Renovatio 4.0 в лицах
Nunc est bibendum, nunc pede libero
Pulsanda tellus, nunc Saliaribus
Ornare pulvinar deorum
Tempus erat dapibus, sodales.
Друзья! Мы зовем вас присоединиться к нашему интеллектуальному празднику, секции Renovatio 4.0 (проходит в рамках конференции «Новые стратегии философского поиска в XXI веке»). Поговорим о том, как ели, пили и упражнялись в Античности, о компьютерных метафорах и прометеевщине, о Горации и Ницше, а ещё — об историческом фехтовании и средневековом бое, без которых исследуемые нами эпохи непредставимы.
Сегодня последний день подачи заявок, зарегистрироваться в качестве слушателя или автора можно здесь. Напоминаем вам о том, что без регистрации вы не сможете посетить мероприятие, поскольку в МГУ им. М.В. Ломоносова действует система пропусков. На данный момент нам поступило 47 заявок от авторов и слушателей, чему мы очень рады!
Команда Renovatio благодарна за вашу поддержку! Мы ждем всех и каждого, а пока — знакомим вас с лицами нашей секции.
Друзья, занимающиеся древнегреческим, приходите к нам в Клуб живого древнегреческого языка ИВКА РГГУ. Как-то так вышло, что из всего того, чем мы сейчас занимаемся в магистратуре по классической филологии, в личном плане этот семинар мне наиболее дорог, поэтому мне хочется привлечь к нему побольше потенциально заинтересованных участников. По моим наблюдениям, в студенческой среде идея разговора на древнегреческом много кого интригует, но в то же время отталкивает кажущейся неприступностью — да как вообще можно хоть что-то связное сказать на нем, помнить все эти формы и так далее. Но мне кажется, что в этой задаче нет ничего, что при определенном усердии не было бы по плечу любому уже взявшемуся за такое непростое дело, как изучение древнегреческого. Как пишет Эразм, описывая кружок беседовавших на древнегреческом φιλελλήνων, к которым он примкнул, initio submoleste, ne dicam dolo, verum pauculis diebus successit facilitas, mox et iucunditas non sine fructu maximo.
Некоторые не до конца понимают, в чем заключается этот fructus maximus от говорения на древнем языке. Я не великий теоретик прямого метода (больше о нем можно узнать из этого видео) и сам приобщился к этой практике относительно недавно, поэтому могу поделиться лишь личными соображениями, которые меня мотивируют учиться говорить на греческом. Помимо лежащей на поверхности пользы, так сказать, чисто морфологического характера, состоящей в том, что при регулярном устном проговаривании вы лучше запоминаете те самые формы слов, мне кажется, основной плод таких занятий заключается в большем погружении, более всестороннем овладении языком через чтение, анализ и одновременно обсуждение авторов. Мне понадобилось некоторое время на осознание того банального в общем-то факта, что пресловутые «спикинг» и «аудирование», к которым все привыкли еще со школьного английского, для древних языков обладают ровно таким же значением, как при изучении новых. Вести наступление на язык нужно со всех сторон, и говорение на древнегреческом и латыни будет столь же полезным, как ведение дневников на них, обратные переводы, слушание записей и так далее. Все это позволяет если не приобрести чувство языка — вещь сколь необходимую всякому работающему с древними текстами, столь же трудноуловимую и трудноописуемую — то по меньшей мере в какие-то моменты действительно почувствовать язык лучше, его грамматические структуры, его синтаксис, его стиль, стать с ним ближе, чтобы в конечном счете лучше понимать авторов. Разве не в этом заключается та основная цель, которую преследует всякий занимающийся древнегреческим и латынью?
Бонусом на наших встречах можно услышать анекдот про Петьку и и Василия Ивановича на древнегреческом в исполнении А. Белоусова — не знаю, чего вам еще в жизни требуется! Если вы не из РГГУ, записаться и подписаться на канал, где мы выкладываем материалы, можно здесь, собираемся по средам в 18:50. Приходите!
Каждый понедельник у меня и Станислава Нарановича теперь заканчивается очень поздней парой «греческого для всех».
Домой я возвращаюсь уже за полночь, но, как ни странно, в хорошем настроении, хотя и в полуживом теле. Я до сих пор еще домой еду.
Вообще нет ничего лучше мотивированных хороших людей. Как хорошо, что они есть!
Χαίρετε ὦ φιλόλαλοι φίλτατοί τε καὶ φίλταται!
Αὔριον δὴ ἀναγνωσόμεθα Ὁμήρου μέρος τι ὕμνου τῇ Δήμητρι καὶ πέμπτον κεφάλαιον τῶν Μυθολογικὰ περὶ Ποσειδῶνος. Ἔλθετε, εἰ βούλεσθε μανθάνειν μεθ' ἡμῶν διαλέγεσθαι Ἑλληνιστὶ περὶ θεῶν τε καὶ ἡρώων τῶν Ἑλλήνων. Ἐς αὔριον!
В среду, 13 ноября, состоится очередная встреча Клуба живого древнегреческого языка ИВКА РГГУ Φιλόλαλοι. Приходите, будем учиться общаться по-древнегречески — как о наших повседневных заботах, так и о греческой мифологии. Если вы учите древнегреческий, но не умеете на нем разговаривать — не бойтесь и приходите все равно, мы все учимся, а делать совместно это сподручнее.
Если вы не имеете отношения к РГГУ, заполните эту форму до 15:00 среды. Если вы уже заполняли форму в ноябре, пропуск на вас должен действовать до конца месяца.
Встреча Клуба начнется в 18:50, в ауд. 416 1-го корпуса РГГУ (4 этаж). Если вы извне, войти нужно через 6 корпус, где на охране будет список на проход. Если на охране не могут его найти, уточните, что вы идите в Клуб живого древнегреческого языка в Институт восточных культур и античности — соответствующий список у них должен быть!
До встречи!
Я уже давно хотел взять у Нины Владимировны интервью в том же духе, как с А. В. Лебедевым, но все никак не мог собраться, а тут опередили, и это вышел превосходный материал, сам бы лучше не сделал. Хотя к Фрейденберг, которую мы сейчас много обсуждаем на курсе Брагинской, у меня отношение такое же, какое было у нее в молодые годы («это вздор какой-то, это не наука»), тем не менее я рад быть причастным к семинарам Нины Владимировны, которая, как говорится в меме, fucking legend. В интервью много интересного, про изучение и преподавание языков, про переводы, Аристотеля, других филологов-классиков, но в нашем текущем моменте хочется вытащить такую цитату:
«В 1987–1988 годах начался „Мемориал”. Он возник в клубе „Демократическая перестройка” в Центральном экономико-математическом институте, где работал мой муж Дмитрий Леонов. То есть, вообще говоря, он сложился на конференции неформалов в ДК „Рассвет” в августе 1987 года. Неформалы там были самые разные, в том числе Юрий Самодуров, который предложил проект памятника жертвам репрессий. Вячеслав Игрунов и еще разные люди создали инициативную группу, Дмитрий Леонов в нее вошел. 14 ноября 1987 года они стали собирать на улице подписи за установление памятника. За ними была слежка, их забрали, судили. Но суд не знал, что с ними делать: в итоге присудили штраф и потом отпустили (штраф так и не взыскали!).Читать полностью…
Они были холодные, голодные, стоял ноябрь. Им надо было все обсудить, и они приехали к нам домой и с тех пор стали собираться у нас. Я тоже была принята в инициативную группу „Мемориал” и организовала семинар, из которого потом выросло историко-просветительское общество, а „Мемориал” стал всесоюзным обществом».
#мелисса #graeca
Вчера состолась очередная встреча Кружка начального греческого в ИВКА РГГУ!
Мы справились и дочитали, наконец, первую главу романа о прекрасной, но непростой жизни Дикеополя и его домочадцев.
Было бы замечательно, если бы наши участники поделились своими отзывами о поздних занятиях в ИВКА в комментариях!
До встречи в следующий понедельник!
На сегодняшних чтениях Платона прочли занятное замечание Бернета о том, что устойчивое выражение ἑνὶ λόγῳ не стоит переводить английским in one word, потому что λόγος никогда не означает английского word, если под последним мы понимаем какую-то конкретную, самую малую лексическую единицу — очевидная в общем-то мысль, но никогда раньше не задумывался об этом. Бернет тут, думаю, жестковат, и все-таки в каких-то контекстах λόγος может так переводиться, но в словарях такое значение действительно будет периферийным и затерявшимся где-то между utterance и statement. LSJ напрямую пишет, что rarely a single word, never in Gramm. signf. of vocable (ἔπος, λέξις, ὄνομα, ῥῆμα), usually of a phrase.
Любопытно, что Бернет идет еще дальше и говорит, что в греческом вообще нет word for 'a word'. Глянул из любопытства значения λέξις в кембриджском лексиконе, там похожая ситуация: если это не act or process of speaking в целом, то по меньшей мере unit of expression, word or phrase, statement, remark, то есть word здесь тоже затеряно среди больших лексических единиц.
Χαίρετε ὦ φιλόλαλοι φίλτατοί τε καὶ φίλταται!
Αὔριον δὴ ἀναγνωσόμεθα Ἀπολλόδωρον περὶ τῆς τε Ἥρας καὶ Ἰοῦς καὶ Ἄργου τοῦ πανόπτου (Bibliotheca IΙ 1 2-3) . Ἔλθετε, εἰ βούλεσθε μανθάνειν μεθ' ἡμῶν διαλέγεσθαι Ἑλληνιστὶ περὶ θεῶν τε καὶ ἡρώων τῶν Ἑλλήνων. Ἐς αὔριον!
Дорогие друзья, в среду, 06 ноября, состоится очередная встреча Клуба живого греческого языка ИВКА РГГУ Φιλόλαλοι! Приходите, будем учиться общаться по-древнегречески — как о наших повседневных заботах, так и о греческой мифологии.
Если вы не имеете отношения к РГГУ, заполните эту форму до 15:00 среды.
Встреча Клуба начнется в 18:50, в ауд. 416 1-го корпуса РГГУ (4 этаж). Если вы извне, войти нужно через 6 корпус, где на охране будет список на проход. Если на охране не могут его найти, уточните, что вы идите в Клуб живого древнегреческого языка в Институт восточных культур и античности — соответствующий список у них должен быть!
До встречи!
Из сегодняшних чтений Платона, где разбирали отрывок из «Федона» про то, что при арифметических расчетах причиной двойки или единицы является не сложение, деление и прочие τὰς τοιαύτας κομψείας, остроумности, которые мы оставим математикам, а их причастность двоичности или единичности.
— Ну вот, опять мы только одну страницу прочли, а я всегда рассчитываю на то, что две успеем!
— По-видимому, мы не причастны идее двоичности...
Я как раз недавно рассказывал в Школе молодого антиковеда студентам о том, что когда я начал проводить первые интервью и мероприятия с учеными, в том числе западными, с академической точки зрения я был никем, у меня не было никаких регалий (да и до сих пор нет). Но это никогда не было препятствием для того, чтобы тем или иным образом включиться в научный дискурс, брать интервью, переписываться, общаться и знакомиться ближе с самыми разными представителями академии. Нормальных ученых интересует только твой уровень подготовленности, который не коррелирует с научной степенью. Это очевидные вещи.
Другой, взаимосвязанный с этим момент — открытость ученых широкой публике. Западные коллеги, что меня неизменно удивляет, почти всегда идут навстречу и готовы к диалогу. От отечественных исследователей, к сожалению, мне не раз приходилось слышать «я выступаю только в своем институте на заседаниях своего сектора», «это не моя тема, я занимаюсь только частным вопросом внутри этой темы, поэтому не могу позволить себе рассуждать о ней свободно» и прочие отговорки. За годы занятий журналистикой и организаторской деятельностью у меня сложилось ощущение, что многие российские ученые отказываются от интервью или участия в каких-либо научно-популярных мероприятиях, потому что боятся сморозить что-то не то, прослыть дураками перед коллегами. То есть люди не знакомы с самой культурой диалога с широкой аудиторией, донесения до нее предмета своих исследований, культурой, в которой сморозить глупость, совершить ошибку, высказаться недостаточно корректно — это совершенно естественно, никто и не ждет от вас какого-то выспренного перфекционизма в таком медиуме. Лично я уже давно усвоил для себя правило, что если хочешь выступать перед публикой, будь готов быть дураком. Без этой доли самоуничижения, крайне полезной в практическом смысле, я бы просто не провел и не организовал бы вообще ничего из того, что удалось сделать за годы существования этого канала.
А принцу дурной крови — ἀγαθῇ τύχῃ и правильного баланса σπουδή и παιδιά!
#мелисса #graeca
30 октября 2024 г. Вечер пасмурный. Холодно на улице и мокро.
А у нас в ИВКА весьма тепло!
Очередное собрание Клуба греческого языка ИВКА РГГУ Φιλόλαλοι.
Поговорили о повседневном, а также о книжках. Потом прочитали гомеровский гимн к Гестии и гимн к ней же Аристоноя из Collectanea hellenistica, а затем перешли к обсуждению нелегкой жизни Геры, ее отношениям с Зевсом, Ио, Гермесом и Аргосом.
ἔρρωσθε!
В день памяти жертв политических репрессий выношу из-под замка пост, который в 2020 году делал у себя в соцсетях.
В прошлом году мама прислала мне ссылку на справочную статью о моем прадеде Анатолии Васильевиче Лебедеве на сайте Исторички, где он работал в 1930-х старшим библиографом. Статья была небольшая и описывала более-менее известные нам этапы его биографии, но в качестве основного источника был указан печатный материал, название которого меня заинтересовало: «„Как я выжил эти страшные 3 1/2 года — сам не знаю...“: судьба библиографа А. В. Лебедева в документах». Мы знали, что прадед был в плену и исполнял там функции переводчика, поскольку владел немецким, но это заглавие обещало какие-то детали, которые не были известны даже в кругу семьи.
Я написал в библиотеку по поводу этой публикации. Меня связали с ее автором, которым оказался заведующий справочно-библиографическим отделом ГПИБ Кирилл Александрович Шапошников, любезно предоставивший электронную копию своей статьи. Было крайне неожиданно узнать из выпуска журнала «Библиография» за 2005 год ранее неизвестные подробности о судьбе прадеда. Как рассказал Кирилл Александрович, с которым чуть спустя я поехал знакомиться в Историчку, написать о Лебедеве ему посоветовала старшая коллега по справочному отделу, сказавшая, что нашла в архиве письмо сотрудника библиотеки от 3 июля 1945 года к коллегам, в котором тот описывает свое пребывание в лагере Шталаг III-A в Луккенвальде. Оно легло в основу статьи, автор которой, собирая по крупицам сведения для нее, заинтересовался судьбами других библиотекарей на фронте и в результате посвятил этому целую брошюру «Сотрудники Исторической библиотеки в народном ополчении».
Приведу ту часть письма, из которой взята фраза для заглавия:
«Как я выжил эти страшные 3 1/2 года — сам не знаю… Сначала меня спасло то, что я не ослаб на этапах, не свалился на них, как многие (а этапы — это самое страшное, что только можно себе представить…). В лагере же меня спас небольшой объем моего тела, небольшой аппетит и выдержка. Тиф прошел мимо меня, а после гриппа я долго ходил, держась руками за нары… К беспрерывно сосущему чувству голода организм постепенно привык и приспособился. Самое страшное время было — это зима 41-42 гг., когда ежедневно в лагере умирало 200-300 чел. Из этапа в 6000 чел (с которыми я прибыл осенью в лагерь) весной 42 г. осталось только 1500 чел. Группа в 5-10 чел ополченцев, около которой я держался, постепенно погибла вся на моих глазах».
После войны прадед устроился в сектор рекомендательной библиографии Ленинки, откуда вскоре был уволен за то, что в одном из библиографических указателей, над которым работал, нашлась ссылка на книгу «Валерий Брюсов в автобиографических записях, воспоминаниях современников и отзывах критики», на 398-399 стр. которой приведена речь Бухарина.
Статья Шапошникова кончалась на том, что в 1948 году Анатолий Лебедев, по сообщению его супруги, умер от инфаркта. Тут настала моя очередь поделиться деталями об окончании жизненного пути этого библиографа-ополченца, потому что еще в детстве я слышал истории о том, как его убили в застенках КГБ. Его вызвали на допрос в Министерство госбезопасности, во время которого он якобы и скончался, как там заявили, «от упадка сердечной деятельности». Видимо, разбирательства из-за попавшей в рекомендательный перечень книжки с цитатами из Бухарина были только предлогом, а причина коренилась в переводческой деятельности в плену. Тело выдано не было, вернули только пальто и кепку. Этой весной на конференции, посвященной истории библиотечного дела, Кирилл Александрович дополнил полученными от нас сведениями биографию прадеда.
Упоминавшееся письмо начинается со слов: «Дорогие товарищи! Извините за почерк, надеюсь, что опытные библиографы его разберут». В Историчке мне дали посмотреть его личное дело, к которому прикреплено это выцветшее письмо, разобрать и правда тяжело. Поэтому хочу поблагодарить Кирилла Александровича — опытного библиографа, который нашелся 60 лет спустя и, сидя в архивах ГПИБ и РГБ, восстановил судьбу Анатолия Лебедева.
Отредактировал этот перевод, это, конечно, никакая не биография, в лучшем случае «интеллектуальная», т.е. попытка суммировать идеи Камю для тех, кому лень читать самого Камю. Однако что-то полезное я оттуда все же почерпнул: например, что именно Камю открыл миру Симону Вейль, с которой его объединяла любовь к Древней Греции, а также про полемику Камю с Сартром и Мерло-Понти по поводу Советского Союза, в которой лично для меня самым занимательным оказался тот факт, что феноменолог Мерло-Понти, в наших широтах известный в первую очередь своей «Феноменологией восприятия», в работе Humanisme et terreur пытался найти хоть какое-то оправдание сталинскому террору, что, естественно, настолько выбесило Альбера, что тот на какой-то вечеринке чуть ли не с кулаками полез на Мориса, а разнимал их Жан-Поль.
Пока редактировал, фрагментарно перечитал многое из Камю, очень хочется теперь внимательнее прочесть основные его произведения, которые не трогал со школьной скамьи. Нобелевская речь его звучит так, как будто он прочел ее сегодня:
«Люди моего поколения, родившиеся в начале Первой мировой войны, которым исполнилось двадцать лет, когда Гитлер пришел к власти и начались первые сталинские процессы, и которых потом, для завершения образования, жизнь поставила перед лицом войны в Испании, Второй мировой войны, перед лицом Европы, превращенной в континент пыток, тюрем, концлагерей, сегодня должны воспитывать сыновей и творить в мире, стоящем перед угрозой ядерного уничтожения. Никто, я полагаю, не может требовать от них оптимизма. И я даже думаю, что мы должны понять — не прекращая бороться с ними — заблуждения тех, кто от чрезмерного отчаяния забыл о чести и пустился во все тяжкие современного нигилизма. Но большинство, в моей стране и в Европе, отвергло нигилизм и устремилось на поиски разумного продолжения истории. Этим людям пришлось вырабатывать искусство жить в эпоху катастроф <...>Читать полностью…
Каждому поколению свойственно считать себя призванным переделать мир. Мое, однако, уже знает, что мир оно не переделает. Но его задача, быть может, более значительна. Она состоит в том, чтобы помешать миру исчезнуть. Получив в наследство занемогшую историю, эпоху упадка революций, смерти богов, взбесившейся техники и исчерпанных идеологий, время, когда посредственные властители могут легко уничтожить все, но уже не в состоянии никого убедить, а интеллигенция опустилась до того, что сделалась служанкой ненависти и подавления, это поколение должно было, опираясь на одну лишь невозможность мириться с происходящим, хоть частично восстановить в себе и вокруг себя то, что сообщает достоинство жизни и смерти. Перед угрозой гибели мира, который наши великие инквизиторы могут в любую минуту превратить в царство смерти, оно понимает, что ему надлежит в безумном беге наперегонки со временем возродить между народами мир, который ни для кого не был бы рабством, примирить вновь труд и культуру и заново возвести мост согласия между людьми».
Поэтическое произведение – это больше, чем текст, это звук и ритм, и его смысл не может быть вычитан из текста, как реальная информация. Поэтические тексты всегда имеют такую природу, что наше последующее и постепенно осуществляющееся понимание – лишь этап медленного доверительного знакомства и все время обновляющегося пребывания перед произведением искусства.
Это, как мне кажется, третий момент, почему такой великий интерпретатор поэтических текстов, как Виламовиц, ускользает от интереса философии. Чем больше мы углубляемся в сложные отношения между текстом и интерпретацией, тем больше сливаются воедино дело интерпретации текстов – и поэтических текстов в частности – и дело разгадывания человеческих вопросов, которыми занимается философ. Это часть великого наследия, дошедшего до нас от эпохи романтизма: философия сохранит свою великую миссию только в том случае, если не утратит меру (Massstab) искусства, а там, где она утрачивается, она будет знать, как его вернуть.
Так что, в конце концов, мы можем серьезно отнестись к первоначальному замечанию о внутренней связи между словами "филология" и "философия". Мы все знаем, что это зависит от sophon, от того, что на самом деле нужно знать, и в то же время мы знаем, что мы наследники – все мы и с незапамятных времен – и что мы, таким образом, обращены к logoi, к участию в диалоге, который выходит за пределы нас и который один дает нам язык и диапазон зрения, которые могут нас направлять.
Эта претензия на то, чтобы к великой личности столь далекого прошлого приблизиться по-человечески и, так сказать, познакомиться с ней, казалось нам абсурдной. Кроме того, Платон-философ оказался как-то с краю, пока биограф, так сказать, был увлечен своей работой. Виламовиц не хотел ничего большего. Он считал, что это задача высшей критики, которая ему была не по плечу и которой могут заниматься только философы: реконструировать и оценить вклад Платона в систему мысли. Для моего поколения – а я был лишь одним из многих – это было удивительной, анахроничной позицией.
Прямо или косвенно мы были втянуты в то, что в истории мысли называется историзмом. В частности, в то время начал оказывать длительное и глубокое влияние Вильгельм Дильтей, берлинский коллега Виламовица. Для него существенным в истории разума была не связь между причиной и следствием, не выведение произведения из его исторических материалов или источников, обстоятельств или стимулов, а то, что он называл новым словом "Wirkungszusammenhang" (взаимосвязное действие). Под этим он понимал то, как эффекты, вызванные самыми разными причинами, объединяются и формируют облик времени, человека, духа.
Дильтей также использовал для этого другое слово – "структура" и "структурная связь" – задолго до рождения структурализма. Своим методом работы он положил начало повороту против биографического века, и именно его влияние вытеснило биографию благодаря иному подходу к исследованию. Вспомните, к примеру, серию "Werke der Schau und Forschung" круга Георге, которые представляли собой новый тип биографии личности в "Гете" Гундольфа, "Ницше" Бертрама, "Фридрихе II" Канторовича и целого ряда других авторов. Они обозначали совершенно иное отношение к прошлому, которое – по выражению Ницше – относилось к типу монументальной истории. Это было новое утверждение мифической силы прошлого, которое должно было утвердиться в форме монументальной историографии для того времени и для настоящего, не столько в форме науки, не столько исследования того, как это "на самом деле было", сколько в форме современного создания великих образцов для подражания. Такой подход к истории был в то время широко распространен, и поэтому мы задаемся вопросом: что значила личность и дело жизни Ульриха фон Виламовица-Мёллендорфа в этом повороте событий?
Установление образца (Masssetzung)
Это значит установление стандарта, которому нужно соответствовать. Целое поколение молодых и значительных исследователей, прошедших его школу, уже было охвачено новым пафосом, вдохновлявшим нас, молодых, но им предстояло прожить всю жизнь в диалоге с гигантской фигурой этого универсального Знатока и исторического исследователя. Я имею в виду, например, Карла Рейнхардта, Пауля Фридлендера и Вернера Йегера, которые, как и многие другие, вышли из школы Виламовица. Все они, как и мы, молодые люди, были где-то внутри уже детьми новой эпохи, неопределенной, рискованной, колеблющейся, дезориентированной и нуждающейся в ориентации, которые в своеем собственном бедственном положении были убеждены, что установка на честное исследование – это еще далеко не всё.
Во-первых, это отношение между словом и понятием. В своей книге о Платоне Виламовиц рассказывает о том, как философы уже давно приобрели обогащенный арсенал важных концептуальных и логических средств, с помощью которых они могут по-новому и критически интерпретировать платоновское мышление. Но мы, напротив, чувствовали и чувствуем до сих пор предвзятость (Vorgrifflichkeit) этой традиционной системы философских понятий, не говоря уже о недостатке их спекулятивного содержания, отягощавшего академическую философию нашего времени. Но именно поэтому этот филолог стал так важен для нас. Мы открыли инаковость говорящего слова за шаблоном понятия. Мы обнаруживали, что такое слово, как "эйдос", или такое слово, как "генос", или что бы это ни было, все еще таит в себе нечто нераскрытое: эйдос – облик существа, генос – естественность деторождения и родства.
Является ли философия предметом роскоши?
По случаю дня философии вспомним замечательные строки Адо:
«Признание <...> в некотором роде священной характеристики жизни и существования приведет нас к пониманию нашей ответственности перед другими и перед самими собой. В таком осознании и в такой жизненной установке древние находили ясность рассудка, спокойствие души, внутреннюю свободу, любовь к другому, уверенность в своих действия. У некоторых философов ХХ века, например, Бергсона, Лавеля или Фуко, можно наблюдать определенное стремление вернуться к этой античной концепции философии.Читать полностью…
По всей вероятности, такая философия не может быть роскошью, поскольку она связана с самой жизнью. Она скорее будет элементарной потребностью человека. Вот почему такие философии, как эпикуреизм или стоицизм, провозглашали себя универсальными. Предлагая людям искусство жить как человеку, они обращались ко всем человеческим существам: рабам, женщинам, чужеземцам. Они были миссионерскими учениями, они стремились обратить массы.
Но тщетно. Ибо не нужно впадать в иллюзию: эта философия, задуманная как образ жизни, может по-прежнему быть только роскошью. Драматичность человеческого положения заключается именно в том, что невозможно не философствовать и, в то же время, невозможно философствовать. Человеку открыты благодаря философскому сознанию изобилие чудес космоса и земли, более острое восприятие, неисчерпаемое богатство коммуникации с другими людьми, с другими душами, приглашение действовать благожелательно и справедливо. Но заботы, принуждения, банальности повседневной жизни мешают ему прийти к этой жизни, в которой он осознает все свои возможности. Как же гармонично соединить повседневную жизнь и философское сознание? Это может быть только зыбкое и очень непрочное завоевание. „Все, что прекрасно, — говорит Спиноза в конце своей Этики, — столь же трудно, сколь редко”. И как миллиарды людей, придавленные нищетой и страданием, могут достичь такого уровня сознания? И разве быть философом не значит тоже страдать от своей отделенности, от этой привилегии, этой роскоши, и ни на одно мгновение не забывать об этой драме человеческого положения?»
Пьер Адо. Является ли философия предметом роскоши? Духовные упражнения и античная философия. С. 340-341.
Есть ли в этом мире что-то более загадочное, чем древние манускрипты? Только древние манускрипты, посвященные устройству мира. Перед вами — рукопись диалога Платона «Тимей», хранящаяся в Бодлианской библиотеке в Оксфорде, и некоторые из этих таинственных схем призваны всего лишь объяснить желающим расположение звезд и планет.
Записали вместе с философом Дмитрием Бугаем новую обзорную лекцию «Античная астрономия» — и предлагаем почувствовать себя учениками древнегреческих мудрецов от Гомера и Гесиода до Птолемея и Аристотеля.
#философия #лекция
Salue, amice!
Коллектив Renovatio публикует регламент секции, а вернее — объявляет мейнспикеров и докладчиков теоретической и практической частей.
В этом году основным докладчиком в области теории будет Станислав Наранович, автор одного из самых популярных каналов по античной культуре и философии — παραχαράττειν τὸ νόμισμα. Станислав расскажет об античных упражнениях, то есть о том, как их концептуализировала сократическая традиция в лицах Ксенофонта, Диогена Синопского и Музония Руфа.
Андрей Нечаев в этом году сделает сообщение о вегетерианстве в Античности. Большая часть его доклада будет посвящена неоплатонической и пифагорейской традициям.
Наш демиург, Александра Ильина, продолжит рассказывать о том, как выжить и сохранить моральную целостность в эпоху декаданса. Её доклад будет посвящен золотой Африке и двум совершенно разным платоникам: Аврелию Августину и Апулею. Особое внимание она обратит на то, как моральный опыт Поздней Античности может применяться к современной практике себя.
Мейнспикером практической части в этом году станет Эдуард Камозин, историк по образованию, фехтовальщик. Его тема — «Германские фехтовальные трактаты XV-XVI вв.: культурный феномен в контексте эпохи». Отдельное внимание он обратит на методологию работы с фехтовальными трактатами.
Ещё одним докладчиком практической части станет Камилла Фенерли, выпускница философского факультета и фехтовальщик. Она покажет, в чем заключается разница между вещью и её образом, то есть реальной исторической практикой фехтования и тем, как его снимают в кино.
Секция будет проходить 11 декабря в Шуваловском корпусе Московского государственного университета (конференция «Новые стратегии философского поиска в XXI веке»), начало — в 18:30. Обязательно приходите, приглашайте друзей! Чтобы сделать это, регистрируйтесь по ссылке: https://lomonosov-msu.ru/rus/event/9381/ — секция Renovatio 4.0.
Поторопитесь: регистрация закрывается уже 15 ноября! Можно успеть в последний вагон и податься не только в качестве слушателя, но и автора.
Stay tuned!
Обучение древнегреческому
💥Друзья, небольшой опрос. Я думаю расширить свою преподавательскую деятельность по древнегреческому и, возможно, набрать еще какое-то число учеников для частных или групповых занятий с нуля. Я знаю, по старой памяти меня читают много людей из околостоических сообществ — возможно, это будет интересно именно тем, кто давно увлекается античной философией и мечтал приобщиться к ней в оригинале. В таком случае после базового грамматического курса мы могли бы почитать что-то сначала из Платона, а потом из Эпиктета или Марка Аврелия на ваш выбор.
💰Стоимость — 1000 рублей за групповое полуторачасовое занятие, 2000 за частное, количество занятий в неделю — ориентировочно два. Грамматика будет изучаться по Athenaze с применением прямого метода, то есть мы будем учиться не только читать по-древнегречески, но и разговаривать, следуя стопами Эразма. Также будем много переводить с русского на древнегреческий.
⌨️Пожалуйста, напишите в комментариях либо мне в личку @snaranovich, если вам это интересно. Пока что я не набираю группу — для начала я хочу посмотреть, есть ли вообще желающие, у кого какой опыт, подходим ли мы друг другу и так далее. Если вы уже учили древнегреческий и хотите возобновить, сообщите об этом тоже — возможно, получится сформировать продолжающую группу.
👨🏫Обо мне: я окончил философский факультет РГГУ, где начал учить древнегреческий и латынь, затем продолжил на магистерской программе Университета Дмитрия Пожарского. Сейчас я учусь в магистратуре по классической филологии ИВКА РГГУ, там же ассистирую @leucomustaceus в проведении занятий по начальному и живому древнегреческому, также посещаю занятия по древнегреческому прямым методом в Oxford Latinitas. Люди из околостоических кругов могут помнить т.н. московские «Стоиконы», которые я проводил, а также интервью с учеными и философами, занимающимися античным и современным стоицизмом.
Пожалуйста, распространите это сообщение среди потенциально заинтересованных, особенно в каналах/чатах, связанных с античной философией. Впрочем, люди, не причастные к философии, но желающие учить греческий, приглашаются тоже.
⚡️Также рекомендую альтернативные места, где можно заниматься совершенно бесплатно, без регистрации и смс:
• курс начального древнегреческого в ИВКА РГГУ, к которому еще не поздно присоединиться. Занятия проходят раз в неделю по понедельникам в 20:20;
• клуб живого древнегреческого в ИВКА РГГУ, где мы учимся говорить на материале греческих мифов. Приходить можно, даже если вы, более-менее зная древнегреческий, не умеете на нем говорить вовсе — мы все учимся! Занятия проходят раз в неделю по средам в 18:50;
• моя давняя языковая группа, в которой сейчас мы читаем Платона по хрестоматии Корнелии де Фогель. Встречи в зуме по пятницам в 8:30.
Нина Владимировна Брагинская о себе и о классической филологии на «Арзамасе»!
— https://arzamas.academy/mag/1296-braginskaya
Обзавелся полезнейшей в хозяйстве вещью для курса по стилистике и синтаксису @leucomustaceus, на котором часто с русского переводим.
Читать полностью…Провели очередное заседание Клуба живого древнегреческого ИВКА РГГУ Φιλόλαλοι, поделились своими повседневными делами и думами, обсудили в частности, что Платон в «Федоне» говорит о процедурах сложения и деления, как по-древнегречески будет называться «квантовая физика» (τὰ φυσικὰ τῶν μερῶν?) и другие насущные вопросы, затем прочли у Аполлодора про подвиги всевидящего Аргоса, прославившегося убийством Ехидны и превращенного Герою в павлина, и похождения очередной возлюбленной Зевса Ио, которая в образе коровы переплыла через Боспор и Ионийское море, так получившие свое название от нее (то есть Стамбул — это турецкий Оксфорд!), в Египте вернула себе прежнюю форму и прослыла среди египтян Исидой. В связи с заверениями Зевса перед Герой, что он не сходился с Ио, Аполлодор приводит классное высказывание Гесиода о том, что клятвы по любви не навлекают гнева богов:
διό φησιν Ἡσίοδος οὐκ ἐπισπᾶσθαι τὴν ἀπὸ τῶν θεῶν ὀργὴν τοὺς γινομένους ὅρκους ὑπὲρ ἔρωτος.Читать полностью…
Разобрали классный отрывок из Эразма про то, как он обучался греческому — постараюсь его как-нибудь перевести для канала, а пока что закину так. Сначала Эразм описывает, как учился произношению и беглости речи, читая попеременно с коллегами рукописи вслух, сравнивая произнесенное с написанным и поправляя друг друга. Для тех же целей он выписал себе из Греции живого грека, но его произношению предпочитал своих ученых коллег. Таким образом они прочли totum Demosthenem, totum Plutarchum, totum Herodotum, Thucydidem, Homerum et Lucianum. В этой части его истории мне очень нравится его замечание, что nescio quo pacto fit, ut acrius meminerimus, quae recitari audimus, quam quae taciti legimus. Затем Эразм сколотил кружок φιλελλήνων, которые за трапезой должны были общаться друг с другом только по-гречески, а кто срывался на латынь — с того асc, кто делал ошибку в греческом — с того поласса, кто повторял ошибку дважды — драхма! И вскоре они достигли не только facilitas, но также iucunditas non sine fructu maximo.
L. Quibus rebus fiet, ut contingat emendata pronuntiandi celeritas, praesertim in Graecis, quae fere grandiores hodie discimus?Читать полностью…
U. Quid assequutus sim, nescio; quid quomodo conatus sim, aperiam. Quur enim quicquam arcani caelem talem amicum?
L. Muto dixeris.
U. Ut tamen aurito. Posteaquam litteras, syllabas ac dictiones Graecis satis eram meditatus, ad parandam inoffensam celeritatem his artibus utebar. Adiunxi me quibusdam, quos existimabam castigatissime sonare; finxi me codicum duorum collatione velle castigare librum; persuasi id utrisque fore commodo, quum in hoc, ut utriusque codex ex alterius comparatione fieret emaculatior, quemadmodum manus manum fricat, tum ad eruditionem. Sic autem conuenit, ut alternis vicibus recitaremus et auscultaremus. Principio lentior erat recitatio; deinde, quemadmodum solet, incalescens paulatim lingua sponte ferebatur ad celeritatem. Si mihi cum doctiore res erat, tantum orabam, ut secus quam oporteret sonantem admoneret; ipse recitantis linguam arrectissimis auribus obseruabam, oculis in codicem fixis. Si quid esset recitatum difficilioris soni, fingebam me non satis percepisse, rogabamque ut repeteret, quo certius eius syllabae sonitum infigerem animo. Quum ille iam recitando defessus esset, et ad me recitandi vices redissent, illius linguam pro viribus imitabar; reprehendenti gratias agebam. Si cum pari negocium esset susceptum, aequis legibus paciscebamur, ut uterque alterum revocaret errantem. Ad hoc munus interdum natione Graecum mercede conduxi, licet alioqui parum eruditum, propter nativum illum et patrium sonum. Tametsi doctos aliquot nactus sum, quorum pronuntiationem ego sane Graecorum quorundam eloquutioni non dubitem anteponere. Huic exercitationi datum est trimestre spatium, nec ullius operae me minus poenituit unquam. Nec enim simplex erat huius laboris utilitas. Excepta siquidem exercitatione pronuntiandi, primum ipsa lectio, praeterquam quod erat alacrior ac vigilantior quam si solitaria fuisset, habebat et illud commoditatis: licebat sciscitari, si quid parum intelligerem. Nam et imperitior saepenumero tenet, quod doctiorem fugit. Et nescio quo pacto fit, ut acrius meminerimus, quae recitari audimus, quam quae taciti legimus, interdum semisomnes.
L. Nihil verius.
U. Hac arte evoluimus seu revoluimus potius totum Demosthenem, totum Plutarchum, totum Herodotum, Thucydidem, Homerum et Lucianum. Nec his contentus, ascivi mihi sodalitatem aliquot φιλελλήνων. Conditae leges, ne quis super coenam nisi Graece loqueretur; παρανόμωι multa dicebatur pecuniaria: si quis Latine dixisset absque veniae praefatione, assis; si Graece quidem, sed inemendate, assis dimidium; si bis ad eundem impegisset lapidem, hoc est, si delaberetur in eum errorem cuius ante fuisset admonitus, drachma.
L. Quomodo successit res?
U. Initio submoleste, ne dicam dolo, verum pauculis diebus successit facilitas, mox et iucunditas non sine fructu maximo. His artibus hanc quantulamcunque dicendi legendique promptitudinem sum adeptus, ad quam tuendam plurimum confert aliis praelegere bonos autores.
Один за всех — и все за Renovatio
«Мой стартовый капитал — это те, с кем я начинал», — написал один русский поэт. Придерживаясь этой логики, рассказываем о тех, кто поддержал наш проект на старте.
С нами интеллектуалы:
1. Insolarance Cult, проект белорусского аналитического философа Алексея Кардаша. Интересные подкасты, статьи о философии и культуре. У Леши получилось объединить на одной площадке совершено разные по содержанию тексты и различающихся по стилю авторов, а это талант! Желаем ему дальнейшего развития.
2. Финиковый компот. Философский журнал, главный редактор — Евгений Логинов. Уже давно получил свои лавры одного из лучших интеллектуальных философских проектов. Надеемся, что, несмотря на трудности, все достигнутое сохранится и преумножится.
3. Театр мысли Крииик. Театр философского факультета МГУ, в организационный состав которого входит глава Renovatio. Молодой амбициозный проект. Среди знаковых постановок — Цвет Неувядаемый, который мы советуем посетить!
4. Антон Кузнецов и подкаст Неискусственного интеллекта, а также Артём Беседин. Прекрасные исследователи и двигатели науки вперед, с которыми нас роднят факультет и кафедра. Желаем им успехов, и как можно больше!
5. παραχαράττειν τὸ νόμισμα. Проект Станислава Нарановича, посвященный античной культуре и стоицизму. Один из первых античных проектов, которые мы начали читать после регистрации в Телеграмме! Станислав выступает с лекциями, популяризирует античную культуру, в чем очень сильно поддерживает чаяния Renovatio.
6. θεωρία и теория. Олды помнят, что руководитель этого проекта Иван Сурков когда-то и сам писал для реновации, а теперь поддерживает нас информацинно. Надеемся встречаться на конференциях и за кргулым столом и чем чаще, тем лучше!
И фехтовальщики:
1. Гильдия фехтования Ravenblade. Молодой и активно развивающийся клуб из Вологды. Один из его отцов-основателей, Антон Яковлев, поддержал Renovatio в момент рождения. Его донаты помогут нам записать первые подкасты, а организаторские способности — провести летнюю школу R x R. Самому Антону мы желаем поскорее закончить ремонт и продолжить зрелищное восхождение к вершинам.
2. Клуб CounterTime, один из крупнейших в Санкт-Петербурге. Вместе с Еленой Музуриной и её командой мы организуем московский турнир серии Level One под названием Imperium. Также участники проекта Renovatio обучаются на курсе подготовки тренеров, который читает Андрей Музурин. По окончании курса обязательно напишем отзыв!
3. Клуб Men with Swords. Альма-матер многих фехтовальщиков Renovatio. Помогли нам стать теми, кем мы являемся сейчас. Один из ведущих и старейших клубов Москвы. Семья, объединившая многих прекрасных людей под одной крышей.
4. Школа SwordMasters, проект Александра Рябова, один из московских клубов. Прекрасные бойцы, соорганизаторы турнира Imperium. Активно развиваются и расширяются, чего им желаем и в будущем!
5. Академия фехтования Екатеринбурга. Проект Вячеслава Шевкутенко, который готовит профессиональных бойцов на рапире, сабле и мече. Интересный подход к фехтованию, внимание к теории, работа над приоритетом на длинном мече. Надеюсь, когда-нибудь организуем совместный турнир по таким правилам!
6. Pike Armory и Canto Spada, мастерская и клуб Михаила Даньшина. Лучшее оружие, восхитительный стиль фехтования, слаженный коллектив — это все о Михаиле (и его бойцах). Восхищаемся мощью и желаем процветания!
7. Клуб Сталь. Воронежские фехтовальщики, которые проводят целую серию крупных турниров — Божественная комедия, Open Steel Tournament, Рубильник и многие другие. Мы с удовольствием будем сотрудничать в рамках турнирной практики и приедем на турнир OST с лекцией, посвященной спортивной психологии.
8. Ростовская гильдия фехтовальщиков. С Эдуардом Камозиным мы познакомились в летнем лагере Men with Swords и очень заинтересовались его историческими исследованиями. Надеемся, что сможем объединить наши исследовательские траектории и сделать интересные реконструкции. А, может, даже издать что-то фехтовальное в бумаге!
Неколебимому, свободному и беспечному нашему союзу желаем творить и гореть, не сжигая!
Чем ближе к солнцу, тем шире улыбка Икара
Из-за того, что теперь приходится гораздо больше работать с людьми, заметил разницу между сообществами в отношении к условно «младшим». В университетском дискурсе, где мэтр обладает монополией на истину, и впрямь действует система казарменного подчинения. По этой причине, как мне видится, мы имеем ситуацию корпоративного разобщения. Так, одним из немногих людей до Renovatio, который пытался (и был успешен в этом) расширить и популяризировать антиковедческое сообщество, был Станислав Наранович. На момент создания своего канала он еще не имел законченного образования по специальности. И это многое говорит о нашем обществе. Прежде всего — о том, что система символического капитала в сфере не позволяет тебе одновременно быть крутым и добрым. Нужна постоянная система лицемерия, где ты сводишься до ФИО, должности и неких практических действий, которые делают тебя мэтром — т.е. заколдовывают. Я ни о чем новом не говорю, об этом писали еще Мишель Фуко, Жак Лакан и Стив Фуллер. Другое дело — неприятно замечать, что они правы и что люди гораздо больше пекутся о своем символическом капитале, чем об истине и благе как таковых. При этом статус мэтра не сильно зависит от реальных способностей субъекта, скорее наоборот: это тот случай, когда умеренность, умение подождать и потерпеть, а также вписаться в чужие требования играют наибольшую роль.
А результат таких действий — внешняя или внутренняя конфронтация, страх потерять позиции и неумение существовать в легкости. Мэтры забывают о том, что даже самые сложные вещи можно подать просто, отбросив миллиард ссылок и официоза. Можно сделать науку дружелюбной, и фильм Йосефа Сидара «Сноска» — про это.
История рассказывает нам о двух комментаторах Талмуда, отце и сыне. Сын должен получить премию за выдающееся исследование, но их путают с отцом из-за сходства фамилий. Отец — тоталитарный мэтр, который осуществляет предельно кропотливые исследования в области и считает, что только такое развитие является единственно истинным. Он презирает либеральный тип исследований своего сына, критикует его в интервью и считает, что занятия сына — это «вообще не наука».
Вы где-то это видели, не так ли? У меня лично такая позиция академии вызывала комплекс неполноценности и нежелание писать что-либо вообще. Ведь ты никогда не сделаешь идеально, навсегда оставшись непрофессионалом. Всегда недостаточный. Всегда идиот. И никакой благодарности. Ведь на твоем месте всегда ждут другого, более кроткого и терпеливого.
Многие говорят, что историческое фехтование — это болото. Конфликты, серая политика. Но в фехтовании есть кое-что, чего не достает интеллектуальной гуманитарной среде — умение быть дружелюбными. Даже тогда, когда ты не согласен. Даже тогда, когда ты не хочешь помогать. Недавно видел мем, который хорошо иллюстрирует эту ситуацию. «Моя любимая особенность русского языка! Когда пишут ‘при всем желании’ — желания нет вообще, а когда пишут ‘ладно, черт с тобой’ — это как правило говорит о полной решимости помочь человеку». И это правда так.
По этой причине очень люблю наших аналитиков. Они хотят делать понятно, хорошо и для всех, а еще — умеют дружить. Антон Кузнецов поверил меня и позвал на подкаст Неискусственного интеллекта, Евгений Логинов взял интервью для своей книги о доказательствах бытия Бога и поддержал новую Renovatio репостом, Алексей Кардаш согласился рассмотреть мои тексты, благодаря чему я стал самым молодым автором Insolarance cult. Артём Беседин поддержал «принца дурной крови» информационно. Заведующий нашей кафедры, Вадим Васильев, позволил мне и Андрею Нечаеву, одному из авторов Renovatio, подготовить ближайший выпуск Историко-философского альманаха. Да и все прочее мое общение с аналитиками сводилось к исключительному позитиву и желанию интеллектуального взаимообмена (Иван Девятко, Георгий Черкасов). Вайбят!
Мораль будет. Почаще выеживайтесь, стройте из себя черт знает что: это обязательно поспособствует развитию науки и объединению.
Материалы К.А. Шапошникова из сборника «Московское народное ополчение 1941 года: История. Подвиг. Память».
Читать полностью…Χαίρετε ὦ φιλόλαλοι φίλτατοί τε καὶ φίλταται!
Αὔριον δὴ ἀναγνωσόμεθα Ὁμήρου μέρος τι ὕμνου τῇ Δήμητρι καὶ τέταρτον κεφάλαιον τῶν Μυθολογικὰ περὶ τῆς Ἥρας. Ἔλθετε, εἰ βούλεσθε μανθάνειν μεθ' ἡμῶν διαλέγεσθαι Ἑλληνιστὶ περὶ θεῶν τε καὶ ἡρώων τῶν Ἑλλήνων.
Ἐς αὔριον!
Дорогие друзья, в среду, 29 октября, состоится пятая встреча Клуба живого греческого языка ИВКА РГГУ Φιλόλαλοι!
Если вы не имеете отношения к РГГУ, но хотите пообщаться на древнегреческом с единомышленниками, то заполните, пожалуйста, эту форму, до 15:00 среды. Если вы уже проходили на прошлые занятия, оформленный на вас пропуск должен действовать до конца месяца:
https://docs.google.com/forms/d/e/1FAIpQLScOxnbnkQ3G5qbuysYU3GHwxIBs3uhMB5a611qGksWiuZJ4ww/viewform?usp=sf_link
Встреча Клуба начнется в 18:50, в ауд. 416 1-го корпуса РГГУ (4 этаж).
Если вы извне, то пройти будет нужно через 6-й корпус, где на охране будет лежать список на проход. Если на охране не могут найти необходимый список, уточните, что вы идите в Клуб живого древнегреческого языка в Институт восточных культур и античности — соответствующий список у них должен быть!
До встречи!
Роберт Зарецки. Жизнь, которую стоит прожить. Альбер Камю и поиски смысла
Издательство Individuum, «Эксмо». 627 р.
Это первая биография Альбера Камю на русском языке. Для ее автора, американского историка Роберта Зарецки, жизнь и произведения Камю, успевшие стать классикой мировой литературы и философии экзистенциализма, — не столько часть прошлого, сколько предыстория настоящего. «Благородство писательского ремесла заключается в обязательствах жить не по лжи и бороться с угнетением», — так сказал в своей Нобелевской речи в 1957 году автор «Чумы», «Мифа о Сизифе» и «Постороннего». Пять тем героя, особенно волновавших французского философа — абсурд, молчание, мера, верность и бунт, — стали для него иероглифом, садом расходящихся троп и системой навигации в этом «уродливом, но потрясающем мире». Можно по ним блуждать в поисках смысла жизни, когда важно если не обрести надежду, то по крайней мере не впасть в отчаяние. Самого Камю это дрейфование привело к пониманию, что в разгар зимы в нем живет «непобедимое лето». Уже неплохо, не правда ли?
Заказать книгу с доставкой: shop@falanster.ru
Таким образом, мы повсеместно обнаружили новую задачу – переплавить застывшие понятия обратно в раскаленную лаву словесного выражения. Это также привнесло нечто новое в философию, которая уже обратилась к жизненному миру благодаря развитию феноменологической школы и оставила позади свое исключительное предпочтение научного взгляда на мир.
Второй момент касается отношения между текстом и интерпретацией. Любой, кто когда-либо изучал классическую филологию, вспомнит из своих студенческих лет, как нас всегда отталкивала эта странная система филологического семинара. Сначала нужно было установить текст (и даже перевести его), а потом его интерпретировать. Вопрос о том, как должно установить текст и даже о том, как его перевести, до того, как применить все искуссные средства интерпретации не ставился совсем. Это, конечно, было дидактическим упрощением, которое не отражает истинного процесса понимания. Известно, что овладеть текстом можно, только поняв его. Так мы узнали – и классическая филология все больше и больше проникается этим, – насколько интерпретация не только основная форма доступа к миру, но и доступа к традиционным текстам. Мы никогда не находимся в точке, где мы можем просто принять безусловно данный текст, и никогда не находимся в точке, где мы можем построить смысл наших текстов и смысл исторической традиции так же, как физик, который обрабатывает свои фиксированные данные математически и развивает свою систему координат, так сказать, из нулевой точки. Мы настолько пронизаны риском интерпретации, что вынуждены улыбаться, когда кто-то говорит: "Но ведь там так написано".
Конечно, это очень серьезно. Но то, что там написано – это то, что мы хотим и должны понять. Но знаем ли мы, что там написано, прежде чем понять? Это и есть знаменитый герменевтический круг. Осознание этой сложной структуры интерпретации дифференцировало все отношения между текстом и интерпретацией. Мы знаем, что в спорных вопросах мы всегда задаем вопросы самому тексту и что последнее слово в этом отношении остается за текстом. Но в то же время мы знаем, что именно текст всегда подвергается интерпретации, и теперь к нему прислушиваются в поисках ответа. Дело обстоит не так, как если бы текст был для нас несомненной данностью, а интерпретация процедурой, которая впоследствии проводится над текстом. Именно это и смог показать нам такой мастер интерпретации, как Виламовиц.
Формы текста
Это имеет еще одно следствие для отношений между филологом и философом. Философ занимается философскими текстами. Но существуют ли вообще философские тексты, как существуют литературные и особенно поэтические тексты? Существуют ли в философии тексты, которые, будучи сущностью, обладающей внутренним единством и силой выражения, как бы сами по себе являются тем, о чем они говорят, подобно тому, как мы сказали бы о стихотворении, что оно есть то, о чем оно говорит? Существуют ли философские тексты в этом смысле, или же вся традиция нашего философского прошлого – это скорее череда вливаний в бесконечный диалог, в котором участвуем мы сами, философы? Для философа "текст" означает не то же самое, что для филолога.
Таким образом, вся великая история, которую пережило слово philologia – от радости спора, размышления и ответственности до позднейшей верности тексту, характерной для александрийского и современного филолога, – отпечатывается в превосходной памяти филолога. Для филолога формулировка текста, создание текста, не только связано с его интерпретацией, но и в определенном смысле остается целевой областью его понимания. Для философа, напротив, формулировка текста не представляет первостепенного интереса; для него слишком ясно, что слова и предложения к чему-то стремятся и остаются в стороне от сферы того, к чему относится "стремление к пониманию". Здесь, однако, снова возникает точка плодотворного соответствия. Интерпретатор поэзии также признает, что его задача интерпретации бесконечна и что здесь производство текста выходит за рамки простой фиксации формулировок и принимает участие в незавершенности, присущей языковому произведению искусства.
Это была удивительная попытка написать биографию человека, о котором у нас нет ни богатых сведений о жизни, ни бесчисленных мемуаров, которого мы поэтому не знаем, как, например, Гете, о детстве, юношеских переживаниях, любовных встречах и воспитательном опыте которого мы имеем богатейшие сведения от него самого и из бесчисленных источников и других свидетельств. Скорее, Платон – это далекое прошлое, узнаваемое и известное нам только по его сочинениям и более или менее утраченной косвенной традиции о его философском учении, а не о личности. И вот приходит большой ученый и исследователь и пытается нам представить Платона скорее с человеческой стороны. Он хочет из его сочинений и поступков разгадать тайну души философа и, написав картину его жизни, дать нам своего рода образец для подражания. Это было чересчур для поколения вроде моего, которое выросло во время Первой мировой войны и делало первые пробные шаги к самоответственности в суматохе ее окончания. В мире, где многое было непонятно и многое стало непонятным, разве можно и важно понять эту столь далекую от нашего времени душу и даже научиться любить ее?
Это требование было вдвойне сложно, если учесть, что биография не имеет первостепенного значения, когда речь идет о людях теории. Конечно, в античности существовал академический жанр (Genos) философской Vita, которая примеряла биографическую схему на таких людей ради их мудрых изречений и философского учения. Но инстинктивно чувствуешь, что жизнь человека, посвятившего себя теории и мысли, творчество которой нас волнует, не заслуживает такого интереса. Скорее, биография представляется сама по себе оправданной там, где нет никакого творчества – ни произведения мысли, ни произведения искусства, – а изображается судьба человека в гироком контексте исторической и политической жизни. Его взлеты и падения становятся нравственной парадигмой человеческого существования в целом.
Вызов Платону
"Параллельные жизнеописания" Плутарха, это сравнение судеб великих людей, которые возвышались и падали, – именно это есть истинный источник биографического интереса. И вот великий филолог ведет нас через свой труд, опираясь на самые скудные известия из жизни Платона. Он описывает его как политического деятеля, который, в различных своих путешествиях, развивал и расширял свои представления об истинном устройстве государства и пытался реализовать их, когда появлялась такая возможность. Мы вдруг видим его совершенно новыми глазами, не как "сотоварища христианского откровения" (Гете), а как политического деятеля, который потерпел неудачу. В то время это было очень важно.
Главным свидетельством, на котором основывалась эта новая интерпретация, было письмо, подлинность которого оспаривалась, – знаменитое Седьмое письмо, представляющее большой интерес как политическое послание, если признать ее подлинность. Во времена старика Виламовица, работавшего над своим трудом о Платоне, это давно забытое письмо было неожиданно признано историками, а в конце концов и филологами, как подлинное. Виламовиц, которому было уже почти семьдесят лет, построил политическую биографию этого человека на вновь приобретенной основе с огнем молодого исследователя. Разумеется, он сделал это в форме, вызвавшей насмешки наших молодых лет, в которой он не стеснялся биографической окраски. Например, в платоновском "Федре" Сократ описывает прогулку по долине Илисса со своим юным последователем, и Платон действительно удивительным образом передает атмосферу жаркого полудня в афинской сельской местности.
В этом диалоге речь идет о знаменитом восхождении человеческих душ вслед за хором богов к зениту и их падении, после которого только сила Эроса вдохновляет их на новый полет,– а затем в диалектическом разделе диалога обсуждается природа риторики. Глава, посвященная этому диалогу у Виламовица называется "Счастливый летний день". Это был настоящий Виламовиц. Он прекрасно понимал – и сам об этом говорит, – что "люди будут смеяться над этим", но ему было все равно. Мы и на самом деле смеялись над этим.