6536
Как работают с "трудным прошлым" в разных странах мира. Анонимный канал от автора книжки "Неудобное прошлое".
Но самая поразительная история (я сейчас дочитываю про нее вторую книжку, только что вышедшую по-английски) - это история о замысле мести не тайной, а открытой и демонстративной, призванной заставить мир содрогнуться и раз и навсегда искупить зло Холокоста. Это история группы еврейских диверсантов под руководством невероятно яркой и харизматичной личности, поэта и визионера, которого звали Абба Ковнер. Его идея - тут важно, что он был поэт и визионер, потому что это именно идея, практик бы такое не придумал - состояла буквально в том, чтобы убить шесть миллионов немцев в качестве возмездия за шесть миллионов евреев. Его группа называлась «Накмим» («мстители» на иврите), в ней было 50 человек, и они нашли способ проникнуть в систему водоснабжения Нюрнберга и нескольких других городов, чтобы отравить питьевую воду. Ковнер отправился в Палестину, чтобы добыть яду и заручиться поддержкой руководителей тамошней ерврейской общины, но все оказалось сложно, яд он добыл, а с поддержкой не получилось - все были более или менее в ужасе от этой идеи (примечательна реакция Бен-Гуриона: «А поможет ли это вернуть жизнь 6 миллионов евреев? Если нет, мне это не интересно). На обратном пути его повинтили британцы и он успел выбросить яд в море, но план был провален. И тогда оставшиеся в Германии члены группы перешли к плану Б - проникли на пекарню, снабжавшую лагерь, где содержались 13 тысяч бывших нацистов и отравили хлеб. Правда отравить получилось всего 3 тыс буханок, и концентрацию они не рассчитали - 2 с лишним тысяч заключенных помучались животами, но никто не умер.
В этой истории много интереснейших и колоритных деталей (например, один из основных источников по истории заговора - письма Ковнера боевой подруге и впоследствии жене, через которую осуществлялась коммуникация с европейскими ячейками группы, и это письма любовные) - все «Мстители» дожили до преклонных лет в Израиле, Ковнер основал киббуц и стал известен в Израиле как поэт (возглавлял тамошний союз писателей в 70-х), но про заговор они молчали и заговорили только в конце 80-х. И многие, кажется, вполне симпатичные люди, замученные, идейные, но вообще не циничные - не случайно у них ничего не вышло. (Если бы вышло, мы жили бы сейчас в заметно ином мире.) Но главное, эта история иллюстрирует огромный и важный сюжет, про который в принципе довольно мало сказано.
И вот если с этой стороны подходить к теме примирения - как результату долгого и сложного процесса выяснения границ и возможностей возмездия и «устаканивания» расшатанного концепта правосудия - тогда рыхлая и абстрактная тема примирения превращается во что-то довольно нескучное.
В общем, кажется, процесс наконец пошел. Не переключайтесь.
В Европе сейчас с большим успехом, неожиданным для такого рода документалки, идет фильм Йессики Гортер «дело Дмитриева». В Нидерландах пресса настолько благоприятная, что прокат продлили с двух недель до четырех, и, может быть, и еще продлят.
Фильм сильный, потому что простой и камерный, правильно пишет в рецензии Ирина Галкова из «Мемориала», это семейная история прежде всего, история страны, политика и судебная драма там скорее фон (при этом там есть все, что нужно - и рассказ про открытие Сандармоха с хроникой первых дней памяти, и суды, и раскопки РВИО), а в центре - семья. Странная, трогательная, и растоптанная. И особенно сильно звучит сейчас, когда посреди всей этой камерности Дмитриев бы между делом говорит про российское руководство: «они будут держаться за власть до последнего, очень боюсь как бы они не устроили под конец некрасивый карнавал на весь мир»
Для тех, кто в курсе истории, ничего нового в фильме нет - разве что там много Наташи, которую даже следившие за этой историей почти не видели, - но мне было важно посмотреть. После нескольких лет борьбы, первого процесса, оправдательного приговора, второго процесса, 13 а потом 15-летнего приговора у многих, и у меня в том числе, руки опускаются и внутри выстраиваются защитные конструкции, ну потому что невозможно с этим жить каждый день. Я тоже себе эти конструкции выстроил. Этот фильм мне их порушил, и это полезно, неправильно терять чувствительность. Наверное они опять выстроятся, но пока все опять больно и свежо. Не знаю, как помочь Ю.А., Наташе и всем причастным, но пусть хоть болит и у меня тоже, как раньше.
Понятно, что хочется заслониться, к тому же сейчас много другой боли, но лучше все же «держать раны открытыми». Дмитриеву 67 лет, он в заключении уже 6 с половиной лет (минус 2 месяца, когда его ненадолго выпустили в 17-м), сидеть ему еще 8 с половиной… Посмотрите фильм, если будет возможность.
В одном разговоре напомнили на днях известное стихотворение Александра Аронова про «прощение/примирение», и у меня нейдет теперь из головы рифма «следователь - последовательность», по-моему, она замечательная.
Если кто не знает, стихотворение такое:
1956-й
Среди бела дня
Мне могилу выроют.
А потом меня
Реабилитируют.
Пряжкой от ремня,
Апперкотом валящим
Будут бить меня
По лицу товарищи.
Спляшут на костях,
Бабу изнасилуют,
А потом простят.
А потом помилуют.
Скажут: — Срок ваш весь.
Волю мне подарят.
Может быть, и здесь
Кто-нибудь ударит.
Будет плакать следователь
На моем плече.
Я забыл последовательность,
Что у нас за чем.
Я стал гуглить, кто такой Аронов и что он еще написал. Годы жизни 1934-2001, всю сознательную жизнь проработал в «Московском комсомольце». Оказалось, он автор слов песни «Если у вас нету тети» и важного перестроечного стихотворения «Остановиться, оглянуться» (ничего особенного, у Блока в «Возмездии» это же куда лучше). И у него еще есть про «неудобное прошлое»:
Гетто. 1943 г
Когда горело гетто, когда горело гетто,
Варшава изумлялась четыре дня подряд.
И было столько треска, и было столько света,
И люди говорили: «Клопы горят»...
...А через четверть века два мудрых человека
Сидели за бутылкой хорошего вина,
И говорил мне Януш, мыслитель и коллега:
— У русских перед Польшей есть своя вина!
Зачем вы в 45-м стояли перед Вислой?
Варшава погибает! Кто даст ей жить?!
А я ему: «Сначала силёнок было мало,
И выходило, с помощью нельзя спешить».
- Варшавское восстанье подавлено и смято!
Варшавское восстанье потоплено в крови!
Пусть лучше я погибну, чем дам погибнуть брату! -
С отличной дрожью в голосе сказал мой визави.
А я ему на это: «Когда горело гетто...
Когда горело гетто четыре дня подряд,
И было столько пепла, и было столько света...
И все вы говорили: «Клопы горят».
Варшавское восстание было в 44-м, а не в 45-м. Пишут, что Аронов это знал, «но никак 44-й в строчку не лез». Ну не лез - и не запихивай. Всего стихотворения впрочем это тоже касается.
Невыдающийся, в общем, поэт. Но про следователя хорошо. Можно даже эпиграфом взять куда-нибудь.
UPD Теперь поправлено.
Только что увидел, что выложил недоредактированный вариант интервью. Прошу прощения, не очень привык еще пользоваться telegraph'oм. Доделаю и перевыложу.
"В 1982 году, после вторжения Израильской армии в Ливан, появились сообщения, что австрийский писатель Ганс Вайгель назвал иврит "языком кластерных бомб". "Когда я узнал о геноциде евреев, - писал в ответ на это Визенталь, - я не сказал, что немецкий - это язык газа "Циклон Б". Немецкий язык для меня был и остается языком Шиллера и Гете"".
Из книги Тома Сегева "Симон Визенталь: жизнь легенды". Пер с иврита Бориса Борухова.
Полит.Ру сделал суперкраткий конспект парижского выступления.
«Важно сказать, что в разговоре о вине и ответственности <...> Ясперс говорит, что корень того, что мы называем виной, единый (для коллективного и индивидуального чувства – Полит.Ру). Разграничения нужны для того, чтобы перейти от смятения эмоций к работе понимания. На практике происходит так, что мы (в российской публичной сфере – Полит.Ру) понятия раскатегоризовали и на этом остановились. А это противоположное тому, что имели в виду Ясперс и Арендт. <…>
И весь этот разговор до сих пор останавливается на Ясперсе и Арендт. Мы приняли, что мы ответственны, а что это значит? Проработки и движения в этом направлении я не вижу. Бросается в глаза то, что российская публичная дискуссия до сих пор топчется вокруг понятий 50-60-х годов. <…>
Есть такой исследователь Майкл Ротберг, в 2019 году у него вышла работа «Implicated Subjects». Он показывает, что мир так сложно и комплексно устроен, а мы живем в настолько плотной сетке идентичностей, что мы всегда во что-то вовлечены. В одном из интервью он говорит: «Мне хочется одернуть и заставить быть более скромными тех, кто раздает всем сестрам по серьгам и говорит, кто преступник, а кто — жертва. Все мы "implicated subjects", вовлеченные субъекты»
9 мая всем, кто имеет какое-то отношение к России, да и ко всем странам бывшего СССР, трудно не думать о том, что происходит и будет происходить с памятью о победе во Второй мировой/Великой отечественной.
Десятилетиями память об освободительной войне советского народа с нацистами была точкой сборки российской идентичности. Принято говорить, что в путинские годы 9 мая стало основанием для спекуляций и манипуляций, подменяющих память о трагедии основанием для гордости, милитаристская официозная и торжествующая память вытеснила память человеческую и трагическую. Строго говоря, государство всегда манипулировало этим днем, так уж была устроена монополизированная государством коллективная память в России, а в путинские годы реальные участники войны стали вымирать и "коммуникативная память", в основе которой семейное застолье с воевавшим дедом/бабушкой, прервалась. А освободившееся место заняла телевизионная картинка.
Сейчас понятно, что этого дня как объединяющего в каком бы то ни было виде больше не будет. Как я писал сразу после начала войны: "Мы больше не нация-освободительница мира от нацизма, мы нация, сделавшая из освобождения мира от нацизма основание для режима, который принес в Европу новую войну". Сегодняшний макабрический парад, гости на котором выполняют роль живого щита, а в центре которого армия, чей нескончаемый и многообразный позор стал главным событием прошедшего года для всего мира - самая яркая иллюстрация того, что бывает с оскверненной святыней.
Но если год назад главным чувством в этой связи была горечь («у нас отняли основание общей идентичности»), сейчас чувства другие. «Отпусти меня на покой, Серёжа" - сказано в обошедшем русскоязычный фейсбук стихотворении Жени Беркович. 9 мая как праздник не изменил своего качества 24 февраля 2022 года, его не после этого стало не спасти, его поздно было спасать уже довольно давно - разные человеческие механизмы мешали это понять и принять. Ну вот теперь это сделать легче.
И все равно при размышлении о происходящем с 9 мая естественный ход мысли - это констатировать зияющую пустоту на месте, где когда-то было это самое общее основание, оглядываться в поисках иного такого основания, которые когда-нибудь можно было бы изобрести взамен. Я не раз писал о том, что таким основанием могло бы стать переосмысление общей для всего постсоветского пространства советской травмы - память о ГУЛАГе и ответственность за него. Как Германия, проработав свое трудное прошлое, стала «чемпионом памяти» среди соседей, так Россия, проработав свое прошлое, могла бы стать «чемпионом памяти» на постсоветском пространстве. Гипотетически такой сценарий наверное возможен и сегодня - только прорабатывать надо будет еще и сегодняшнее неудобное настоящее - но как-то уж слишком много в нем гипотетического.
А что если поиск этого общего основания сам по себе инерция? Почему пустота на его месте непременно «зияющая», непременно со знаком минус? Идея, что страну надо «собирать вместе» общей памятью - героической ли, трагической л, или преступной - по самой своей формулировке идея централистская и авторитаристская. Пугает перспектива распада? - но может быть с этим лучше к психологу? Вот, есть замечательная терапевтическая книжка Сорокина «Теллурия», написанная из будущего «после распада» и играющая с этим. Грамотные политологи говорят нам, что «при наличии единой территории с единым этническим большинством, языком, религией, политической культурой, при этом ещё и единой транспортной системой» распад государства на части едва ли возможен, а вот рост субъектности этих частей, называющийся регионализацией (или федерализацией?) не просто возможен, а является нормальным сценарием развития современного государства. А социологи говорят о давно созревшем запросе на "вторую память" - локальную и низовую, в противоположность централизованной и насаждаемой сверху.
(Продолжение в следующей записи.)
Сегодня день рождения Арсения Борисовича Рогинского, и сегодня в варшавском музее "Полин" начинаются двухдневные чтения его памяти. Хорошо бы не забывать, что "Мемориал" это не только герой печальных новостей из России, но прежде всего двигатель серьезной и необходимой дискуссии о прошлом и настоящем. И он в этом качестве, как можно видеть по представительности Чтений, прекрасно себя чувствует и всех нас переживет.
Ниже программа. Можно смотреть онлайн, после регистрации. Все подробности тут: https://30marta.memo.ngo/
30 марта, 18:30-20:30 (UTC +2)
Торжественное открытие конференции
Фрагменты фильма об Арсении Рогинском «Право на память»
(реж. Людмила Гордон)
Круглый стол «Историк перед лицом катастрофы»
Модератор: Михаил Фишман
С участием Людмилы Улицкой, Анджея Фришке, Ирины Щербаковой, Ральфа Фюкса
31 марта, 10:00 - 13:00 (UTC +2). Секция I. Историк как современник катастрофы
Модератор: Дариуш Стола
Как происходящее сегодня влияет на изучение прошлого, в том числе на изучение войн 20 века? И как имеющийся опыт анализа прошлого может быть использован для документации и оценки настоящего? Возможно ли историческое осмысление происходящего по горячим следам, из сегодняшнего дня, и что может делать историк в этих условиях? Как историк может противостоять фейкам и инструментализации истории?
Александр Черкасов: Документация преступлений в Чечне и будущая история чеченских войн
Никколо Пьянчола: Фашизм, геноцид, колониализм: Исторические понятия и публичная сфера в военное время
Барбара Энгелькинг: Польское общество во время Холокоста. Новые вопросы к истории этого периода из сегодняшнего дня
Роман Подкур: Как нынешняя война меняет взгляд украинских историков на историю страны?
Ганна Любакова: Война в Украине и современное белорусское общество
14:30 - 16:30 (UTC +2). Секция II. На следующий день после катастрофы
Модератор: Катрин Гусефф
Для преодоления последствий гуманитарных катастроф нужна длительная глубокая работа со стороны политических акторов, юристов, правозащитников, представителей гражданского общества, психологов, деятелей культуры. Что может дать историческое знание тем, кто будет участвовать в этом длительном процессе проработки трагического прошлого?
Марчин Заремба: К вопросу о деморализации послевоенного общества. На примере европейской ситуации после 1945
Марта Гавришко: Женский опыт насилия, пережитого в условиях войны
Георгий Касьянов: Будущая историческая память и вопросы ее формирования
Евгения Лёзина: Последствия отказа от юридически-правового ответа на преступления советского периода в России
17:00 - 19:00 (UTC +2). Секция III. Круглый стол «Искусство как форма сопротивления и осмысления войны»
Модератор: Пётр Рипсон
Какую роль играет культура в имперских проектах и (пост-)колониальных войнах? Как война влияет на восприятие культуры прошлого? Каковы возможности искусства и артистов в условиях конфликта и как они используются сегодня? Что происходит, когда художественные произведения выступают в качестве свидетельства, а документальность становится формой художественного высказывания?
Участники: Александр Сорин, Змицер Вайновский, Марина Давыдова, Матвей Вайсберг, Каринэ Арутюнова.
КТО Я: ВОПРОС ОБ ИДЕНТИФИКАЦИИ С РОССИЕЙ
У россиян сегодня как будто бы есть только две альтернативы: либо идентификация с Россией, что, в глазах слишком многих, автоматически означает идентификацию с режимом и поддержку войны, либо идентификация с Украиной. Самоидентификация с Россией при осуждении войны и желании краха режима оказывается затрудненной и общественно неодобряемой позицией: внутри страны общественно одобряема первая позиция, вне страны - вторая. Понятно, почему: общественное в России прочно оккупировано государством, и выходит, что проблема смешения «родины с вашим превосходительством» актуальна не только для лояльных государству, но для всех россиян вообще.
В годовщину войны в Гааге был небольшой публичный разговор о самоидентификации россиян вне России для нидерландской аудитории (под названием Who am I), и я там пытался сказать как раз об этой дилемме.
Я предложил такую аналитическую модель ответа на вопрос о самоидентификации. Самоидентификация себя как россиянина, не в частном виде «хорошего русского», отвечающего только за самого себя, а именно коллективная, сложным образом идентифицирующего себя с Россией в целом в разных ее проявлениях важна в перспективе разговора об извинениях перед Украиной.
Война рано или поздно закончится, но ни Украина не Россия не перестанут существовать, и им нужно будет как-то выстраивать отношения. Первым условием такого выстраивания отношений не может не быть принятие и несение ответственности за войну (уголовной, политической, экономической, моральной). И в политике важный элемент такого принятия ответственности - это принесение извинений, political apologies. Я сейчас не прожектерствую, не предлагаю заменить трибунал извинениями, нет, я, повторяю, описываю аналитическую рамку, мысленную модель; извинения это понятная конкретизация абстрактной и слишком общей категории «ответственности».
И сторонники сегодняшнего режима вряд ли могут быть субъектом принесения таких извинений. Они будут либо принуждены силой к несению ответственности (на скамье подсудимых или еще как-то), либо же будут продолжать от нее разными способами прятаться (как обычно бывает с поддерживающей агрессию частью общества после провала агрессии). Но этим субъектом не могут быть и «хорошие русские», отделившие себя от «всего этого дерьма» и не имеющие ничего общего ни с поддерживающими войну, ни с мобилизованными, но говорящие при этом только за себя. Они могут приносить извинения сами за себя, но это мало кому важно, кроме них самих. Им логичнее, впрочем, не приносить извинения, а желать «этой стране» перестать существовать (что часто и происходит), правда не очень понятно, в чем при этом смысл их самоидентификации как русских - но это другой разговор.
Остаются те, кто a) лично уголовно не ответственны (иначе они должны быть судимы, а не извиняться), b) имеют какую-то репутацию, чтобы к ним было доверие хотя бы у тех, кто готов разговаривать, с) способны эту ответственность на себя принимать и при этом готовы говорить не только за себя, но и за тех, от кого эти извинения хотелось бы слышать украинской стороне. И в этом смысле, под этим углом зрения, сразу становится понятно, почему, например, спор о выражениях «наши ребята», «наша армия», об отношении к мобилизованным итд - спор вовсе не праздный. Приносить извинения от лица «наших ребят» может только тот, кто себя с ними идентифицирует, для кого это не внешнее. И да, исторически именно такие люди ответственность и принимали - Карл Ясперс, Вилли Брандт, Адам Михник, Томас Венцлова итд. - именно такие голоса оказывались важны и внутри их стран и за их пределами.
Итак, еще раз, предлагаемая мной формула звучит так: идентификация себя как россиянина (россиянки) важна сегодня в свете возможности выступать субъектом принесения извинений за преступления России перед Украиной и украинцами.
НЛО переиздали две классические книги Алейды Ассман. Очень советую купить, если кто-то еще не.
«В прошлом году вопрос об особой роли мемориальной культуры зазвучал с новой силой. В связи с этим мы решили переиздать две книги Алейды Ассман, ведущей европейской исследовательницы, занимающейся проблемами исторической памяти. Речь идет о книгах «Новое недовольство мемориальной культурой» и «Длинная тень прошлого». Обе они сейчас находятся в предзаказе.
В этих книгах Ассман пытается выстроить такую мемориальную перспективу, в которой ответственность за совершенные преступления, этическая готовность разделить чувство вины и правовые рамки, позволяющие услышать голоса жертв, превращали бы работу с прошлым в один из важных факторов сознательного движения к будущему».
Поддерживая тему Мемориала - The Moscow Times опубликовали видео мей лекции в Лейденском университете. Она для иностранной аудитории, этим объясняется краткость и схематичность обзора отношений к прошлому в России, а также акцент на современном положении вещей и отношении к войне. Разбираться в хитросплетениях постсоветской исторической памяти иностранцу не очень интересно, а вот понять, как наследие гулага определяет реакции современных россиян на политику их собственного государства (а эта зависимость несомненно существует) - интересно.
В общем, посоветуйте вашим нерусскоязычным знакомым, которым это может быть интересно.
Вариант с русскими субтитрами, впрочем, тоже есть.
https://www.youtube.com/watch?v=WHuwgdNOnnc
В Москве проходят обыски у сотрудников Мемориала - Олега Орлова, Яна Рачинского, Никиты Петрова, Александры Поливановой и у ее мамы — Марины, Ирины Островской, Галины Иорданской и Алëны Козловой. После обысков задерживают и везут на допрос.
Читать полностью…
Дал комментарий телеграмному изданию "Сирена" про использование государством образа Сталина после начала войны. Хотелось проговорить мысль (предположение), почему Сталина в информационном поле не так много, как можно было бы ожидать.
Заголовок "Фигура Сталина начинает МЕШАТЬ" немного странноватый, читатель может заподозрить, что с автором что-то не так, но это просто кликбейтный заголовок, лучше читать дальше него.
/channel/news_sirena/12201
Урегулированность перехода власти облегчает выход из войны, а отсутствие такого механизма - ведет к ее затягиванию. Лидер, который в случае поражения рискует оказаться в изгнании, тюрьме или погибнуть, не будет сдаваться до последнего. Перспектива бесславного конца заставляет правителей продолжать войну любой ценой даже если они понимают, что план, с которым они вступили в войну, неосуществим.
Именно так действовало руководство Германии, осознав к концу осени 1914 года, что первоначальный план молниеносной оккупации Франции (план Шлиффена-Мольтке), не сработал. На совещании, состоявшемся через четыре месяца после вступления Германии в Первую Мировую войну, министры кайзера Вильгельма II пришли к выводу, что военной победы им не добиться. Но они продолжали войну еще четыре года, потому что осознавали, что в случае поражения кайзер будет свергнут и монархия рухнет. И были правы. Точнее так: за четыре года жуткой войны они обеспечили Германии такой исход. Остановись они после первого провала - кто знает, как бы пошла история. Та война, возможно, и не называлась бы «Первой Мировой»
Российские власти загнали себя в похожую ситуацию. Их «план Шлиффена» провалился в конце марта 2022 года, но они, как и немецкие правители столетней давности, решили - вопреки рациональности - идти до конца.
Это одно из наблюдений Хейна Гуманса, нидерландского и американского профессора, который изучает причины окончания войн (war termination), а не только причины их начала (о начале войн есть огромная литература, об окончании гораздо меньше). Он построил формальную модель окончания войн, в которой политики, принимающие решения, стоят перед дилеммой - продолжать военные действия или пойти на сделку с противником. Гуманс выделяет три типа лидеров и три типа поведения: лидеры демократических режимов, диктаторы и в меру репрессивные автократы ведут себя по-разному. Правителям третьего типа (а Гуманс относит к ним и Путина) окончание войн дается труднее всего
На этой неделе - год с начала войны. (Новой фазы войны, точнее.) Автор этого канала участвует на этой неделе сразу в двух мероприятиях.
Во вторник - лекция в Лейденском университете (благодарю The Moscow Times и Кафедру журналистики университета за приглашение и организацию) о том, как устроена память о советском политическом терроре в России и как она формирует отношение россиян к войне. "The Gulag Legacy - Memory of Stalinism in Today's Russia". Мне кажется, отношение к мобилизации, в частности, во многом объясняет - отсутствие для большинства представления о возможности сопротивления государству, но подчинение пассивное, быстро оборачивающееся разными формами саботажа. Потом будет видео.
В субботу - участие в круглом столе на вечере "Who am I" в Валлонской церкви Гааги. Вечер посвящен исполнению музыки украинских и российских композиторов, в том числе написанной за этот год (Задерацкий, Сильвестров, Десятников, Курляндский, Назайкинская, Курбатов, Кисин, Курделло). И будет сопровождаться небольшим разговором о том, как стало возможным то, что произошло, что тут может сделать культура, и как себя сегодня ощущают и что могут сделать россияне, осуждающие войну. В разговоре также участвуют журналист Павел Каныгин, музыковед Саския Торнквист, историк Люк Панхейсен, гражданская активистка Лана Пылаева, Историк Хайс Кесслер.
Бывает, что долго ходишь кругами вокруг какой-то темы, начитываешь литературу, нарываешь гору материала, но все никак не можешь найти какую-то зацепку, главную пружину, которая привела бы эту гору в движение, придала форму и динамику.
Я два года хожу кругами вокруг темы примирения, «рабочий стол» и «корзина для бумаг» забиты «исписанными листами», а зацепки все нет. Но вот я кажется нащупал. Пружиной, приводящей все это в движение, кажется, становится месть - как антитезис и прощению, и справедливому возмездию.
Это страшно, но, слушайте, это невероятно увлекательно. Поскольку хрестоматийная тема, с которой надо начинать любой разговор о работе с последствиями трагического прошлого, это конечно же Холокост, я начал с него и сразу наткнулся на залежи важного и интересного - и малоизвестного. Еврейская месть за Холокост в первые послевоенные месяцы - это тема, одновременно, и страшно важная, потому что это буквально висело в воздухе тогда, и очень быстро начавшаяся вытесняться по понятным политическим и этическим причинам.
А это прямо нерв, потому что уникальность Холокоста поставила под вопрос все прежние конвенции - и в первую очередь саму возможность правосудия как способа упорядочения вышедшего из пазов мира.
Суд был очень призрачной опцией, а месть - реальной и очевидной. И там много чего было. Были партизаны (и кажется Тарантино тоже читал это все, когда писал сценарий Inglorious basterds), которые выйдя из леса и наткнувшись на свежезасыпанное массовое захоронения, прямо на нем приносили клятву отомстить и довольно быстро казнили несколько сотен коллаборантов из числа местных жителей. Были действовавшие в западной Европе подпольные группы, выслеживавшие нацистов и убивавшие их поодиночке. И между прочим, все знают про поимку Эйхмана и суд над ним и про банальность зла, но мало кто знает, что человек, выследивший местонахождение жены и детей Эйхмана, собирался сначала убить этих детей (он вошел к ним в доверие, катал на лодке думал однажды эту лодку перевернуть и утопить их «пусть Эйхман ищет в озере останки своих детей, как мы ищем полтора миллиона наших» - такая инверсия лодочной прогулки Доджсона с детьми Лидделл), а другая группа мстителей вместо Эйхмана по ошибке убила другого человека.
(А чего стоит сюжет про то, что «Ночь» Эли Визеля, главный вероятно текст, сформировавший канон памяти о Холокосте, изначально существовала в идишской версии, очень злой и мстительной и не привлекшей вообще никакого внимания - и только когда Франсуа Мориак убедил его ее обеззубить, она собственно стала тем, чем стала.)
Сегодня на встрече с читателями в Амстердаме (спасибо всем пришедшим за внимание и вопросы!) вспомнил про проект InLiberty «Семь дат» - как пример выстраивания идентичности на позитивных примерах. Сейчас решил посмотреть, гуглится ли сайт проекта и как он себя чувствует. Все на месте, и правда отличный и важный проект (только вот этот модный в тот момент движок сайта быстро перестал быть модным и очень неудобный), но сейчас все же он очень странно смотрится. И входной слоган «Российское общество умеет побеждать. Нам надо помнить об этих победах, чтобы двигаться вперед» (интересно, сколько лет должно пройти, чтобы слово «победа» можно было использовать, не поеживаясь?), и заголовки отдельных дат - «17 октября [1905]. День, когда страна добилась гражданских прав», «21 августа [1991]. День, когда страна победила диктатуру».
Это не к тому, что позитивная память и позитивные примеры не важны - очень важны, сейчас еще важнее, чем раньше. И, на всякий случай, вообще не про то, что нельзя «есть блины».
Это к тому, что пока неудобное настоящее торжествует, любой разговор об успехах затруднен. Он возможен только после и при условии разговора о принятии ответственности за происходящее, нравится нам это или нет. Иначе даже самые правильные вещи просто не звучат, застревают в горле, или, если все же звучат, обличают говорящего.
А проект хороший, посмотрите, если кто не знает, - на будущее.
Семь дат - https://www.7.inliberty.ru/about.html
Семь памятников - https://readymag.com/inliberty/833015/
А вот важная новость. «Неудобное прошлое» вышло в немецком переводе в Suhrkamp Verlag, главном издательстве в Германии (ну или одном из двух главных вместе с S. Fisher Verlag), специализирующемся на издании серьезной литературы. В Зуркампе публиковались Теодор Адорно, Юрген Хабермас, Герман Гессе и многие другие важные авторы. Сам факт публикации в Зуркампе - признание важности поднятых в книге тем и огромная честь для меня.
Книга отлично переведена Ансельмом Бюлингом и дотошно - хм - отфактчекена. Издатели, предполагая, что к книге будет привлечен большой интерес, отдали ее на просмотр историкам, специалистам по упоминаемым в книге странам. Те нашли несколько неточностей, но совсем немного! Учтем их замечания в новом русском издании.
Кстати в связи с издательством есть история про трудное прошлое. Петер Зуркамп, основатель издательства, в 1930-х работал редактором в S. Fischer Verlag, крупнейшем на тот момент серьезном издательстве. После прихода к власти нацистов значительная часть авторов, которых издавал Фишер, оказались запрещенными, а сам он, будучи евреем, вынужден был уехать из Германии. По договоренности между Фишером и министерством пропаганды, Зуркамп в Берлине должен был продолжать издавать "арийских" авторов, а Фишер в эмиграции продолжил издавать "неарискийх". Но Зуркамп не послушался и продолжал издавать неправильных, за что в 1944 году был арестован и попал в Заксенхаузен.
После освобождени и окончания войны Гессе предложил Зуркампу основать собственное издательство и предложить своим авторам выбрать между ним и Фишером. 33 из 48 авторов, в том числе Гессе и Брехт, выбрали Зуркампа.
Все не доходили руки вывесить русский текст интервью газете "Фигаро" - про "Неудобное прошлое" и неудобное настоящее. Пока руки не доходили, его не вполне точный пересказ был опубликован в Die Welt, а цитаты - в швейцарском Il Federalista.
Полностью по ссылке, а тут один кусочек.
Вы говорите, что случай России исключителен в том смысле, что ее государственные преступления скрываются и воспроизводятся дольше, чем в других странах. И вы задаетесь вопросом о том, как подействовало это долгое авторитарное пленение на российское общество. Как бы вы сами ответили на этот вопрос?
Да, пример России в этом смысле исключителен и в своей исключительности сравним, возможно, с Китаем, где авторитарный эксперимент продолжается также уже больше трех поколений. Это не делает россиян человеческими существами иной природы, только говорит о необходимости учета специфического «анамнеза» при анализе того, как общество себя ведет в кризисных ситуациях. В этом смысле очень показательна реакция россиян на войну и трудность, которую испытывает запад при интерпретации этой реакции.
С точки зрения многих на Западе, то есть людей, имеющих принципиально иной опыт свободы, отсутствие массовых протестов против войны и мобилизации в России означает согласие россиян с войной и ее целями. Для обществ с демократическим анамнезом это было бы безусловно так, для России – нет. Общество, поколениями приучаемое к тому, что сопротивление государству смертельно опасно и бессмысленно, воспринимающее государственный произвол так, как воспринимают стихийное бедствие, в значительной своей части попросту не рассматривает вариант выступления против государства. Я сейчас даже не говорю о том, что число задержанных за протесты за прошедший год в России превысило все мыслимые показатели – это та самая новая Россия, против которой Путин также развязал эту войну.
Зато это общество хорошо умеет прятаться от государства или саботировать взаимодействие с ним. Массовая эмиграция россиян [до 2 млн человек - прим ред.], дезертирство и сдача в плен [до 15000 человек, по данным СМИ - прим ред.] – сравнительно заметные примеры таких практик, но незаметных куда больше, только мы не узнаем о них из сообщений даже самых независимых СМИ.
Специфика российского общества, обусловленная наследием «трудного прошлого» такова, что мы не можем сказать уверенно, что оно думает о политике собственного государства. Оно привыкло держать свое мнение при себе.
https://telegra.ph/Nikolaj-EHpple-Vojna--pryamoj-rezultat-otkaza-Rossii-ot-prorabotki-svoego-prestupnogo-proshlogo-06-15
Сегодня вышел специальный номер итальянского журнала Vita, посвященный "другой" России. Там огромный обзор состояния гражданского общества за прошедший год от Александра Баянова (соучредитель "Тайги.инфо") и интервью с 12 россиянами, представляющими разные сферы общественной жизни - история, культура, образование, предпринимательство, церковь итд. Я отвечал за историю, ну то есть за работу и не-работу с прошлым.
Полный русский текст ниже по ссылке, здесь публикую самый стремный кусок, не про прошлое:
Думая о будущем отношений между украинцами и русскими, видите ли вы шанс преодолеть нынешнюю ненависть? И какими могут быть пути достижения этой цели?
Пока идет война и продолжают гибнуть люди, разговоры о примирении и выстраивании послевоенных отношений кажутся мне не просто несвоевременными, но безнравственными. Можно говорить о том, что все войны рано или поздно заканчиваются и даже японцы с американцами после Хиросимы и Нагасаки сравнительно быстро преодолели значительную часть проблем. Но к чему эти рассуждения сейчас, когда агрессия продолжается и исход ее остается неясным?
Сейчас важно говорить и думать о том, как не поддаваться ненависти именно в нынешних обстоятельствах и, даже праведно негодуя на варварство и жестокость, стараться не расчеловечивать никого из участников войны. К сожалению, расчеловечивание противника обычное дело во время войн и это один из механизмов, позволяющий маховику войны, раз запущенному, не останавливаться, а то и набирать обороты. На мой взгляд, важно противостоять этим обычным для войны практикам и пытаться искать способы, напротив, видеть человека даже там, где, проще и естественнее видеть нелюдя. Это усилие, во-первых, направленное на противостояние эссенциалистским обобщениям, призывающим видеть во всех русских или всех украинцах «русню» или «укропов», а во-вторых, на то, чтобы стараться не поддаваться эмоциям и за самыми ужасными деяниями видеть людей. Это позволит увидеть, что за мародерством российских военных часто стоит нищета, что «звериная» агрессия российских военных в той же Буче – во многом реакция на бессилие против обстоятельств и произвола командиров, что насилие над детьми – результат воспитания в атмосфере насилия и искореженности психики. «Вчеловечивающий» взгляд призван не оправдать то, чему не может быть оправдания, но помочь не руководствоваться эмоциями там, где важно руководствоваться разумом, видеть более полную картину происходящего и возлагать большую ответственность на тех, кто ответственен в большей степени.
https://telegra.ph/Proshloe-kotoroe-ne-prohodit-06-07
(Продолжение, начало см в предыдущей записи.)
Так, может быть, оказаться вдруг без общего основания - нормально? Может это и есть принятие реальности? Перестать стремиться быть кем-то собранными воедино, маскировать отказ от осмысления себя, пусть через отрицание, пусть с риском нащупать пустоту, но реальных себя как общности - виртуальным «общим прошлым»?
«Мы уже все, ребята,
Нас забрала земля.
Можно вы как-то сами?
Как-то уже с нуля?»
Похоже, под 9 мая образца последних двух десятилетий пора «подвести черту». Не чтобы стереть и забыть, так не бывает, а чтобы понять, что в том виде, в котором это «место памяти» существовало уже слишком долго, оно больше невозможно - и тем самым открыв возможность для него в будущем, как освобожденного от манипуляций, спекуляций и подверстываний «под себя» дня памяти и скорби.
Запись выступления в Тургеневской библиотеке в Париже. О трудности говорения в сегодняшних условиях и малом пути Терезы из Лизье, о том, как опыт разговора о неудобном прошлом помогает вести разговор о неудобном настоящем, о недостатках и издержках дискуссии о вине и ответственности, о "вовлеченном субъекте" Майкла Ротберга и о приключениях идентиности россиян во время войны. Задумчиво, сбивчиво, медленно, путано, глубокомысленно - все, чем так знаменит спикер. Спасибо зррителям и слушателям за внимание, терпение и вопросы.
https://www.youtube.com/watch?v=Il0Ne8ifZGA&t=4949sуб
И о пользе публичных мероприятий. После моего выступления в Гааге один из слушателей порекомендовал мне книгу, посвещенную новому взгляду на тему вины-ответственности и вот этого всего, сказав, что там, кажется ровно о том, о чем я говорил. Я на днях дочитал эту книгу и нахожусь под большим впечатлением. По-моему, она могла бы серьезно продвинуть вперед русскоязычную дискуссию об ответственности, которая до сих пор оперирует категориями 60-летней давности.
Скоро про нее напишу, не переключайтесь.
Сейчас это трудно себе представить, но само собой разумеющийся для всех сегодня нарратив о Холокосте сложился далеко не сразу и трудно складывался не в последнюю очередь в самом Израиле. Палестинские евреи, переселившиеся в Святую землю в рамках сионистского движения, считали европейских евреев во-первых недостаточными патриотами и конъюнктурщиками, предпочитавшими удобство жизни в Европе лишениям связанным с переездом в Палестину, а во-вторых, как бы дико это ни звучало, осуждали их пассивность в ситуации нацистских преследований. Этот нарратив начал меняться только в 60-х, после процесса над Эйхманом. Про это хорошо пишет, например, Том Сенев в книге The Seventh Million: Israelis and the Holocaust. Кстати, именно поэтому восстание в Варшавском гетто стало таким символически важным событием - это был (едва ли не единственный) пример сопротивления, его участники были героями и мучениками (памятник, перед которым преклонял колени Вилли Брандт, посвящен «Героям гетто»), а не жертвами. Вообще говоря, не в последнюю очередь в рамках этого процесса эволюции памяти о Холокосте само слово «жертва» обрело сегодняшнее безусловно позитивное значение - это отдельная интересная тема.
И вспомнив про это все, я вдруг подумал о том, что осуждение уехавшими из России оставшихся оппозиционно и антивоенно настроенных россиян в пассивности и чуть ли не коллаборационизме, возможно, спустя годы будет выглядеть так же странно и нелепо. Нет, я не сравниваю оппозиционных россиян с жертвами Холокоста, я говорю то, что говорю: не стоит осуждать жертв, даже если кажется, что резоны для этого есть и жертвы «сами виноваты».
И еще в продолжение темы транзита. Я упоминал об этом в разговоре с Колезевым, но в материал это не вошло, а это, по-моему важно. Важнее прожектов о составе правительства и главах партий в ПРБ.
В огромной степени успех и эффективность транзита (а также мирного договора, что в данном случае тесно связано) зависит от удачности предлагаемой его авторами "формулы согласия", специфических условий предлагаемого компромисса (а это всегда компромисс в той или иной степени), на которых деятели старого режима соглашаются уступить новому, а граждане получают понятные резоны для поддержки нового режима.
В послевоенной Японии такой формулой, разработанной генералом МакАртуром, было возложение ответственности на военное руководство (с трибуналом над ними) и освобождение от нее императора (при условии "отказа от божественного достоинства").
В ЮАР этой формулой, помимо освобождения Манделы из заключения и организации демократических выборов для всех политических сил, стала идея созыва знаменитой Комиссии правды и примирения, которая обнаружит все факты преступлений и заставит виновных сознаться в них в обмен на прощение. Сама идея была настолько удачной, что Фредерик ле Клерк и Нельсон Мандела получили Нобелевскую премию мира именно за саму идею - до созыва Комиссии и даже до выборов.
В Испании после Франко "формулой" была передача роли отца нации королю Хуану Карлосу, демократические выборы и "пакт о молчании".
«Формулой» мирного договора между Израилем и Египтом (Кэмп-Дэвидские соглашения, Бегин и Садат тоже получили за это Нобелевку, Садата правда потом за это же и убили) было возвращение Египту Синайского полуострова, признание «законных прав палестинского народа» и предоставление автономии палестинским территориям - при посредничестве США как гаранта исполнения.
Вообще, интересно было бы собрать обзор транзитов и мирных договоров именно с точки зрения этих формул - было бы, я думаю, крайне познавательно и полезно.
Успех транзита в России в огромной степени будет зависеть от того, сможет ли кто-то предложить удачную формулу (тот, кто ее предложит, сможет заработать на этом решающий политический капитал). Причем составляющие этой формулы могут быть самые разные. И ее привлекательность для граждан, если пытаться строить демократическую конструкцию, вовлекающую в процесс "народные массы", не менее важна, чем привлекательность для "элит". Например, как совершенно верно говорит Григорий Юдин, в ней должна обязательно присутствовать кредитная амнистия для граждан.
(И да, президентом (в парламентской республике) конечно должна быть Алла Пугачева.)
Обыски проводит СК по постановлению следователя. На обысках присутствуют оперативники Центра «Э».
В постановлении указано, что дело было возбуждено 3 марта 2023 года в отношении «неустановленных сотрудников» Мемориала. Им вменяется то, что в списках жертв политического террора содержатся имена троих людей. Одного из них приговорили к лагерям за работу в немецком полицейском отряде. Двух других — за измену Родине военнослужащим (ст. 58-1 УК РСФСР).
После обыска сотрудников повезут в следственный комитет на допрос.
Дмитрий Колезев сделал бодрый ролик о сценариях смены власти в России, правительстве Прекрасной России Будущего и судьбе путинской элиты после Путина. Тут трудно выбрать верный тон, слишком серьезно об этом сейчас говорить странно, выглядит прожектерством, но говорить об этом нужно именно сейчас. Разговор с ноткой хулиганства, как тут, кажется вполне адекватным.
Из моего колченогого и трудно воспринимаемого на слух комментария остались несколько фраз в роли Капитана Очевидность, сводящихся к обозначению типов транзита и мысли, что кооптация важнее люстраций. Я там развивал последнюю мысль подробнее, но Екатерина Михайловна делает это не в пример бодрее и яснее.
Приведу все же тут цитату из хрестоматийной "Третьей волны" Хантингтона (да, она немодная, наивно демократизаторская, но другой так же хорошо обоснованной транзитологии кажется пока не придумали). А то слишком распространено мнение, что развешивание деятелей старого режима на фонарях есть путь к светлому будущему ("вот рабыни вытрут кровь с мозаик, и начнется счастье") - но это не так. Путь к светлому будущему, нравится нам это или нет (вполне понятно, что это может не нравиться), лежит через компромисс и кооптацию и, главное, через широкое обнародование фактов преступлений.
1) Если случился разрыв политической преемственности ("replacement" или "замена", по Хантингтону), "судите лидеров авторитарного режима сразу (в течение года с момента вашего прихода к власти), давая при этом понять, что не будете преследовать должностных лиц среднего и низшего ранга".
2) Если случилась трансформация или переговорный транзит (второе он называет "transplacement" - замещение), «не пытайтесь преследовать представителей авторитарного режима за нарушения прав человека. Политические издержки таких попыток перевесят любые моральные приобретения».
3) "Найдите способ представить публике полный и беспристрастный отчет о том, как и почему совершались преступления".
4) "Осознайте, что при решении вопроса «судить и карать или простить и забыть?» выбор любой из этих двух альтернатив сулит тяжелые проблемы, так что, возможно, наименее неудовлетворительный курс — не судить, не карать, не прощать и, прежде всего, не забывать".
Сегодня 70 лет со дня смерти Сталина, "день чейна-стокса".
"Когда главный по сути праздник освобождения и надежды в истории страны, помимо дня победы - это день естественной смерти спокойно дожившего до преклонных лет губителя собственного народа - это довольно убийственная характеристика, прежде всего, самого этого народа. И то, что аргумент "помрет и этот" оказывается едва ли не самым конструктивным сценарием сегодня - важное свидетельство того, насколько мало все изменилось в главном". Это я писал в 2016 году.
Сейчас кое-что изменилось. Один из важных уроков украинской войны для России и российского общества состоит в том, что тирану и диктатору, который выглядит всесильным и непоколебимым, может сопротивляться народ соседней страны, в недавнем прошлом вполне такой же, как россияне, "советский народ" - и сопротивляться успешно, так что диктатор оказывается слабым и жалким.
Другое дело, что собственному диктатору сопротивляться всегда сложнее, несопоставимо сложнее, чем чужому. И тут вывод остается невеселым. Пока граждане России сами не сбросят с себя морок, не встретятся со своим диктатором в открытом противостоянии и не освободятся от него собственным усилием, они обречены пассивно наблюдать за тем, как тираны сменяют друг друга в силу естественных органических причин, но эта смена не будет приближать свободу, не будет превращать граждан России из жертв и наблюдателей за собственной участью, в ее хозяев.
"Дискуссия о вине и ответственности у россиян – явление в значительной степени эмоционального порядка. Люди, сознающие, что происходит трагедия, что их страна совершает массовые преступления, сопереживающие жертвам, и при этом неспособные никак на происходящее повлиять (а гражданин России сегодня не может остановить войну), переживают очень болезненный опыт. И объявление виновным или ответственным себя, русской культуры, всех, платящих налоги в России, всех уехавших или неуехавших – один из способов выражения этой боли. Это прежде всего эмоция, и, как всякая эмоция, она нестабильна.
Кроме того, одно дело сказать "я виноват/ответственен", и совсем другое – слышать такое о себе от других, да еще и находиться в статусе виновного продолжительное время. Это новая боль. Мы видим – по соцсетям в частности, – что на смену многочисленным массовым разговорам о разделении ответственности в первые месяцы приходит усталость от этого, утверждения, что русская культура, конечно же, ни в чем не виновата, что россияне, не поддерживавшие режим, не виноваты, что западные политики "тоже хороши" и так далее. Что-то из этого мне кажется справедливым, что-то нет, но тут важно понимать, что это в большой степени эмоциональный и травматический дискурс. Его стоит анализировать именно так: людям плохо, они мучаются, и транслируют таким образом свою боль. Действительно, российское общество, вероятно, никогда в своей истории не задавалось с такой интенсивностью вопросами о вине и ответственности. Но насколько эти дискуссии окажутся материалом для деятельной проработки ответственности, когда война закончится, мы не знаем. Это зависит от слишком многих обстоятельств".
Поговорили с изданием "Север.Реалии" про дискурс вины/ответственности, сходства и различия с Германией, и видах на будуще. Но главное и самое интересное в публикации - ответы читателей, россиян, на вопрос о вине и ответственности.
Юрген Мольтман, один из крупнейших современных теологов, пишет о том, как в британском лагере для немецких военнопленных (он пошел на фронт в 1943 году, в 16 лет, и сдался в 1945-м) прочел «Штутгартское исповедание вины» (Jürgen Moltmann, "Forty Years After the Stuttgart Declaration", экспресс-перевод, прошу прощения):
«Через нас [гласила Декларация] бесчисленные страдания были навлечены на множество народов и стран». И в моей собственной плененной душе медленно рассветала истина этих слов, пока я не ощутил освобождение, к которому вело меня это признание вины, освобождение от гнета вины, от глухой веры в судьбу; освобождение из панциря бесчувствия и отрицания, в который все мы заперли себя; освобождение, которое давало нам возможность вновь научиться самоуважению и позволить ответственности за преступления и провалы превратиться в действие. Это правда! Человек, так принимающий свою вину и соучастие в преступлении оказывается беззащитным, уязвимым, открытым для нападок. Он стоит измазанный в грязи и обремененный тяжестью. В него тычут пальцем, его презирают. Но в то же время он освобождается из изоляции и от права других определять его действия; он приходит к самому себе, и вступает в свет истины, который освобождет его и дарует ему новое товарищество с жертвами и готовность к примирению. Как возможно посмотреть в глаза жертвам? У жертв память всегда лучше, чем у преступников, и у тех, кто научился, живя с волками, выть по волчьи. Поэтому у признания вины нет конца; Штутгартское признание вины остается актуальным. Оно дало мне мужество вернуться в «солидарность вины» и в сообщество страдания» моего народа, и больше не пытаться сбежать.
*«But he becomes free from alienation and the determination of his actions by others», вновь обретает право на субъектность, сам получает возможность решать, что ему делать. Пока я упорствую в отрицании вины, я не имею свободы действия, пока я не скажу «правильные слова», я не имею права быть выслушанным всерьез, никому не интересно что я там себе «на самом деле» думаю. А вот когда я их скажу, тогда я это право получаю, и меня могут начать слушать уже лично, а не как представителя сообщества виновных.