18518
Места, лики, слова ленинградской культуры 80-х. А может, не только ленинградской, и не только 80-х. Связь и реклама @kuzmichevigor Канал не продается. РКН: https://clck.ru/3GDozc
Работы Александры Латаш, ученицы Николая Дормидонтова. Латаш в послевоенные годы трудилась в Экспериментальной литографской мастерской ЛОСХа. Собранные в этом посте вещи художницы датированы пятидесятыми-шестидесятыми.
Чудесные детские портреты, симпатичная пляжная зарисовка. Ярко, изящно.
«Там легко дышалось» - фотограф Александр Китаев о Летнем саде. Все так. Он, сад, действительно был прозрачным.
Фрагмент фильма «Ленинград 4».
Над головой ночное
небо синее,
Внизу бледнеет
гаснущий закат
Но в дне прошедшем
было столько силы,
Что кажется,
Вот-вот вернется
он назад.
Александр Морев.
Фото Феликса Лурье.
Жизнь, в общем, такая, какой мы ее видим. Для кого-то ленинградский общепит - неуютная, не всегда аппетитная история. Для кого-то, но не для Валерия Попова. Ниже - фрагмент его ностальгической прозы.
Завтракали мы обычно в молочном кафе «Ленинград» – мраморном, прохладном, спокойном.
Чуть дальше за ним в сторону Московского вокзала была знаменитая «Сосисочная» мясокомбината, где в обеденное время зеркала на стенах запотевали от пара, поднимающегося от аппетитных солянок и харчо.
Вечер, переходящий в ночь, мы встречали в полутемном «Севере» с абажурами на столиках – интимном, уютном, с элегантной публикой, с кумирами тех лет – адвокатами, художниками, артистами.
Если праздник, твой личный или общий, – то в «Астории» или «Европейской». И везде были если не родные, то милые лица, близкие, приятные люди, которые в промежутках между посещениями этих заведений успевали работать в НИИ, делать архитектурные проекты, сочинять музыку, снимать кино, учиться или преподавать.
Но главное – они делали Петербург, называющийся тогда Ленинградом, своим, близким, уютным, веселым.
Настоящая вещь искусства - это всегда рассказ не только о чем-то частном, но и о времени.
Док Андрея Ужики «The Beatles. О чем говорил Нью-Йорк» - больше, чем кино о The Beatles и Нью-Йорке.
Америка 1965 года; слом, не слишком заметный, но ощущаемый. Шестидесятые начинают менять колор - черно-белая гамма постепенно уступает место ярким краскам; уже появились, но еще не расцвели пышным цветом «дети цветов» хиппи, общественный нерв взвинчен, волнения, усталость, впереди эра психоделии, Вудсток и семидесятые.
Фильм Ужики фиксирует американский визит The Beatles в контексте этого слома. Он составлен из хроники, затейливых сюжетных линий, двух юных героев и бесконечного белого шума радио за кадром.
Я смотрел это кино дважды до показа в Michèle Cinema и еще раз на большом экране. Такие фильмы идеальны для кинозалов. Тем более таких, как Michèle.
Спасибо Саше Ахмадщиной, а также Кате, Ане, Тане за прекрасный вечер. Спасибо за возможность сказать пару слов перед показом. Без параллелей с ленинградским 1965-м не обошлось, как иначе.
За видео с фрагментом моей болтовни спасибо Надежде Васильевой-Балабановой.
Если бы я заранее знал, что вы в зале, я бы волновался больше.
Качалась Галя
в гамаке
И ела абрикосы
Почуяв сласть
в ее кульке
Слетелись злые осы
Раздался плач,
раздался крик,
Упал в траву кулек
И Галя вмиг
на землю прыг
И к даче наутек
Сережа веткой помахал
И разлетелись осы
Кулек поднял,
плоды собрал
Снес Гале абрикосы
А мог бы лечь
в гамак и съесть
Да, кавалеры все же
есть.
Олег Григорьев.
Финал «Счастливых дней» Балабанова. Трамвай делает поворот с Дмитровского на Стремянную, в кадре ослик и Эльфийский сквер.
Читать полностью…
В 1968 году Бродский сделал литературный перевод стихотворения Кассиуса Клея (Мухаммеда Али). Да, великий боксер писал стихи.
Текст был опубликован в журнале "Костер" (№7, 1968).
Этот рассказ,
ни на что не похожий,
о человеке
с прекрасной кожей,
который не прочь
поболтать о своих
слепящих ударах
и скорости их.
Наш бокс умирал,
и молились дельцы
в слезах, чтоб он вовсе
не отдал концы,
чтоб справился бокс
с многолетним удушьем.
Чтоб страшен был
новый боксер
предыдущим.
Был Паттерсон скучен,
хоть был мускулист он.
Не лучше его
коронованный Листон.
Но «Свергну его
и других королей!» —
промолвил
Марцелиус Кассиус
Клей.
Пред ним устоять
не способен никто.
За боем следящему
кажется, что
с противником он
в кошки-мышки
скучает.
А после вообще
всякий свет выключает.
Все зрители скоро
узнают,
что он
и в весе, и в веке своем
чемпион!
Виктор Прошкин, почти ровесник века, умер в 1983-м. Учился у Петрова-Водкина, Карева.
Здесь довоенные и послевоенные работы Прошкина.
Прошкин - автор разнообразный, больше чем пейзажист. Автопортрет в зеленой шляпе какой чудесный.
Цой читает записку на концерте-встрече со школьниками. Апрель 1988-го. 344 школа, Невский район (вроде бы).
Нажмите на картинку и послушайте. Кто же он, этот, так сказать, остроумец.
Фото Алексея Щербатых.
Ленинград на снимках Бориса Кудрякова. Ветер, туман и снег. А также лето и солнечный свет.
Читать полностью…
- Я знаю, - сказала Фрида, - что вы пишете новеллы. Могу я их прочесть? Они у вас при себе?
- При себе, - говорю, - у меня лишь те, которых еще нет.
Довлатов, «Хочу быть сильным».
Ранние (из тех, что были разрешены автором к публикации) рассказы С.Д. - отличные: компактная, легкая, местами абсурдистская проза.
На днях я рассказывал об Анатолии Ромме. Почитайте, того стоит.
А вот фрагмент любительской кинохроники, где мелькает Ромм. Буквально несколько секунд. Но тоже ценно.
1976 год.
Источник: группа «Хроника прошедших событий».
Курехин и его приятель Болучевский (оба на фото) собирались написать книгу полезных советов. Дело, как обычно, заглохло, а жаль. Советы были дельные.
Например: чтобы руки не пахли рыбой, нужно опустить их в ведро с керосином. Или вот – если у вас закончились деньги, займите еще.
Читаю воспоминания Романа Тименчика. Он рассказывает: родители, желая отдать его на музыку, отвели к Оскару Строку, знаменитому композитору (дело было в Риге). И тут уже мне память подкидывает: в Петербурге Строк жил в доме на углу Боровой и Волоколамского. В том же доме 60 лет спустя поселится Майк Науменко.
А далее начинают плестись связи: Тименчик, которого в Риге привели к Строку, впоследствии общался с Бродским, Бродский же любимый поэт Майка.
Вывод? Его нет. Только радость от этих пересечений.
Филолог объяснял богатому провинциальному родственнику, чем он занимается. Тот слушал, слушал, а потом сказал: «Я понял — ты из одних книг переписываешь в другие».
И в чем он не прав?
Работа Ведерникова.
«Знаки препинания» - промежуточный этап между «Младшими братьями» и «Препинаками»: уже не пост-панк, но еще не «улыбчивый фанк». От «Младших братьев»
«Знаки» взяли романтичный минор, упаковав все это дело в затейливый и манерный софисти-поп.
Их единственный альбом «Рефлексия» (эта песенка как раз оттуда), записанный в 1989-м, очень хорош: его настроение добавляет красок картине музыкального Ленинграда конца 80-х.
Перестройка на излете сил, распад рок-клубовского единства, преддверие хаоса - и рядом песни «Знаков препинания», в которых ничего не объясняется, не обличается и не постулируется.
Сегодня День придумывания секретов. Отметим же его таким вот тонким каламбуром.
Читать полностью…
Однажды Бродский сказал своей подруге, хореографу Елене Чернышевой:
- Елена, давайте делать бизнес.
Какой именно, спросила Чернышева.
- Я придумал спички, которые будут крепиться прямо к пачке сигарет, - ответил Бродский.
И добавил:
- Это же так удобно! Мы продадим патент и сделаем большие деньги.
На фото: Чернышева, Бродский, ну и Барышников, конечно.
Ленинград и окрестности на снимках Леонида Бермана. 1970-1980-е.
Читать полностью…
Попов пришел к Довлатову с бутылкой водки - поговорить о литературе.
Довлатов представил гостя маме - познакомься, мол, это Валерий Попов. Хорошо, что Попов, плохо, что с бутылкой, сказала Нора Сергеевна.
Довлатов стал выгораживать приятеля - бутылка не его, моя. Нет, моя, честно возражал Попов.
- Если не знаете, чья, значит, моя, - резюмировала Нора Сергеевна. Взяла бутылку и вышла из комнаты.
Байка не ленинградского разлива, но все равно - хороша.
У Юрия Олеши не было денег на выпивку. Он пошел в Союз писателей, к Арию Ротницкому, отвечавшему за похороны.
– Арий Давыдович, – спросил Олеша. – Какие у вас расценки? Сколько кого стоит похоронить?
– Если писатель размера Фадеева или Федина, – ответил Ротницкий, – то очень дорого. А если какая-нибудь мелочь, то гораздо дешевле.
– А если меня? – спросил Олеша.
– Вы все-таки где-то посередине, пожалуй, даже ближе к дорогим. Вполне приличные деньги.
– Арий Давыдович! – сказал Олеша. - Нельзя ли меня похоронить в будущем, как мелочь, а разницу получить прямо сейчас?
Лист падает, летит.
И вот уже в саду
все устлано и птицам
нету крова.
Рыбак в Фонтанку
выставив уду
невозмутимо ждет
улова.
Поплыл во мглу
унылый Ленинград.
Не Петербург.
Об этом нет и слова.
И словно слезы, в
сизый летний сад
с оград стекает олово
былого.
Евгений Вензель, 1974.
Старший товарищ писателя Попова, писатель Михаил (фамилию Попов не указывает), жил насыщенной жизнью. В прошлом Михаил, с его слов, был личным помощником китайского маршала; в Японии у него остался взрослый сын-миллионер от известной манекенщицы.
Пропав на неделю и вернувшись, Михаил сообщил, что был занят - улаживал международный конфликт с китайцами.
- Ну и как, все уладил? - спросил Попов.
− К сожалению, не все, − хмуро ответил старший товарищ по литературе.
Этот джентльмен не раз возникает в рассказах Попова. И я вновь предположу, что знаю, о ком идет речь. Но вам не скажу.
Кто в теме, тот оценит.
Фрагмент отличного сериала «Кузнецовы ТВ». Отличного.
Мотоциклет
Проспектом Газа,
На повороте
накренясь,
В асфальт швыряет
клочья газа,
Узорной шиной метит
грязь.
Ему заранее открыли
Проезд.
И, взрывами несом,
Он тарахтит.
И плещут крылья
Холодных луж
под колесом.
Герой — в седле.
Глаза — в стекле.
Под ним, колеса
в грязь вонзая,
Брыкается
мотоциклет,
Вытягиваясь, как
борзая.
Мне в спорах вечно
не везет,
Но здесь,
Переходя на прозу,
Держу пари,
что он везет
Бензином пахнущую
розу!
Владимир Лившиц, 1935. Проспект Газа - нынешний Старо-Петергофский.
Я неоднократно прежде публиковал работы Виктора Вальцефера. Вот еще порция. Возможно, что-то уже было. Ничего страшного.
Читать полностью…
Я к берегу моря иду
И песню про море пою
Про море, лазурное море
Лежащее около скал
Про хмурое гулкое море
Про шторм и девятый вал
Я долго у моря стоял на ветру
Я пел и смеялся.
И с морем прощался.
Василий Филиппов, 1965.
Евгений Белодубровский в «Саге о пальто» рассказывает о дружбе с Валентином Воиновым, сыном известного писателя-сатириконца Владимира Воинова. Валентин жил в «огромной коммуналке» на Рубинштейна вместе со своей мамой Анной Матвеевной, «красивой, строгой, аккуратной старушкой».
Навещая их, Белодубровский любил слушать воспоминания Анны Матвеевны, знавшей Луначарского и Горького, дружившей с женами Зощенко и Бенедикта Лившица.
«Однажды Анна Матвеевна позвала меня на кухню к окну и показала на низенькую пожилую женщину, идущую через двор как-то бочком, медленно с авоськой:
«Это поэтесса, Идочка Наппельбаум, одна из трёх сестёр-красавиц, живёт в «Слезе» в отдельной квартире…».
Изящная поэтесса, знавшая многих великих (от Чуковского и Вагинова до Ахматовой), одна из хозяек заметнейшего в Петрограде салона Наппельбаумов - пересекает двор с авоськой в руке. Так это все печально.
Вот два ее фото.
На первом же снимке - дом, где жили Воиновы. На третьем - знаменитая «Слеза социализма».
Кстати говоря, сам Белодубровский - представитель первого поколения сайгоновцев, посещавших кафе в шестидесятые с момента открытия. В семидесятые и особенно в восьмидесятые в «Сайгоне» окопались и музыканты. Их «салон» - рок-клуб - заработал в 1981-м в доме напротив дома Воиновых. И в трех минутах ходьбы от «Слезы». Пересечения, пересечения.