1228
olfactory experiences of dead and unborn if you dare @DasHulsendada
Друзья, докторанты и постдокторанты. Здесь собирают открытые в экстренном порядке вакансии для украинских исследователей (displaced scholars, подумать только) по всем специальностям в разных странах мира. В большинстве своём — академические убежища на пару месяцев с библиотекой и рабочим столом или возможностью присоединиться к текущим исследовательским группам, но тем не менее. Если вам нужна будет помощь в подготовке заявки или вычитке каких-то ещё документов, дайте знать, и я постараюсь помочь по мере сил. Борімося//єднаймося.
Читать полностью…
Не о запахах, но тем не менее — в начале текста я цитирую Handbuch für Untersuchungsrichter Ганса Гросса [1893] — и это шкатулка с сокровищами, посмотрите ее обязательно!
Пара иллюстраций с одного разворота — воровские знаки из заброшенных часовен. На первой — человек, в обществе злоумышленников известный по знаку попугая (знаки, нарисованные в один прием — подписи) намеревается совершить кражу из церкви Св. Стефана, для чего ищет сообщников, и пусть таковой сообщник явится 25 декабря на место, где этот знак. На второй — просто подпись известного бродяги. На третьей — найденные в Лотарингии подписи членов одной шайки, которые те взяли из книги Pneumatologia occulta et vera — (1) Dæmonium Mercurii; (2) Intelligentia Saturni; (3) sign of the guardian angel for Saturday, called Cossiel — могла бы быть группа Coil.
Вот написала текст про величие собак и запахи в суде.
Читать полностью…
Пишу текст про статус запаховых свидетельств в судебных разбирательствах и наткнулась на два потрясающих (в своей казуистической фантазийности) аргумента противников одорологической экспертизы. Первый про защиту и обработку персональных данных: «при анализе индивидуального телесного запаха может быть раскрыта чувствительная информация (например, о состоянии здоровья подозреваемого)». Второй про унижение человеческого достоинства: «выборка живых лиц по запаху с помощью собаки недопустима, поскольку низводит человека до положения бесправного объекта исследования и связана с унижением его достоинства». Первый аргумент из докладной записки DARPA, а второй сформулирован генерал-майором милиции Р. С. Белкиным.
Читать полностью…
While some European poets have faintly indicated the woman’s armpit as a centre of sexual attraction, it is among Eastern poets that we may find the idea more directly and naturally expressed. Thus, in a Chinese drama (“The Transmigration of Yo-Chow,” Mercure de France, no. 8, 1901) we find a learned young doctor addressing the following poem to his betrothed:
When I have climbed to the bushy summit of Mount Chao,
I have still not reached to the level of your odorous armpit.
I must needs mount to the sky
Before the breeze brings to me
The perfume of that embalsamed nest!
This poet seems, however, to have been carried to a pitch of enthusiasm unusual even in China, for his future mother-in-law, after expressing her admiration for the poem, remarks: “But who would have thought one could find so many beautiful things under my daughter's armpit!”
// Перевод и комментарий Хэвлока Эллиса из Studies in the Psychology of Sex (vol. IV, 1905, 80). Выпуск Mercure de France доступен в Gallica.
Пока редактирую диссертацию — рассказываю о ней по адресу /channel/may1881. Там ни слова о запахах, но об истории политических наук в Германии и Америке на рубеже веков. Когда закончу с диссертацией — вернусь сюда с запахами.
Читать полностью…
Не придумав, как можно оставлять примечания и сноски в постах (по гиперссылкам ничего не видно, концевые отнимают слишком много места), попробую отгружать их в комментарии.
Читать полностью…
↑ Вот, к примеру, иллюстрация из апрельского Universal Magazine of Knowledge and Pleasure (1752). В центре диаграммы изображен odoriferous-объект — в данном случае, цветок розы, — испускающий душистые частицы. Согласно расчетам анонимного автора, концентрация запаха в воздухе обратно пропорциональна квадрату расстояния от центра объекта. Следовательно, узнав, какое количество частиц испускает заключенный, можно поместить его на расстоянии, безопасном для судей. О том, что «тюремную лихорадку», или сыпной тиф, переносит платяная вошь, узнали лишь в 1909 году.
Читать полностью…
Добрый вечер. Друзья, сегодня каналу два года, и очень здорово, что его читают, а еще здорово, что благодаря каналу и его читателям я, наконец, начала систематически писать о запахах. Спасибо!
Сейчас все мое внимание поглощено вычиткой диссертации, и на канал его не хватает. Чтобы как-то заполнить вынужденную паузу, я не придумала ничего лучше, чем поделиться ресурсами и авторами, которых читаю сама. Вот они:
• Netherlands Olfactory Science Exchange (NOSE, Нидерланды) — научные, медицинские и исторические новости и заметки
• Centre for Sensory Studies (Университет Конкордия, Монреаль, Канада) — антропология чувств
• The Institute for Art and Olfaction (Лос-Анджелес, США) — цикл бесед Meet a Nose, лекции, доклады в рамках Experimental Scent Summit
• Scent Culture Institute (Берн, Швейцария) — заметки и рассуждения об обонятельной культуре, понятой самым широким образом + проект по этнографии Кристофа Лодамьеля
• Odeuropa — гигантское исследование запахового наследия Европы, пара десятков разномастных ученых и регулярные посты
• Futurist Scents — кураторка Каро Вербик об истории ольфакторного искусства + ее статья по мотивам диссертации In Search of Lost Scents: The Olfactory Dimension of Italian Futurism
• Mindmarrow — эссеистика художницы Катрин Эпштейн, авторки замечательной книги Nose Dive (книгу можно заказать, написав самой Катрин на почту)
• Odorbet — растущий ольфакторный словарь от Вербик и Эпштейн
• Death/Scent — Нури Макбрайд об антропологии смерти, истории медицины и запахах в текстах и лекциях
• Scent Appreciation — обонятельный дневник Обри Элисон + ее зин smelling is forgetting the name of the thing one smells
• Sensory Maps — обонятельная картография в картинках и текстах (больничный коридор, например)
• Химик Филип Крафт и историк искусства Джим Дробник
• Ольфакторные художники Брайан Гольтценлойхтер, Патрик Пальчич, Хосели Карвалью + галерея Андреаса Келлера
На Ноже вышел важный для меня текст о том, как работает ольфакторная дискриминация. Пожалуй, весь текст можно было бы сократить до следующего фрагмента:
Одного внимания недостаточно, чтобы любой непрошеный запах, выделяясь на повседневном ольфакторном фоне, становился «приятным» или «неприятным». Чтобы вызвать к жизни такую дихотомию, требуется совершить некоторую подмену или, скорее, переворачивание, то есть продвигаться в восприятии запаха не от чувственных данных к «разметке» и выявлению свойств предмета (и самого восприятия), а наоборот — воспроизводить «разметку», которая набрасывается поверх всякого восприятия, и выдавать ее автоматическое воспроизведение за обнаружение свойств воспринимаемого. Обоняние — одна из наименее культивированных сфер чувственности, и оно легко претерпевает подобные превращения. Одной из самых навязчивых «разметок» выступают разного рода социальные неравенства, так что человек, совершивший указанную подмену, не судит о запахе, а выражает свое отношение к носителю, которого он находит «приятным» (безопасным, одобряемым, безвредным…) или «неприятным» (опасным, порицаемым, вредоносным…).
И позволю себе напомнить о предыдущих текстах, опубликованных там же: об ольфакторном искусстве, о запахах в киноиндустрии, о теориях назально-генитальной связи, и о том, как нюхает государство.
Лос-анджелесский Institute for Art and Olfaction, о котором не устану писать, опубликовал видео докладов, сделанных участниками Experimental Scent Summit 2020, и записи бесед из цикла Meet a Nose.
Мое внимание привлек доклад гонконгской дизайнерки Эрики Со в рамках ESS. Эрика представила проект «запаха протестов» Faa1 Leoi6 (название можно перевести с кантонского как «цветочные слезы» или «слезы цветка»), посвященный демонстрациям в Гонконге 2019–2020. О композиции запаха Эрика подробно рассказывает в презентации, но изобретательной ее назвать трудно: традиционные для локальной культуры цветочные запахи смешаны с «потом, кровью и слезоточивым газом».
Саму композицию Эрика планирует издать на трех носителях: во-первых, предполагается, что Faa1 Leoi6 можно распылять из флакона для повседневного ношения; во-вторых, Faa1 Leoi6 можно жечь как интерьерную свечу; в-третьих, Faa1 Leoi6 можно метать как запаховую бомбу. И запаховые бомбы — это уже по-настоящему интересно. Эрика предлагает бомбы в виде мягких силиконовых мешочков, заполненных подкрашенной ароматической жидкостью. Применение простое: демонстрант бросает бомбу в стену, бомба разрывается, на поверхности остается фотогеничный след черной краски, а в воздухе — запах Faa1 Leoi6.
Конечно, в докладе мы сталкиваемся со сказочной эстетизацией уличной борьбы, — ностальгический цветочный запах, свечи в окнах, черная краска на стенах. И все же мне кажется, что современные силиконовые запаховые бомбы или классические стеклянные бомбы-вонючки в скором времени станут (или должны стать!) важным атрибутом демонстрантов. Запах может быть флагом или плакатом, баррикадой или площадью, может стать покрышкой, щитом или даже открыть единственный путь к отступлению. Короче, хочется верить, что подобные проекты — только начало эпохи запахового партизанинга, а не ее бесславный конец.
Ольфакторная инсталляция Garlic Roses. Питер де Купер, 2020.
Читать полностью…
Романи Рейган, докторантка Лондонского университета, опубликовала крайне интересную заметку о связи «платьев в цветочек» с развитием ботанического знания. Поскольку «цветочки» традиционно считались «несерьезным» делом, а исследование растений долгое время занимало промежуточное положение между наукой и досугом, любительская ботаника в Англии XVIII века гендерно маркировалась как «женское» занятие. Благодаря этому женщины, формально лишенные доступа не только к производству, но и к потреблению научного знания, могли заниматься исследовательской работой, не рискуя встретить всеобщее осуждение.
Поодиночке или сообща, лондонские леди выращивали и коллекционировали растения, называли их, описывали, систематизировали и, наконец, зарисовывали. В ботанической иллюстрации они добились больших успехов. К середине века это «любительское» занятие достигло таких масштабов, что появились первые авторки научных книг по ботанике. Яркий пример такой литературы — книга Элизабет Блэквелл A Curious Herbal (1737), в которой помимо традиционных медицинских и косметических рецептов содержались полтысячи акварельных иллюстраций растений, дополненных описанием их строения и свойств, названиями на нескольких языках и положением в таксономии Линнея (следует заметить, что Systema naturæ была опубликована всего несколькими годами раньше).
Британская мода на ботанический реализм получила неожиданное развитие в дизайне тканей эпохи рококо. Пока француженки украшали платья стилизованными цветами вымышленных оттенков, Анна Мария Гартуэйт в Лондоне начала расписывать шелк натуралистичными изображениями. В дизайнах Гартуэйт цветы изображены с корневищами и семенами, сохранены их пропорции и соответствие цвета; по сути Гартуэйт украшала ткани ботаническими иллюстрациями, столь популярными среди ее клиенток. Так «платья в цветочек», — но не простой цветочек, а гиперреалистичный, — стали артефактом женской исследовательской эмансипации георгианской эпохи.
Все изменилось с приходом викторианства, когда мужи науки, прежде относившиеся к «цветочкам» по меньшей мере снисходительно, наконец разглядели научный потенциал ботаники. В 1850-х годах развернулась кампания по «очищению» ботаники от «любителей и женщин». Джон Линдли, первый профессор ботаники Университетского колледжа Лондона, в своей инаугурационной речи заявлял, что собирается «искупить позор, обрушившийся на одно из наиболее достойных направлений естественной истории … [поскольку] в последние годы в этой стране обычным делом стало принижение [ботанической] науки, которую считают скорее развлечением для женщин, нежели серьезным занятием для мужского ума». В конце концов, Линдли даже отказался от системы Линнея, объявив последнюю «дамской забавой».
В связи с заметкой Рейган мне вспоминается другой сюжет из истории ботаники, касающийся запахов. В 1770-е годы натуралисты, исследовавшие разнообразие флоры американского фронтира, часто обращались к запахам исследуемых растений, полагаясь на обоняние не только в их поиске и описании, но и в классификации. Ботаническое знание Нового света во многом опиралось на сенсорную матрицу коренных народов: пеннсильванский ботаник Уильям Бертрам, например, пытался переработать ольфакторые навыки местных племен таким образом, чтобы превратить их в инструмент научного познания. «Сенсорная открытость» ботаников Нового света возмущала поборников новой систематики Старого света — их работы отказывались издавать, их лишали мест в профессиональных сообществах, а «работа носом» неизменно порицалась как слишком чувственная, то есть дикарская и феминная одновременно, — единственным органом познания настоящего ученого мужа мог быть только глаз.
Связь патриархата и окулоцентризма, хотя она и не получила пока должного изучения, очевидна для многих историков науки, и два приведенных выше сюжета лишь напоминают о ней. Меня, однако, интересует здесь не столько критическая, сколько утопическая сторона дела: какие иерархические отношения предполагал бы ольфактоцентризм и каким было бы ольфактоцентричное познание? Иными словами, каковы логики и политики обоняния? Пока вопрос.
Последние события )))))))
Сука как эта поза называется когда раком стоишь с языком в жопе? — простите мою сниженную лексику. Стыдно блядь всем за Путина.
Давайте за глупость будет стыдно, за эту реакцию — переводить реальную проблему истории и политики в трагическую позу личных страданий, слез и стыда. Ой давайте заботиться о своём психическом здоровье в «сложившейся ситуации последних событий»! А давайте блядь смотреть на реальность и про неё думать и ее делать, а не «заботиться о себе» и мягоньком волооком покое — невелика ценность вашей личности и ее страданий, только жизни есть цена — из покоя эта война, из того что всем слишком «комфортно» (одно только распространение этого словечка — целая катастрофа) было не видеть двадцать лет зла, пока не превратились из умных и неплохих в принципе людей в духовно искалеченных каракатиц, которым теперь терапию надо, чтобы ещё дальше залезть в склизкое ущелье.
Слушайте сюда — я осуждаю, я осуждаю и хочу устыдить всякую форму жизни, для которой история и политика и дух это фон, на котором можно распластаться и застыть в удачной позе. Пускай за эту постыдную неспособность смотреть прямо всем будет стыдно. Пускай будет стыдно, больно и невыносимо всякой инфантильной слабости, и стыдно настолько, что никакая терапия сраная не поможет. Осуждаю и презираю, да.
Видишь зло и смерть — сопротивляешься злу и смерти, потом никаких моральных стенаний и жить весело. «Некомфортно» нихуя, это правда, но легко и весело.
Это вроде как мой канал. Привет, меня зовут Тетяна Землякова, я историк из Полтавы — мы никогда не знакомились, но вот давайте представлюсь. Это вроде как канал про историю и историческое чувство.
Французское законодательство регулирует вознаграждение, которое получают полицейские собаки после каждого запахового теста. Им полагается 10 грамм сосисок. А какова эффективность экспертизы по запаху? Обсуждаем за и против вместе с Татьяной Земляковой (@olfactoryexperiences).
https://knife.media/odor-expert/
Загадка.
1. Гравюра L’origine des parfums с фронтисписа книги Симона Барба Le parfumeur royal [1699];
2. та же гравюра с фронтисписа книги Чарльза Томпсона The Mystery and Lure of Perfume [1927].
Видим плавающую в воде амбру, цивету в клетке и кабаргу, которую уже начали потрошить. Теперь присмотримся. На оригинальной гравюре есть буквы от A (оливковые деревья по бокам) до G (цивета), которые явно означают этапы создания духов, но в перепечатке Томпсона буквы убрали. Вопрос: почему убрали буквы, и какие этапы обозначены буквами B и D?
Приборы для бесконтактного забора запаховых следов с мест преступлений.
Первый — ручной циркулярный насос «Шершень» — был в оперативном арсенале КГБ с 1970-х годов. Второй — портативный насос STU-100 (aka scent transfer unit) — разработан в начале 2000-х годов и до сих пор используется ФБР и местной полицией штатов.
«Шершень» прогоняет воздушный поток через активированный уголь или специальный раствор-закрепитель, а STU-100 через ряд чистых марлевых тампонов. Полученные пробы нужны для работы по следу с собаками-детекторами: оператор «Шершня» прокачивает воздух назад из пробирки прямо в собачий нос; оператор STU-100 выдает собаке к обнюхиванию тампон.
Фронтиспис из трактата немецкого врача Иоганна Генриха Когаузена Hermippus redivivus [1742].
Трактат Когаузена — медицинский комментарий к жизни Клавдия Гермиппа, знатного римлянина-долгожителя, превратившего свой дом в школу для девочек. Когаузен методично описывает гермипповы омолаживающие практики. Перед началом занятий слуги Гермиппа окуривали дом, «освобождая» воздух для целительного детского запаха. Круглые сутки проводил Гермипп в окружении «безгрудых» девочек, которых обучал грамматике и играм, а вот учениц постарше — с их «влажными» испарениями — в покои к наставнику не допускали. Обеспечив разумную циркуляцию «благовонного девичьего дыхания» в своем доме, заключает Когаузен, Гермипп смог прожить 115 лет и 5 дней.
На фронтисписе видим Гермиппа в окружении детей, а за спиной у него стоит осел, сообщающий читателю, что рассказ Когаузена — выдумка. Гигиенист Густав Йегер осла не заметил: в 1870-х он советовал пожилым преподавателям как можно реже проветривать классные комнаты в школах для девочек.
The hunting and gathering has moved to the Internet — в 2016 году голландская художница Леанн Вейнсма собрала прототип устройства, предупреждающего о потенциальной «утечке персональных данных» — the smell of data. Вейнсма рассуждает об инстинктах — в цифровой среде человеку не унюхать опасность — так она решила ароматизировать данные, чтобы можно было заметить «утечку». Подключаете коробочку к ноутбуку или телефону, а когда заходите на подозрительные страницы — пуф! — коробочка источает запах, предупреждающий об опасности in the online wilderness. Посмотрите документальный фильм о проекте, он красивый.
Читать полностью…
Современная парфюмерия в своей любви к парадоксам дошла до того, что запретила цветочные духи. И царство минералов, и царство животных призваны служить капризам модниц, но царство растений мы презираем. Только пришелец из колоний или Карпантры не станет биться в судорогах, едва вдохнув запах гвоздики или туберозы.
Пришло время воскликнуть: духи мертвы!
Гибель духов совпала с открытием нервов. Создав неврологию, медицина нанесла духам решающий удар. В современном мире они годятся разве только для самоубийства: теперь нам не нужно растапливать угольную печь, достаточно поставить букет роз на каминную полку. Авторы любовных романов стали убивать своих героинь, запирая их в оранжереях. Я знаю одну синечулочницу, которая всегда держит под рукой флакон с розовой эссенцией. Когда чаша ее горестей переполнится, она поднесет флакон к носу — и делу конец.
Духи умерли — да здравствует соль!
Нет, мы не поддержим этот анти-национальный призыв. Соль — плод иностранного вторжения, соль — английская. Никогда соль не воцарится во Франции!
Соль сродни имбирю, красному перцу и портвейну. Она подходит для носов раздражительных, носов развратных. Соль — дочь пасмурных, ненастных земель. Соль вызывает чихание; в некотором смысле это минеральная понюшка.
Француженки еще вспомнят цветочные запахи. Злоупотребление нервами ощущается повсеместно — мы уже признаем необходимость возврата к истерии. При старом режиме ее лечили духами.
И заметьте, что эти чувствительные, эти нежные нервы легко сносят горение желтых шариков, источающих крайне подозрительный запах; запах, который даже у разносчика угля способен вызвать приступ мигрени. Верно, что желтые шарики привозят из Китая, а обрабатывают в Пантене.
Настоящие духи — лишь цветочные духи. Все прочее можно отнести к сфере фармакологии. Пускай француженки оставят соль бледноликим поклонницам шипучей воды. Француженки изгнали цветы, но цветы не держат зла. Розы, лилии, фиалки и туберозы готовы вновь пролить кровь во имя раскаявшейся красоты.
[Выдержки из памфлета Таксиля Делора Les Parfums, опубликованного в сборнике Les Fleurs animées 1847 года, перевод — мой.]
Крепкие как мастифы, чуткие как гончие, кубинские доги — вымершие травильные собаки — полюбились рабовладельцам за «умение охотиться на беглецов». В конце долгой погони доги калечили человека или убивали его. И рабовладельцы, и рабы знали: умелыми охотниками догов делает чуйка на запах «черного тела». Оторваться от преследования или сразиться со сворой собак невозможно — беглецу остается лишь заметать следы. Пытаясь перебить «черный запах», раб растирает кожу красным перцем и луковым соком, покрывает ступни, ладони и подмышки свиным или кроличьим жиром, обливает скипидаром, настойкой ариземы свое тело. Если уловки не сработают и собачий лай не стихнет, беглец закопает себя, свой «черный запах» под землю, утопит его в болоте, растворит в реке. Быстрое течение, вспоминал Соломон Нортап, лучше всего смывает след, по которому гончая устремляется к жертве.
Читать полностью…
Весной 1577 года в Оксфорде по подозрению в оскорблении церкви и королевской власти был задержан книготорговец Роланд Дженкс. Университет арестовал Дженкса, но не имел права его судить. Несколько месяцев Дженкс провел в тюрьме, ожидая начала ассизов — выездных судебных заседаний. Суды над сквернословами были популярным развлечением, а потому, помимо большого жюри, десятка судей разного статуса, членов парламента и спикера палаты общин, в главный зал Оксфордского замка набилась добрая сотня университетских зевак. Дженкс предстал перед судом в июле того же года и был приговорен к отсечению ушей. После исполнения приговора книготорговца освободили из-под стражи и отправили восвояси.
В течение следующего месяца скончались все участники июльского заседания, за исключением Дженкса; общее число погибших превысило 500 человек. Это были первые, но далеко не последние в английской истории «черные ассизы». В последующие три века десятки других выездных судебных заседаний также сопровождались массовыми смертями участников. Как гласит памятная табличка на стене Оксфордского замка, «болезнь вызвало исходившее от заключенных зловоние, распространившееся в зале во время суда над Роландом Дженксом, дерзким сквернословом, оскорбившим Королеву».
Размышляя о возможных причинах «черных ассизов», Фрэнсис Бэкон писал: «Помимо чумы, наиболее заразная болезнь — тюремный запах». Бэкон полагал, что «тюремный запах» состоит из частиц человеческой плоти и гнилостных испарений, источаемых телом заключенного. В отличие от повседневной вони, которую ноздри здорового человека моментально отторгают, «тюремный запах» близок человеческому телу, и потому способен обманом проникать в нос и заражать окружающих. Представление Бэкона о подвижных частицах «тюремного запаха» основано на важнейшем для английского воображения XVII–XVIII веков различии между двумя типами пахучих объектов — odoriferous и odorous. Согласно популярному словарю «ложных синонимов» (1766), корень fer в слове odoriferous указывает на способность объекта образовывать внутри себя и распространять вовне запахи, испуская тысячи невидимых частиц, тогда как слово odorous указывает лишь на то, что объект как-то пахнет. Чтобы обонять odorous-объекты, человеку необходимо приблизить к ним нос и втянуть воздух; odoriferous-объекты буквально вынуждают человека обонять себя.
Итак, Бэкон полагал, что заключенные испускают зловонные частицы, которые смешиваются с воздухом в зале судебных заседаний и отравляют его, «подобно тому, как Мануил I Комнин отравлял воду на пути христиан к Святой Земле»; полученная таким образом смесь губительна для всех, кто вдохнет ее. Однако почему в результате «черных ассизов» не погибали сами заключенные? Физиолог Джон Хейшам, развивая соображения Бэкона, отмечал, что прежде, чем попасть на суд, узники продолжительное время проводили в обществе друг друга и понемногу привыкали к зловонным частицам. Как кожевенник привыкает к запаху дубильных растворов, а свечник — к запаху прогорклого сала, так и заключенный свыкается с «тюремным запахом». Дело вовсе не в зловонии, утверждал Хейшам, а только в привычке: заключенные успевали сжиться с вонью, а судьи и присяжные — нет. Чтобы заключенные вырабатывали необходимый «иммунитет», а душистые частицы не проникали из тюрем наружу, надзирателям рекомендовалось лишний раз не открывать двери в камеры, полностью изолировать бараки, отказаться от прогулок и кирпичами заложить окна. Перед началом суда заключенных следовало хорошенько проветрить или окурить дымом, а в ходе слушаний держать подальше от остальных участников, дабы частицы не успели отравить в помещении весь воздух. Современная этим воззрениям теория запахов позволяла даже рассчитать, на каком расстоянии от судейской кафедры следует держать заключенных, чтобы избежать «черных ассизов».
Filippo Tommaso Marinetti, Ritratto olfattivo di una donna
[Parole in libertà: olfattive, tattili, termiche;1932]
В IV книге «Путешествий Гулливера» герой отправляется в страну гуигнгнмов. Страну эту населяют два вида созданий — сами гуигнгнмы, разумные и добродетельные лошади, не знающие пороков, и еху, мерзкие человеко-звери, принявшие все пороки на себя. По приезду гуигнгнмы признали в Гулливере не более чем одаренного еху и заключили его под стражу, что, впрочем, не помешало Гулливеру восторгаться нравственным превосходством гуигнгнмов и презреть еху до глубины души.
О своем возвращении в Англию из страны гуигнгнмов Гулливер сообщает следующее:
Как только я вошел в дом, жена заключила меня в объятия и поцеловала меня; за эти годы я настолько отвык от прикосновения этого гнусного животного, что не выдержал и упал в обморок, продолжавшийся больше часу. Когда я пишу эти строки, прошло уже пять лет со времени моего возвращения в Англию. В течение первого года я не мог выносить вида моей жены и детей; даже их запах был для меня нестерпим; тем более я не в силах был садиться с ними за стол в одной комнате. И до сих пор они не смеют прикасаться к моему хлебу или пить из моей чашки, до сих пор я не могу позволить им брать меня за руку. Первые же свободные деньги я истратил на покупку двух жеребцов, которых держу в прекрасной конюшне; после них моим наибольшим любимцем является конюх, так как запах, который он приносит из конюшни, действует на меня самым оживляющим образом <…> С прошлой недели я начал позволять моей жене садиться обедать вместе со мной на дальнем конце длинного стола и отвечать (как можно короче) на немногие задаваемые мной вопросы. Все же запах еху по-прежнему очень противен мне, так что я всегда плотно затыкаю нос рутой, лавандой или листовым табаком.
Прекрасный пример воспроизводства иерархии через восприятие запахов: Гулливеру отныне угоднее быть в компании лошадей, а вот самку еху, по недоразумению назвавшуюся его женой, можно стерпеть лишь прикрывшись лавандой.
В популярной книге «Человек, который принял жену за шляпу» (1985) британский невролог Оливер Сакс описывает крайне интересный случай гиперосмии (обостренного обоняния).
Пациент Стивен Д., успешный студент-медик двадцати двух лет, употреблял кокаин, PCP и амфетамин. Уснув после очередной дозы, Стивен видел во сне, будто превратился в собаку, наделенную сверхсильным нюхом («Счастливый дух воды, отважный запах камня»). Этот особый нюх сохранился у Стивена и после пробуждения («Я проснулся в пахучем, душистом мире. Все другие чувства, пусть обостренные, ничто перед чутьем»). Стивену удавалось различать своих пациентов и друзей по одному лишь запаху («У каждого – свое составленное из запахов лицо»), обонять эмоции (страх, возбуждение и т.д.) и ориентироваться в городе. Через три недели все закончилось, — обоняние вернулось к норме, Стивен оставил амфетамин и стал успешным врачом. Ничего подобного с ним более не повторялось. Спустя двадцать лет после публикации Оливер Сакс признался, что Стивена Д. никогда не существовало, а медицинский рассказ был основан на описании его собственного опыта.
Многие заметки Сакса получили в дальнейшем развернутые комментарии патологов, однако не случай Стивена Д. Даже щепетильный Джим Дробник, включивший рассказ Сакса в Smell Culture Reader, воздержался от сопроводительного комментария. Считать ли это описание анекдотическим? Сакс вскользь связывает развитие гиперосмии с приемом амфетамина, но больше эту мысль никак не развивает. Поскольку гиперосмия (в сравнении с аносмией и гипосмией) остается малоизученной, подтвердить или опровергнуть не только догадку Сакса, но и реалистичность самого рассказа довольно трудно.
Попытка прояснить нейрохимический аспект опыта Cтивена привела меня к следующим соображениям. Дофамин — один из ключевых медиаторов, обеспечивающих синаптические связи в клетках обонятельной луковицы. Активация дофаминовых рецепторов подавляет синаптическую передачу сигнала между обонятельным эпителием и гломерулами обонятельной луковицы, то есть замедляет передачу обонятельной информации от рецепторов в мозг. Так, например, повышенный уровень дофамина и увеличение количества дофаминергических клеток в обонятельной луковице приводят к гипосмии у пациентов с паркинсонизмом. Короче, «высокий» дофамин ухудшает обоняние, а «низкий» его наоборот улучшает. Поскольку амфетамины при длительном потреблении в высоких дозах разрушают медиирующий дофамин, его недостаток вызывает «растормаживание» синапсов, то есть вызывает гиперосмию. Кажется, именно из-за необходимости выполнения двух условий — употреблять много и долго — гиперосмия почти не фигурирует в современных амфетаминовых репортах, но вполне могла настигнуть Сакса в конце 1950-х годов.
Честно говоря, я почти год пыталась понять, заслуживает ли описание случая Стивена Д. хоть какого-то доверия. Вывод таков, что да, заслуживает, хотя с поправкой на жанр и эпоху. И спасибо Андрею Каганских за помощь в разбирательстве.
У Ларри Шинера (The Invention of Art, 2001) в этом году вышла книга Art Scents: Exploring the Aesthetics of Smell and the Olfactory Arts, завершающая его многолетнее исследование эстетических и этических аспектов ольфакторного искусства. Вопреки подзаголовку, Шинер не ограничился одним только искусством и довольно полно представил в книге большинство современных дискуссий об all this odorous. Вводной книгой в исследования запахов в 1990-е служила Aroma Констанс Классен; в середине 2010-х ей на смену пришла Past Scents Джонатана Райнарца; теперь, думаю, можно смело рекомендовать Шинера и понемногу забывать о двух предыдущих. И да, мне сегодня удалось, наконец, слить электрическую версию, а потому если нужно — пишите, с радостью поделюсь.
Читать полностью…
Запахи располагаются в пространстве, а потому их можно разделить в соответствии с высотой — высотой, на которую нужно задрать нос, чтобы смочь эти запахи обонять. Ради низких запахов придется нагнуться, срединные запахи можно обонять сидя или стоя, а вот за высокими запахами взбираются по лестницам.
Нижняя граница запахов естественным образом отмечена не землей, а водой — в воде мы не обоняем. Поскольку воздух, переносящий низкие запахи, обычно малоподвижен, влажен и смешан с пылью, низкие запахи оказываются довольно плотными. Нос человека, ползущего по лесу или рыночной площади, будет втягивать воздух медленно, однако устанет быстро. К низким отнесем запахи местности — это почвенные (земельные, грибные и травяные) и инфраструктурные (сливные, сточные и прочие вытесненные) запахи. Катосмия — практика обоняния низких запахов в согнутом или лежачем положении.
Культура и история толкуют прежде всего о срединных запахах — созданных человеком для человека, об этих «запахах сидя». Срединные запахи устроены таким образом, чтобы в зависимости от ситуации человек мог решить, замечать или не замечать их, сохраняя при этом размеренное носовое дыхание. Выделим два типа срединных запахов: запахи жилища (пищевые, гигиенические и запахи расходных материалов) и запахи тела, которые бывают умышленными (гигиенические и декоративные) и неумышленными (физиологические). Антропосмия — практика обоняния срединных запахов, зачастую машинальная.
Чем выше запах, тем разреженнее и подвижнее он становится — дыхание обоняющего учащается, а нос пересыхает. Чтобы обонять высокие запахи нужно куда-то залезть и вытянуть шею. Высокие запахи наименее исследованы: переносящий их воздух бьет по носу с такой силой, что определить верхнюю границу запахов нам представляется практически невозможным. Более того, поскольку высокие запахи доносятся издалека, мы никогда с точностью не знаем их происхождения; высокие запахи о чем-то возвещают. Можем отнести к высоким запахам следующие: запахи естественной истории (цветения, усыхания, разложения), запахи неестественной истории (событий, городов и народов), запахи противоестественной истории (воображаемые, фантомные, сновидческие). Акросмия — практика обоняния высоких запахов, требующая хотя бы табуретки.
