2331
Рассказываем истории, чтобы прикоснуться к опыту другого. Ищем будущее, исследуя воображение людей. Переводим академическое знание на человеческий — http://pole.media Обратная связь и сотрудничество — @sergeykarpov
Что такое дом?
Затеянный нами большой разговор о доме во многом строится на соблюдении баланса между социальными науками и персональным опытом. Нам важно показать, что эксперты, которых мы просим читать лекции для «Полыни» или давать комментарии в подкасте «Вы сейчас где», вовлечены в эту тему на личном уровне — так же, как мы.
Поэтому в рамках коллаборации с коллегами из подкаста «Это базис» мы решили поближе познакомить вас с нашими спикерами: ребята из «Это базис» попросили героев своего подкаста ответить на три вопроса о доме, а мы попросили о том же героев своего.
Публикуем мини-анкеты социолога Полины Аронсон (её лекция про привычки — уже завтра в 13:00 мск), а также писательницы Еганы Джаббаровой и исследовательницы миграции Марии Гунько (их разговор пройдёт 12 октября в 13:00 мск).
Розыгрыш книги Полины Аронсон «Любовь: сделай сам. Как мы стали менеджерами своих чувств»
4 октября в 13:00 мск в рамках лектория «Полынь», который выпускает студия «Поле», состоится лекция социолога эмоций и публициста Полины Аронсон. В преддверии лекции «Поле» и издательство Individuum объявляют совместный розыгрыш её книги «Любовь: сделай сам» — сборника эссе, посвящённого тому, как сегодня конструируются наши представления о романтических чувствах.
Чтобы выиграть книгу нужно:
1. Подписаться на канал издательства Individuum — «Порез бумагой»;
2. Подписаться на канал студии «Поле» — pole.media;
3. Нажать на кнопку «Участвовать» внизу поста.
Случайным образом выберем победителя и подведем итоги 7 октября.
Участников: 79
Призовых мест: 1
Дата розыгрыша: 23:59, 07.10.2024 MSK (5 дней)
Вышел второй эпизод подкаста «Вы сейчас где» — он называется «место»
Автор и ведущий подкаста — документалист Сергей Карпов — продолжает исследовать историю пилота, выжившего в крушении вертолёта и застрявшего в посёлке Апапельгино, а параллельно делиться и своим опытом — вместе с семьёй он в течение 10 месяцев жил в контейнере в лагере беженцев в Германии и вёл автоэтнографический дневник.
В новом выпуске разбираемся с пространственным измерением дома. Мы погружаемся в историю северного посёлка Апапельгино, а ведущий подкаста вспоминает свой маршрут отъезда в Германию и пытается понять, какие отношения мы выстраиваем с географическими точками и какие чувства к ним испытываем.
Отыскать язык, которым можно объяснить этот опыт, Сергею помогают социолог Полина Аронсон, исследовательница миграции Мария Гунько и таинственное понятие «соластальгия», разработанное философом Гленном Альбрехтом.
Второй эпизод можно послушать на Яндекс.Музыке, Apple Podcasts и других стримингах, а также на сайте «Поля».
Помнишь, мы с тобой недавно перечитывали «Пеппи Длинныйчулок»?
Эту историю мы читали с папой в детстве. Мы читали не каждый вечер, иногда я просила папу рассказать мне сказку, а не читать. Моя любимая была «Царевна-лягушка», кажется, папе пришлось рассказать её мне больше сотни раз. А ещё у меня была любимая игра «в черепаху»: когда родители стелили постель, я запрыгивала под простынку и просила положить на меня подушку, это был мой черепаший панцирь. Когда мы с тобой дочитывали «Пеппи», ты уже засыпала, а я продолжала читать до самого конца.
Проект Наталии Платоновой «Пусть моё станет твоим» — обращение к дочери, построенное на воспоминаниях о детстве и доме, — уже опубликован на сайте «Поля».
Фото: Наталия Платонова / Поле
Вышел первый эпизод подкаста «Вы сейчас где»
В 2011 году на севере Чукотки терпит крушение вертолёт МИ-8Т, гибнут двое пассажиров и один член экипажа. Пилот вертолёта получает травмы, но выживает. На время судебного разбирательства в причинах аварии его помещают под домашний арест. Пилот прописан в посёлке Апапельгино, аэродроме, построенном в советское время, который к тому моменту полностью обезлюдел, но не перестал значиться населённым пунктом. Именно здесь герой подкаста провёл несколько лет жизни — на кладбище вертолётов и самолётов Апапельгино.
Документалист и исследователь Сергей Карпов — автор и ведущий подкаста — вместе с семьёй в течение 10 месяцев жил в контейнере в лагере беженцев в Германии и вёл автоэтнографический дневник. Теперь он отправится на поиски пилота, чтобы вместе с ним, а также социальными исследователями, художниками и документалистами лучше понять, из чего состоит чувство дома и что оно может рассказать о нас самих, о времени и мире вокруг.
Музыку к подкасту написала группа «Береста» — новый музыкальный коллектив, созданный участниками проектов Oligarkh, Шишкин лес, Kirov, Anthetic, Gena.
Первый эпизод называется «Метод» — уже сейчас его можно послушать на Яндекс.Музыке и Spotify, а скоро он появится и на других стриминговых платформах.
Пока сезон только начинает запускаться, у нас еще есть время порекомендовать дружественные проекты. Вот, например, хорошая новость: дедлайн набора на онлайн-курс документального кино школы Un/Filmed продлен до 22 сентября!
Онлайн-курс начинается в октябре, длится 5 месяцев. Занятия будут проходить в Zoom 3 раза в неделю по 2 часа.
Преподаватели
Аскольд Куров, Виктор Илюхин, Павел Лопарев, Анна Артемьева, Ольга Львова, Ксения Гапченко, Ренато Боррайо Серрано, Даша Сидорова — режиссеры и продюсеры из США, ЕС и Латинской Америки.
Программа
За время курса участники научатся основам сторителлинга, операторского мастерства, монтажа, питчинга, дистрибуции и создадут свой короткометражный документальный фильм.
Обучение платное и на конкурсной основе. Подать заявку можно до 22 сентября включительно. Больше информации о курсе и анкета поступления — по этой ссылке.
Есть 2 грантовых места — подробнее тут.
Что пели о доме в 2000-х и 2010-х?
В сезоне «Атом» и в некоторых предыдущих постах мы уже обращались к популярной музыке как к языку, способному выразить что-то трудно уловимое, витающее в воздухе и интуитивно близкое самым разным людям. Не секрет, что поп-музыка чаще всего работает с широкими категориями и общепонятными чувствами — в том числе с чувством дома.
Сегодня вопрос «что такое дом?» стоит для многих из нас особенно остро, но как обстояло дело в российской музыке до начала 2020-х? Денис Бояринов — музыкальный журналист, критик и автор телеграм-канала «Красная книга» — составил для Поля плейлист, посвященный песням о доме. Его полная версия выйдет в рамках нового сезона, ждать которого осталось уже совсем недолго. А пока публикуем короткий вариант, посвящённый периоду 2000-х и 2010-х. На карточках можно прочитать короткие комментарии Дениса к четырем песням, каждая из которых по-разному осмысляет и воображает дом.
1. Земфира — «Дом»
2. Гуф — «Дома»
3. Пасош — «Россия»
4. Би-2 и Oxxxymiron — «Пора возвращаться домой»
Напоминаем, что 10 сентября, во вторник, в 19:00 по мск мы проведём бесплатный открытый вебинар «ИИ-обработка и анализ полевых материалов для исследователей».
Расскажем о том, как за счёт современных нейросетей, в основном GPT-4o и Claude 3.5 Sonnet, структурировать качественные данные, кодировать сюжеты/темы в интервью, фокус-группах и листах наблюдения, проводить контент — и где здесь пределы применимости у ИИ как у co-pilot исследователя.
Регистрация — на Timepad. Встречу проведём в зуме, ссылка придёт на почту тем, кто зарегистрируется, за час до старта воркшопа; на всякий случай также продублируем её здесь, в канале.
Ведущий — сооснователь и старший исследователь «Поля» Михаил Боде, который работал с LLMs в R&D Российской государственной библиотеки, в EVA AI, а теперь — в «Поле».
Ждём вас!
Рассказывая истории, Поле часто обращается к языку фотографии — поэтому мы следим за важными проектами в этой сфере и стараемся о них писать. Сейчас наши друзья из Школы современной фотографии Докдокдок объявляют конкурс на бесплатное обучение по программам «Документальная фотография и фотожурналистика» и «Опыты современной фотографии», а также на места со скидкой 50% на обучение.
Выпускники Докдокдок были победителями и призерами World Press Photo (6 раз), Picture of the Year (6 раз), Sony World Photography Awards (5 раз), Leica Oskar Barnack Award (дважды), Foam Talents и сотен других профессиональных фотографических конкурсов.
Обучение проходит одновременно в онлайне и офлайне, поэтому географических ограничений нет. Отправить заявку нужно до 8 сентября включительно (до 23:59).
Более подробно с условиями можно познакомиться здесь.
Мы проводим серию интервью с подписчиками поле.медиа
Согласно концепции философа Тимоти Мортона, в нашем мире все вещи существуют в постоянном режиме настраивания — прислушивания друг к другу, адаптации и взаимообмена. Мы воспринимаем этот тезис всерьёз и хотим пригласить вас поучаствовать в такой — специально организованной нами — настройке.
Перед стартом нового сезона мы хотим провести серию интервью с подписчиками канала поле.медиа. Наша цель — познакомиться ближе с теми, кто нас читает. Мы хотим больше узнать о том, кто вы, как воспринимаете «Поле», за каким контентом приходите в наш канал и что можно сделать, чтобы вы остались с нами надолго.
Чтобы поучаствовать в опен-колле, напишите в личку @streltsovant — обсудим детали и договоримся о времени.
Надеемся на отклики и очень ждём возможности пообщаться!
Фото: Сергей Карпов
Миграция как обретение дома
Покидая место, которое привыкли называть домом, мы переходим в новый статус, становимся частью миграционных потоков, непрерывных и соединяющих самые разные точки на карте. Но можно ли на самом деле сказать, что мигранты — это те, кто лишены дома или оторваны от него?
Антрополог Карен Фог Олвиг в статье Contested Homes: Home-making and the making of anthropology из сборника Migrants of Identity вслед за другими коллегами говорит о доме не как о месте, а как о точке идентификации внутри подвижного и текучего мира. Дом — это место, где человек ближе всего знакомится с собой, где пересекаются привычные ему практики и самые важные социальные связи. Такое определение делает дом практически неуловимым: во-первых, к нему становятся применимы разные масштабы (от комнаты до страны), а во-вторых — количество домов начинается множиться в геометрической прогрессии. Если связывать миграцию с перемещением из одной точки идентичности в другую, получается, что вся человеческая жизнь — это в каком-то смысле миграция и путешествие между разными домами.
Цитирующая Олвиг совместная статья Ольги Бредниковой и Ольги Ткач «Дом для номады» (Laboratorium, 3/2010) посвящена опыту женщин, приехавших из разных постсоветских стран в Санкт-Петербург за работой, и тоже рассказывает о связи между домом и идентичностью. В контексте оседлости мы привыкли думать о домашнем пространстве как о «зеркале идентичности», — в интерьере жилища воплощаются личность и биография хозяина. Но в случае с их собеседницами дело обстоит не совсем так: места, где живут эти женщины, часто очень функциональны и лишены какой-либо обжитости. Их идентичность делокализована — и хранится где-то ещё, за пределами конкретных пространств. Например, в фотоальбомах, — но даже там, по словам авторов, преобладает новая, рабочая идентичность.
Всё это вместе помогает уйти от виктимизации мигрантов, которых принято представлять как людей, трагически оторванных от привычной среды и вынужденных выживать в чужой (хотя и об этой стороне проблемы забывать не стоит). Но внутри номадической логики отпадает необходимость в том, чтобы привязывать представление о доме к статичному пространству, — и такой взгляд дарит мигрантам гораздо больше субъектности. Получается, что само перемещение, миграция, становится актом конструирования новой идентичности — а значит, и создания дома.
Фото: Сергей Карпов
Кто такой кочевник?
В статье «От кочевничества к оседлости: Вудсток и MTV» (НЛО, 5/2012) исследователь звука Андрей Логутов с помощью метафоры кочевничества размечает две важные точки в истории западной культуры: август 1969 года, когда состоялся знаменитый фестиваль Вудсток и август 1981 года, когда вышел в эфир канал MTV. Если первое событие было торжеством кочевнического подхода (собранный на коленке фестиваль собрал полмиллиона человек, многие из которых шли на него буквально пешком), то второе — выступление музыкальных групп с доставкой на дом — стало победой оседлости.
На первый взгляд, сегодня мы живём в мире, который уверенно движется в сторону принятия номадизма (от англ. nomad — «кочевник») как новой нормы — от съёмного жилья и каршеринга до удалённой работы и специальных виз для цифровых кочевников. Но, с другой стороны, решимся ли мы, не зная толком дороги, отправиться пешком на какую-то молочную ферму, чтобы услышать любимую музыку и почувствовать сопричастность с другими людьми? И сможем ли ускользнуть от преследующих нас развлечений, ради которых не надо менять даже положение тела?
1960-е — эпоха, которая в западном мире ассоциируется с утопическим мышлением, вышла как раз из кочевнического опыта. Из столкновения европейской и африканской культуры родились госпел, блюз, джаз, а затем и рок-н-ролл, в которых миграционный опыт афроамериканцев отразился в том числе и в частом использовании метафоры дороги. В песне Боба Дилана Blind Willie McTell, посвященной легенде блюза — Вилли Мактеллу, — вся история Америки (Бодрийяр называет её утопией, которая «с самого начала переживалась как воплощённая») описана как странное путешествие, перемещение в пространстве между эпохами.
Так, может быть, кочевник — это не только тот, кто ускользает сам, но ещё и тот, кто преследует ускользающую утопию?
I seen the arrow on the doorpost
Saying this land is condemned
All the way from New Orleans
To Jerusalem
Well, I travel through east Texas
Where many martyrs fell
And I know no one can sing the blues
Like Blind Wille McTell
Фото: Сергей Карпов
Наши друзья из студии Толк вместе с сервисом Строки запустили документальный подкаст-расследование «Побочные эффекты». Он рассказывает историю, произошедшую в 2022 году в Узбекистане: тогда в больницу стали поступать дети, для которых обычная простуда заканчивалась отказом почек и попаданием в реанимацию. Врачи и родители не понимали, что происходит, ситуация стремительно ухудшалась, а система здравоохранения не могла с ней справиться. Некоторые пострадавшие только в суде узнали, что причиной отравления стал сироп от кашля.
В шести эпизодах журналисты пытаются разобраться в причинах этой трагедии. Они разговаривают с семьями пострадавших, врачами и журналистами Узбекистана и Индии и разбираются, как несертифицированные лекарства попадают в аптеки, почему врачи и власти долгое время скрывали причины трагедии и почему детский сироп от кашля, который привёл к болезни и смерти детей, до сих пор можно обнаружить в аптеках.
Озвучил историю писатель и переводчик Алексей Поляринов, с которым мы сотрудничали в сезоне, посвящённом атому.
Послушать все шесть эпизодов подкаста можно в сервисе Строки.
Утопическое воображение чаще всего порождает идеи о переустройстве всей цивилизации, но иногда — в рамках подготовки к этому переустройству — занимается и вопросами частной жизни. Начинать принято с малого, поэтому пространством утопии сначала становится не вся планета, а маленький уголок, где живёт отдельный человек или группа людей.
Так думал и Шарль Фурье, придумавший идею фаланстера — здания, в котором могла бы жить и работать автономная община (Фурье называет такие общины «фалангами»). Идеи Фурье и некоторых его современников не зря относят именно к утопическому социализму: их труды содержали подробные проекты идеальных обществ. Фаланстер — несмотря на детализированное описание, предложенное Фурье, — это как раз такая пасторальная миниатюра, детская мечта о большой семье, живущей в одном доме. Неслучайно в романе Николая Чернышевского «Что делать?» образ фаланстера приходит Вере Павловне во сне.
Но вот какую интересную особенность проекта Фурье подметила польская исследовательница Кинга Нендза-Щикониовска в статье «Частное — значит политическое» (журнал «НЛО», 2021/1). Пытаясь предложить революционный тип общественного и частного пространства, французский мыслитель всё равно использует образ аристократического дворца — устоявшийся в культуре и наверняка знакомый ему с детства символ благополучного дома.
Так чем может быть утопия, если не мечтой о целостности и гармоничности мира, которая существует только в детском сознании?
«Морскую воду фаланстерцы превращают в лимонад, используя энергию полярных сияний. Ледяные шапки на полюсах исчезают, потому что они не нужны людям и север расцветает садами невиданных плодов, изобретённых садовниками-гурманами. Вся орошённая Африка выращивает сахарный тростник. Скучный хлеб выйдет из моды и уступит свою роль базовой пищи засахаренным фруктам. Везде и всем будут наливать сладкий компот — жизнь станет кондитерски прекрасным приключением, а мир превратится в огромное пирожное. Сладкое есть главная синекдоха обещанного нам гармонического будущего».
Из предисловия Алексея Цветкова к «Теории четырех движений и всеобщих судеб» Шарля Фурье
Фото: Сергей Карпов / Поле
Что ж, дорогие друзья!
Случилось то, что случилось – нам всем очень жаль, что это произошло. Бригады МЧС сделали все, что могли. Не будем показывать трагичных кадров – впереди много работы по разбору и вывозу.
Вы много спрашиваете, как помочь – вы невероятно добры! Самое важное – никто не пострадал. С кошкой все хорошо!
Меня зовут Аня Кадикова, на своих реквизитах я открыла сбор для всех резидентов нашего корпуса:
Книжный «Чарли» (2 этаж)
Растенишная «Ботанка» (2 этаж)
Керамическая мастерская (1 этаж)
Ресейл благотворительного фонда «Открытая среда» (1 этаж). Эту кубышку мы разделим поровну на всех погорельцев и затопильцев, чтобы понять, как быть дальше.
Ссылка на сбор: https://www.tinkoff.ru/cf/60k7DPx0KzZ
Мой номер: 89182341651 Анна Олеговна Кадикова, Сбербанк или Тинькофф
Мы здесь. Все будет в порядке. Работаем.
Завтра стартует лекторий «Полынь.Дом»
В рамках онлайн-лектория «Полынь» — междисциплинарной платформы, которую мы сделали, чтобы собирать сообщество и генерировать знание, — этой осенью мы будем заниматься архетипическими вопросами потери и обретения дома. В рамках нового сезона вас ждут четыре лекции. Все они так или иначе строятся вокруг одного вопроса: как можно говорить о чувстве дома на языке социологии, антропологии и философии?
Уже завтра, 4 октября, в 13:00 мск пройдёт лекция социолога и журналиста Полины Аронсон о привычках и их двойственной природе. Как повседневные практики помогают сконструировать безопасное пространство? Могут ли они в то же время ограничивать наше воображение? И нужно ли их преодолевать?
В следующую субботу, 12 октября, в 13:00 мск состоится разговор писательницы Еганы Джаббаровой и исследовательницы миграции Марии Гунько. Обращаясь к своему личному опыту, Егана и Мария обсудят, как культурные представления о доме и родине проявляются в разных языках, что происходит с оставленными домами и образующимися на их месте (мета)физическими пустотами, как мы присваиваем новые и чужие пространства и может ли пространство текста становиться домом.
19 октября в 11:00 мск прочитает лекцию философ-эколог Гленн Альбрехт — автор термина «соластальгия», посвятивший карьеру исследованию взаимодействия человека и экосистем. На своём первом выступлении для русскоязычной аудитории профессор Альбрехт подробно расскажет о ключевых концепциях своей работы — соластальгии, солифилии и биоцене. Затем речь пойдёт о политических аспектах соластальгии и о том, какие инструменты могут помочь справиться с этим чувством — крайне актуальным для многих из нас в последние годы.
Закроет сезон лекция социолога Дмитрия Рогозина, посвящённая автоэтнографическому методу (её дата пока уточняется). Как обращение к личному опыту расширят границы академического знания? Почему автоэтнография оказывается наиболее востребована как метод при изучении самых сложных, новых и мало артикулируемых социальных феноменов? Может ли автоэтнография быть методологическим инструментом для преодоления личного кризиса, и шире, кризиса постмодерна?
Стать слушателем лектория можно за донат на любую комфортную вам сумму.
Мы публикуем — впервые на русском языке — статью Гленна Альбрехта «Соластальгия: новый взгляд на здоровье и идентичность»
Во втором выпуске подкаста «Вы сейчас где» мы уже коснулись понятия «соластальгия», образованного по аналогии со словом «ностальгия». Если под ностальгией понимается чувство тоски по дому, в который невозможно вернуться, соластальгия — это тоска по месту, которое вроде бы никуда не делось, но меняется прямо на наших глазах. Это понятие разработал австралийский философ-эколог Гленн Альбрехт, работающий в Школе экологических и биологических наук Университета Ньюкасла (Великобритания). Надеясь ввести эту концепцию в поле зрения русскоязычных читателей и социальных исследователей, мы публикуем перевод статьи, в которой сам Гленн Альбрехт рассказывает о происхождении понятия и раскрывает методологический потенциал «соластальгии».
Соластальгия — это не тоска по светлому прошлому и не стремление найти новый «дом». Это переживание утраты настоящего, проявляющееся в чувстве оторванности от него, когда внешние разрушительные силы лишают возможности найти утешение. Проще говоря, соластальгия — это разновидность тоски по дому, которую человек испытывает, находясь «дома».
Прочитать статью можно как на самом сайте «Поля», так и скачав оттуда удобный PDF-файл.
Мы запускаем лекторий «Полынь» и приглашаем на первую лекцию — её прочитает Полина Аронсон
«Полынь» — это образовательная платформа «Поля». Здесь мы обращаемся к гуманитарным наукам и художественным практикам в поисках ответов на главные вопросы сезона, связанные с потерей и обретением дома. Наша задача — глубже осмыслить, как меняется наше представление о доме, и найти устойчивость внутри того транзитного состояния, в котором многие из нас находятся сегодня. Онлайн-лекции будут проходить каждую неделю, доступ к ним можно получить за пожертвование на любую комфортную вам сумму.
Первая лекция состоится 4 октября в 13:00 по Москве. Социолог и журналист Полина Аронсон расскажет о том, как привычки или, говоря языком социальных наук, «повседневные практики» помогают конструировать пространство и ощущение дома. С одной стороны, именно привычки помогают нам сохранить себя, свою способность чувствовать происходящее и наблюдать за ним. С другой — привычки могут ограничивать наше воображение и сужать кругозор для сопереживания и познания мира. Как чувство дома может одновременно создавать и дом для бесчувствия? Обо всём этом поговорим в пятницу.
Узнать больше об этой или других готовящихся лекциях можно на сайте «Поля». Там же можно стать слушателем за донат на любую сумму.
Пусть моё станет твоим
Наш спецпроект «Триптих» — это истории трёх женщин, в разные годы уехавших из своих стран, и документировавших собственный эмоциональный путь, связанный с потерей и поисками дома. Сегодня мы публикуем его первую часть — проект «Пусть моё станет твоим».
В этом проекте документалистка Наталия Платонова создаёт для своей дочери пространство воспоминаний о доме. Чувствуя ответственность за то, что у ребёнка нет постоянного места жительства, Наталия отдаёт ей своё детство — и рассказывает о доме. Архивные фотографии семьи, детские воспоминания, цифровое документирование жизни дочери в течение 10 лет, фотографии на старую «мыльницу», запечатлевшие перемены 2022–2024-х годов, вместе складываются в большое авторское высказывание, обращённое не только к дочери, но и ко всем, кому близок этот опыт — опыт утраты дома.
Проект «Пусть моё станет твоим» уже можно посмотреть и прочитать на сайте «Поля».
Если дом нельзя покинуть, это всё ещё дом?
В 2020 году внешние обстоятельства впервые настойчиво подтолкнули нас всех к тому, чтобы пересмотреть свои отношения с домом. Эра ковида стала временем вынужденного домашнего плена, микрокосм стал макрокосмом — вся офлайн-жизнь замкнулась на путешествиях между комнатой и кухней. Что мы тогда узнали о себе и о своём доме?
В разгар эпидемии Центр городской антропологии КБ Стрелка исследовал повседневность людей на карантине, чтобы понять, как они справляются с необходимостью существовать в замкнутом пространстве. В этом исследовании речь идёт и об общих стратегиях поведения в условиях изоляции, и о конкретных способах по-новому освоить знакомое пространство — попытаться вписать в дом всё то, что раньше находилось за его пределами.
Но те практики, которые выявили исследователи, и выводы, к которым они пришли, — не осталось ли всё это в другой эпохе? Мы задали этот вопрос руководителю Центра городской антропологии КБ Стрелка Михаилу Алексеевскому и попросили его прокомментировать этот проект из сегодняшнего дня. Читайте его ответ на карточках и пишите в комментариях, насколько практики и открытия эпохи ковида актуальны для вас сегодня.
Мы выпускаем новый исследовательский сезон — «Дом»
Сложный опыт последних нескольких лет заставил нас задуматься о том, что такое дом, какие чувства мы испытываем к нему и какие выстраиваем с ним отношения. Пытаясь найти язык для этого разговора, мы в своём исследовании обращаемся к автоэтнографии, историям реальных людей, социальным наукам и документалистике.
Помимо нашей постоянной команды, в сезоне приняли участие социолог Дмитрий Рогозин, философ Гленн Альбрехт, социолог эмоций Полина Аронсон, фотографы Наталия Платонова, Татьяна Ткачёва и Алёна Кардаш, писательница Егана Джаббарова, исследовательница миграции Мария Гунько, антрополог космоса Денис Сивков, музыкальный журналист Денис Бояринов и другие.
В рамках сезона вас ждёт несколько спецпроектов, лекторий, документальный фильм, дневник, книжная подборка и, конечно, подкаст — делимся его трейлером уже сейчас.
Оставайтесь с нами, будем вместе искать дорогу домой.
Зачем нам автоэтнография?
Сегодня мы живём в радикально атомизированном мире: уходят в прошлое многие коллективные практики, мы редко покидаем пределы своих медиапузырей, а геополитические катастрофы возводят между нами новые коммуникативные барьеры. И тем не менее, социальные исследователи всё чаще предпочитают говорить о себе. Почему?
Отец Дэвида И. Ханауэра был спасён от Холокоста благодаря операции «Киндертранспорт». В 1939 году родители выслали его вместе со многими другими детьми на корабле в Англию, где его приютила другая семья. На прощание они сказали ему, что через несколько месяцев увидятся, но сами понимали, что это скорее всего не случится. Так и вышло — бабушка и дедушка Дэвида погибли в концентрационном лагере.
В своей статье Growing Up in the Unseen Shadow of the Kindertransport: A Poetic-Narrative Autoethnography (Quantitive Inquiry, 12/2012) Дэвид Ханауэр пытается понять, как прошлое его семьи связано лично с ним. Если идентичность формируется опытом, то выходит, что Дэвид не имеет никакого отношения к этой истории и не имеет права на её рассказывание — ведь он не переживал не то, что Холокост, но даже вынужденную миграцию, как его отец. Но как быть, если бабушка и дедушка мертвы, а отец, как и многие другие выжившие, предпочитает об этом не говорить?
Разрешить это противоречие Ханауэру помогает сочетание автоэтнографического подхода и художественного письма. Он находит точку входа в это исследование: с 8 лет ему снится один и тот же навязчивый сон о том, что бабушка и дедушка подходят к постели и стремятся заглянуть ему в лицо. С этого странного кошмара он начинает разматывать клубок собственного опыта, в который, как становится ясно, семейная трагедия давно проникла: тут и тяжёлые отношения с ментально нестабильным отцом, и страх перед людьми в униформе, и сложные чувства по отношению даже к современной Германии. И так через личный опыт Дэвида уже мы — читатели статьи — начинаем что-то понимать о природе коллективной травмы.
Этот приём делает автоэтнографию особенно важным инструментом в сегодняшнем контексте — иногда дорогу к Другому получается найти только через обращение к себе.
Фото: Сергей Карпов / «Поле»
Как рассказывать о Другом?
Часто в попытках исследовать или показать Другого, мы сталкиваемся с тем, что строгая научная методология неспособна охватить некоторые области человеческой жизни. Сами по себе социальные науки, как и любые другие, в лучшем случае оставляют довольно много слепых пятен, а в худшем — вмешиваются в ход чужой жизни.
Американский писатель Элиот Уайнбергер в эссе «Люди камеры» рассуждает о том, каким может быть этнографическое кино. Как устроен его средний образец? Зрителю предлагается связная история о каком-то небольшом сегменте чужой культуры: например, об одном из ритуалов. Чаще всего, за кадром звучит голос антрополога, комментирующего происходящее, объясняющего, что всё это значит или — ещё лучше — о чём думают или что чувствуют участники действа. Но проблема заключается не только в этом: есть какой-то врождённый порок в самой попытке выстроить этнографический материал в связи с привычной нам линейной драматургией — с экспозицией, конфликтом, разрешением конфликта и так далее. Насколько реальна показанная таким образом реальность?
В качестве возможного ответа Уайнбергер предлагает синтез научного и художественного: этнопоэтика вместо этнографии. Он указывает на пример режиссёра Роберта Гарднера, а также снятый при его содействии фильм Хилари Харрис и Джорджа Брейденбаха «Нуэр». Не боясь синтеза научного и художественного взгляда, авторы отказываются от сюжетности, комментирования и показывания полноценных событий, предлагая зрителю набор образов. Большая часть фильма и вовсе показывает не людей, а коров — в жизни самих нуэров они занимают центральное место.
И прежде всего, поскольку изучаемое сообщество было теснейшим образом связано с рогатым скотом, фильм становится настоящим откровением в изображении коровы. Даже натренированный городской глаз немедленно различает коров как индивидуумов. Так и сами нуэры знают личную историю каждого животного; историю, которая, через выкуп за невесту и ритуальный обмен, неразрывно связана с их собственной историей. В ходе фильма становится очевидным и то, как из пристального наблюдения за рогатым скотом возникает чистая художественность; как формы и фактуры стада повторяются во всём, что делают люди племени нуэр.
Элиот Уайнбергер, «Люди камеры»
Чего хочет ностальгия?
Ностальгия — это не просто чувство тоски по утраченному или никогда не существовавшему дому, а ещё и сложный тип взаимоотношений с собственным воображением. Попробуйте точно сформулировать, по чему вы тоскуете, когда испытываете приступ этого чувства; вряд ли у вас сложится чёткая картинка, в которой можно различить детали, — объект ностальгического желания всегда пребывает как бы в расфокусе.
В книге «Будущее ностальгии» Светлана Бойм предлагает различать два типа ностальгии — в зависимости от того, к чему они стремятся. Часто используя одни и те же символы и триггеры памяти, эти два типа, по выражению автора, «рассказывают совершенно разные истории».
Первый — реставрирующий, стремящийся к тому, чтобы восстановить утраченный дом. Этот тип ностальгии связан с возвращением к национальным символам и мифам и с циркуляцией различных теорий заговора. Такая ностальгия видит в прошлом не изменяющийся отрезок времени, а статичную картинку, которую необходимо воссоздать, чтобы вернуться домой — и не важно, что это уже совсем не похоже на ваш дом.
Второй тип — рефлексирующий, связанный с индивидуальной и культурной памятью, осознающий невозвратность прошлого. Такая ностальгия стремится совместить аффект и критическое мышление, не отказываясь ни от одного, ни от другого. Другими словами, она понимает, что возвращение домой на самом деле невозможно, не стремится к восстановлению мифического «дома» и сохраняет дистанцию по отношению к своему объекту.
Ностальгирующая личность эпохи модерна осознаёт, что «цель одиссеи — это rendez-vous с самим собой». К примеру, по Хорхе Луису Борхесу, Одиссей возвращается домой только для того, чтобы оглянуться на своё путешествие. В алькове своей верной царицы он начинает испытывать ностальгию по отношению к своему номадическому «я»: «Где тот человек, который в дни и ночи изгнания скитался по миру, словно пёс, и говорил, что его имя — Никто?» Возвращение домой не означает восстановление личности; оно не завершает путешествие в виртуальном пространстве воображения. Ностальгирующая личность эпохи модерна может страдать от тоски по утраченному дому и от самого утраченного дома одновременно.
«Будущее ностальгии», Светлана Бойм
Фото: Сергей Карпов
Обратная сторона утопии
Из истории культуры и истории вообще мы хорошо знаем, что граница между утопией и антиутопией часто бывает зыбкой. Север — это не только освоение пространств и триумф воли, но и страх вечной мерзлоты и коллективная травма ГУЛАГа. Космос — это не только преодоление границ и исполнение давней мечты человечества, но и ужас перед бесконечностью Вселенной и перед тем, что таится в её далёких уголках. А тому, как Атом превратился из утопического источника энергии в дистопический источник тревог и страхов, мы посвятили целый подкаст.
Хороший пример того, как что-то утопическое неожиданно переворачивается с ног на голову, — образ опасного дома в хоррорах. Это довольно частый троп в литературе и фильмах ужасов: дом — место, которое должно быть воплощением безопасности и стабильности, — становится враждебным и стремится нанести своим хозяевам вред.
Культурологи и антропологи часто ищут в хоррорах выражение коллективных страхов. В статье A Lesson Concerning Technology: The Affective Economies of Post-Economic Crisis Haunted House Horror in The Conjuring and Insidious (Quarterly Review of Film and Video, Vol 32, № 6) исследовательница Эммануэль Весселс на примере фильмов «Заклятие» и «Астрал» говорит об интересной тенденции в фильмах ужасов, проявившейся в конце 2000-х — начале 2010-х. Тогда на место картин в жанре found footage, или «найденная плёнка» (когда большая часть фильма представлена как съёмка с любительской камеры героев), стали приходить качественно поставленные хорроры, в которых действие происходит в домашних интерьерах.
Можно догадаться, с чем Весселс связывает этот поворот: в 2008 году случился мировой экономический кризис, начавшийся как раз с коллапса на американском рынке недвижимости. Неуверенность поколения в том, что у них будет свой дом, прекаризация занятости, финансовая нестабильность, ожидание, что вот-вот мир окончательно рухнет, — всё это в совокупности отразилось на популярности хорроров, где дом становится не безопасным местом, а источником страха служит трудно уловимая угроза.
Получается, что созданная человеческим воображением утопия так же подвижна, как и само это воображение. На неё проецируются одновременно желания и страхи, готовые в любой момент друг друга сменить — особенно в турбулентные времена.
Какие хорроры, связанные с домами, вы знаете и любите? Видели ли вы в них раньше выражение таких коллективных страхов?
Фото: Сергей Карпов / Поле
Как мы справляемся с неопределённостью?
Часть 2
Публикуем обещанное продолжение материала, вышедшего на прошлой неделе и посвящённого механизмам, которые помогают нам справиться с тоской по дому, растерянностью и неопределённостью. Если в первом посте своими историями делились шеф-редактор Наталия Платонова, директор по коммуникациям Катя Киселёва и арт-директор/дизайнер Аксана Зинченко, то теперь мы предоставляем слово двум другим участникам команды: продюсеру киностудии «Поле» Сахамину Трофимову и со-основателю проекта Сергею Карпову.
Напоминаем, что в комментариях можно делиться своими историями — мы хотим не только рассказать о себе, но и услышать вас.
Какие занятия или ритуалы помогали вам справиться с тревогой, вызванной катастрофами последних лет?
Как мы справляемся с неопределённостью?
Последние два года для всех нас стали временем тревоги и растерянности. Утрата дома или сложности в отношениях с ним, потеря привычного окружения или необходимость вливаться в новое, кризисы, перемены, переезды — всё это испытывает нас на прочность. Но часто такие периоды становятся поводом лучше себя узнать.
Готовясь к новому сезону, мы внутри команды «Поле» задали друг другу вопрос: какие внутренние механизмы помогали нам преодолевать бесконечно растущую неопределённость? И решили ответить на него небольшими историями, которыми теперь делимся с вами на карточках. Всего таких постов будет два: один вы уже читаете, а второй выйдет на следующей неделе.
Но мы хотим не только поделиться чем-то личным, но и начать об этом диалог — поэтому предлагаем вам под этим постом тоже рассказывать свои истории. Если их наберётся достаточно, мы сделаем на основе ваших историй отдельный материал.
Какие механизмы защиты от неопределённости и тоски по дому срабатывают у вас? Что помогает вам вернуть себе внутреннее спокойствие и пережить турбулентные времени?
Что заставляет нас оставаться?
В рамках сезона, посвящённого атомной утопии, поле.медиа рассказывало историю Мардая — города в восточной части Монголии. В 1970-е советские геологи обнаружили там залежи урановой руды, а в конце 1980-х был построен и запущен карьер. Но всего через 10 лет работы на карьере прекратились и предприятие было ликвидировано, а город опустел.
Недалеко от Мардая есть недостроенный советский аэродром. Ещё в советские годы аэродром передали в частные руки, и владелец нанял сторожа — следить за тем, чтобы бетонные плиты взлетно-посадочной полосы не растащили на стройматериалы. Сторожа зовут Тогтох — он до сих пор живёт рядом с аэродромом в маленькой землянке без денег и электричества, охотится на зайцев и принимает еду от кочевников, которые иногда ставят юрты неподалёку от его жилища. У Тогтоха даже нет часов: он определяет время по солнцу.
Почему Тогтох продолжает там жить в полном одиночестве, хотя, на первый взгляд, это утратило всякий смысл? Что вообще привязывает нас к тому или иному месту, кроме обстоятельств и привычки? Это один из многих вопросов, на которые мы будем искать ответ уже в новом сезоне.
Сам Тогтох говорит, что остаётся жить на аэродроме ради деревьев, которые здесь когда-то посадили советские военные: большинство были спилены или погибли от морозов, но часть саженцев выжили и растут до сих пор.
«Больше нет у нас такой красоты»
Фото: Влад Сохин
Коллеги, если вы пропустили пятничный вебинар Михаила Боде «ИИ для прикладных исследований», не расстраивайтесь!
Посмотреть запись можно по ссылке. Два с лишним часа опробованных на личном опыте приемов, как приручить алгоритмы для нужд рисерча.
Увидев огромный интерес (не всем хватило место на онлайн-трансляции) мы поняли, что надо проводить такие вебинары на регулярной основе: скоро будет новый анонс.
Зачем сохранять пустоту?
В январе 2022 года «Поле» отправилось в Воркуту вместе с журналистом Максимом Поляковым, который вырос в этом городе и согласился поделиться историями о своем северном детстве: об ожидании автобуса в тамбуре Дворца творчества, о дружбе с мостом, о самодельных гоночных машинках из шариков для подшипника. Даже заброшенные и опустевшие части города для Максима остаются живыми — благодаря тому, что хранят детские и юношеские впечатления.
Один из центральных терминов нового сезона поле.медиа — соластальгия. Его изобрел философ-эколог Гленн Альбрехт, чтобы разделить два чувства: тоску по дому, в который невозможно вернуться (всем известная ностальгия), и тоску по месту, которое безвозвратно меняется. Соластальгия подразумевает, что это не вы ускользаете от пространства, а само пространство от вас — природные, социальные или политические катаклизмы меняют его облик и вызывают у вас желание оставить всё как есть. Если ностальгия — это стремление вернуться в прошлое, то соластальгия — отчаянная попытка остановить такие перемены, которые стирают знакомую вам идентичность места и ставят под угрозу вашу связь с ним.
Проект «Сохраняйте пустоту» — тоже отчасти касался этого чувства. Население Воркуты стремительно уменьшается, дома пустеют, а целые поселки вымирают, но для Максима важно, чтобы эти пустые дома продолжали быть — ведь они свидетели его личной истории.
В рамках этого проекта мы придумали способ сохранить часть ускользающего прошлого: с помощью виджетов сервиса Osoka вы можете записать своё воспоминание о детстве.