пацанов, чьи колготки собираются на щиколотках, а шорты, надетые поверх, натянуты до пупка, мое сердце выбрало лучшего. Это был Владик — самый красивый мальчик в нашей группе. Я сразу решила, что обязательно выйду за него замуж, желательно сразу, как мне исполнится шесть. Так как в Рабыне Изауре, которую я смотрела с бабушкой по вечерам, любовь выражалась в обмороках и поцелуях, я решила копировать стиль. Подбегала к самому красивому Владику, целовала его туда, до куда могла дотянуться и начинала на нем висеть с закрытыми глазами. Первый и даже второй раз, такой способ сработал. На третий, Владик стал от меня убегать. Он бежит, а я за ним. Взрослым вокруг (воспитателям) казалось это очень смешным, но смеялись они только надо мной.
Через какое-то время бегать за Владиком мне надоело. Тем более, чем быстрее он от меня убегал, тем больше мне нравился. Поэтому я решила просто страдать. Бабушке никогда не нравилось, когда я страдала, поэтому как-то она подошла к маме Владика и предложила, что неплохо было бы позвать меня к ним в гости. С чего-то мама Владика согласилась и сказала: «Конечно, пусть приходит, у нас есть бананы и приставка!». Ох, если бы мама Владика сейчас позвала меня в гости, где есть бананы и приставка, мне бы никакой Владик был не нужен. Я бы лучше с мамой его дружила. Но тогда, я решила, что это настоящее сватовство.
В день Х бабушка надела на меня красивое платье и отвела в соседний дом в гости к Владику. Я так переволновалась, что когда зашла в комнату, где стояла база с бананами, а к телевизору была подключена приставка, залезла под стол. Да, все свое первое свидание я сидела под столом. Самый красивый мальчик Владик ел бананы и убивал уток в Дэнди.
Всем любви!
*Новый охранник КПП*
Какая у тебя мечта, Фёдорова?
Роман написать? А про что? Про любовь, да?
Любовь спасёт мир, Фёдорова? Да? Обещаешь?
В 88 родилась? Точно? 31 марта, говоришь?
Никто не хочет быть один в апреле или в марте,
Но каждый жаждет быть любим и так, чтобы бесплатно.
Знаешь, чья эта песня, Фёдорова?
Гражданская оборона!
Тебя ещё только родители планировали, а я уже фанател.
Кино ещё слушал, когда они на пики были.
Ты тоже слушала? Да когда ты там слушала, Фёдорова.
Ты слушала когда Кино уже никому не нужно было, Цой умер, все пришло в забвение.
Что ты всё смеёшься, да смеёшься. Дохихикаешься, ты Фёдорова. Я тебя не пущу к твоим, к этим. Детям.
Не дети? Взрослые, говоришь?
А ты вот своё время на них тратишь, теплоту души отдаёшь. Взамен что? Тоже теплоту? Да откуда ж у них теплота то возьмется? В интернате не топят поди.
У тебя на телефоне можно делать живые фотографии?
Сама ты видео!
Это когда фотография шевелится. Вот, смотри, каких я тигров сделал. И вот ещё смотри, видишь я с шашлыками в руках на фоне взлётно-посадочной.
Это Шереметьево! Но я себя вырезал с дачи и вот сюда вставил. Прикол.
Да, тигры ещё раз выскакивают и уезжают.
Фантастика. Все тут на работе спят, я один как умный человек образовываюсь, тектоники это ваши короткие смотрю.
Что ты опять хихикаешь, Фёдорова.
Вот я тебе говорю, дохихикаешься ты.
Ох, дохихикаешься.
Большая гордость моего небольшого канала. Попала (неожиданно) в подборку разных интересных авторок 🧚♀️
P.S. И еще более приятно, что эту подборку сделала Аня (/channel/psy_narrativ), канал который я читаю уже год.
Там есть классные тексты про ее работу, психологию и даже немного флешфикшена 💛
Около выхода из метро стояли уличные музыканты. Парень медленно перебирал струны на гитаре, а девушка уже до треска надула щеки, чтобы выдавить из флейты мелодию, а потом сдула обратно и прошипела:
«Ты чего там копаешься?! Мимо нас деньги проходят!»
Он ей ничего не ответил, только резко махнул головой и дернул рукой по струнам. Заиграла мелодия. И в этот момент я почувствовала себя такой счастливой. То ли потому что выгляжу как человек с деньгами, то ли потому что на мне отпадная леопардовая шуба и я в ней как принц и нищий одновременно.
Когда мы познакомились, он мне сразу сказал, что мечтает работать водителем автобуса. Вот прямо так и заявил. Как будто, через несколько минут, после первой встречи хоть кого-то интересуют чужие мечты. И это было бы правдой, если бы не один факт — я была в него влюблена. Даже не так, я сжигала себя от любви. То, что он вдруг решил со мной поговорить и, тем более, рассказать про свою мечту, подкинуло в топку дров. Все сразу заполыхало с большей силой. Как будто в кипящее масло налили воды.
Решила, что мечта быть водителем автобуса — самая прекрасная на свете. С тех пор, я романтизировала каждую поездку на работу. И, так как до ТВ студии от дома было две пересадки, мое сердце наполнялось особой нежностью. Как будто это не какой-то парень хочет крутить баранку, а я.
Если какие-то девчонки могли грезить замужеством и придумывать имена будущим детям, как только встретят «подходящего» кандидата, я мечтала о другом. Он — водитель автобуса, я — кондуктор. Рабочая династия, творческий союз. Наш автобус — образцово-показательный. Портреты — висят в депо на доске почета. Ну что еще можно сказать? Поехавшие!
Пока я строила планы нашего совместного будущего в системе общественного транспорта, моя любовь прокатила меня по полной. С ветерком.
У него был, как бы это прилично сказать, избегающий тип привязанности. То есть, этот пацан переодически убегал от меня три с половиной года. И чем внезапнее он пропадал, тем больше мне казалось — это любовь всей моей жизни. Однажды, после очередного побега, я устроила ужасную истерику, как будто меня подстрелили и я нахожусь в агонии. Бабушка испугалась и хотела вызывать скорую, но потом подумала, что психиатров боится больше, чем моей истерики. Так мой шанс на медицинскую помощь отложился на десять лет.
«Хотя герой мифа ходит по твердой земле, его путь всегда ведет внутрь — в глубины, где ему предстоит борьба с темными силами», — пишет Кэмпбелл в «Тысячеликом герое». Я добавлю, что темная сила всегда внутри нас и еще — одолеть ее не всегда просто. Иногда это даже невозможно, хоть тресни.
Каждый раз, когда я хочу рассказать историю, приходится закатать рукава и голыми руками лезь в свои раны. И не важно, что я собралась писать: текст про то, как мой дед собрался подстрелить свинью или рассказ про похороны троюродного брата. Этим, кстати, объясняется отсутсвие новых заметок в канале. Сил бередить рану не было, ей нужно было немного затянуться.
Вафля
Дорога в интернат петляет между скоростной хордой и лесом. До сентября, когда хорду только стоили, мы ходили со станции через дощечки и жердочки, обходя гвозди, которые торчали из настила. Теперь я шагаю по плитке, между шумоподавляющим экраном и лесом. Загорелые рабочие в оранжевых жилетах размешивают грязь будущей аллеи и вкручивают в мокрую землю деревца.
Собираясь в интернат, надела резиновые сапоги и двое шерстяных носков. Я готовилась к грязи под ногами и хлипким дорожкам из говна и палок. Может, так по-волшебному преобразилось не только пространство около интерната, но и в нем?
Нет, на КПП тот же охранник нажимает на кнопку телефона и сразу после гудков скидывает звонок. Сотрудница интерната знает, что звонят с пропускного пункта, значит надо встречать волонтеров. Через десять минут она прибегает и, сбитым от неровного дыхания голосом, говорит: «Одну уже отвела!».
Мы идем по дорожке между пока еще зеленых деревьев. Мне неловко молчать. Я решаю восторгаться новой дорогой.
— Красиво у вас тут сделали!
— Ой, да ладно, красиво. Теперь будут на меня эти прыгать! — женщина разводит руками, делая ударение на слове «эти».
— Угу, — решаю не расспрашивать кто такие эти «эти» и почему они на нее будут прыгать.
— Вот тебе и «угу». Я ночью тут хожу. Страшно.
Хорошо, что мы заходим в здание и необходимость записать меня, как гостью, еще раз, прерывает наш разговор.
Я оглядываюсь по сторонам, холл интерната — нарядный фартук. Золотые кубки на одной полке, поделки жильцов — на другой. Первый этаж здания походит на детский сад. Там, после каждой лепки, воспитатели делают экспозицию из работ детей. Тут все также. Выставка работ, только сделали их не дети. В конце коридора я замечаю лифт, с разной скоростью в него бегут бритые мужчины в высоко натянутых штанах. Места хватает не всем. Аутсайдеры ждут, пока кабина вернется вниз. «Пойдемте», — провожатая окрикивает меня и зовет в актовый зал. За пластиковой дверью уже ждут друзья.
— Моя любимая приехала! — бежит навстречу Ксюша. Она тянется руками вперед, чтобы обнять сразу, как только это будет возможно, чтобы не терять ни секунды.
Ксюша заливисто смеется и сжимает меня, меня окутывают ее руки в желтом вытянутом свитере и тоненькие провода ее новых розовых наушников. Ксюха, не вынимая затычки из ушей, слушает радио и кричит: «Моя, как у тебя дела?».
Мы обнимается с Ксюшей, она тянется расцеловать меня в щеки. Ксюша увлечена радио, она не может решить, что же ей делать сейчас: рассказывать как она съездила в колледж, просить меня передать рамку с ее фотографией Саше или слушать волну 101,2 FM. Ксюша хочет взять от ближайших часов все, поэтому и первое, и второе, и третье делает одновременно и вперемешку.
Мы сидим в актовом зале и рассматриваем корабли, висящие на леске под потолком. На сцене стоит картонный маяк, а на противоположной стене два грустных клоуна. Мы пьем чай и едим шоколадные вафли, когда женщина в синем халате ввозит в зал мужчину. Следом за ней, очень неуверенно, идет еще один мужчина. Он садится на кресла поодаль от нас. Того, что на коляске, медсестра ставит в середине прохода, спиной к себе.
— Хотите вафли? — мы хором спрашиваем мужчин, — а чай?
Мужчины молчат.
— Они не говорящие, — отвечает медсестра, — и только поели, — потом она встает и уходит из зала.
Я поворачиваюсь к мужчине, чья коляска стоит в середине прохода, между стеной и красными бархатными креслами. Кажется, будто он дрейфует. «Вы хотите вафлю?», — я подхожу к нему и протягиваю вперед руку. Он показывает мне верхние зубы, это значит улыбается, и немного наклоняет голову влево. Конечно он будет вафли!
Я подхожу ближе и подношу вафлю к его рту, чтобы он мог укусить. Я никогда не могла представить, что буду кормить взрослого мужчину. Это странное чувство. Мне казалось, что мне будет неприятно. Но ни странные корочки на бритой голове мужчины, ни его внешний вид не приводят меня в ступор, не вызывают чувство брезгливости. Есть только вафля в моей руке и его желание ее съесть. Кажется, это очень просто.
– Я тебе хот-дог купила, — говорит седая женщина девчонке.
– А какая там сосиска?
– Не знаю. Обычная, наверное.
– Обычная?
– Ну да, какую в хот-дог кладут.
– Бабушка, мы с тобой слишком редко видимся, чтобы ты мне с обычными сосисками хот-доги покупала! Ну какая же там сосиска? Охотничья? Баварская? Только не обычная, бабулечка, умоляю, только не обычная.