10086
Олег Воскобойников об искусстве и его окрестностях
Воск в деталях любит зум. Присмотримся к одной вещице. Этот реликварий – из самых ценных вещиц, дошедших от середины IV века, времени, когда христианское искусство еще говорило на языке языческих богов. Св. Карл Борромео в 1578 г. нашел серебряный ларчик с мощами апостолов Петра и Павла, которые св. Амвросию прислал папа Дамас для возведения базилики Апостолов перед Римской заставой (см. карту).
Три сцены из четырех построены так, словно все происходит при императорском дворе, потому что акцент на центральной фигуре. И даже трех отроков в пещи прибыл спасать ангел под стать Тесею. Есть версия, что ларчик заказал сам Амвросий, который вырос в Трире и мог – как сын префекта – видеть императорские собрания в существующей по сей день базилике. Просто на месте императора оказываются Мария с Младенцем, принимающая дары на тарелках (как при дворе), Соломон, судящий двух женщин, поспоривших о младенце, Иосиф, судящий своих негодных братьев.
Базилику Апостолов переименовали потом в честь св. Назария и перестроили в добротном романском стиле, подражая Сант Амброджо. Лет 40 назад освятили в ней новый алтарь, ровно на том месте, где хранился реликварий, в конце XIX века переданный в Музей миланского диоцеза в Сант Эусторджо. В алтарь же поместили точную копию – и ее демонстрируют вот таким оригинальным способом. Реликварий хорошо виден, к нему можно подойти, и одновременно он внутри алтаря, он – в сердце храма.
Если использовать разную оптику, от общего плана к крупному, как в кино, вы поймете, что для христианина, начиная со времен Константина и Амвросия, храм представляет из себя гигантский ковчег для хранения святыни, мощей. Именно на мощах, не фигурально, а буквально, служится месса, хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь Христа. Но в древности реликварий был замурован, его никто не видел, а сейчас как бы приоткрыт что ли. В общем в миланском Сан Надзаро, как мне показалось, интересный пример тактичного диалога между глубокой древностью и современностью. Это очень важно для понимания амвросианской богослужебной традиции, «ambrosianità», без которой нет и миланской идентичности.
Вот такая новость пришла из Москвы. Мы с друзьями периодически выпускаем такие пазлы из великих картин. И с друзьями же пишем к этим картины комментарии. Идея в том, что, собирая пазл, ты читаешь или почитываешь, что значат те или иные детали, которые постепенно складываются в общее значение картины. По сути, это и есть "Воск в деталях". Бессмысленно пытаться постичь поднебесную, не рассмотрев каждую травинку. Если б у меня было на то время, я бы сидел себе да складывал пазлы из любимых памятников, слушая какого-нибудь умника, который бы мне объяснял, что все это значит.
Один из моих средневековых кумиров, император Фридрих II так описывал поведение соколов и их добычи - диких птиц. Аби Варбург, перефразируя Флобера, говорил, что в деталях скрывается Бог. Живьем я не видел ни первого моего пазла, ни второго. Думаю, и не увижу. Но очень надеюсь, что это красивая штука. Мне как-то особенно тепло, когда я знаю, что мои мысли таким необычным способом доходят до аудитории, которая теперь так далеко от меня. И, конечно, спасибо всем кто делился со мной здесь своими знаниями и предположениями об "Охотниках на снегу".
Заказать можно вот здесь: nmstudio.ru/puzzles
Вы же знаете, как мы в Страдариуме любим серьезные темы? Однажды мы с сострадальцами созваниваемся и кто-то говорит: нам всем нужен дюреровский заяц. Я говорю: тогда не обойтись и без его соседки - белки, и без Великого Куста Дерна, растущего на соседней лужайке. По счастью, Михаил Кукин (который прочтет у нас курс введения в Брейгеля) согласился выступить 24 мая в 19:30 мск с открытой лекцией о зайце Дюрера.
Много лет назад я видел этого зайца в венской Альбертине - от него и впрямь невозможно оторвать глаз. А почему - это мне и самому хочется понять. Так что записывайтесь и приходите, тем более что это безвмозмездно, то есть даром (то есть за наш счет).
Роджер Бэкон, тот, кого даже медиевисты нередко – и резонно – числят в провозвестниках и даже основателях современной физики, на самом деле мечтал, как минимум, об исправлении человечества, обращении всех и вся в истинную – римского образца – веру. И эту задачу поручил замотанному папе Клименту IV (потому что тот умел убедить скептичных итальянских банкиров). Но дело не во всей этой пене на глади истории, а в том, что мудро же сказано: как бы ни были остры твои глаза и память, забудь о пространстве и времени, и тогда Жертва станет и твоей жертвой, тогда есть надежда на спасение. Мне показалось, что в этом простом вообще-то обороте мысли много пасхального. Ведь Пасха – это как бы главная Евхаристия – нет?
Вот латинский текст для моих критиков, странная средневековая орфограция сохранена.
Quarto debet excludere fumum humani sensus et intellectus formati ex sensu ac alcius se sublimare, ut expectet illuminacionem interiorem a Deo, cui innitatur, quatinus fundamentum sue cognicionis faciat fidem, qua purificato corde transcendat omnem fragilitatem humane consideracionis et respuat ac negligat raciones curiosas in hac parte, non alligans hoc sacramentum legibus nature, set efferens hanc veritatem super statum existencie creature; nec distanciam corporalem nec temporalem respiciat, set sublimacionem humanitatis in gloriam divine magestatis, propter infinitam potenciam Dei que valet illam humanitatem assumere ad esse divinum propter unionem personalem, ut sicut ipsa deitas est presens hic et in celo, sic et humanitas assumpta in gloriam Dei. Et ideo nec distancia celi a terra consideranda nec quantitas loci corporalis, quia, sicut essencia divina non artatur ad hec, sic nec humanitas Cristi, unita verbo in hoc sacramento. Nec temporalis extensio hic consideranda est, set quod semper simus cum apostolis in cena et dominica passione, quia hic immolatur Agnus et comeditur.
С наступающей всех Светлой Пасхой!
Каждый раз, когда вижу посреди Нови Сада, что какой-то Пупин чего-то хотел и заполучил аж пять звезд, меня почему-то пробирает озноб. Хотя это просто Пупин, отель, а не «хотел», неоклассический фасад belle époque, прилепленный к чему-то современному.
Как подсказывают подписчики, Михайло Пупин - великий сербский физик. Полезно знать, кто стоят за именами.
Стариковский мой фейсбук напомнил, что четыре года назад, в разгар ковида, я вел мой семинар в Вышке в новой тогда, навязанной технике ZOOM. Я тогда рассуждал, что медиевисту очень важно хорошо организовать свое рабочее пространство, усесться поудобнее, не спутав пол с потолком.
Еще я пророчил что-то на тему полной виртуализации преподавания, иронизируя над ситуацией и над тем, что нам навязывала еще до ковида Вышка: идите в сети, кричала она на каждом заседании. А я такой: да блин, я люблю аудиторию, 3D-студентов, блеск глаз, скрип мозгов. Кто бы знал тогда, что так все обернется. Теперь у меня 5-6 живых лекций в год, но тысячи слушателей - не жалуюсь. И книги почти всегда электронные и тоже все исчерканы - но уже электронным карандашом. Зато мой самодельный расписной стол я увез - и за ним по-прежнему очень удобно работать.
Домик в медвежьем углу Сербии (не мой). И первое что зажглось на небе. Внимание: опрос ☝️
Читать полностью…
https://youtu.be/X9Wo9PT3Fi0?si=gCCOwZ5cbupRAva3.
Поговорил с коллегами по цеху в Комсомольске-на-Амуре. Очень давно не был, понимаете, на Амуре, соскучился. Вышел один из лучших разговоров о Средневековье в моей уже не очень короткой медийной жизни. Все потому, что Саша Бирюков не просто в теме, но знает, что волнует интервьюируемого. Спасибо ему за это. Кроме того, я рассказал отдельно о трех книжках про средневековый мир, о которых раньше не рассказывал - это там отдельным блоком.
В его «Ликее» вы найдете не менее интересные интервью с моими дорогими Олей Тогоевой и Павлом Уваровым (которого мы среди своих называем на китайский лад Пэ Ю). Подписывайтесь, чтобы не пропустить интересного и поддержать Комсомольск-на-Амуре.
https://www.instagram.com/reel/C5N_xnjibpf/?igsh=bWI4ZDBlNno1NGpn
Читать полностью…
В Милане шумно-гамно прошла Неделя дизайна. В такие дни город являет свое праздничное лицо: Милан Торгующий. Поскольку это Милан, а не что там, торговля подается с большим вкусом, высокохудожественно. Крупным мебельным и дизайнерским фирмам дается возможность отметиться на фасадах и в интерьерах старых дворцов - и все бесплатно туда ходят. Если какой-нибудь Boffi (великосветские итальянские кухни) достался какой-нибудь дворец Борромео, то какая-нибудь немецкая Bulthaup (еще более великосветская, но немецкая кухня) отхватит просто Бреру.
В ином дворе вокруг нарождающегося из яйца дракона тебе покажут чайники и кофейники 60-х годов - и заодно тебя самого сделают чайником или, например, открывалкой для пива. Украинская художница Алёшка, наверняка большая молодчина, повесила в церкви термически обработанное розовое оргстекло и назвала это антивоенным манифестом. При всем уважении и к манифесту, и к художнице, по-моему, не слишком убедительно.
Все это мило, но не более. Мне же понравилась гигантская фотоинсталляция сорокалетнего французского художника по кличке JR. Он застроил половину площади герцога Аосты перед миланским вокзалом фотографиями Альп, по принципу "обманки". Ты, прохожий и проезжий, теряешься уже глядя на них, но должен пройти сквозь все эти скалы, чтобы попасть к желанным поездам. Это напоминает о том, что дорога, ведущая отсюда в Париж, стоила невероятных природных и человеческих жертв, когда на рубеже XIX-XX вв. прорубали Семпьонский тоннель. Да, он соединил новорожденную Италию с Северной Европой. Но художник напоминает о цене.
Аретинец Вазари рассказывает в «Жизнеописаниях» (середина XVI в.), что Филиппо Брунеллески (ювелир по происхождению) услышал от молодого Донателло, что тот, возвращаясь из Рима начиненным впечатлениями, видел какую-то невероятную древнюю вещь в городке Кортона. Филиппо, как был в деревянных бамшаках и чуть ли не в халате, смылся в Кортону, никому ничего не сказав, обалдел, зарисовал – и вернулся на свою великую стройку под куполом собора. О чем они потом толковали, неизвестно, зато мы знаем творчество последующих скульпторов.
Это – известный факт. Возможно, перед нами самое раннее свидетельство о зарисовке конкретным мастером античного памятника, если не считать рисунков Пизанелло. Но есть и менее известное свидетельство. В 1282 г. художник и энциклопедист из соседнего Ареццо по имени Ресторо написал на аретинском вольгаре «Устройство мира с его причинами», первую итальянскую космологическую энциклопедию. В ней есть очень прикольное описание античных ваз, которые в его время выкапывали в радиусе пары миль от города (вазы эти и сейчас можно видеть в музее Ареццо). Я опубликовал это место в журнале НЛО в специальной статье несколько лет назад. Древние скульпторы вызывали у Ресторо искреннее и неподдельное восхищение, что уже само по себе ценно – задолго до Донателло и прочих Медичи.
Отдельно же от ваз он описывает, не называя (Кортона – город вражеский), наш саркофаг: «Мы еще нашли высеченную и вырезанную мудрыми древними скульпторами и резчиками огромную битву, смертоубийство пеших и конных, среди них – маленькие духи, вроде мальчишек, и все они летали, и вроде они помогали одной из сторон, той, что выигрывала, а наверху в воздухе, в кружочке, стоял Марс, эдакий государь, один дух держал кружок с одной стороны, другой – с другой. Казалось, что он как государь смотрит на битву и наслаждается». Этот фрагмент я не публиковал. Мифа об азиатских битвах Диониса с амазонками Ресторо не знал, спутал бога с портретом усопшего «на щите», imago clipeata. Пишет он так, как я перевел – как курица лапой. Зато сколько здесь радости от соприкосновения с древним. До местного (вражеского) святого ему дела нет, за spiritelli, «маленькие духи» ему милы. И представьте себе, они тоже, вместе с саркофагом, объясняют устройство вселенной. Не могу с ним не согласиться.
Ресторо в Ареццо читали и чтили, потому что этот город ревниво отстаивал свою культурную независимость от задиристой Флоренции. Сколько родной крови пролил итальянский Ренессанс – лучше не будем и вспоминать. Ресторо, описывая вазы, приходит к выводу, что благородная его земля нуждалась в благородных же художниках – как пить дать, он и на себя их тогу натягивал, как мы – сову на глобус. И все же – не всё придумал Ренессанс.
Не стой на пути у высоких чувств! говорит конь и дает серьезного пинка зазевавшемуся пешеходу начала XVI века на фреске Содомы в том же Монте Оливето Маджоре.
На самом деле, конечно, это тралиционная для агиографии сцена, как святой оставляет отчий дом. В данном случае - чтобы отправиться на учебу. Святой древний, хоть и на фоне среднестатистической ренессансной Тосканы. Учебу святому придется потом бросить посреди дороги - так положено было святым, даже умным и пишущим. Этот святой эпохи Отцов был из умных, но какой? Я опять все позабыл, поэтому внимание: опрос ☝️
Просто немного Средневековья без прикрас и магазинов. Церковь Св. Виктора в местечке Дженга, область Марке.
Читать полностью…
Какой-то Умберто на пыльном тосканском перекрестке в районе Кортоны поставил крест, хотел написать «Умберто меня сд…», осекся и его пристр… Но нет - благословили. Никогда не видал такого эээ убийственно убедительного благословения в голову.
Читать полностью…
Романские амвоны, как и капители, фризы, оконные проемы, периодически украшались разного рода нежитью - видимо, в знак ее, нежити, попрания словом Божьим, с церковного амвона звучащим. А заодно и для привлечения публики.
Увидав эту парочку XII века на озере Орта, вспомнил известный каламбур из современного русского церковного фольклора: "Да исправится молитва моя, я крокодила пред тобою". То - типичный образец непонимания церковнославянского, приписанный безымянной прихожанке, которая "так услышала" и якобы добавила, что не только крокодила молится, но и "бегемота" (бегемотиха?), потому что о бегемоте сам Господь толковал с праведным Иовом (Иов 40:10).
В субботу мне читать вторую лекцию из цикла «Рождение Ломбардии», который я провожу совместно с «Новой волной». Решил посвятить разговор «Шахматной доске» – так я много лет назад назвал Северную Италию эпохи коммун в моей первой напечатанной работе, написанной на пятом курсе. Залез туда четверть века спустя и нашел там одну мудрость, которой и делюсь.
Фридрих I Барбаросса шесть раз пересекал Альпы, пытаясь усмирить ломбардцев и убедить их в прелестях имперского правления. Поскольку взамен на прелести он требовал то неслабых налогов, то делиться реликвиями святых, то срывал стены, то прогонял нагишом все непокорное мужское население перед строем, ломбардцы не шибко разделяли его энтузиазм. Тем не менее, терок у них меж собой тоже хватало, поэтому хватало и чудес жестокости к соседям.
В 1158 имперские войска осадили Милан, и хронист Раевин пишет об этом так: «Никто не участвовал в этой осаде с большим неистовством и жестокостью, чем войска кремонцев и павийцев; и осажденные не проявили ни к кому из осаждающих больше враждебности, чем к ним. Между Миланом и этими городами давно существовали соперничество и раздоры; в Милане были убиты или мучились в тяжком плену многие тысячи их людей; земли их грабились и подвергались пожарам. Поскольку они не могли сами должным образом отомстить Милану, превосходившему их и по собственным силам, и по количеству союзников, то они решили, что настал подходящий момент расплатиться за нанесенные им оскорбления».
Имперцы, столкнувшись с этой ломбардской вольницей, анализировали ситуацию. Дядя императора Оттон Фрейзингенский, из умнейших людей своего времени, описывал ее так: «Латиняне по сей день подражают мудрости древних римлян в расположении городов и управлении государством. Они настолько любят свободу, что предпочитают подчиняться скорее консулам, чем сеньорам, чтобы избегнуть злоупотреблений властей. Консулов они избирают из всех трех сословий - знати, вальвассоров и простолюдинов, - чтобы удовлетворить амбиции всех. А что бы те не злоупотребляли, их сменяют почти каждый год. Город подчиняет себе всех живущих на территории диоцеза, и с трудом можно найти сеньора или знатного человека, который не подчинился бы власти города». Город не стыдится, продолжает историк, посвящать в рыцари и допускать к управлению юношей самого низкого происхождения, даже ремесленников, «поэтому итальянские города превосходят все прочие по богатству и могуществу. Этому способствует не только разумность их учреждений, но и длительное отсутствие государей, которые обычно остаются по ту сторону Альп».
К чему я это? Во-первых, мои студенческие переводы еще можно читать. Во-вторых, «шахматная доска» (которую я наверняка где-то тогда стянул) вполне реально описывает царивший в Ломбардии XI-XIII веков дурдом. В-третьих, открытий чудных в этой истории нас ждет много. Если кто в Паданской равнине, записывайтесь и приезжайте в субботу в Милан: https://docs.google.com/forms/d/12c4jblCrh56DITUjrggIiRyGD-Wiaje-nMDExMtsGrQ/viewform?edit_requested=true
Заехал в Рим на два часа. На местном «мкаде» четкое деление римской кампании от столицы мира. От паствы я прямиком к пастырю: сегодня Вознесение, папа Франциск объявил о грядущем юбилее, который будет длиться с Рождества 2024 до Богоявления 2026. Молились о мире и - особенно здорово Франциск говорил о надежде. Потому что 2024 год он объявил годом надежды. Удивительное богослужение, со всей коллегией. Я пропел со всеми всю службу на латыни - это очень волнительно. Только по великому Своему милосердию Бог удостоил меня этой чести - первый раз в жизни. Мира всем. И надежды.
Читать полностью…
Последнее о Сербии. Все думал, выкладывать ли. К югу от Нови Сад - холм Фрушка Гора. На ней стоит вот эта советская телебашня. Расстрелянная натовской артиллерией, но не уничтоженная. Самая высокая точка на равнине, идущей от Белграда на Запад. Очень не по себе стоять под ней и сегодня, 25 лет спустя.
Если у кого есть фото белградского министерства обороны, тоже хранящего следы той войны, киньте сюда. Для памяти.
В ожидании Пасхи.
Через неделю мне читать лекцию итальянским студентам в местном Католическом университете Святого Сердца (есть такой). Понадобилась «Моральная философия» Роджера Бэкона. Этим малоизвестным сегодня сочинением он завершил свою масштабную энциклопедию для воспитания чувств и разума Климента IV (1265-1268), папы-вояки и папы-аскета. Вся знаменитая бэконовская «экспериментальная наука» была для этого францисканца не более чем предуготовлением к главному: науке правильно вести себя и других, «гражданской науки», philosophia moralis. А адресатом, причем тайным, выступил наместник Бога на земле. Так что не абы кому писал.
В трактате много не шибко интересного пересказа Сенеки - автор спешил и просто списывал. Но есть свидетельства сомнений его времени, которые поучительны и сегодня. Среди прочего Бэкон горюет над тем, что многие не верят в присутствие Христа в Евхаристической жертве. В одной умной книге, у Ролана Рехта, я однажды прочел, что Бэкон вроде где-то написал, что пресуществленный хлеб, гостия, обладает в вере той же доказательной силой, какой оптика – в науке о природе. Цитату эту я пока так и не нашел, зато вот как интересно Бэкон рассуждает о Евхаристии в «Моральной философии» (кн. IV раздел III глава IV), предлагая лекарство от сомнений.
Сомневающийся «должен прогнать дым человеческих чувств и основанного на ощущении разумения, подняться ввысь, чая от Бога внутреннего озарения: оно вдохновит его на то, чтобы утвердить веру на основании своего познания, этой верой очистив сердце, он превозможет слабость человеческого понимания, отвергнет пустые доводы и перестанет подчинять это таинство законам природы, но восстановит истину его превыше обыденного существования твари. Он не станет рассуждать о телесной или временной дистанции, но о вознесении человечества во славу божественного величия, в меру бесконечного Божьего всемогущества, которое способно возвести человечество в божественное бытие в личном единении: как само божество пребывает здесь и на небе, так и человечество вознесено во славу Божью. Поэтому и не стоит рассуждать о расстоянии от земли до неба или о размере вместилища тела, ибо ни божественная сущность, ни человечество Христа в соединении со словом в этом таинстве не утесняются. Не следует раздумывать и о течении времени, но так: мы всегда с апостолами на трапезе, присутствуем при Страстях Господних, ибо здесь Агнца приносят в жертву и поедают».
Помните, я писал о новой форме страданий, которую мы вводим в Страдариуме? На приближающийся курс введения в философию Дианы Гаспарян еще есть несколько мест.
Если же вы еще сомневаетесь, приведу заключительные главы "Философии" Гильома Коншского (1130) в моем переводе с латыни. Главная мысль - платоновская: ВСЯКИЙ ВОЗРАСТ ПОДОБЕН ВОСКУ!
КНИГА 4
XXX. Какого учителя следует искать
55. Достаточно рассказав о человеке, которому надлежит учить и учиться, расскажем, кого нужно искать, чтобы учили, кого, чтобы учились, какая комплекция подходит для обучения, в каком возрасте стоит его начинать, в каком заканчивать и в каком порядке осваивать науки. Для преподавания следует найти такого, кто берется за дело не ради хвалы или выгоды, но исключительно из любви к мудрости. Ищущий хвалы для себя никогда не захочет, чтобы совершенства достиг и ученик: он просто обойдет молчанием науку, чтобы в том, что ему самому особенно дорого, никто не сравнялся с ним и не достиг большего. Если же он будет преподавать, гонясь за мирскими благами, ему будет все равно, что говорить, лишь бы заплатили: безделица часто привлекательнее необходимого. Если же он возьмется учить из любви к науке, не станет из зависти скрывать знания, бежать известной ему истины ради денег, если не оставит дела, оказавшись в одиночестве, тогда быть ему зорким и усердным наставником себе и другим.
XXXI Какого ученика
56. Обучения достоин тот, кто не сопротивляется науке, не горд, кто, будучи ничтожеством, не корчит из себя невесть что, кто любит учителя, как отца своего, а то и сильнее. Получая от кого-то самое высокое и достойное, мы должны воздавать ему тем же: от отца мы получаем лишь грубое бытие, от учителя же мудрость, нечто более великое и достойное. Потому-то и следует любить достойных учителей сильнее, чем родителей. И то, что учителей надо любить, не просто справедливо, а полезно: их мнения и высказывания должна нравиться нам, ведь частенько, если мы кого-то не любим, то будем избегать и то, что в нем есть хорошего, стараясь не подражать тем, кто нам не мил.
XXXII. Какая комплекция подходит для обучения и какой возраст
57. Хотя особенно подходит для учения сангвиническая комплекция, поскольку она во всем уравновешенна, но всякий, если постарается, может во всем достичь совершенства, ведь «неутомимый труд все побеждает». Началу учения подходит отрочество, ибо, как говорит Платон, возраст человека подобен воску: если он слишком мягок, образ не отпечатается и не сохранится в нем, если слишком тверд – то же самое. Следовательно, за учение стоит браться в не слишком нежном и в не слишком суровом возрасте. Конец обучению приходит со смертью, поэтому какой-то мудрец на вопрос, когда заканчивается учение, ответил: тогда же, когда и жизнь. Другого философа, умиравшего в девяносто лет, кто-то из учеников спросил, не печалит ли его приближение кончины, и тот ответил: «Да»; а на вопрос, почему, отвечал: «Потому что сейчас я бы и взялся за науки».
Смотрите, какого встретил в медвежьем углу Сербии. Сначала аж передернуло от дурных ассоциаций, да еще и в Вербное Воскресенье. Но это просто современный памятник иеромонаху Мелентию Стефановичу. Он в 1790-х восстановил монастырь Рачу, где в XVII веке был крупный скрипторий, а в начале XIX века активно участвовал в долгом восстании сербов против османов. Русские сначала восстание поддержали, в 1812 Порта впервые согласилась на национальную автономию, но, воспользовавшись вторжением Наполеона в Россию, подавила Первое сербское восстание армией. Монастырь снова разрушили, но снова приехал Мелентий и снова восстановил. Так что, видите: приезжаешь в тихое-тихое место - и тут крест и сабля.
Очень-очень люблю сербов и Сербию: я видел Белград и Югославию ребенком, накануне раскола и последовавших за ним войн, в 1988 году.
Щастье чо. (Если кто не знаком, это Пиксар, сооснователь Страдариума, живет в Сербии, у дочки).
Читать полностью…
Знали ли вы, благодетели, что у Страдариума есть Инстаграм, и мы там с друзьями делимся короткими, как у Буратино, мыслями о наболевшем? Stradarium daily - ваш компас земной.
Читать полностью…
Естественно, сопроводительный текст написан в радужных, праздничных тонах, сглаживает оскал скалистого пейзажа. Если не видеть других работ JR, то и впрямь все вполне себе в рамках современной постмодернистской поэтики: ты вклиниваешь свои ультрасовременные изобретения в классику, но, если делаешь это с тактом, то не ниспровергаешь идолы, а воздаешь им должное, вступаешь в диалог. Но надо учитывать, что JR не стал бы знаменитостью, просто следуя этим давно известным правилам хорошего тона. Несколько лет назад рядом с Сан Диего в США он повесил на забор, построенный Трампом против мексиканской иммиграции огромную фотографию мальчика Кикито, который живет с семьей на клочке земли ровнехонько за этим забором...
JR вырос на Клиньянкурской заставе в Париже: у его родителей в 1990-х-2000-х была лавка на знаменитом Блошиной рынке. Я тогда учился на бульваре Распай и купил себе там старый-престарый пиджак и африканское складное кресло, ужасно неудобное, зато за 200 франков. И не знал, что где-то тут бегает пацан, которому суждено стать большим художником. Теперь ни лапсердака, ни кресла. Ни в общем-то Парижа.
Естественно, сопроводительный текст написан в радужных, праздничных тонах, сглаживает оскал скалистого пейзажа. Если не видеть других работ JR, то и впрямь все вполне себе в рамках современной постмодернистской поэтики: ты вклиниваешь свои ультрасовременные изобретения в классику, но, если делаешь это с тактом, то не ниспровергаешь идолы, а воздаешь им должное, вступаешь в диалог. Но надо учитывать, что JR не стал бы знаменитостью, просто следуя этим давно известным правилам хорошего тона. Несколько лет назад рядом с Сан Диего в США он повесил на забор, построенный Трампом против мексиканской иммиграции огромную фотографию мальчика Кикито, который живет с семьей на клочке земли ровнехонько за этим забором...
JR вырос на Клиньянкурской заставе в Париже: у его родителей в 1990-х-2000-х была лавка на знаменитом Блошиной рынке. Я тогда учился на бульваре Распай и купил себе там старый-престарый пиджак и африканское складное кресло, ужасно неудобное, зато за 200 франков. И не знал, что где-то тут бегает пацан, которому суждено стать большим художником. Теперь ни лапсердака, ни кресла. Ни в общем-то Парижа.
Расскажу вам, благодетели, поучительную историю о древнем саркофаге. Вообще-то саркофаги редко приводят меня в восторг, но этот я давно хотел увидеть. Сейчас он в епархиальном музее тосканской Кортоны, медвежьего угла. Откопали же его, когда в 1240 г. решили чинить фундамент местной церкви. Так обрадовались красоте, что положили в него местного святого, Гвидо Ваньотелли, где тот и пролежал мирно, под сенью Диониса, до середины ХХ века: слаба Богу, Кортону не разбомбили.
Этот греко-римский саркофаг II века изображает азиатские подвиги Диониса, которые греки эпохи эллинизма воспринимали как божественное «зеркало» собственных побед над всякой азиатчиной. Отсюда – связанные и скрюченные силачи, вроде тех, что находим от Пергама до Камеи Августа и… Микеланджело. Этого последнего не зря я поминаю: поглядите на «День» и «Ночь» на гробницах Медичи. Сейчас все объясню.
Смотрите, какой офигенный удод. Наверное из самых красивых в итальянском искусстве. Хор в аббатстве Монте Оливето Маджоре под Сиеной, начала XVI века. Резчики кстати именно тогда с маркетри что-то невероятное вытворяли, соревнуясь с художниками и скульпторами. Главный их шедевр XV века - кабинет герцога Монтефельтро в Урбино, но там я не был 25 лет. Может, доберусь когда-то.
И еще меня всегда умиляло имя этой птицы. По-итальянски - upupa.
В 1130 году молодой грамматик Гильом из Конша опубликовал скромную книжицу под скромным названием "Философия". Когда-то я ее перевел и издал в "Литпамятниках". Приведу зачин.
Красноречие, как говорит Туллий в начале «Риторики», без мудрости вредно, мудрость же без красноречия, пусть и немного, но все же полезна, а вкупе с ним полезна в высшей степени, поэтому заблуждаются те, кто, отвергнув полезное и не вредное, предаются вредному и бесполезному. Они словно разрывают узы брака Меркурия и Филологии, заботливо приготовленного Добродетелью и Аполлоном и одобренного сонмом богов; вечно правя мечи, они избегают боя. Знаем мы, что многие, прозвавшись учителями, и сами таковы, и других заклинают так поступать.
Ничего не смысля в философии, стыдясь признаться, что чего-то не знают, и почивая на собственном невежестве, своим неосторожным слушателям они объявляют ненужным все, что им самим неведомо. Впрочем, «что странного», как говорит Теренций, «что женщина бесстыдно поступает так»? Поэтому, отвергнув их бесстыдство, мы решили кое-что рассказать о философии, чтобы в меру сил принести пользу любящим ее, не любящих же побудить к любви.
Начав с первопричины вещей, мы доведем повествование до человека, уделив ему особое внимание, и до начала разговора просим: если в трактате найдется что-то несовершенное, отнесите это на счет человеческого несовершенства и не порицайте за недостатки то, что есть здесь полезного. За одно плохо сказанное так же не стоит порицать доброе, как и восхвалять плохое за одно доброе слово. Случается ведь, что бодрствует Терсит, а Улисс дремлет: «Впрочем в столь длинном труде иногда не вздремнуть невозможно!» Так что, заведя разговор о философии, выясним для начала, что такое философия.
Из любимых моих мест в истории философии.
К чему я клоню? К тому, что мы в Страдариуме больше года обдумывали, как наконец дойти до главного - любви к мудрости? И вот решились. Моя подруга по Вышке, профессор Диана Гаспарян, в мае начинает курс "Введение в практику философствования", в новом для нас формате. Это 6 лекций и 10 семинаров в группе максимум в 50 человек. Естественно, это более дорогая история, чем обычный цикл лекций с чатом в телеге. Но Страдариум создавался и работает как среда общений, а не магазин знаний. Мы - хочется верить - вышли на тот уровень, когда с надежным человеком (в Диану я верю как в себя и чуть больше) мы готовы собрать настоящий клуб единомышленников. И понятно, что это лишь начало. Если кто-то хочет и имеет возможность ввязаться в новую историю и учиться думать философски, присоединяйтесь.
На самом деле очень люблю это начало 140 псалма: "Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею, жертва вечерняя". Смысл этого часто пропеваемого в церкви стиха я понимаю так: пусть моя молитва достигнет Тебя, как дым фимиама поднимается к Тебе, я поднимаю руки, это мое вечернее жертвоприношение Тебе. Иудеи, как рассказывали Отцы и как известно из Ветхого Завета, приносили жертву утром, в благодарность за сон, и вечером, в благодарность за день. Спрашивали - а почему именно вечерняя у Псалмопевца? Говорили - мол доводи дело до конца, тогда и молись. Если без греха день провел, принята будет твоя жертва-молитва. Поднятые же руки - древний семитский (и не только) молитвенный жест: ты показываешь Богу, что руки твои чисты, как чист принесенный на алтарь агнец, теленок, "дух сокрушен". Возгорится душа на молитву, как фимиам в кадиле, будешь услышан. Примерно так понимаю.
Много на самом деле таких каламбуров в церковной жизни. На Херувимской поется "отложим попечение" (сконцентрируемся на главном), переделали в "отложим по печению" (чаевые причту); "от рукавицы Марии" вместо "отроковицы Марии", "Мелко сидел" вместо "Мельхиседек", "евромонах" вместо "иеромонах" (то есть священник в монашестве). Особенно хороша, на мой вкус, "рвань на дырище" вместо "вран на нырище", то есть филин на развалинах, очень богатый и красивый образ из 101 псалма. Как и положено в псалме, параллелью ему в том же стихе - "неясыть пустынная", то есть - почему-то - пеликан. Обе птицы избегают человека, боятся врага, одиноки и беззащитны. Максим Исповедник уже видел в этой самой всеми брошенной неясыти прообраз Христа, в Средние века он закрепился, вместе с фениксом.Весь этот местами доходящий до абсурда фольклор давно раздражает тех, кто ратует за переведение богослужения на современный язык. Моя позиция всегда была и остается неуравновешенной. С одной стороны, я за понимание того, о чем и Кому молишься. С другой, никакого всенародного, единого понимания не было у древних и не будет у нас, новых. Мы все очень разные. И найдите мне сейчас переводчиков, которые не станут обходить острые углы Ветхого Завета, как сделал в XIX веке Синод: все же в "прелесть" впадут - то есть прельстятся, поддадутся искушению, в том числе эротическому, милитаристскому, мстительному.Когда неизвестная женщина всерьез рассуждает о крокодиле, отвечая на чью-то усмешку, она по своему права: разве не "всякое дыхание да хвалит Господа"? Не всякая "тварь" (то есть все, что сотворено, а вовсе не тварь). "Рвань на дырище" разве глубинно не про то же, про что неясыть пустынная? Во всяком таком смысловом перевертыше порой заложена своя сермяжная правда.
Я не про то, что так и надо, давайте и дальше Писание на "крокодилов" разброшюровывать. Церковнославянский, конечно, очень красивый язык. Я его никогда не учил и тоже далеко не все понимаю, но все же все богослужебные тексты годового цикла пропел за 12 лет активной церковной жизни - многому научился. В том числе уважать чье-то чего-то недопонимание. Уж чего-чего, а недопонимания в Средние века было вагон с тележкой.
После двух полных лет работы я так привык к определенным темам, правилам и другим азам науки, которыми обычно питаются юные души и в которых мои учителя достигли совершенства, что мне уже казалось, будто я знал все это, как свои пять пальцев. Я хорошо освоил материал и с юношеским легкомыслием преувеличивал свои знания, мнил себя знатоком, потому что хорошо схватывал все, что слышал. Опомнившись и взвесив свои силы, посоветовавшись с наставниками, я поехал к грамматику из Конша и слушал его три года. Тогда я много прочел и никогда не буду жалеть о том времени. Потом я последовал за Ричардом по прозванию Епископ, сведущим почти во всех науках. На уме у него было больше, чем на языке, знаний больше, чем красноречия, честности больше, чем тщеславия, а истинных добродетелей больше, чем показных. С ним я повторил все, что слушал у других, а также выучил кое-что новое из квадривиума, к которому в известной мере был уже подготовлен Хардевином Германцем. Повторил я и риторику: вместе с некоторыми другими предметами я учился ей у магистра Теодориха, но разбирался слабо; позднее я изучил ее более полно с Петром Гелием.
Я стал брать на обучение детей знати: плата за уроки обеспечивала мое пропитание, ибо я был лишен помощи родных и друзей, и Бог доставил мне это утешение в бедности. Обязанности учителя и настойчивость юношей заставляли меня вспоминать то, что я когда-то учил. Я завязал добрую дружбу с магистром Адамом, человеком острого ума и, что бы там ни думали другие, широкой образованности, особенно преданного изучению Аристотеля. Несмотря на то, что я не был его учеником, он милостиво делился со мной знаниями и терпеливо излагал их мне, хотя обычно для чужих учеников он либо вообще не делал этого, либо делал очень редко – из ревности, как иные полагали.
Тем временем я обучил начальным правилам логики Гильома Суассонского: по словам его последователей, он потом изобрел метод ниспровержения старой логики, выстраивая нелегитимные заключения и опровергая устоявшиеся положения древних. Обучив Гильома, я направил его к Адаму. Видимо, там он и узнал, что нечто может быть тождественным самому себе, хотя это противоречит Аристотелю, учившему, что нечто сущее не обязательно тождественно себе, будучи сущим и не сущим. Далее, когда нечто существует, оно не обязательно одно и то же, когда существует и когда не существует. Из противоречия ничто не проистекает, и невозможно, чтобы противоречие из чего-то проистекало. Поэтому даже метод друга не смог заставить меня поверить, что из чего-то невозможного проистекает все невозможное.
Отвлекли меня стесненность в средствах, просьбы коллег и советы друзей взяться за преподавание. Я подчинился. Вернувшись в Париж, через три года я разыскал магистра Жильбера и стал учиться у него диалектике и теологии. Но очень скоро он нас покинул и его сменил Роберт Пулл, равно прославленный и добродетельным образом жизни, и знаниями; затем меня взял к себе Симон из Пуасси, хороший лектор, но плохой полемист. Эти двое были моими наставниками только в теологии.
Так в различных занятиях прошли почти двенадцать лет. И тогда мне показалось, что было бы приятно повидать старых товарищей, с которыми я давно расстался и которых диалектика все еще удерживала на холме святой Женевьевы, обсудить с ними прежние каверзные вопросы да померяться нашими успехами. Нашел все тех же на прежнем месте. Оказалось, что они ни на пядь не продвинулись, не добавили ни одного маломальского довода к разъяснению старых проблем. Каким стрекалом подгоняли учеников, тем же и себя стали подгонять. Лишь в одном преуспели: потеряли чувство меры и позабыли о скромности. Причем до такой степени, что об исправлении мечтать не приходилось. Так я на опыте убедился в том, что и без того можно было предполагать: если диалектика облегчает изучение других наук, то, оставшись наедине с собой, она становится бессильной и бесплодной, не обогатит она душу плодами философии, если не оплодотворит ее иной источник.