1681
Канал о любви, дружбе и красоте в эпоху Telegram. Критикуем многое - сомневаемся во всем.
#пустота_2
Пустота ничего не репрезентирует. В принципе – это не точный термин для обозначения альтернативы традиционной философии, подчиненной жизненным процессам. По сути – это даже не альтернатива. Ведь кроме мира ничего нет и этот вывод мы ни в коей мере не оспариваем. Как не претендуем и на идею небытия, которая имеет смысл, как это не парадоксально, только в рамках креационаизма – мира могло бы не быть, только если бы его создал Бог.
Идея несуществования мира довольно абсурдный тезис – помнится, последним его выдвигал философский вундеркинд, приезжавший на наш факультет в МГУ --
Маркус Габриель.
Но само существование выступает здесь лишь калькой мира, который отвергается на уровне этого существования. Отрицая мир, мы по сути говорим – существования не существует. Можно ли в таком случае хоть на миллиметр продвинуться в онтологической проблематике, не полагая при этом априори существование, как условие любого размышления о бытии и небытии? Это возможно только путем разрушения и смещения оппозиции существующего-несуществующего, бытия и небытия.
Первым шагом надо признать, что сам существующий мир есть условие отно-теологического дискурса, неотмысливаемость одного от другого. Имеется в виду не то или иное понимание мира, а сама включенность в его алгоритмы, называемые нашей жизнью. От них мы отрешиться не можем, и это тотально ограничивает наши рациональные возможности.
Мир и жизнь в нем по умолчанию выступают горизонтом, условием и конечной целью любых философских размышлений. И тем самым их демпингует.
С целью повышения ценности познания вводится понятие тайны рождения этого мира – не важно научное или религиозное.
Пустота скорее отмечает невыразимое, невидимое и несказываемое как проблему, пустотность которой только подтверждает содержащийся здесь слом дискурса – интенционального философского размышления вообще. Но оно не ориентировано и на чувства. Все чувства активируются только утратой жизненной привязки, то есть находятся по сю сторону мира с его целями и задачами. Мышление пустоты – бесчувственно и не эмоционально. Это чисто интеллектуальная процедура и если играть словами – интеллигибельная эмоция, сразу отмечающая ограничения и разума и чувственного восприятия. Буддисты это понимают, но трактуют чисто моралистически.
Продолжим.
#пустота
Далее речь у нас пойдет не столько о безнадежном аналитическом очищении философии от рудиментов мифологического и религиозного сознания, сколько о выявлении в ее истории немногочисленных идей этим сознанием не затронутых, то есть не загрязненных насилием, формами его легитимации и общественной адаптации. Прежде всего на эту роль претендует идея пустоты, без того чего она пустота.
Пустота - это пожалуй единственное из предельно абстрактных (наряду с бытием, ничто и др.) верхнеуровневых онтологических понятий, которое не заражено социальным насилием и избавлено от подозрений в его оправдании, или вуалировании.
Во-первых оно не столь навязчиво и благостно как бытие, не столь безальтернативно как существование, и не такое отрицательное как Ничто. И если бытие - это термин для обозначения существования как такового, независимо от того, чего оно существование, то Пустота выступает ему альтернативой, но в отличии от Небытия или Ничто не столь абстрактной.
Пустота понимается здесь как пустота абсолютная, т.е. без того, чего она пустота - как, например, пустота карманов, комнат, улиц и т.д. Пустота присутствует или имеет место, вернее задает место, не как пустота интенциональная, предметная, “пустота чего-то”, а сама по себе, как квазифизическая сущность. В этом смысле она представляет собой квазифизическую альтернативу философского Бытия.
Пустота есть во всем, как возможность несуществования этого нечто, но без того, чтобы придавать этому состоянию мрачный статус небытия, или Ничто. Это просто освобожденное пространство, ничем не заполненное, но в отличии от геометрической абстракции реально существующее.
Теперь настало время прояснить онтологический статус пустоты.
#The_Tinder_Swindler
Даже если у вас нет аккаунта в Tinder или Pure, Maboo или Bamble - вы все равно подчиняетесь общей логике избыточного, но ограниченного представленными современной медийной инфраструктурой вариантами выбора партнеров, оборачивающего не-выбром.
В самом этом режиме «выбора без выбора» - мы будто переключаем каналы и как правило не выбираем ничего, по крайней мере надолго.
Захват нашего настоящего будущим обеспечивается используемыми нами цифровыми технологиями, ведущими к алгоритмизации и автоматизации всех процессов, включая романтические отношения. Искусственный интеллект уже давно определяет наше повседневное актуальное поведение, в том числе в выборе партнеров, сроках и типах любовных отношений с ними, навязывая не только формы и форматы, но и содержательные вещи, например, уровни привязанности. Но социальные проблемы прошлого этим захватом автоматически не решаются.
В чем смысл цифровизации в романтических отношениях? – 1) переводе старых социальных проблем на цифровые носители; или 2) порождении новых смыслов и способов коммуникации. Скорее всего, и то и другое.
Наш анализ Воцап-любви имел целью показать, что пост-медиа не только передают вечные "Я тебя люблю" или "Нам надо расстаться", а добавляют новые содержательные элементы:
Самоцитата: «Ведь отнюдь не то же самое – получить сообщение в Telegram, WhatsApp или ВКонтакте, а тем более написать кому-то в директ Instagram или TikTok. Целый веер акцентов от статусности и пошлости до дружбы и интимности». Это называется определенностью контента программными возможностями новых и пост-медиа.
Но помогает ли цифра выйти к подлинному объекту любви, и преодолеть объектные отношения с женщинами и мужчинами, т.е. победить зашитое в них насилие? Наверное нет. Оно помогает только быстрее и с многократно большим числом вариантов искать сексуальных партнеров. В итоге все сводится к сексу? Это бесспорно. Как и тезис о переносе гетеронормативных, расистских и сексистких стереотипов в алгоритмы дейтинговых приложений.
Нашей свободой в приложениях давно управляет AI через анализ данных, а предложение более подходящих вариантов формируется с его (кого?) точки зрения. Но у ИИ нет своей точки зрения, а всего лишь статистика, в том числе твоих собственных вкусов и предпочтений.
Да, в гендерной политике Рure, например, заложена несправедливость и неравенство – мужчины платят больше. Но даже это циничное приложение эволюционирует и вводит сегодня возможности для завязывания более "серьезных" отношений.
Свайпинг – это новый грех. Но тогда переключение каналов в ящике – пророк его. И разве «любовь с первого взгляда» - не цифровой аналог мэтча? Да и «пролистывать» встречающиеся на нашем пути лица мы научились в оффлайне, задолго до Tinder. В этом смысле мы давно все в условном Тиндере, даже если, как я, никогда не заходили и не имели аккаунта в дейтинговых приложениях.
Вывод:
Проблема не в том, что в будущем все станут сексуально общаться только с программами и роботами (как в фильмах Она или Ex Machina), а в том, что в наших фантазиях мы уже сейчас механизируем наших партнеров и самих себя, как и обращаемся к услугам программ для донесения самых романтических и интимных сообщений своим партнерам.
Сегодня великому поэту и главному бунтарю от литературы — Владимиру Маяковскому — исполнилось 130 лет. Поздравляем всех поклонников творчества поэта. А мы продолжаем рубить рифмы и идти в ритме со временем вместе с вами!
По случаю юбилея поэта «Зотов» подготовил грандиозный праздник, который стартует сегодня — в рамках Книжного клуба с журналистом и редактором культуры The Blueprint Марией Бессмертной мы будем читать и обсуждать знаменитую поэму «Про это». На протяжение следующих трёх дней мы будем рассказывать и показывать, как проходит Маяковский Weekend в наших социальных сетях. Не переключайтесь!
#Осторожно_агностицизм
Рискую растерять своих требовательных подписчиков, но захотелось разобраться с «богом философов» и возможностью нерелигиозного сознания трансцендентного.
Меня всегда удивляло почему атеисты используют в критике религии понятия божественного и сакрального, сформулированные самими верующими, например в рамках представлений о всесовершенном существе или трансцендентной субстанции, сотворивших и управляющих миром и человеком. Как если бы сама идея божества была безупречной и по умолчанию разделяемой всеми заинтересованными сторонами, а проблема состояла лишь в том, чтобы верить или не верить в существование её референта в реальности.
Однако критике должна быть подвергнута сама идея божества на уровне ее трансцендентальной возможности и соответствующих негативных формулировок, не касаясь пока тревожной проблемы религиозного, мистического «опыта».
Т.е. «мы-философы» говорим не о существовании Бога как первопричине сущего, Творце мира или метафизическом Абсолюте, а о самой идее трансцендентного, которая, чтобы вместиться в теологические рамки была существенно преобразована – адаптирована так сказать к религиозным потребностям масс. Я скажу больше – чистая идея трансцендентного, расхожим богословским концепциям, а тем более историческим религиям, никогда не была по зубам.
И дело здесь не только в антропоморфизме, психологизме или социологизме их проекций, выводящих соответствующего персонажа по ту сторону человеческого бытия. Даже не обращаясь к мистике и негативной теологии, достаточно традиционные представления о божестве легко отметали подобные атеистические претензии. Например, имманентисткая критика религии, выводящая идею бога из страха дикарей перед силами природы не убеждает «истинно верущих» - они всегда могут переинтерпретировать сам этот страх как последовательный и логичный этап в познании человечеством своего истинного бога через постепенное освоение сотворенной им природы.
Трудность обоснования транценденции в рамках религиозного сознания в другом – в ее неотличимости от идеи тотальной имманентности, чем его философические версии (от Спинозы до Делеза) склонны были даже гордиться. Я имею в виду различные формы анимизма и пантеизма, говорящие об имманентности и даже тождественности бога сущему в целом, о живой и разумной природе, то есть о включенности в идею так понимаемого божества внешне взаимоисключающих трансцендентных и имманентных режимов ее отношений с идеей мира, реальности и даже бытия.
Наш дальнейший замысел состоит в том, чтобы проследить происхождение традиционной идеи Бога из сакральных практик насилия, и предложить альтернативу понимания трансценденции из не загрязненной насильственными практиками Пустоты («без того, чего она пустота»). Следите.
#WhatsApp_love_4
В основе сетевой «дигитальной» любви лежит вполне себе аналоговое одиночество, имхо. Этим и оправданы все наши цифровые штучки, вплоть до дейтинговых приложений, о которых напишу отдельно. Если людям удается найти в сети цифровой субститут отношений, протезировать травмированные или утраченные в реале любовные чувства, то только редкие «счастливчики-женатики» могут здесь кого-то осуждать за их неподлинность, «подделку». Сытый голодного не разумеет.
Но и цифровая любовная коммуникация остается очень чувствительна к сбоям: «Любимое существо, как и любой другой партнер по общению, остается черным ящиком, и даже технологии предполагаемой расшифровки не помогают нам преодолеть "неопределенность знаков"» (Tanja Prokić. WhatsApp, Love?).
Я - Черный ящик. Ты - "Черный ящик". "Знать, что пишешь не для себя, знать, что эти вещи, которые я пишу, никогда не принесут мне любви того, кого я люблю, знать, что письмо ничего не компенсирует, что оно просто там, где тебя нет - это и есть начало письма" (Барт).
Правда диджитал-фишки, коммуникативные знаки постмедиа-продуктов, прежде всего особенности интерфейса мессенджеров, распознаются и интерпретируются сегодня в традиционной семиотике любви. Ведь отнюдь не то же самое – получить сообщение в Telegram, WhatsApp или ВКонтакте, а тем более написать кому-то в директ Instagram или TikTok. Целый веер акцентов от статусности и пошлости до дружбы и интимности. Отправить е-мэйл больше похоже на рукописное письмо на бумаге, а голосовое имеют право записывать только краши или близкие друзья. Позвонить по смартфону вообще могут только пранкеры или спамеры, начальство или… мама.
Если с вами расстались в воцап или телеге – это грубо, но если в вайбере или ВКонтакте – это уже оскорбление. Прощальные мэйлы пишут только романтики или/и манипуляторы? Но точно, что на звонок или очную встречу для расставания у наших нежных цифровых аборигенов кишка тонка – слишком травматично, или дискомфортно.
Поэтому гостинг стал нормой – прекратить общение можно на раз, заблокировать абонента, удалить общую переписку со всем содержимым – стирание памяти, стирание жизни и человека.
Аналоги в аналоговом мире найти можно, но очевидно все упростилось и одновременно усложнилось. И не только потому, что отсутствует реальная реальность – это было известно нам по песням трубадуров и бартовской «речи влюбленных», но и потому, что выбор, который нужно подтверждать тысячи раз в день, просто перегружает цифровых любовников сетевой современностью. Тогда поиск любви быстро превращается в вечный поиск, а найденная любовь - в новый поиск (Таня Прокич).
Короче, у реального свидания нет альтернативы. Но все не так просто. Поэтому в следующий раз о дейтинговых платформах поговорим.
Я не очень люблю отмечать дни рождения великих людей - будто в другие дни о них нет повода вспомнить. На нашем канале у Беньямина день рождения почти ежедневно. Но все же официальные дни рождения мы празднуем по-другому - это дни поминовения, ведь “календари отсчитывают время не так, как часы... Они — монументы… исторического сознания.”
Вальтер Беньямин был ровесником модернизации Берлина и поэтому не случайно, как пишет один его биограф, остается одним из самых авторитетных теоретиков Модерна.
Беньямин дал универсальный ключ к интерпретации современности в которой живем мы с вами. Его метод неслучайных совпадений и нечувственных уподоблений, аллегории и перевода, мы пытаемся раскрывать на различном актуальном материале.
Пример того, как миметическая способность производит подобия, а языковая ошибка порождает фантазию и аллегорию, встречаем в главе «Муммерелен» (Mummerehlen) из “Берлинского детства”:
«В одном старом детском стихотворении появлялась некая «кума Релен». Поскольку слово «кума» [Muhme] ничего для меня не значило, это создание превратилось в призрак Муммерелен. Непонимание исказило для меня мир. Но все-таки к лучшему: оно указало пути, ведущие вглубь мира». (В Mummerehlen слышатся слова «sich mummen» – кутаться, прикрываться и «mummeln» – мямлить. У Беньямина: «Я рано научился закутываться словами, которые на самом деле были облаками.»)
Детьми мы часто были не в состоянии понять смысл произносимых взрослыми слов, но придумывали собственное толкование, которое хотя и закрывало семиотический доступ к миру, но зато открывало другой - миметический. Так мир загораживается и искажается – ради сходства. Но «искажение» - это не только деформация, но и возникновение высвобождающего, уникального.
Использую этот метод для понимания современного искусства - работает на хундерт процент. Спасибо, Вальтер, с днюхой тебя)
#Whatsapp_love_2
A-налоговики, привыкшие драконить поколение цифровых аборигенов за их якобы «клиповое», то есть одностороннее и убогое, рассредоточенное и только развлекающееся сознание, склонны занижать и «любовь в цифре», лишенной якобы «метафизичности», эмоциональности и интимности, вообще физической и «духовной» реальности. Любовь как говорят теоретики постмедиа, переместилась в виртуальный мир «без нас», и стала «трансчеловеческой».
Но все много сложнее. Замкнутость (дискурса) любви на тексте диагностировали еще структуралисты (тот же Барт). А это как минимум означает, что какого-то иного, кроме как в словах и знаках,«реального» ее подтверждения мы нигде не найдем. Но само различие материального и духовного в цифре больше не работает. А любовь, как и пустота, носит больше сетевой характер и только одним-единственным (тем более «трансцендентальным») субъектом не поддерживается.
Разумеется, каждый из нас может быть вовлечен в любовные сети и даже «разведен» кратно увеличившимися, а главное ставшими конвергентными медиа и синестетическим контентом, но над символической ценностью того, что «внутри» можно работать только совместно, и ответственность за любовь в цифре безусловно возросла и стала распределенной.
Можно констатировать, что «знаковый трафик любви» заметно усилился, а частота обмена визуальными и акустическими знаками – gifки, картинки, эмотиконы, фото, скриншоты, песни, голосовые и видео-сообщения – привела к новому качеству, трансформации самой структуры любовного чувства.
В отличии от романтической переписки на бумаге эпохи Гутенберга, цифровой эпистолярный жанр вернул любви синестезию, разве что messages не пахнут цветочными ароматами (что к лучшему). Письма хранятся не в шкатулке и не только обратные, и вся эта одновременность-симультанность превращает даже не слишком частые обмены сообщениями в огромное цифровое облако, создавая иллюзию постоянного присутствия «памяти любви».
Добавьте сюда опцию бесконечного редактирования и почти неограниченной ничем, кроме воображения, интерпретации уже загруженного контента. Любовь как будто всегда теперь в вечном настоящем и не уходит в прошлое. Всегда можно вернуться в любое место переписки и убедиться, что ее… «переписали».
А функция уничтожения контента у себя и собеседника чего стоит? А гостинг, а секстинг? К этим цифровым ужасам мы еще вернёмся.
Правда условность “дискурса влюбленного” в сети не исчезает, она только усиливается и повышает тревожность. Таков эффект «новой устности», вбирающий в себя письменность и визуал.
Любовь в этих средах стала самодостаточной, опосредованной только смартфоном. И ее стало даже слишком много.
Как вы считаете, беспрецедентное распространение любовных знаков и эротических образов в сети усиливает любовную зависимость или подрывает её? Назревает опрос.
«Понимание практически всегда является недопониманием без понимания непонимания».
Никлас Луман
«Драма в рамках трактата по философии искусства – это идея. Наиболее явно такой трактат отличается от сочинения по истории литературы тем, что он предполагает единство там, где истории литературы надлежит обнаружить многообразие. Различия и крайности, которые литературоведческий анализ заставляет переходить друг в друга и демонстрирует их относительность через рассмотрение в становлении, в ходе развития идей обретает ранг комлементарных энергий, а история предстает лишь радужным ореолом кристалла одновременности. Для философии искусства крайности необходимы, движения истории - виртуальны».
#Also_spach_Benjamin:
Ursprung des deutschen Trauerspiel
Папа Франциск в своем Апостольском наставлении почтил Блеза Паскаля в честь его 400-летия, пожурив мыслителя за янсенизм, но признав его беспристрастность и переход в аутентичный католицизм в конце жизни. Уже не первый год Papa Francesco намекает на причисление философа к лику святых. Теперь это вполне вероятно. Тогда уж точно великий математик выиграет свое пресловутое пари.
Интерпретируют его до сих пор комплементарно к католицизму, хотя его знаменитый мысленный эксперимент имеет равное отношение не только ко всем христианским конфессиям, но и любым вероисповеданиям.
Между тем понять смысл ставки на веру в Бога у мыслителя 17 века можно только в контексте последствий 30-летней войны, развития капитализма и нововременной науки. Не такая уж она и невинная, как выясняется по прошествии четырех веков. Как минимум ставка здесь не на красное или черное, а на zero - иногда можно выиграть всё, ну или полностью проиграть.
Вера в Бога совместима с занятиями наукой и беспристрастным поиском истины только если сводить ее исключительно к морали, добродетельному поведению. Однако, чтобы не быть подлецом или убийцей не обязательно верить в Бога. Как и обратно
- вера в чисто корпоративном смысле от преступлений и греха не страхует.
Онтологически и эпистемологически трансцендентный авторитет направляет и ограничивает исследовательские возможности разума, а политически и вовсе задает вполне определённые правовые рамки его несовершеннолетия. Поэтому компромисс деизма остается здесь оправданным, а во времена Паскаля и вынужденным. Философия в подсказках не нуждается, а Истина ставок не принимает. Философы здесь столь же непримиримы как и истинно верующие.
Скоро будем отмечать 300-летие Канта - вернемся к вопросу)
Последнее время часто приглашают на радио и тв. Забавно, что медиаповодами всё чаще становятся такие странные юбилеи как 200-летие Петра Лавровича Лаврова (ударение наверное на первом слоге надо ставить), или 400-летие Блеза Паскаля.
Второй завтра, если что. Мужчина был очень редкий и странный - расскажу о его «технологиях себя» и немного о его пресловутом «пари».
На картинке знаменитый опыт Паскаля, предсказанный Босхом) Ходили легенды, что Паскаль лил со своего балкона не воду, а вино, и парижские алкаши собирались у его дома на халяву выпить.
Эфир сюжета про Паскаля состоится 19 июня в 7.30 и 11.00 повтор в программе "Календарь" на ОТР:
https://otr-online.ru/teleprogramma/
Может ли искусство быть полезным и красивым одновременно? В отношении музыки этот вопрос требует серьезной рефлексии. Но как минимум верно, что исключительно эстетически считываемые вещи, лишенные полезности, в конце концов лишаются и эстетической привлекательности.
Сравните сервиз по эскизу Малевича и конструктивиский дизайн чайного сервиза от Родченко. Из супрематических чайников сложно наливать воду, из получашек неудобно пить, не говоря уже о том, что много туда не налить. Из «щербатых» супрематических тарелок неудобно есть - вываливается еда. Всё это типичный пример посуды, которую невозможно использовать, а можно только созерцать, узнавая направление в современном искусстве - здесь супрематизм. Подобные вещи как правило пылятся на полках, их можно увидеть как декоративный элемент в каком-нибудь кафе, но домой их лучше не покупать - очень скоро надоест на них натыкаться, как на любую бесполезную вещь, “безделушку”, как у нас их называют.
Совсем другое дело - сервиз по эскизам Родченко. Композиция здесь отражает конструкцию, оттеняет ее. В других вещах конструктивистов, спортивных комбинезонах, например, композиция вообще тождественна конструкции, задавая еще и требования к фактуре, качеству ткани, материи. Об этом позднее в связи с моделями одежды Степановой и Поповой.
Вспомнил на воркшопе в Зотов-центре одну берлинскую историю, которая лучше любой книжки проясняет отличие дизайнерских объектов Баухауса от «вещей-товарищей» русских конструктивистов.
Переснимал я квартиру у своих немецких коллег-славистов, уехавших по стипендии в США на полгода, ну то есть читал книги из их библиотеки, пользовался гешир и ваш-машинами, посудой и мебелью. Была среди их вещей кушетка, довольно минималистичная, без излишков, но неудобная, нечеловекоразмерная что ли, на которую я, именно по этой причине почти не ложился.
Но когда хозяева вернулись, они мне выкатили целую претензию - мол разошлась кожа у их баухаусной, оказывается, «фамильной» кушетки. Никогда не забуду как Людвиг пафосно сказал мне: “Вы - русские, неправильно относитесь к вещам, потому что не цените труд других людей”.
Но мне эта оценка показалась несправедливой, так как именно тогда я изучал русское производственное искусство и немецкий дизайн 20-х гг., и ответить мне было что. В отличии от неэргономичных кушеток Bauhaus’а, мебель ВХУТЕМАСа была одновременно утилитарной, удобной и эстетически привлекательной.
Я ответил тогда немцу: “Если вы имеете в квартире раритетную мебель - её надо прятать в саркофаги, а не оставлять среди других бытовых предметов. Мы - русские, одновременно пользуемся и любуемся вещами, не привязываясь к ним как к собственности, а в постепенном изнашивании видим их пользу и раскрываем красоту. А вы - немцы хотите жить как в музее и только созерцать окружающие вас эстетические артефакты, хвастаясь перед соседями их антикварностью. Поэтому этот ваш хваленый буахаусный диванчик такой неудобный, пригодный разве что для психоаналитических сеансов».
Лежать нельзя беречь
— где ставим запятую?
#Что_русскому_здорово_немцу_смерть
Через 40’мин начинаем.
https://vk.com/wall-215729347_389
Литература часто зависима от мифа, а гений писателя во многом определяется приемами выхода из него - от Мифа к Логосу.
В “Избирательном сродстве”, Гете, подобно Толстому в “Анне Каренине”, подвергает критике традиционный институт брака, повествуя о жизнерадостном обмене партнерами. Но все завершается трагически, как будто восстанавливая мифологические ценности - Оттилия должна быть принесена в жертву попранным патриархальным заповедям.
Как пишет Беньямин в своем эссе об этом романе, Гете пробуждает символическую силу мифа, чтобы ее отвергнуть. А именно он вкладывает в символическое идею его ограничения. В имманентность символического строя романа вторгается внехудожественное событие, а произведение таким образом вступает в противоречие с мифом. Этому служит "символ падающей звезды" над головами влюбленных - Оттилии и Эдуарда.
Беньямин так интерпретирует это место: «Вот фраза, содержащая цезуру произведения, в которой все замирает, и объятия влюбленных запечатлевают их обреченность: "Надежда падучей звездой блеснула над их головами” (Иоганн Вольфганг Гете, Избирательное сродство, пер. А. Федорова). Они ее, правда, не заметили, и невозможно сказать отчетливее, что последняя надежда кажется последней не тому, кто ее лелеет, но лишь тому, на кого она устремлена.»
Гетевский символ оказывается таким образом не равен сам себе - красота Оттилии связана с угасанием, она раскрывается в закате, в смерти - прекрасное явлено нам пока присутствует этот момент негативности, т.е. как сокровенное, переходящее в возвышенное.
Это позволяет нам не потерять надежду, которая оказывается направлена на читателя. Беньямин завершает: «В невыразимом предстает возвышающая мощь истинного... Истинное разбивает... фальшивую, обманную тотальность – абсолютное. Только истинное завершает произведение, разбивая его на куски, превращая его во фрагменты истинного мира, в торс символа». Таким образом Беньямин не выступает против символического, а лишь отвергает его некритичное, мифическое применение.
Теперь вопрос к филологам (@ira_bogunchik): а как Толстой решает проблему символа и мифа?
#жертвоприношение и религиозное сознание
Религиозное сознание исторически произошло не из абстрактных размышлений о трансцендентном, которые можно было бы принять за метафизические интуиции, заодно объясняющие возникновение самой философии, а из эстетизации, сакрализации и формализации грандиозных по масштабу практик социального насилия.
Когда человек убивает человека - это квалифицируется как уголовное преступление, а когда организованная группа жрецов и правителей приносит в жертву богам десятки тысяч людей - это становится актом трансцендирования повседневных условий общественной жизни, сакральным действием, обеспечивающим, как, например, у ацтеков, жизнь Солнца, социальную интеграцию и стабильность.
Бог в этом смысле - лишь "вопль ужаса" (Адорно) перед перспективой смерти от рук обобщенного (гегелевского) Господина, его сакральное имя, заклятие его насилия, выражающее "тавтологию ужаса", и закрепляющее расхождение объекта и его понятия в истории религиозного сознания.
Как точно заметили в этой связи перво-франкфуртцы: “Боги не могут взять на себя страх человека, окаменевшие звуки которого они носят в качестве своих имен. От страха, мнится ему, будет он избавлен только тогда, когда более уже не будет существовать ничего неведомого. Этим определяется путь демифологизации.”
Секуляризация замешанного на насилии первичного религиозного сознания, в этом плане, повторяет путь теогенеза, но как бы в обратной перемотке. Секуляризацию надо понимать в этом смысле не как профанацию и потерю веры в контексте Просвещения и развития науки Нового времени, а скорее как ее интенсификацию, сопровождаемую обращением теологического мировоззрения на повседневные практики, включения их в путь спасения, с соответствующим наделением земных правителей атрибутами божественной власти и т.д.
Метафизическая философия питается из того же источника, а ее ключевые концепты представляют собой секуляризованные в отмеченном смысле мифологические и теологические понятия (о чем и пишут Адорно и Хоркхаймер в "Диалектике Просвещения").
#WhatsApp_love_End
Любовь найдет тебя в конце,
И дело вовсе не в венце.
Ты должен сам ее искать,
Любимым для кого-то стать.
Она тебя ведь тоже ищет,
Пытаясь распознать из тысяч.
Как ей еще тебя узнать? -
Навстречу должен ты шагать.
Не плачь, не клянчи, не сдавайся.
Тру лав найдет тебя - мужайся.
По мотивам:
Даниэль Джонсон - True love will find you in the end (Album: Retired Boxer, 1985)
Сегодня в подъезде на первом выложили книги, сразу бросился в глаза томик Маяковского. К 130-летию решили избавиться? Издание 1963 года - 60 лет назад значит, еще один юбилей. Утащил к себе, хотя обычно этого не делаю с чужими книгами. Наградная, с подписью на форзаце — студентке 5 курса какого-то вуза за что-то там. Сколько ей сейчас, за 80, наверное? Забавно было найти наивные советские комменты на полях к поэме “Владимир Ильич Ленин”. (Привожу).
Лично для меня Маяковский всегда был революционным поэтом №1. Возможно из-за того, что на родительских полках стояло его собрание сочинений в красном переплете. И хотя в 1-м классе я не знал, что такое футуризм, читать наизусть Стихи о советском паспорте на первом же Октябрьском празднике было весело и непонятно. Не хуже "Лучше всех" на 1-м, но без Галкина.
Настоящая заумь и зашифрованная эротика для маленького меня — “бюрократизм”, “мандат”, “достаю из широких штанин”, “дубликатом” — советское гражданство было осознано задолго до получения собственного паспорта. Всегда предпочитал поэтому Владимира Маяковского какому-нибудь манерному Игорю Северянину. Нравился его троллинг других поэтов, левый снобизм, стиль в одежде и задиристая манера себя вести. Много всего еще, например, реклама Моссельпрома, на пару с Родченко.
130 — хороший возраст для мертвого поэта. Соответственно 93 года назад Маяковский застрелился. Любовную лодку так и не починили — сколько не романтизируй, эстетизируй или мифологизируй быт, он съедает душу. Друзья Владимира Владимировича из ЛЕФа мечтали решить проблему быта радикально - создавая одновременно прекрасные и удобные вещи, живя коммунами и обобществляя женщин. Но женщины были не согласны. Маяковский хотел писать стихи о неразделенной и единственной любви с Лилей, потому что ее не хотелось ни с кем делить и невозможно было "индустриализовать". Из ЛЕФа он поэтому ушел, а потом и из жизни.
C днюхой тебя, Володя. Помним.
#WhatsApp_love_End
А чего стоят ожидания ответного сообщения в том же WhatsApp? Между серой галочкой – «доставлено», но не прочитано, до двух синих – «прочитано», но не «отвечено», может пролегать целая буря эмоций и предположений: Почему он не читает или не отвечает, если просмотрел, почему у нее вообще отключен смартфон, это он только мне не отвечает или всем? И что значит, что он/она прочитали и не отвечают в течении «целого» часа?
Мы друг за другом беспрерывно наблюдаем в сети, а за всеми нами, вернее за нашими «big data», наблюдают владельцы наших платформ. В итоге повсеместно распространена неуверенность и ожидание хоть какого-то фидбека, реального результата, пусть и негативного. Но мы обречены на неопределенность.
Ожидания ответа - это целая любовная драма. «Я влюблен, потому что я жду» – есть такая максима. «Другой никогда не ждет. Я пытаюсь занять себя в другом месте, взять паузу; но в этой игре я всегда проигрываю, что бы я ни делал, я оказываюсь праздным, я прихожу не вовремя, даже слишком рано. Роковая идентичность влюбленного сводится к формуле: "Я - тот, кто ждет". Ожидание распространено повсеместно. Приложение свидетельствует о том, как надоедает человек самому себе в безответном ожидании. Измерение мертвого, размноженное экранное время» (Прокич).
Конвергенция мобильных медиа не позволяет вылезти из-под одеяла языка любви, обрекая нас на роль бодлеровских фехтовальщиков, сражающихся с самими собой: А может все переписать - она/она все равно не читает? В лучшем случае мы познаем в этих письмах себя. А может быть вообще остановить доставку любовного письма, стереть его?
Вариант удаления требует ответственного решения.
В аналоговом мире все эти действия потребовали бы реальных планов и ответственных поступков с тяжелыми экономическими и моральными последствиями. Сегодня совесть тоже стала цифровой. Забейте.
Лучше посмотреть вместе сериал или сходить в кино.
Только свидания в реале помогают любви состояться.
А если не с кем, то есть dating service.
#Whatsapp_love_3
Опрос наш показал, что в тру лав, не разогретую фоточками, самодельными видео и накрученную лайками и гифками, мы верим больше, чем в тотальную цифровизацию любви. Это хорошо. Факт, однако, состоит в том, что даже любовь в оффлайн приобрела сегодня структурно дигитальный характер.
Но в цифровом любовном общении есть одна неприятная сторона – ты на него подсаживаешься. Как говорят cовременные медиатеоретики: экран твоего смартфона стал продолжением руки и окном твоих эмоций. Мы имеем дело с неостановимым распространением образов и знаков любви в сети – номофобия, наложившись на текстуальную и сексуальную зависимость, творит чудеса. Как говорил тот же Луман: «Любовь никогда не была чувством, а всегда лишь символически обобщенным средством коммуникации». Воистину.
Как-то в тюменском термальном источнике подслушал разговор двух молодых женщин. Одна рассказывала, как в отсутствие мужа-вахтовика познакомилась в сети с ученым в возрасте и начала с ним ежедневно по многу часов переписываться. Ну там про технологии и сериалы, про книжки и искусство. Через год все закончилось, ничем. Как только профессор начал переходить на личности, просить интимные фотографии и предлагать встречу в реале, девушка рассказала мужу. Тот, кстати, обиделся больше, чем на физическую измену. Зачем тебе это было нужно? - спросила подруга. Ответ: я хочу содержательного, умного, не связанного с моей реальной жизнью общения, хочу красивых ухаживаний, потому что я хочу быть кем-то еще – не только женой, ведь я молодая, красивая и умная, ну и т.д. Такая вот воцап-лав.
Явление это сегодня распространено и часто принимает почти криминальные формы - секстинга, позволяющего выжимать деньги из цифрового одиночества граждан; сталкинга – преследования ни в чем не повинных инстасамок. Веерная рассылка обнаженки – дело прибыльное. Рассматривание и лайкание фоток с чужих аккаунтов в инсте – классика. Но любовь может возникнуть и здесь – нужны лишь удачные гифки с сердечками и периодические онлайн переводы.
Поэтому олдовый Сирано, несмотря на свой аналоговый длинный нос, способен за полгода покорить сердце юной «цифровой» Роксаны. Не факт, что это перейдет в оффлайн и получится в реале. Но эпистолярного текста в совокупности будет даже побольше, чем в Вертере Гёте. Цифровая память безгранична.
Продолжу.
131 год со дня рождения Вальтера Беньямина - дата не круглая. Но прошлый юбилей мы не отмечали. Что сказать? У человека было счастливое детство в Берлине конца XIX-го еще века. Посмотрите фотографии - его легко узнать. Происходил он из семьи богатых ассимилированных берлинских евреев, близких реформистским общинам, т.е. Беньямины отмечали как иудейские праздники, так и христианское Рождество и были «вымуштрованными пруссаками». У маленького Вальтера была гувернантка, а жили они в богатом западном районе Берлина, одна из площадей которого носит сегодня его имя.
О своем детстве Беньямин оставил сборник коротких эссе — «Берлинское детство на рубеже веков», и «Берлинскую хронику». Есть русские переводы. Это попытка, вслед за Прустом отправиться на поиски утраченного времени, поставив себе почти нерешаемую задачу: “рассказать о собственном детстве”. Попробуйте сами, ни черта же не выйдет: произвольное воспоминание информации из прошлого, направляемое интеллектом ничего не сообщает об истории кроме банальностей. Пруст пишет: “Так же обстоит и с нашим прошлым. Пытаться воскресить его - напрасный труд, все усилия нашего сознания тщетны”.
И только память непроизвольная (франц., mémoire involontaire), спонтанная, направляемая случаем, способна выйти на подсознательные слои травматического детского опыта.
Беньямин: “Пруст говорит о том, как бедно был представлен на протяжении многих лет в его воспоминаниях город Комбре, при том, что там прошла часть его детства. Пока вкус мадленок, к которому он потом не раз возвращается, не перенес его однажды под вечер в прежние времена”.
Пруст: былое “находится вне пределов его (сознания) досягаемости, в какой-нибудь вещи… там, где мы меньше всего ожидали его обнаружить. Найдем ли мы эту вещь при жизни или так и не найдем - это чистая случайность”.
Специально для Игоря Чубарова: портрет Вальтера Беньямина в виде города. Юксель Арслан, 2001. Х/м.
Читать полностью…
#WhatsApp_love_1
Экспертов в любви не существует. Пикап - игра в поддавки. Он похож сразу на стендап и трансфер в психоаналитическом сеансе: если ты заплатил и уже в контакте с «юмористом» - вынужден смеяться, хотя бы из жалости (к себе), ну или проецировать на аналитика-пикапера свои нереализованные любовные комплексы из юности.
Короче, любовь - опыт чисто отрицательный, почти как война. Пока ты любишь, твоя рефлексия любви необъективна, так как является частью процесса соблазнения - в результатах ее ты как минимум заинтересован, т.е. пристрастен. Когда любовь прошла - тебе уже нельзя верить. Все что можно о ней рассказать, похоже на протекание болезни - симптомы, «лечение», осложнения. Кому пригодятся подобные рекомендации? Только отлюбившим?) - Актуально больные рассчитывают на благополучный исход и «естественные силы организма» - собственную исключительность. Таблеток от любви не существует, только для)) Но любовь как минимум про двоих.
Жертвенная любовь подозрительна
- как и любая жертва, она требует ответной жертвы, т.е.содержит манипуляцию и эгоизм в анамнезе. Любить другого человека как верить в бога - не получается, но именно такую любовь затребует само ее понятие - религиозное в истоке. Скажу как эксперт - Иов в любви невозможен, он - лузер. В вере в бога повинен не Бог, а вера.
Сексуальная любовь - больше штука сетевая. Не даром она из слов состоит, букв, знаков, пикселей. Поэтому так важно повторять любимым: «Я тебя люблю» - это работает. Любовь дигитальна. Ну то есть она в своей сути раскрылась в эпоху мобильного интернета, гаджетов и мессенджеров. Об этом напишу следом. Это типа анонс.
/channel/addstickers/vhutemas
Цифровое искусство соответствует
коллективному желанию и ценностям пока еще немногочисленного сообщества, но уже смогло вписаться в существующие сети современного искусства и даже создать новый виртуальный рынок. Только юридически ему еще не удалось легализоваться в должной мере. Но возможно именно это дает крипто-искусству временное преимущество перед другими формами contemporary art, которое будет сохраняться до момента пока крипто-валюта не станет легитимным средством платежей и частной собственности. Формально и технически для этого уже имеются все условия и основания. Вопрос только в универсальности, совместимости с аналоговыми системами, которым препятствует одержимость контролем со стороны госов и неповоротливость традиционной банковской системы.
Здесь открывается масса аналогий крипто-искусства в раннесоветским проектом футуристов-конструктивистов и значимые соответствия идеям Беньямина. Главное состоит во временном выведении соответствующей художественной деятельности из системы экономических надувательств, криминала и юридических тяжб, и вспыхнувшей на мгновение надежды на установление Справедливости.
Справедливость определялась Беньямином как “состояния вещи, которое не может стать имуществом” (“Заметки к работе о понятии справедливости”, 1916). Непонятный пока статус цифровых объектов, их нефиксированная цена, распределенное авторство и условная собственность невзаимозаменяемых токенов, поддерживаемая лишь согласием участников метавселенной, делает их чистым содержанием, причем доступным переименованию, а значит и дальнейшему изменению смысла. Ведь что позволяется собственнику NFT делать с цифровым произведением искусства кроме переименования? Как минимум использовать в качестве аватарок, рекламы, аренды, обмена, да всего чего угодно. Это свобода употребления и пользования немыслимая для произведений аналогового рынка, обусловленная тем, что они не присваиваются физически и индивидуально. Она и делает объекты крипто-арта аналогами онтлологической, неприсваиваемй собственности францисканцев и “вещей-товарищей” русского левого авангарда. Т.е. не-имущественными (besitzlos), индивидуально не-присваиваемыми, а лишь коллективно потребляемыми объектами. В этом смысле вещи-произведения находятся вне права на частную собственность, подрывая принцип права, построенный на индивидуальном присвоении и предполагая другую систему справедливости.
Но в отличии от бедности францисканцев, о которой пишет Агамбен, вещи авангарда и NFT стоят дорого. Не будем их делать проявлением онтологической бедности или чем-то совсем не рыночным. Ведь хотя они определяются не через богатство как собственность, но через богатство как коллективное пользование. Неимущий здесь не значит бедный! Справедливость не в бедности, а в коллективном богатстве, которое не противоположна бедности, а уничтожает бедность системно.
Настоящий вызов для современного художника состоит не в том, что нейронная сеть может придумать нечто необычное и сделать более качественную работу, чем он, а крипто-художники, объединившись, заработать миллионы долларов на блокчейне с NFT, победив в конкуренции с индустрией contemporary art традиционные музеи, галереи и аукционы. Это уже происходит.
Различные ИНС, ChatGPT и др. разработки AI и глубокого обучения станут настоящим конкурентом человеку только тогда, когда научатся производить абсурдистские образы, превзойдя человека в его безумии, а не уме, или интеллекте. Так что “искусственный разум” в «сильном» смысле сознающего и творящего новое существа - это не то, чего человечеству следовало бы опасаться, даже если это было бы в принципе возможно.
Не случайно наиболее радикальные, экспериментальные художники стремились к отключению сознания, к автоматическому письму в поэзии и прозе, к алеаторике в музыке. Можно вспомнить коллажи русских футуристов a la Малевич, дадаистов, вроде Андре Бретона, автоматические рисунки Андре Массона, или Комара&Меламида, обучавших слонов живописи, как и множество аналогичных примеров поисков прямого контакта искусства с бессознательным, с коллективным разумом, с нечеловеческими акторами, наконец.
В этом ряду делегирование искусства машине - только логичный шаг развития современного искусства, и странно бояться того, чего всегда тайно или явно желали художники - быть всего лишь медиумами, проводниками, превышающих разумные способности человека сил - бога, природы, космоса.
В самом понятии искусственного интеллекта заложен какой-то плеоназм - ибо интеллект всегда был искусственным. Для достижения естественных целей, разум человеку не нужен, вернее он нужен ему именно как искусственный протез для способностей, которые в зачаточном состоянии есть и у животных.
Это бросает совершенно новый свет на мысленный эксперимент Джона Сёрля про китайскую комнату. Но об этом уже в другой раз.
Существуют темы, которые больше тебя, ну или чтобы стать с ними вровень, ты должен сам измениться. Это не про “экспертизу”. Это про производство нового. А новое, оно такое - беззащитное, неподтвержденное еще, и возможно ошибочное, опровергаемое. Но без него никак нельзя - ничего не движется и стагнирует.
В общем, я снова бросился на защиту нового, теперь цифрового, крипто-искусства и искусства искусственных нейросетей, хотя вряд ли оно нуждается в защите философии. Проекты вроде Hashmasks NFT только на первый взгляд могут показаться чем-то несерьезным, какой-то игрой, говорящей на своем языке субкультуры, со своими, еще не разделяемыми всеми ценностями и т.д., с неизбежными взлетами и падениями, лопнувшими как и с гиг-проектами рынками.
На самом деле крипто-художники и их дилеры пользуются алгоритмами успеха, открытыми авангардом и давно принятыми рынком contemporary art, только в другом типе реальности. Все что нужно крипто-диджитал-искусству - это постоянное обновление и связь с реальностью через фиджитал продукты.
Метаверс содержит нечто подобное, что в Средние века предлагали иконописцы в рамках религиозной картины мира, что в 17 в. было открыто новоевропейской наукой (линейная перспектива и камера-обскура), что было придумано футуристами начала XX в. для утопий коммунизма и фашизма, а художниками contemporary art для welfare state и sustainable development капитализма и рынка.
Арт-объекты NFT - это те же иконы. Ибо на них изображено что-то нереальное, но кто-то верит в их символическую ценность. И правда в том, что они ею обладаю как минимум на правах нового, которое уже через 5-10 лет становится хорошо забытым старым - историей. Важно здесь не то, что изображено, а “что это значит?” Пусть это будут достаточно узнаваемые образы, вроде африканских демонов à la Баскиа, или пиксельных рожиц CryptoPunk, важно, что они цифровые, то есть не привязанные к традиционным носителям, детерриториализованные. Причем не в смысле демонов или еще какой-то дигитальной нечисти - здесь важна сама их цифровая материя.
Подобный аспект есть у религиозной живописи - это культ, есть и у светской - это экспозиционная ценность картин, скульптур, видео и инсталляций. Базовая ценность цифрового искусства другая - это уже сразу деньги. Деньги как искусство, а не искусство как деньги. И ясно, что Уорхол c долларом и супом протоптал здесь первую тропинку. То есть не в смысле их бумажного носителя или металлического выражения, а в смысле самой их сути - субстанции обмена и коллективной символической ценности.
Продолжу.
Известно, что Беньямин сговаривался с Брехтом, “раздробить» (Zerstümmern) Хайдеггера в ридинг-группе под их руководством. Не случилось. Но сохранилась нелицеприятная оценка диссертации Хайдеггера Беньямином в письме к Шолему декабря 1920 г.:
“Я прочитал книгу Хайдеггера о Дунсе Скоте. Поверить невозможно, что можно успешно защитить такую работу, ведь для ее создания не требуется ничего, кроме большого прилежания и владения схоластической латынью, и, невзирая на весь философский антураж, вся она, по сути, всего лишь хороший переводческий труд. Жалкий подхалимаж автора перед Риккертом и Гуссерлем не делает чтение приятнее. Философия же языка Дунса Скотта в этой книге толком не раскрыта, и поэтому задача остается невыполненной.”
Правда позже он несколько изменил свое мнение об этой работе в следующем письме своему израильскому адресату: “Все-таки работа Хайдеггера, что ни говори, отображает самое существенное из того, что есть в схоластической философии для моей проблемы, - правда совершенно непрозрачным образом - и в итоге уже как бы намечает связанную с ней истинную проблему”.
Это про отношение человеческого и «божественного» языков.
Хайдеггер Беньямина и вовсе игнорировал. Андрей Беньямин и Дмитрий Вурдалак написали целую книжку про их не-диалог через Ханну Аренд, которая была подругой обоих, под названием «Sparks Will Fly» - выражение, которым Беньямин характеризовал их несостоявшуюся коммуникацию. - Feuerwerk)
#Benjamin_Heidegger
Вчера разговаривали с Игорем Чубаровым (канал Radio Benjamin) про возвращение Троицы Рублева из музея в церковь. Мне нравится мысль, которую он развивает вслед за художниками-авангардистами 1920-х, что место искусства – не в заповедниках музеев, а в сутолоке жизни:
“В лучшем случае, экспонируемые на выставках предметы искусства – это как списанная техника в музее Армии, вырванное с поля боя оружие, или извлеченные из повседневной жизни людей вещи. Все подлинные артобъекты на «территории искусства» – это реди-мейды. Их место в живой жизни, в производственной практике, в городской сутолоке или в личном, домашнем пользовании”.
Тут есть соблазн сказать, что место иконы – в церкви. Но Троица Рублева как феномен появилась только тогда, когда её у церкви забрали (ещё до революции). До того этот образ даже выглядел иначе – несколько слоев поновлений поверх оригинала, закопченные лики, выглядывающие из-под тяжелого оклада. Никакой вам лазури ангельских одежд. И никаких богословских интерпретаций, которые придумали Флоренский с Трубецким. И уж тем более никаких упоминаний о чудотворности иконы, которыми спекулируют нынешние церковники.
Вокруг Троицы Рублева возник настоящий светский культ в кругах советской интеллигенции. И зал древнерусского искусства в Третьяковке, конечно же, стал его храмом. В этом смысле именно он, а не Храм Христа Спасителя или Троице-Сергиева лавра – наиболее подходящее место для поклонения этой иконе. В ХХС Троица в стеклянной витрине и с реставрационными пластырями смотрится как трофей, который церковная корпорация захватила на “поле боя” в ходе длительной войны. Кроме того, в пространстве храма она моментально стала объектом для vip-поклонения, потому что подойти к ней близко довольно сложно.
Но культовая сила Троицы Рублева не в подлиннике, а в копиях. Она стала объектом массового поклонения благодаря фильму Тарковского, который сделал копию иконы настоящим окном в горний мир. В том числе – благодаря цветовому решению. Тарковский дал иконе Рублева новую жизнь через копирование. И многие потом последовали его примеру. Копии, попавшие в самую гущу жизни, стали в каком-то смысле более подлинными, чем оригинал. Глубина их проникновения огромна. Именно эту икону, например, можно встретить в протестантских церквах, где иконография ограничивается часто изображением креста. Копии Троицы прекрасно соседствуют с символическими объектами других религий, а также в светских пространствах т. н. духовности.
Я уже не говорю про цифровое экспонирование. Сегодня Троица Рублева – это, наверное, первая и единственная икона, обретшая “цифровое бессмертие”. Это первая блокчейн-икона.
Выступаю завтра на площадке vK-простор с лекцией про художественный потенциал искусственных нейросетей и NFT-искусства) Шучу.
Речь пойдет про политику и экономику актуального интернет и медиа-искусства как наследников русского левого авангарда. -
Беньямин и русские конструктивисты только мечтали об участии зрителей и читателей в совместном творчестве и не-присваиваемом пользовании художественными ценностями, о их коллективном, до-правовом, т.е. преодолевающем судебные споры и насилие статусе, а технология невзаимозаменяемых токенов просто осуществила эти мечты, пусть пока и криво, не до конца последовательно.
Как раз о багах и псевдоподобиях этой новой экономики и эстетики искусственного интеллекта с францисканской бедностью (Агамбен) и псевдобогатством contemporary art, и подискутируем.