у меня к тебе –
чувство нежности,
я держусь
из последних сил.
от тепла
до слепой
погрешности
лишь один
поцелуй в такси,
стопка писем,
абсурдность истины,
запах солнечный,
пряность губ.
мне казалось,
сумею выстоять,
мне казалось,
что я смогу.
а теперь посмотри,
я падаю
в бесконечность
твоих широт.
ты швыряешь
в меня снарядами,
обжигая губами рот.
за рубашку
цепляюсь
пальцами,
сердце связано,
руки – нет.
мне над болью
теперь смеяться бы,
провожая
слепой рассвет.
только смех
ни к чему
хорошему,
я держусь
из последних сил.
если сам
не исчезнешь
в прошлое,
я не стану
тебя просить.
у меня к тебе –
чувство нежности,
чувство выбитых
звёздных ран.
от жестокой
твоей небрежности
в сердце снова
растёт дыра.
кто тут жертва,
палач,
судимые?
от кого убегать долой?
эта нежность
непобедимая,
если я
до сих пор
с тобой.
запах моря,
изгибы плавные.
суть момента,
нелепость слов.
крик врывается
в ночь отчаянно,
мол, куда же
меня несло?
безнадёжность
смертельных
выстрелов,
ненасытность
горячих губ.
мне казалось,
сумею выстоять,
мне казалось,
что я
смогу.
(с) мирленская
представь, кому-то будет суждено видеть тебя лохматой,
слушать, как ты кроешь мир отборным матом,
прижимать тебя к себе глубокой ночью,
улыбаться на то, как ты что-то с утра бормочешь.
ты будешь нужна ему трезвая/пьяная — без разницы,
он захочет узнать, как ты стонешь, хохочешь, кусаешь, дразнишься
он будет серьёзней тебя и немного выше.
с ним ты будешь себя ощущать малышкой.
он найдёт способ быть рядом, когда тебе плохо,
станет беречь от наглых рук, плохих людей тебя, дурёху,
гладить по голове, когда ты сопишь в подушку,
шептать на ухо: «черт, ты самая лучшая».
он будет щекотать твои пятки, а ты будешь хихикать «мне же щекотно»,
он будет знать твоих демонов, всю подноготную,
после душа играться с твоими мокрыми волосами.
он будет считать тебя самой-самой.
он будет ночью укрывать тебя одеялом,
утешать в моменты, когда тебя настигают провалы,
когда ты от детской ревности кусаешь губы, сатанея,
скажет: «можешь дуться, а я люблю тебя всё сильнее».
и когда ты будешь злиться и вырываться, весь мир кляня,
он успокоит твои обиды, легонько тебя обняв,
даже если ты дуешь щеки, устраиваешь свою личную мировую,
он будет смотреть на тебя,
словно другого мира не существует.
с ним не будет недосказанности, сомнений, драм,
он впишет тебя в свою жизнь, чтобы целовать сонную по утрам,
он увидит тебя злой, уставшей, несовершенной, смешной, раздетой,
и он будет любить тебя больше жизни
при всём при этом.
(с) Фатальность | Аня Захарова
если хочешь о важном - давай о важном.
хотя это понятие так двояко.
одиночество - вовсе не так уж страшно.
страшно в двадцать один умереть от рака.
страшно ночью не спать от грызучей боли,
что вползает под кожу и ест с корнями.
а ты роешь могилу от слов "уволен",
или "лучше остаться с тобой друзьями".
говоришь, как пугающи предпосылки
неизбежности рока, судьбы, удела?
страшен выбор - идти собирать бутылки,
или сразу идти на торговлю телом.
говоришь, нет квартиры в многоэтажке,
платежи коммунальные шею душат?
а когда-то хватало малины в чашке
и оладушек бабушкиных на ужин.
говоришь, что вокруг - дураки и драмы,
что в кошмарах - тупые пустые лица.
страшно - в девять ребенку лишиться мамы.
страшно - маме ребенку не дать родиться.
страшно видеть, как мир в себе носит злобу,
как друзья обменялись ножами в спину.
если хочешь о важном - давай о добром.
как быть добрым хотя бы наполовину?
как найти в себе силу остаться честным,
ощутить в себе волю, очистить душу?
правда, хочешь о важном? садись. чудесно,
это важно, что ты еще хочешь слушать.
(с) .. keep silence.
не ложись на краю
кровати.
я же съем тебя
без
остатка,
ты же знаешь, что до заката
монстры просто играют в прятки.
что тебя напугало? может
холод рук
на твоих
ключицах?
я не грех, так что ты не сможешь
отмолить меня,
отмолиться.
или это моё дыханье
на щеках, что горит пожаром?
почему, если я реальный,
называешь меня
кошмаром?
резко щёлкаешь выключатель,
жадно дышишь, дрожишь всем телом.
я твой преданный
наблюдатель,
ты не видела, но
смотрела.
как смешно, что в объятьях зверя
ты боишься любого звука.
я хочу тебя съесть,
сильнее —
я хочу тебя убаюкать.
ты придумала монстра в детстве,
что сидит
под твоей
кроватью,
что твоих не страшится бедствий
и не сыпет в тебя проклятья,
принимает всё без остатка
и не бьёт тебя по запястьям,
это словно твоя заплатка,
что не терпит твоих несчастий,
он в тебя просто верит,
просто
ни за что
никогда
не судит.
ты решила, что только монстр
честно
верно
тебя
полюбит.
ты его привязала цепью,
ты кормила его с ладоней,
рассказала про лес и степи,
храбрых рыцарей и
драконов,
заставляла ждать каждый вечер,
чтобы утром опять расстаться.
догорели большие свечи.
как могла ты
не возвращаться
столько лет?
мы играли в прятки
и похоже
мы заигрались.
убегай теперь без оглядки.
видишь?
цепи давно сломались.
видишь?
можно уже без фальши.
я так ждал, что ты возвратишься.
ты меня так любила раньше.
почему же
сейчас
боишься?
\\\
я бы съел тебя без остатка.
не ложись на краю
Вселенной.
просыпаюсь один.
нехватка
самых мягких прикосновений.
жаль, что их
больше не случится.
понимание — не принятье.
может, ты мне
опять
приснишься?
\\\
монстр,
что ждёт тебя
под
кроватью.
(с) Defin
когда не носишь серьги две недели,
то надеваешь снова через кровь.
прокол души ведет себя как «в теле» -
ни на секунду не снимай любовь.
а если снял, то положи в местечко…
для внучки, чтоб однажды под метель,
достать уже винтажные сердечки
и принести капризнице в постель.
та к зеркалу рванется, чтоб увидеть,
разбудит маму, чтобы показать…
но не поймет, что у нее б могли быть
и волосы другие, и глаза…
Сола Монова
тебе бы радоваться.
тебе бы смеяться.
простое счастье тебе к лицу.
все наладится.
мы с этим справимся,
и будем вместе встречать весну.
тебе бы выспаться.
тебе бы выстоять.
с простой улыбки начать свой день.
тебе бы не выгореть,
а ты ведь искорка,
как можно дольше побудь в тепле.
и поздней ночью,
коснувшись взглядом,
едва заметно держась за руки,
я знаю точно —
ты будешь рядом.
ты будешь рядом, и боль отступит.
скажи мне тихо:
«со мной останься.
теперь я вряд ли смогу уснуть.
а ты, мой ангел,
ты улыбайся.
простое счастье тебе к лицу».
(с) в.понкин
ты будешь спать с другими, и я буду спать с другими,
будет другая седая зима, другой кучерявый иней,
другие дома и другие квартиры с запахом незнакомым,
будут другие тела и оргазмы, пепел с других балконов.
будут другие звенящие взрывы, омуты, помутненья,
руки другие, губы другие, плечи, ключицы, колени,
гифки развратные в переписке, улыбки у монитора,
встречи и ссоры на колком морозе, и снега другого горы.
будет другая кипящая боль от ревности бесполезной,
выстрелы слов, обещания, ложь, входящая острым лезвием,
всё повторится и всё надоест, и станет уже привычным.
утро с другими: масло и хлеб, и тёплый желток яичный.
будут другие игры в любовь, и реплики по сценарию,
а внутренний голос будет гудеть: давай же уже, отжарь её,
и память о коже моей сотрётся кожей другой, помоложе.
и всё, что когда-то было у нас, будет попросту уничтожено.
а после она тебя будет бесить, наступит пора прощаться,
кончатся мятные поцелуи, короткое глупое счастье.
короткое лето, бессонные ночи – всё канет куда-то в бездну.
ты снова закуришь и скажешь себе: как же всё это мерзко.
ты будешь другим, в новом пальто – сразу и не узнаешь,
я буду другой, старше и строже, в пакете: продукты и vanish.
столкнёмся где-нибудь, что-то ёкнет, зажжётся, потом – остынет.
какая разница, кем мы были. ведь стали совсем другими.
© Pola (Полина Шибеева)
я расскажу. ты пока открывай вино. штопор вон там, в нижнем ящике у плиты.
это случилось не с нами. и так давно, что не родились в ту пору ни я, ни ты. это случилось под самый конец зимы. капало с крыш и досматривал сон медведь.
он у весны взял неделю себе взаймы. и не отдал. потому что влюбился в смерть.
он полюбил ее, встретившись первый раз. кто умирал, он не сможет теперь сказать.
ты наливай, я купила для нас шираз, и не таращь как карась на меня глаза.
да, полюбил. потому что она была в те времена не такой, как знакома нам. кожа ее как бумага была бела, ночь уступала в черни ее глазам. тонкие пальцы изящны и холодны, с губ ее красный придумали люди цвет.
были тогда в неё многие влюблены. только его полюбила она в ответ.
а полюбив, перестала к нему ходить, чтоб на него не накликать случайно зла. чтобы любимый ее оставался жить. пусть без неё, не себя, так его, спасла.
он ее звал, она слышала, но не шла. он стал искать ее там, где идут бои. Каждая ввысь улетающая душа криком была о смертельной его любви.
он ее звал, и пронзившую грудь стрелу принял, как дар. долгожданный и ценный дар.
он оклемался под вечер уже в тылу. тело трясло, в голове полыхал пожар, тонкие пальцы коснулись его виска. он улыбнулся - ну вот, наконец, и ты.
к черту шираз, там, в той тумбочке, есть вискарь.
в пальцах ее он притих и совсем остыл. он улыбался, она не скрывала слёз. он говорил, как он долго ее искал, как полюбил - моментально, навек, всерьёз.
плакала смерть. и на помощь пришла весна.
я, говорит, не видала такой любви, а уж в любви, я, поверьте мне, знаю толк. есть у меня неучтенные годом дни. их всего семь. и я вам их вручаю. в долг.
в эти семь дней он со смертью прожил всю жизнь: в танце кружил и за руку держал во сне. в небо взлетал и летел метеором вниз, зная, что долг будет нечем отдать весне.
выпьем за них. не таращься так на меня!
вышел их срок, и прощаться пришла пора. он ей сказал на исходе седьмого дня: так хорошо, что не жалко и умирать.
и он ушёл. испарился. пропал. исчез. смерть закричала, как раненный дробью волк. гром прогремел первый раз за сезон с небес. это весна. это время вернуть ей долг.
смерть отдала за неделю любви весне всё, что могла: красноту из дрожащих губ, кожу свою (что белее была, чем снег), всё отдала, превратилась в ходячий труп.
больше никто не любил ее никогда. не разбивал об ее красоту сердец.
выпьем за них, но не чокаясь и до дна. этой любви, да и сказке, пришёл конец.
(с) Мальвина Матрасова
запиши себе где-нибудь: я должна быть счастлива,
даже без надежной руки в своей, без особых причин,
заживут все раны под тоненьким лейкопластырем,
время ужасный врач,
но хороший учитель.
верь, что исчезнут печали, тревоги, стрессы,
как под мартовским солнцем растает колючий снег.
это просто такое время, такой вот нелёгкий месяц,
старые шрамы всегда болят по весне.
не опускай руки, улыбайся шире и пей вино,
поживи без горькой скорби и памяти по утраченному.
слишком много пережито и преодолено,
чтобы вот так сейчас всё заканчивать.
не трать время на выяснения отношений с идиотами и врагами.
будь кому-то лучиком солнца в полной темноте.
это закон вселенной: если почва теряется под ногами,
значит, время пришло взлететь.
пробуй новые стрижки, позволь себе шоколадку,
даже если вокруг лишь снобы и кислые лица.
всё то, что ты считаешь в себе жуткими недостатками —
для кого-то повод в тебя влюбиться.
время когда-то засветит плёнку воспоминаний,
однажды ты поймёшь, что у тебя есть всего одна чертова жизнь,
всё, что должно быть нашим, останется с нами.
а чужое уйдёт — как ты его ни держи.
не думай о слишком сложном и неизбежном,
нет прекрасней искусства, чем радоваться даже простому дню.
ты ещё точно найдёшь, с кем можно быть слабой,
предельно нежной.
а пока, моя девочка, лучше надень броню.
будь счастливой, забыв про всё и всех,
танцуй под уличное радио, даже если идёшь одна.
это самый простой закон:
стремиться упрямо вверх,
когда достигаешь ногами дна.
(с) аня захарова
каждый должен делать свою работу,
я пишу тебе письма раз в неделю в субботу,
левой, нет, точнее, конечно, правой лапой,
здесь на радуге выдают чернил, что кот наплакал.
посему спешу сообщить, что со мной всё хорошо,
только что было солнце, и тут же дождь пошёл,
я никогда не любил сырости, и когда ты плачешь,
я бы много отдал, чтобы всё получилось иначе.
вместе прожили с тобой мою жизнь восьмую,
я за тобой присматриваю и тоже тоскую,
ты не тревожься, ем хорошо - и обед, и ужин,
я был только твоим котом, знал, что любим и нужен,
я ни о чем не жалею, правда, вот ни грамма,
я теперь не болею, набрал пять киллограммов.
ничего не болит, я совсем не пью таблетки,
я опять молодой, даже простужаюсь редко.
я грущу, когда ты грустишь и не спишь ночами,
это я разбил твою чашку, только я нечаянно.
я могу иногда приходить и сидеть неслышно
на столе, на подоконнике и на самой крыше
твоего дома и где-то в уголке твоего сердца,
у меня есть в запасе девятая жизнь, и мы скоро встретимся...
ладно, у нас скоро ужин, надо мыть усы и лапы,
не успел написать, что хотел, букв, как кот наплакал,
люблю тебя до самой луны и столько же наоборот.
целую, шлю отпечаток лапы.
вечно твой, Кот.
(с) Галина Батраченко
любовь живет не там, где двое спят под одной крышей,
это не совместный быт, не общая кровать,
любовь там, где двое умеют друг друга слышать
и понимать.
любовь там, где в моменты, когда натянуты нервы,
двое дышат ровнее на «раз два три».
и в секунду, когда другие хлопают дверью,
они садятся рядом, чтобы поговорить.
любовь там, где люди усмиряют свои сложные нравы,
и хотят быть друг с другом тысячу жизней своих подряд.
это «давай попробуем все исправить,
я не могу тебя потерять».
любовь там, где двое знают, что от ссор нет толка,
где спешат друг к другу за тыщу миль.
где решают положить свои короны на полку,
и просто быть любящими людьми.
(с) Аня Захарова
собственно, вот он — знак.
ты же его хотел?
делай теперь так.
будь, ради бога, смел.
ради себя будь
тем, кем хотел быть.
хватит свою суть
оправдывать и винить.
если ты ждал знак,
значит, держи путь,
сделай один шаг
(только бы не свернуть).
в ходе твоей войны
сердце пронзал металл.
как же жестоко ты
сам себя расстрелял,
сдался, упал, обмяк,
страх поселил в груди.
двигаясь на маяк,
только не потони.
действие или мысль,
что крутится в голове?
ждать твёрдых слов: «решись»,
может, пора в себе?
только в тебе — страх
плавит твою грудь.
вот он — держи — знак.
делай же что-нибудь.
(c) Defin
шрамы — отметки о том, как ты прожил жизнь,
то, что интимнее шёпота, секса, губ.
тянешь футболку и просишь: ну, покажи.
я свои шрамы отчаянно берегу
от чужих взглядов. ты говоришь: я свой.
и улыбаешься. так, что искрит в глазах,
так, что я думаю: мне это не впервой,
главное — просто успеть отступить назад.
мы начинаем. три-два-один. готов?
(ты уже рядом, тянешь ладонь ко мне)
первый — у сердца. имя ему — любовь,
в марте-апреле ноет всегда сильней.
где-то под ребрами есть и второй — тоска.
(ты ещё ближе, дышишь почти в висок)
этот распорот до розового мяска,
я на него ежемесячно сыплю соль.
третий — предательство. он на спине живёт.
(смотришь в упор и не сводишь голодных глаз)
можно прикладывать между лопаток лёд —
это поможет, но́ только в первый раз.
ты говоришь: они выглядят как букет,
каждый из них на весенний цветок похож.
я говорю: не дари мне цветов, окей?
ты улыбаешься мне.
и заносишь
нож.
© Элиот
я встретился с Богом впервые в штате Висконсин, в начале осени,
Он много смеялся, курил, говорил, что Его, дескать, тоже бросили,
говорил, не волнуйся, прорвемся, где наша не пропадала,
я запомнил тогда глаза Его, цвета горечи и сандала.
потом Он исчез – я не слышал о Нем года три, поменял два дома,
в третьем как-то подзадержался – авария, месяц глубокой комы,
Он появился в моей палате, как должное, принес цветы,
ты, говорил, не умрешь в этот раз. не ты.
после мы вместе пробыли шестнадцать месяцев, исколесили полмира,
Он говорил без умолку, рвал газеты, ругался, что люди творят кумира
из каждого. потом подолгу молчал, смолил за одной одну,
и, кажется, медленно шел ко дну.
как-то расстались бездарно, Он вышел за сигаретами, а я – в Мадрид,
тогда мне хотелось спрятаться, забыть, наконец, что и где у меня болит,
там и пересеклись в предпоследний раз, я сразу Его узнал
Он был... ну, Он был Богом. где были мои глаза?
такой получился расклад – Он стоит, прячет улыбку свою в ладонь,
говорит "мы давно не виделись, здравствуй, мой друг". создает огонь
и прикуривает – как будто мы снова идем слушать новый рок,
как будто и не было ничего. будто бы Он – не Бог.
а я молчу, как последний дурак, сигарету изжевываю, покрываюсь потом,
что мне сказать Ему, чтобы не вышло вычурно, не лебезить, проявить заботу,
"здравствуй"– , мой голос срывается. Он хохочет, берет меня за плечо,
и через месяц уходит, прощаясь – "увидимся мы еще".
больше не виделись. я не молюсь, не соблюдаю пост, не посещаю храм,
я в Его честь курю, слушаю старый джаз, пью коньяк, хожу по Его следам,
и не тоскую совсем. мне говорят, что сошел с ума, что совсем чудак –
но Он мне сказал – мы встретимся. будет так.
(с) пушистый вареник.
напиши на лбу, заруби себе на носу:
ты одна принцесса в своем лесу.
ты ни лучше, ни хуже других принцесс,
у них просто другой совершенно лес.
у тебя тут свои драконы и стаи птиц.
где-то в чащах бродит отважный принц.
он однажды отыщет тебя, а ты
времени зря не трать и сажай цветы.
напиши на лбу, заруби себе на носу.
ты одна принцесса в своем лесу.
ты сама принцесса в своей судьбе,
эта сказка написана исключительно
о тебе
Тоня Кузьмич
твой мужчина — синтез друга, любовника и бога,
тот, кто не оставит на сердце больной ожог,
это: «я за неё убью любого»,
твой мужчина - тот, который тебя бережёт.
твой мужчина — тот, кто не только целует страстно и горячо,
но и чмокает, словно ребёнка, в нос.
тот, из-за кого тушь по щекам никогда не течёт,
хоть он и смешит тебя порой до слёз.
твой мужчина — это не про щетину и кошелёк,
это про до боли знакомый шрамик и родинки на спине,
и порой он бывает груб, несговорчив, строг,
но никого нет его родней.
твой мужчина — тот, с кем ты можешь быть собой,
кто не допустит мысли с тобой однажды попрощаться.
с кем ты поймешь:
любовь - это не боль,
любовь - это про счастье.
твой мужчина — кажется грозным, но это только на вид,
и пускай иногда ведёт себя несносно,
много курит, ругается матом,
а ещё по ночам храпит,
(может быть, чтобы от тебя отпугивать монстров?»
твой мужчина - тот, кто скажет: «моя хорошая»,
с кем чувствуешь спокойствие, а не вечную дрожь.
твой мужчина тот, с кем ты от души смеёшься,
а не из-за которого ты ревешь.
твой мужчина — тот, чей изъян тебе всего дороже,
тот, с кем хочется быть нежной и хрупкой.
кто целует сердце,
касаясь губами кожи.
твой мужчина — это про поступки.
(с) Аня Захарова
а ведь кто-то думает о тебе в два часа ночи,
переходя дорогу, слушая музыку в пробке на светофоре,
не может отвести глаза, когда ты хохочешь,
как манерничаешь, смущаешься, умничаешь в разговоре.
а ведь для кого-то ты — первая мысль с утра сквозь сон,
когда солнце танцует по кухонным занавескам,
кто-то водит по твоей фотографии курсором,
перечитывает твою простенькую смску.
а ведь кто-то считает тебя лучшим, даже когда ты злишься, волосы ероша,
ты кому-то снишься, и эти сны ему не дают покоя,
а ведь кто-то замечает в тебе лишь хорошее,
когда тебе кажется, что ты ничего не стоишь.
а ведь кому-то ты до мурашек нужен,
только он боится в этом признаться на протяжении многих лет,
кто-то думает о тебе, размешивая сахар в кружке,
стирая тёплой ладонью лёд на автобусном стекле.
а ведь кто-то, вспоминает о тебе, идя мимо витрин и афиш,
когда ты смотришь в его сторону, не знает куда себя деть,
мечтает укрывать тебя одеялом, пока ты спишь,
остаётся мыслями рядом с тобой в комнате полной людей.
а ведь кто-то умиляется тому, как прядь на твой лоб падает небрежно,
и твоё присутствие его вгоняет в легкую дрожь,
улыбается, захлебываясь от приступа нежности,
как только видит, что ты идёшь.
а ведь кому-то в толпе чудится запах твоей кожи,
и в эти моменты у него содрогается всё нутро.
ищет твои черты в каждом втором прохожем,
ныряя в шумный вагон метро.
а ведь кто-то смотрит на тебя и не может наглядеться,
когда ты отводишь взгляд каждый раз,
ты даже не представляешь,
скольким людям ты разбил сердце,
и скольких,
сам того не замечая, спас.
(с) аня захарова
моя девочка смеялась и наступала весна,
чем я её заслуживал не знаю.
она прижималась ко мне в моей футболке после сна,
такая тёплая и родная.
моя девочка своенравна и до мозга костей упряма,
умела быть нежной, но если злилась — не жди добра.
сегодня цитирует Хемингуэя и Мандельштама,
завтра надирается, как пират.
она - лучший стих, а я в поэзию не вникал,
слов не мог подобрать, как она красива,
моя девочка бездонна и глубока
мне ее постичь не хватало силы.
с ней было на редкость просто и легко,
словно моя душа с её находила один ритм.
её каждодневные поцелуи казались мне пустяком,
до тех пор пока она не прекратила их мне дарить.
моя девочка пахла счастьем, шоколадом и спелой вишней,
мне осталось смотреть её фото, закусывая кулак.
она была дарована кем-то свыше,
а я потерял ее, как земной дурак.
она отводила ладонью волосы от лица,
это была магия, наваждение, чертовщина,
я был влюблён в неё, как глупый пацан,
а любить не смог, как взрослый мужчина.
целой вечности рядом мне никогда не хватит,
скольких бы ни целовал,
она одна не выходит из головы.
её смех, её голос, её объятья —
единственное,
что меня делало живым.
(с) Аня Захарова
обещаю, я буду тебя беречь.
теперь я твой тыл, я твой щит и меч.
я тебя сберегу от ветров и плохих людей,
непогоды, насмешек, болезненных диалогов.
я буду любить тебя, как родители любят своих детей,
не оставлю, не брошу, клянусь тебе перед богом
и какие бы сложности нам ни встретились на пути,
обещаю, тебе всегда будет куда придти.
я приму тебя полностью и такой, как есть,
не буду судить за ошибки, всегда пойму и прижму к себе,
ты даже не вспомнишь о том, что есть ложь и месть,
и однажды, я верю, ты победишь на своей войне.
обещаю, что не причиню тебе большей боли,
ты забудешь попытки забыться в курении, алкоголе,
перестанешь винить себя в том, что ты совершила давно когда-то,
я всегда буду вместе с тобой, я всегда буду за тебя,
мы с тобой создадим новые самые важные в твоей жизни даты.
мир не будет таким жестоким, пока рядом буду я.
даже если с тобой не окажется чьих-то необходимых плеч,
я тебя научу справляться, спрячу от бури и от дождя.
обещаю, я буду тебя беречь.
обещаю тебе, моя милая,
моя дорогая я
© Валерия Кацуба
рассказать, как она бесила? не хватит слов.
эти тряпки по всей квартире, гора посуды…
говорил, что не буду её опять, не буду,
но бросался на это мясо, как стая псов.
как она просыпалась – где-то в районе трёх,
надевала футболку с мерзким пятном от кофе.
как дымила на кухне, морщила детский профиль.
я хотел придушить её, только никак не мог.
как терзала гитару, а в стенку стучал сосед,
и колонки до ночи орали БГ и Цоя.
я лежал на кровати, словно на поле боя,
представляя в ладони спасительный пистолет.
моя пьяная дурочка – пирсинг, тату и шрам,
бесконечные ссоры, драки, битьё тарелок.
и любовь на столе с этим шипящим телом.
как бесило всё это. рассказывать что ли вам?
про замученный кактус – единственный наш цветок,
про клеёнку, яичницу, завтраки под сериалы.
я убил бы её, если бы только мог.
но во всём этом хаосе что-то меня держало.
жёлто-синие тени ли, ночь ли, её плечо?
или сонные ласки под звуки мусоровоза?
мне казалось, что чувство кромсает меня мечом,
что я падаю в яму нахлынувшего наркоза.
как она исчезала, как начинался ад,
как я чуял соперников, как находил улики.
но безумцы нисколько себе не принадлежат.
я любил её страшно, отчаянно, тупо, дико.
мы расстались. прошло уже больше десятка лет,
но ничто не забыто - полбашни себе не отстрелишь.
я увидел её в метро, и зачем-то сказал ей:
бесишь.
а она улыбнулась, и ответила мне:
привет.
© Пола / Полина Шибеева
знаешь ли это ты?
в людях живут коты.
каждый - немного дом.
дом со своим котом.
если урчит живот,
это мурлычет кот.
душу твою скребёт
тоже тот самый кот.
ласку и теплоту
надо бы дать коту.
если не ты, то кто
будет с твоим котом?
в каждом из нас живет
толстый ленивый кот.
все вокруг - суета.
просто погладь кота.
(с) Златенция Золотова
если говорить предельно искренне,
с ней я понял, что счастье в простых вещах.
при своей хрупкости она любит казаться сильной и независимой,
но я твёрдо решил,
что буду её защищать.
я, конечно, не рыцарь,
но буду беречь от чужих взглядов и наглых рук,
от придурков, что пишут в сети ей пошлости,
потому что: «ну вдруг её у меня отберут?»
а она ведь такая славная и хорошая.
я её обнимаю и душа наполняется нежностью и покоем.
она — чистый свет в моей дрянной судьбе,
я обещал разобраться со всеми,
кто ей сделает больно,
а сегодня пришлось бы разбить лицо
самому себе.
(с) Аня Захарова
у меня к тебе чувство
боли.
я как треснувшее стекло.
ты садишься ко мне за столик — словно действуешь мне на зло.
мы опять обсуждаем график, контрагентов, дедлайны, план.
я хотел бы послать всё нафиг, прошептать тебе: «перестань»
слишком близко и очень точно, прикасаясь почти к щеке.
мы с тобою друзья не очень, мы с тобою всецело не…
ты приходишь ко мне, сжимая стопку вечных дрянных листов.
как ты можешь, моя простая, убивать меня парой слов?
убивать меня каждым жестом, каждым брошенным мне «привет»…
в этом мире не будет места, где мы встретим вдвоём рассвет.
он звонит тебе в перерыве, ты так светишься, я так злюсь.
поскорей бы уже остыли эти чувства и эта грусть.
я тебе возвращаю сухо, словно эхо, твоё «привет»,
пожелай мне пера и пуха, чтоб однажды ответил: нет,
не свободно, уйди отсюда, или мне уходить пора.
ты как в детстве мечта о чуде, что не сбудется никогда,
я, конечно, всерьёз не верю, но зачем-то всё так же жду.
он встречает тебя за дверью.
я не знаю, куда иду.
…ты садишься ко мне за столик. я разбитое в хлам стекло.
у меня к тебе чувство
боли.
у тебя ко мне ничего.
(c) Defin
когда снова начнёшь скучать, подумай об этом без трагизма,
повторяй эту фразу, если будет невыносимо:
«если кто-то хотел бы остаться в твоей жизни,
он бы приложил для этого все усилия».
не навязывайся, не нужно больше скулить и ныть,
если жизнь тебе что-то не даёт, значит, это тебе не надо.
ведь люди, которым мы действительно важны,
вопреки обстоятельствам будут рядом.
перестань себя изводить до озноба по коже,
сутками сжимать телефон, ожидая коротенького ответа.
для того, кто правда без тебя не может,
отпустить твою руку будет страшнее смерти.
здесь нет никаких сложных истин и мудрого таинства,
но даже жутко занятым/в окружении сотен людей,
если человек всерьёз в тебе нуждается,
он найдёт пять минут,
чтоб узнать,
как прошёл твой день.
нет никакого смысла перечитывать длинные диалоги,
излишне драматизировать и предаваться грусти,
лишь те,
кому мы и правда безумно дороги,
никому нас не отдадут и ни за что не отпустят.
(с) Аня Захарова
пока весь наш дрянной мирок находится на грани,
по швам трещит земля.
давай говорить друг с другом не чтобы ранить,
а так, чтобы исцелять.
давай говорить, что кроме любви нет другого Бога,
в мире нет силы могущественней нежности.
давай делиться кручинами и тревогами,
и счастьем, конечно же.
давай говорить чуть больше душевных фраз,
жить так, будто нет ни будущего, ни прошлого.
мир был до и явно будет после нас,
давай этот отрезок наполним чем-нибудь хорошим.
помни, что у каждого свой ад и у каждого своя боль,
даже тем, кто всегда смеётся, бывает невыносимо.
говори с другим человеком, словно с самим собой,
живым, настоящим и уязвимым.
пока вокруг лишь мрак и мгла,
сделай так, чтобы те, кто рядом, были обняты и согреты.
в наших силах поделиться капелькой тепла,
это немного,
но разве есть что-то больше этого?
(с) Аня Захарова
включи «наше лето», прибавив громкость.
нам снова нет двадцати.
как лист из тетрадки — прочти и скомкай,
помучайся, отпусти
печальную юность.
больная память
трепещется, как птенец,
царапает, жжётся, упрямо ранит,
не может уже взлететь.
мы и не хотели вдруг стать взрослее,
но каждый теряли час,
но ждали кого-то, кто нас сильнее.
мы верили в лучших нас.
впервые влюбляясь, смотря украдкой,
стесняясь самих себя…
ты пробовал юность? вкус горько-сладкий.
всё можно и всё нельзя.
когда у тебя в понедельник школа,
черчение, ОБЖ,
шептаться с соседом, спрягать глаголы,
«скорей бы домой уже»,
и вроде бы, кажется, всё так сложно,
и, кажется, всё легко,
маячащий выбор пугает, гложет,
но он ещё далеко…
мы станем красивее и умнее,
мы станем себя сильней,
добьёмся того, чего не имели,
любви,
уверенности,
друзей.
///
но так не работает, понимаешь?
мы движемся к тридцати.
всё те же, кого мы так долго знали.
ну как от себя
уйти?
мы движемся. годы идут быстрее.
мне страшно смотреть назад,
боюсь за одной приоткрытой дверью
наткнуться на свой же взгляд,
понять, что я мог поступить иначе,
сказать или промолчать.
все, кто не стеснялся желать удачи,
стеснялись меня обнять.
я выжал сцепленье, лечу по трассе…
так сколько здесь передач?
вот, я на работе, вот, в шумном классе…
с разбегу пинаю мяч,
пишу курсовую, сдаю экзамен,
целую, держу удар,
очки примеряю, переезжаю,
работаю весь январь,
ругаюсь с родителями, случайно
себе разбиваю лоб,
делюсь с кем-то зря своей главной тайной,
читаю стихи взахлёб,
играю с друзьями, учу английский
уже после двадцати,
мечтаю, чтоб кто-то родной и близкий
сумел бы меня спасти,
влюбляюсь, стесняюсь, смотрю украдкой,
скрываю свой детский страх…
вкус жизни, как юности, — горько-сладкий —
всегда на моих губах.
(с) Defin
«утреннее воркованье ребёнка с
резиновою акулой…»
утреннее воркованье ребёнка с резиновою акулой
прерывает сон, где, как звёздный патруль сутулый,
мы летим над ночным нью-йорком, как чёрт с вакулой
то, что ты живёшь теперь, где обнять дано только снами,
слабое оправдание расстоянию между нами.
ты всегда был за океан, даже через столик в «шаленой маме»
это не мешает мне посвящать тебе площадь, фреску,
рыбку вдоль высокой волны, узнаваемую по блеску,
то, как робкое золото по утрам наполняет короткую занавеску
всякая красота на земле есть твоя сестра, повторяю сипло.
если написать тебе это, услышишь сдержанное «спасибо»
из такой мерзлоты, что поёжишься с недосыпа
это старая пытка: я праздную эту пытку.
высучу из неё шерстяную нитку и пьесу вытку.
«недостаток кажется совершенным переизбытку»
как я тут? псы прядают ушами, коровы жуют соломку.
в индии спокойно любому пеплу, трухе, обломку:
можно не стыдиться себя, а сойти туристу на фотосъёмку
можно треснуть, слететь, упокоиться вдоль обочин.
ликовать, понимая, что этим мало кто озабочен.
я не очень. тут не зазорно побыть не очень.
можно постоять дураком у шумной кошачьей драки,
покурить во мраке, посостоять в несчастливом браке,
пропахать с матерком на тук-туке ямы да буераки
можно лечь на воде и знать: вот, вода нигде не училась,
набегала, сходила, всхлипывала, сочилась,
уводила берег в неразличимость
никогда себе не лгала – у тебя и это не получилось
скоро десятилетье – десятилетье – как мы знакомы.
мы отпразднуем это, дай бог, видеозвонком и
усмешкой сочувствия. ну, у жанра свои законы.
как бы ни было, я люблю, когда ты мне снишься.
если сердце есть мышца, то радость, возможно, мышца.
здорово узнать, где она, до того, как займёшься пламенем,
задымишься.
23 января 2017
#работагоря
ты можешь быть любой:
красить волосы, материться,
не хотеть замуж и не уметь готовить борщи.
ты та, кто не ждёт принца или рыцаря,
ты та, которой нужен меч и щит.
сама себе защитник и дракон, сама себе принцесса,
ты умеешь уходить, ни слезинки не обронив,
лишь самый чуткий заметит твоё живое горящее сердце,
из-под стальной брони.
ты можешь быть робкой,
а можешь смелой и боевой,
скажешь однажды: «я буду счастлива» и голос не задрожит.
научись наконец жить в согласии с самой собой.
ты единственный человек,
с кем проведёшь всю жизнь.
ты можешь слушать классику или петь попсу в ванной,
чтобы делать что-то не нужно быть в этом лучшей.
и все равно появится тот,
кто полюбит твои странности,
кто будет рад твоим песням с утра из душа.
налей себе бокал и сделай так, чтоб мир запомнил твоё имя.
распусти волосы и надень с нахальным вырезом платье,
ты же знаешь, что делают со святыми?
их вешают на распятья.
главное будь собой - это такая роскошь,
иди не за мужчиной, а куда ведут самые смелые мечты.
никто не станет любить тебя за твою хорошесть,
но полюбит за то,
что ты - это ты.
(с) Аня Захарова
послушайте, доктор, мы развелись несколько лет назад
но когда выключается свет, я встречаю её глаза
она входит, как белый призрак, в рубашке на голое тело
и зрачки её, полные ревности, смотрят остекленело
а потом она молча садится на стул, и лунное серебро
заливает колени, запястья, скулы и чёрный рот
доктор, недавно я снова женился, мне не нужны проблемы
но когда мы ложимся в постель, появляется этот демон
знаете, доктор, она говорила, что не бросит меня никогда
я сжимал её тонкую шею, целовал ей низ живота
а потом она резко остыла и сбежала к любовнику, ночью
доктор, признаться честно, тогда я был просто в клочья
я пытался тогда утопиться на горьком бутылочном дне
но самое жуткое, доктор, что она проросла во мне
как терновая ветка, густая осока, плющ, ядовитый корень
если я пойду за водой на кухню, то увижу её в коридоре
помните песню Агаты Кристи? так вот, я был на войне
у меня появлялись женщины, я изменял им с ней
я носил её, как осколок в груди, как застрявшую в мясе пулю
и поэтому я до сих пор вижу призрак её на стуле
а потом всё закончилось, доктор, как говорится: the end
но когда выключается свет, возникает её силуэт
доктор, пожалуйста, дайте лекарство, чтоб, наконец, уснуть
я недавно женился, доктор
не хочу обижать жену
Pola Шибеева
суть лишь в том, что из горящего дома
надо прыгать куда угодно, не говоря
«мне сюда неудобно» и «я планировал по-другому»
или «чего все прочие не горят»
дом охвачен пламенем, не тяни
собирая милые сердцу пошлые безделушки;
не жалей ни прочных, ни нитяных
связей — режь их,
кромсай их,
рушь их
стало душно
и угарный газ отравляет, скорее прыгай
потому что дом сгорает лишь раз, но, увы, дотла
нет, не выживешь
как не выживет в поле рыба
да, сгоришь
как сгорает грешник на дне котла
это страшно, ясное дело, лететь с балкона
головой пропахать газон, быть в грязи и в рваном
и конечно, будет вполне законно
посреди пожара вообще не вставать с дивана
целовать эти милые стены и гарь лизать
говорить, что останешься, бог тебя обязал
ты построил здесь всё, зубами прорыл фундамент —
но огонь, увы, беспощаден к твоим слезам
и не слушает оправданий
так случилось
и лучше быть совершенно нищим
и в ожогах, которым полжизни ещё болеть
но уйти
чем разглядывать пепелище,
и до смерти ходить по нему копошась
в золе.
ананасова
