Как тот, кто с хаосом наедине Узлы вещей пройдя не без препон,
Вращеньем движим там, где испокон
Веков поёт молчанье в тишине,
Я, позабыв круги эпох во сне,
Был атомом, и я взошел на трон
Творенья, где я сам себе урон.
Мне, Боже, быть рукою на струне?
Я был как тот, кто в детстве одинок,
Кричал, но был не слышен мне мой крик,
И в полном одиночестве постиг
Я всех произрастание начал;
Так самого себя я превозмог,
И страх из вечности моей бежал.
Эзра Паунд "Плотин"
Заметим, что по существу это светлая поэзия, не упадническая, вопреки тому, что в ней запечатлены страшные эпизоды истории, да и грезы о будущем неизменно обагрены кровью. Она не выцеживает эстетику из безобразного, не превозносит темное в человеке, но видит в нем только образ Божий, только Героя, который без оглядки жертвует собой. И потому ее Герои растворяются в мареве Мифа:
Гибли бойцы по темницам да тюрьмам,
В мыслях Христа с Капитаном держа;
Падали замертво воины юные —
Грудь им пронзали пули врага.
Сотни в Предяле мертвыми спят,
В Рышнове, Рымнике, Чуке, Васлуе!
Легионеры победным сном спят,
Земля в подголовье — дивной лазурью.
Брат во Христе, сотвори же молитву —
Ныне отпразднуем их торжество,
Маршем пройдет Легион страстотерпцев —
Им отсалютуй правой рукой.
(Петре Паулеску)
Юлия Горноскуль "Поэзия Легиона Архангела Михаила: образы и истоки"
Житие вождя разворачивается в полусказочных оборотах: «сотворен он кровь от крови гайдуков», «со светлыми витязями преодолел все преграды», «закалился душой, пройдя сквозь тюрьмы и узилища», «всецело отдал нам себя: и плоть, и дух, и жизнь».
В последней строфе поэт излагает ключевую идею: Капитан был рожден изначально вместе с народом, вместе с его правителями: «Давным-давно моя земля возникла, давным-давно — а с нею Капитан». Паулеску завершает стихотворение зачином, с которого наоборот начинаются все сказки. И история будто течет вспять…
Юлия Горноскуль "Поэзия Легиона Архангела Михаила: образы и истоки"
ГНЕВ РУДРЫ
Ступайте прочь, плебеи, шудры,
Не трогайте души моей,
Пусть гнев пылающего Рудры
Испепелит вас до костей!
Пусть на полях засохнут злаки
И рухнут ваши города,
Пусть вы потонете во мраке,
Пусть вас не будет никогда!
"...Костлявый, в очках, колченог,
Из тех, кто мира терпеть не мог, Проклиная его обжорство
И вечную лужу, где ищет корысть,
Кого бы загрызть,
В погоне за собственной шкурой,
Отвернётся с усмешкой он,
Недостаточно прост,
Чтобы деньги иметь; он плюёт на подрост
Маммона.
Он из тех, кого женщины знать не хотят,
Ибо на его пиджаке
Не табачный сор ли,
А у него на горле,
Забывшем бритву,
Трёхдневная борода.
Схватит с полки растерзанный экземпляр
Без корешка,
Слишком ветхий для каталога,
Говоря:
«Ага, странное редкое имя…
Раритет, незнакомый даже мне…»
Вырывали страницы
Одну за другой,
Что же, век был такой,
И поймёт аналитик в свой век,
Как в мой век я бессмертья избег."
Эзра Паунд "FAMAM LIBROSQUE CANO"
Главный момент: Гёте и Байрон — последние популярные, читаемые поэты. Фауст и Чайльд-Гарольд — оригиналы, романтики, люди странные, но, тем не менее, люди, герои больших поэм. При Бодлере больших поэм почти не писали, а потом совсем прекратили. Наступила эпоха лирической поэзии, и число читателей резко сократилось. Не считая поэтов и любителей поэзии, лирику читали меланхолики, ипохондрики, мечтательные барышни и гордые, одинокие юноши. Н.С.Гумилев с некоторой надменностью писал:
Не по залам и по салонам,
Темным платьям и пиджакам,
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Стихи надо читать созданьям сказочным, чудесным явлениям природы, но не "темным платьям и пиджакам". Кстати, Бодлер сказал о современных, мрачно окрашенных костюмах: "Словно присутствуешь на грандиозных похоронах". Когда в 1887 году французский поэт Жан Мореас опубликовал "Манифест символизма", где употребил слово "декаданс", он, правда, имел в виду другие значения: во-первых, "декаду" (десяток) поэтов, творящих новое направление, во-вторых, "декаданс" (упадок) романтической и парнасской школы. Но русские поэты — Брюсов, Бальмонт, Сологуб — поняли декаданс в бодлеровском смысле: как давно ожидаемое умирание изначально бессмысленной жизни, как безнадежность "темных платьев и пиджаков".
Евгений Головин «Индивидуальная поэтическая сфера»
Умерший - это безумец. Имеется в виду душевнобольной?
Нет. Безумие (Wahnsinn) вовсе не означает тот ум, что ошибочно избрал неумное, бессмысленное. «Wahn» (самообман, иллюзия, греза, заблуждение) восходит к древневерхненемецкому wana и означает ohne (без). Безумец (der Wahnsinnige) мыслит, размышляет (sinnt), и при том мыслит столь интенсивно, как обычно никто. Однако при этом он обходится без того сознания, без того раз ума (Sinn), что свойственны другим. В нем другое созна ние. «Sinnan» (букв.: к смыслу) первоначально означало:
путешествовать, устремляться к ..., выбрать направление;
индогерманский корень sent (set) означает путь. Отрешенный, отошедший (der Abgeschiedene) - это тот безумец, чей путь лежит в каком-то ином направлении. Глядя оттуда, его безумие можно назвать «кротким» (sanft)*, ибо он размышляет вослед более тихому, молчаливому, тайному.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
* sanft - нежный, мягкий, кроткий (нем.).
Абстрактное искусство не может быть исторически вечным и универсальным — оно априорно; Плотин, Экхарт, Метерлинк, Новалис, Рюйсбрук, Тцара, Рембо… - все это лишь краткая, редкая и неуверенная вспышка внутри великой смерти, внутри ночной реальности разложения и болезни. Такова редкость невыразимых драгоценных гемм среди грязных болотных вод.
Это исключительное искусство, искусство по ту сторону времени… Современное искусство падет довольно быстро - это и будет знаком его чистоты; падет скорее, чем что-либо другое, будучи реализованным частично с помощью внешних средств (через постепенное возвышение над болезнью к мотивам чувств), а частично — с помощью внутренних (мистических).
Но даже сегодня на мгновение открывается вечная могила темного и израненного свинца для бесконечной чистоты лазури.
Барон Юлиус Эвола "Абстрактное искусство"
Вечер - это склон дня духоносного Года. Вечер осущест вляет перемену, смену. Склоняясь к Духоносному, вечер дает возможность увидеть иное, задуматься об ином.
<...>
Сущее, над невидимостью коего задумываются мыслители, посредством этого вечера на ходит поистине иное слово. Исходя из иных образов и смыслов, вечер трансформирует сказ поэзии и сказ мыш ления, трансформирует также и их диалог. Однако вечеру это удается лишь потому, что он сам трансформируется, меняется, блуждает.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Немає нічого більш очевидного, ніж те, що сучасний капіталізм так само підривний, як і марксизм. Матеріалістичний погляд на життя, на якому базуються обидві системи, ідентичний. Обидва їхні ідеали якісно ідентичні...
~Giulio Cesare Andrea Evola
Надпис на світлині праворуч: Марксизм - янгол-охоронець капіталізму!
|AW
|Boost
|Chat
|Runic Storm
Сумрачное странствие в компании с Пришельцем так или иначе приводит в Синеву его Ночи. Странствующая душа становится «лазоревой душой».
Однако одновременно с этим она есть душа ушедшая. Куда? Туда, где бредет Чужеземец (Fremdling), время от времени называемый указательным словом «Тот».
«Тот» (Jener) в старонемецком звучало как «епег» и означало «другой». «Enert dem Bach» - другая сторона ручья.
«Jener», Тот, Чужеземец, Пришелец - это другой по от ношению к Другим, то есть к разлагающемуся человеческому роду. «Тот» (Некто) - это отозванный прочь от Других. Чужеземец - это У-единенный, От-деленный (Abgeschiedene*) '.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
* Основное значение слова «der Abgeschiedene» - усопший, покойник.
"Рыбы, птицы прочь скользят.
Скоро синь Души пробудим —
Тех, любимых, позабудем.
Образы вспуржит Закат."
Георг Тракль
Странники, следующие за Чужеземцем-пришельцем, очень скоро обнаруживают себя разведенными с «любимыми», являющимися для них «Теми», Другими.
Другие, Иные, Те - это порода растленного образа человека.
Эти из одного замеса порожденные и в этом замесе, в этой породе перемешанные человеческие существа наш язык называет «родом» (Geschlecht). Слово это обозначает как человеческий род в смысле человечества, так и роды в смысле племен, кланов, колен и семей, а все это, в свою очередь, порождено в двойственности полов (der Geschlechter). Породу «разлагающегося образа» человека поэт называет «растленным родом» (186). Это выброшенный из сортности своего существа, своей сущности и по тому - «ужасающий» (162) род.
Чем же этот род поражен и, значит, проклят? По-гречески проклятье звучит πληγή, по-немецки «Schlag» -удар; паралич; порода (людей). Проклятье растленного (выродившегося) рода состоит в том, что этот ветхий человеческий род разбит и разгромлен раздором полов.
Изнутри этого раскола каждый из полов страстно устремлен к раскрепощающему восстанию некогда единой и обнаженной первобытности зверя. Не двуполость как таковая, но раздор и разлад являются проклятьем. Силой смуты слепой первобытности этот раздор вводит человеческий род в раздвоенность, обрекая таким образом на отпущенную разобщенность. Раздвоенный и расколотый «растленный род», исходя из себя самого уже не может больше быть в истинном ритме, в верном чекане. Верный, истинный ритм и чекан - лишь с тем родом, с той человеческой породой, которая, испытующе странствуя, свою двойственность решительно переводит из состояния внутреннего раздора в кротость простодушной двукратности, становящейся таким образом тем «Чужим», что следует за Чужеземцем-пришельцем.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Лазоревый дикий зверь, где и когда бы он ни существовал, покинул прежний сущностный образ человека. Существовавший до сих пор и существующий человек деградирует, чахнет, так как теряет свою сущность и вследствие этого тлеет, разлагается.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Лазоревый дикий зверь (das blaue Wild) - это животное, чья принадлежность к животному миру покоится скорее всего не в животности или звериности, но в той памятливости созерцания, к которой взывает поэт. Звериность этого рода еще далека от нас и едва ли может быть увидена. Ибо звериность названного здесь зверя колеблется в неопределенности, которая еще не во шла в свою сущность.
<...>
Сегодняшний человек и есть этот зверь, еще не определенный, не укорененный в своей сущности.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Ты, воинство кровавое зари!
Строй снов моих попробуй разори!
Не взять их в плен.
Я в противостоянье роковом.
Моя душа средь грёз моих за рвом.
Не взять нас в плен!
Эзра Паунд "К Заре: вызов на бой"
Они и мы томительно устали,
Они от нас, а мы - от них.
Нас не волнует производство стали -
Их не волнует сумасшедший стих.
Евгений Головин
Казнь Кодряну и его соратников, как и все репрессии, мифизируется в религиозном ключе, как единая искупительная жертва за Новую Румынию. Этот христианский мотив «выкупа кровию» в сочетании с манолическим мифом о жертве, положенной в основание любого строительства, — доминанта легионерской доктрины. Она же сообщала легионерам уверенность в том, что победа карлистских палачей по сути своей мнимая, а истинная победа вот-вот грядет с шумом архангельских крыльев.
И она действительно пришла. Стихотворения, написанные осенью-зимой 1940, после установления Национал-Легионерского правительства, отражают тотальный триумф: они созданы на фоне прихода к власти, эксгумации Капитана и торжественного перезахоронения в Бухаресте. Но в то же время они полны воспоминаний о минувших репрессиях и зловещим образом отражают в своих строках грядущее кровопролитие.
Мученики, за страну что
Чередою шли на жертву,
Пусть покоен сон ваш будет —
Не напрасны ваши смерти!
За мечту вы кровь пролили —
За величие народа,
Кровью чудо сотворили:
Стяг зеленый реет гордо.
Ныне, в Господе покоясь,
Знайте: мы в любой момент
Ждем от вас наказов новых
И ответствуем: "Prezent!"
(Н. Василеску)
Юлия Горноскуль "Поэзия Легиона Архангела Михаила: образы и истоки"
Далее, всё подобно себе, потому — неделимо:
Нет нигде ничего ни больше, ни меньше, — слиянность
Не нарушима ничем. Всё единым исполнено Бытным,
Всё слиянно, что есть, Бытным к Бытному плотно приникнув.
Так в пределах великих оков существует недвижно
То, чему нет ни конца, ни начала: и Смерть и Рожденье
Изгнаны, их отвела достоверная Истины сила.
Так, само в себе и само по себе пребывает
30 Бытное там, где оно неизменно лежит. Неизбежность
Мощная держит его, сжав кругом, в оковах предела,
Ибо тому, что Есть, невместна незавершенность.
С ней бы оно нуждалось во всем, а оно есть безнуждно.
Мысль и цель этой мысли — одно: ведь ты не приищешь
Мысли без Бытности той, которая в ней изречется.
Ибо нет ничего и не будет на свете иного,
Кроме Бытного, кроме того, что Мойра в оковах
Держит недвижным и цельным. А все остальное — лишь имя,
Все, что смертные в вере своей как истину ставят,
40 Все, что есть и не есть, рождается и погибает,
Место меняет свое и меняет яркие краски.
Так как оно — последний предел, то оно завершенно
Сразу со всех сторон, как тело круглого шара,
Вкруг середины всегда равновесного, ибо не нужно
Быть ему ни с какой стороны ни больше, ни меньше.
Ибо Небытного нет, чтоб сдержать его в этом стремленье,
Так же, как Бытного нет, чтобы сделалось больше иль меньше.
Бытное там или здесь: оно везде нерушимо,
Всюду равно себе, едино в сужденном пределе.
Здесь достоверное слово и мысль мою завершаю
Я об Истине: мненья смертных отныне учи ты,
Лживому строю стихов моих нарядных внимая.
Парменид "О Природе"
Слуга, певец, он, Трубадур, любил.
Любой прекрасный лик милее был
Ему, чем трусу жизнь. В его крови
Тёк огненным потоком дар любви, «Вращавшей солнце, звезды, хор светил».
Его прозвали ветреником, он
Был только в красоту всегда влюблён, —
В любых объятьях он мечтал о «Биче»,
А красота, менявшая обличье,
Иной казалась доброй сотне глаз,
И снова изменялась всякий раз.
Эзра Паунд "IN EPITAPHIUM EIUS"
"...Песни твои?
О! маленькие матери
Будут петь их на рассвете,
Когда ночь
В себя вбирает поцелуй зари, Которая, любя, убьёт,
Когда время – лишь полёт Ласточки, а маленький народ Кроликов, зовущийся детьми,
Встать едва успев,
Друг другу адресует смешок – твой стишок,
Обуваясь ради дневных дел,
Ради серьёзных детских дел, хотя смеётся свет
Над ними, отчего и скис;
Таков эскиз Твоей песни-жизни.
Песни мои?
Но кто же книг моих знаток?
Кто размотает, как моток,
Мой свиток через двадцать лет,
Когда простынет след
Тех, кто читал меня вчера?..."
Эзра Паунд "FAMAM LIBROSQUE CANO"
Отрешенный - это тот, кто медленно-тихо умер в юности. Поэтому он - «нежный труп» (105, 146 и др.), по груженный в то детство, которое храняще утишивает в своей дикой местности всё страстное и пылающее. Поэтому умерший в юности является в качестве «смутного образа прохлады». О ней повествуется в стихотворении, на званном «У монашьей горы» (113):
"Неотступно за странником следует темный образ прохлады
над костистой тропой, тихо шепчет
гиацинтовым голосом отрока позабытую леса легенду..."
«Темный образ прохлады» идет не вослед страннику. Он идет впереди него, в то время как лазоревый голос мальчика возвращает забытое, как бы суфлируя его.
Кто же этот на жизненном рассвете тихо умерший отрок? Кто же этот отрок, чьё ...Тихо чело кровоточит:
"то древность легенд, темнота иероглифов птичьих полетов."
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Если в общем, то пусть будет так, как будто мы, следуя за светлым взором тропы Пришельца, вопрошаем: кто этот Отрешенный? Каков пейзаж его троп?
Эти тропы проходят сквозь опьяняющую небесную лазурь. Свет, которым светятся его шаги, прохладен.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Однако куда сопровождает вечер сумеречное странствие лазоревой Души? Туда, где всё Иное накапливается, собирается, прячась и хоронясь для иного восхода.
Вышеназванные строки указывают на сосредоточение, на средоточие, то есть на некое место, местность.
Что же это за местность? Как нам следует ее называть? И притом следуя мерке языка поэта, исходя из нее. Весь сказ поэзии Георга Тракля концентрируется вокруг странствующего Чужеземца-пришельца, находя в нем средоточие.
Пришелец является и зовется Отрешенным, Отделенным (der Abgeschiedene). Именно посредством него и вокруг него поэтическая речь, поэтическое сказывание настроено на одну-единственную песнь. И поскольку поэтические создания этого поэта сконцентрированы в песне Отрешенного, мы называем местность его поэзии Отрешенностью.
Теперь нужно попытаться сделать второй шаг в истолковании-омествовании (Erörterung), подробнее озаботиться этой местностью, до сих пор лишь указанной.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Куда указывает, куда направляет тот, кто принял в себя сущность Чужого, то есть странствующий впереди?
Куда позван Чужак? В закат, в гибельный закат. Он есть Утрата-себя в духоносно-священных сумерках Синевы. Он движется из склонности к духоносному Году. И хотя этот склон должен проходить сквозь разрушительность близящейся зимы - сквозь ноябрь, тем не менее эта утрата-себя вовсе не означает впадения в неустойчивость или в уничтожение. Себя-утрата означает скорее некий бук вальный смысл: отделение и медленное удаление, ускользание. Утративший себя исчезает в ноябрьской опустошительности, однако ни в коем случае не в ноябрьской опустошенности. Он скользит, минуя ее насквозь, в духоносные сумерки Синевы, «zur Vesper» (к Весперу, вечер ней звезде), то есть под вечер, ближе к ночи.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный — речь.
Иван Бунин 1915 год
🇫🇷☠️
🪝 Aryan Way | 🪝 Boost | 🪝 Chat
☠️ Runic Storm
Когда смертные отправляются странствовать во след призванным в Закат «чужакам»(душам), в данном случае Чужеземцу-пришельцу, они сами оказываются в Чужом, сами становятся Чужеземными и Одинокими (64, 87 и д р ) .
В следовании по ночному звездному озеру (а это - небо над землей) душа исследует Землю лишь в ее «про хладной лимфе, свежем соке» (126). Душа ускользает в вечернюю брезжащую Голубизну духоносного года, становясь «осенней душой» и вследствие этого - «сине-голубой душой».
Немногие строфы и строки, упомянутые здесь, указывающие на духоносные (священные) сумерки, ведут на тропу Чужеземца, проясняя породу и путь тех, кто, вспоминая-помня о Чужеземце-пришельце, следуют за ним в Закат. Ко времени «склона лета» Чужое в своих странствиях становится осенним и сумрачным.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Поэтическим именем «дикого голубого зверя» Тракль окликает то человеческое существо, чей лик, то есть встречный взгляд, по ходу раздумий о шагах Пришельца (Чужеземца) увиден Синевой ночи и благодаря этому озарен Священным. Именем «голубого дикого зверя» называется то Смертное, что любило вспоминать о Пришельце(душе) и странствовать вместе с ним, познавая исконно-туземное человеческого существа.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
Всё Существенное случается в тиши, и притом внезапно и редко.
Мартин Хайдеггер "Язык поэмы истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля"
