Врач «скорой помощи» Николай Степченков, стоящий в пробке, кричит помощнику: «Хватай ящик с инструментами и побежали!» На крыльце — уже десятки бездыханных тел.
Один спасатель передает коробку с антидотами. «Без укола не увозить, всех заложников сюда! Иначе живыми не доедут!»
Из-за секретности спасатели тоже не предупреждены, что им придется эвакуировать девятьсот заложников. В отсутствие носилок им вместе с бойцами «Альфы» приходится выносить каждого человека вчетвером. На это уходят драгоценные минуты, каждая из которых стоит чьей-то жизни.
Не сообщают спасателям и каким антидотом им нужно пользоваться.
— Как человек, который таскал, скажу: если бы мне сказали, мол, возьми с собой хотя бы волокуши или носилки, мы бы быстрее и эффективнее работали. Никто нам не сказал, что нужен препарат, да еще конкретный какой, нам пришлось определять это самим, — вспоминает один из сотрудников Службы спасения Москвы.
К театру прибывают десятки машин скорой помощи, но они не могут проехать.
На случай, если террористы «пойдут на прорыв», вокруг здания был выстроен кордон из КАМАЗов с песком. За двое суток их водители разбрелись кто куда, а о конкретном времени штурма их не предупредили из соображений секретности.
— Шоферам КАМАЗов еще с вечера было сказано держаться у штаба. Но когда мы прибежали с приказом развести технику, чтобы «скорые» могли подъехать, оказалось, что никого из шоферов поблизости нет. И вот тут началось нечто ужасное, я в жизни так не матерился, как в этот момент. Потому что просто вручную приходилось оттаскивать эти грузовики, разбивать окна кабин, заводить машины и переставлять их. А каждая секунда имела роковое значение, из-за этих КАМАЗов медики не могли проехать…
А машины «скорой помощи»? Они же двое суток простояли за оцеплением, и там была такая же картина — водителям нельзя было сказать: по машинам, через пять минут штурм! А когда мы прибежали — нет водителей, кто где-то курит, кто еще что… Человеческий фактор, блин! — вспоминает пресс-секретарь мэра Сергей Цой.
Спецназовцы начинают будить заложников. Некоторых приходится долго бить по щекам. Многие так и не просыпаются. Их приходится в бессознательном состоянии нести на свежий воздух.
В здании стараются разбить все окна, чтобы проветрить его как можно скорее.
В театре происходит еще несколько мощных взрывов, за которыми следует интенсивная перестрелка.
Читать полностью…Журналисты «Эха Москвы» звонят заложникам. Запись не идет в прямой эфир.
— Мы дышим в тряпки. [Стрельба] Ай! Мы сейчас все к черту взлетим на воздух.
— Что за стрельба?
— Не знаю, я сижу мордой в спину. Видимо, такое решение приняло наше правительство: чтобы никто отсюда живым не вышел. Мы поста… [Стрельба очередями]
Группа захвата выбивает стеклянные двери и окна первого этажа, занимая на нем позиции. Бойцы бросают гранаты. Здание сотрясает несколько мощных взрывов. Начинается интенсивная стрельба.
Читать полностью…Штурм начинается настолько неожиданно, что некоторые каналы по инерции продолжают вести прямой эфир. Какие именно — достоверно не известно, но министр печати Лесин сразу звонит на НТВ. В это время ответственный за эфир Михаил Шустер находится в душе и к телефону не подходит.
Читать полностью…Раздается выстрел из гранатомета. Вслед за ним — оглушительный звон бьющегося стекла и выстрелы из пятиэтажки напротив театра.
От ударной волны на парковке долго «воют» своими сигнализациями автомобили заложников.
Заложники Сергей Лобанков и Галина Девятицкая начинают рвать театральные костюмы и раздавать детям намоченные тряпки:
— Ребятки, что бы сейчас ни происходило, вам надо спокойно лежать. Закройте глазки, закройте носоглотку и полежите какое-то время.
Штурмовики ставят по 24 баллона к двум огромным выключенным вентиляторам, которые подают воздух в зал.
— Готовы? — спрашивает штаб.
— Готовы!
— Включайте!
Штурмовики включают вентиляторы и активируют баллоны. Жидкость из них превращается в газ и попадает на вентиляторы
24 штурмовика берут баллоны с газом. Вместе с техником театра под покровом темноты они проникают в комнату вентиляции.
— Вот здесь люк… Здесь дверь в вентиляционную комнату в подвале… Нет, здесь стена… А там у меня железная дверь, а тут у меня дырка… — бормочет техник.
Одна из заложниц передает по рядам детей книжечку с молитвой. Дети читают ее по очереди.
Заложник Александр Сталь хочет написать и передать «Отче наш», но не хватает бумаги. Тогда он тихо читает детям вслух «Символ веры»: «…Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь»
Инженер из Караганды Светлана Губарева сидит в зале со своим американским женихом Сэнди Букером и дочерью Сашей. В отличие от них — иностранца и ребенка — у Светланы нет никаких оснований надеяться на освобождение.
Она решает привести дела в порядок. Сэнди находит у оркестровой ямы нотные листы, на которых Светлана пишет завещание: «что-то вроде инструкции, как и что им делать без меня». Светлана плачет, Сэнди и Саша обнимают её.
После капитуляции милиции майдановцы в Луцке захватывают губернатора, пытаются поставить на колени перед митингом, а затем приковывают наручниками к сцене.
Отдельная группа едет к нему домой, чтобы привезти сюда его семью и тем самым заставить губернатора подать в отставку.
Заложников без сознания выносят на крыльцо, чтобы они продышались на свежем воздухе.
Несмотря на то, что в операции участвуют спасатели, большинство людей ошибочно кладут на спину. Некоторые в результате задыхаются от западания языков. Другие захлебываются рвотными массами.
Пока КАМАЗы с песком пытаются растащить БТРом, на волне МЧС спасатели отчаянно запрашивают больше «скорых»:
— Люди выехали? Выехали? Больше медиков! Если есть медики, всех сюда!
— Принято, принято. Все уже выдвинулись.
— В фойе много тел. Всё, всё в телах. Выносим на улицу. Выносим. «Скорых» не хватает, «скорых». Надо медиков.
— Принято. Обрушения есть?
— Нет, нету. Обрушений нету. Сейчас все заняты — и «Альфа» — все заняты выносом на улицу, на свежий воздух.
Один из спецназовцев хватает за шиворот актера «Норд-Оста» Марата Абдрахимова. На нем летная военная форма, да и внешность нерусская, поэтому он первым делом говорит:
— Имейте в виду: я никакого отношения к террористам не имею!
— Там разберемся. Иди!
Спецназ врывается в зрительный зал. Поначалу бойцам кажется, что абсолютно все в нём мертвы… но вдруг со всех сторон слышится храп.
Бойцы бегут по подлокотникам кресел. Когда кто-нибудь из них видит спящую смертницу, он кричит: «Нашел суку!» — и стреляет ей в висок.
Девятицкая лихорадочно бьет детей, но они не просыпаются. Лица — бело-серые, губы — сиреневые.
Удается разбудить мальчика Виталия Заболотного, с которым они пытаются бежать из театра (Галина по пути все же теряет сознание). Влюбленные подростки Арсений и Кристина остаются в зале
Галина Делятицкая, раздав все тряпки детям, вынуждена затыкать рот плотным стеганым пальто. Благодаря этому она не теряет сознание и становится едва ли не единственным свидетелем того, что происходило в зале после газовой атаки.
…Вокруг меня вдруг начал нарастать храп. Вот это было жутко! Я никогда в жизни не слышала такого неестественного храпа. И даже в кино, в фильмах ужасов, не видела. Все-таки когда человек храпит в обычном, нормальном сне, то это и храп нормальный. А тут какой-то гипертрофированный, просто кошмарный храп. Причем не один, а много голосов этого храпа, и все — разных тональностей и разной мощности звука.
Этот храп заполнил весь зал — то было удивительное, страшное ощущение. И на фоне этого храпа вдруг слышу монотонный и совершенно бесцветный женский голос:
— Помогите!.. Помогите!..
Я приподнялась, держа у лица край мокрого пальто. Смотрю, все вокруг спят в разных позах — кто запрокинув голову, кто опустил, кто боком как-то лежит. И — храп, всюду храп!
А внизу, в партере, стоит одинокая полная женщина в возрасте и монотонно вскрикивает с закрытыми глазами:
— Помогите!.. Помогите!..
И все, и больше никто не шевелится.
Некто по имени Антон звонит террористам.
Антон: Алло! Абу Бакар? Абу? Мне нужен он. Есть для него, только лично.
Террорист: Слушай, говори, что за информация. Вы тут газовую атаку нам… Что-то вы сюда закидали. Короче, в зале очень сильно воняет.
Группа спецназа перебежками двигается ко входу в захваченный театр.
В это время другой отряд уже входит в здание через черный ход, поднимается по лестнице и занимает второй этаж, уничтожая террористов из бесшумного оружия.
Как только всё начинает гудеть, к вентиляционным комнатам бросаются моджахеды. Завязывается перестрелка.
— Первый, я второй! У нас гости!
— Держитесь! — отвечают с матерком.
— Держимся!
Задача — продержать подачу газа 15 минут, иначе сорвется вся операция.
Штурмовики ползут по трубам налегке, без бронежилетов. 12 уходят в отвод к одной вентиляционной комнате, 12 — к другой.
Внутри их встречают коллеги, занявшие эти позиции еще 10 часов назад: «Ну наконец! Заждались вас…» Отсюда слышно, как моджахеды разговаривают и слушают музыку
Гаснут прожекторы, освещавшие территорию перед театром с момента захвата заложников.
Моджахеды нервничают. Они выходят на связь с оперативным штабом, требуют включить свет обратно, а не добившись этого, обстреливают бойцов внутренних войск. Один из них ранен смертельно.
Сэнди пытается разрядить обстановку. Показывает на свою щетину: «Надеюсь, мы выйдем раньше, чем у меня вырастет борода, как у Санты».
Женщина рядом шутит, что тоже не прочь найти такого мужчину. «Если это поможет, я готов жениться на всех женщинах в этом зале», — отвечает он.
Подготовку штурма чуть не срывает пьяный милицейский генерал, явившийся к оцеплению в новенькой форме, вырвавший у бойца автомат и кричащий на всю округу, что он один всех порешит.
«Врезали ему так, что он сознание потерял», — вспоминает один из офицеров спецназа. Через минуту генерал приходит в себя:
— Что это было? В меня стреляли?
Точно так же без боя силовики оставляют администрацию Закарпатья. Но в отличие от Луцка, здесь им хотя бы кричат не «Позор», а «Милиция с народом».
Первым делом из кабинета губернатора выбрасывают портрет Януковича.