1681
Канал о любви, дружбе и красоте в эпоху Telegram. Критикуем многое - сомневаемся во всем.
Один мужчина такой взял и спросил у чатбота, кто самый влиятельный отечественный философ из ныне живущих, и чатбот ему ответил списком из ста человек с Дугиным на первом месте и двумя Игорями Чубаровыми. Кроме того в топ-100 попал каким-то образом и тоже дважды Дмитрий Иванов, оказавшийся в компании Алексея Лосева, Виктора Вахштайна, Кирилла Мартынова, Алексея Юрчака и двух Сергеев Хоружих. По непонятным причинам пост в запрещенном фейсбуке вызвал ажиотаж. Смотрите сами.
А мы пока немного расскажем о программе телепередач и анонсах публичных мероприятий на среду, 23 августа.
Онлайн
18:00 Константин Мильчин о «Реках Лондона» Бена Аарановича и др.
Офлайн
19:00 Нижний Новгород: Кристина Горланова, Александра Павловская, Сергей Карев «Художественное образование как стартовая точка в формировании художественного метода» (Арсенал).
19:00 Москва: Гаянэ Степанян «Пушкин. Воспоминания о Царском Селе (1799 – 1817)» (ВДНХ).
19:00 Петербург: Лев Лурье, Василий Степанов «Попытки честного выживания: культура Ленинграда на стыке 60–70‑х годов» (Севкабель).
19:00 Москва: Сергей Вепрецкий «Письменность древних майя» (ВГБИЛ).
19:00 Москва: Евгений Кузьмичев «Вода в видеоиграх» (ГЭС-2).
19:15 Москва: Анар Аббасов «Танцующая королева» (Пионер).
19:30 Москва: Лариса Малюкова «Свет Александра Петрова» (Еврейский музей).
19:30 Петербург: Руслан Шамгунов «Каспийский вопрос» (Фогель).
Дни рождения
Денис Бычихин (48)
Денис Сивков (46)
Некоторые кофейни начали испытывать ИИ для измерения продуктивности сотрудников и анализа клиентов.
Вам Скайнетте или Терминаторессо? @ChatGPT
Пару слов об Истине с большой буквы. Проблема с ней в том, что как онтологическое понятие, или даже положение дел, его постоянно смешивают и подменяют эпистемологическим, полагая, что кто-то может ее объявить, признать или еще хуже - установить как правило для жизни. Но истина существует только как “режим истины”, принятый в том или ином времени. Сейчас он, кстати, меняется. Смерть перестает его определять. И не потому, что мы не умираем, а потому что извлечь из идеи конечности жизни можно разве что экономию пенсионного фонда, и то не факт.
Как бы то ни было, пережить страх неизбежности смерти стало проще на фоне объявления возможности клонирования и цифрового бессмертия. Последние, несмотря на известную баснословность и массу идиотов и проходимцев, которые об этом пишут, дают некоторую надежду, вернее подслащивают смертную пилюлю. Я не про себя и не про вас - нам не подслащивает) Я про коллективное бессознательное, чем бы оно ни было.
Остается неясным, что делать даже с еще 70-80-90 годами жизни при полной дряхлости и отсутствии социальных институтов для “новых старых”. Но надо ответить себе на более простой вопрос: если бы это от вас зависело, вы бы согласились жить как тело, без осознания жизни, как зомби под устройством искусственного жизнеобеспечения? Не все тут однозначно откажутся. А с заморозкой как у нас обстоят дела? Согласились бы вы лет на 200 арендовать аппарат криоконсервации, т.е. с надеждой на пробуждение в 2223 году, когда большую часть болячек победят, а упомянутые проблемы как-то решатся? Опять же опрос покажет 40 на 60, 60 на 40, но явно не 10 на 90.
Сами понимаете, что существование post mortem не сильно будет отличаться от цифрового двойника, которого можно создать уже сегодня, при нашей жизни. Здесь надо ответить на еще один вопрос - разве желание прославиться, “оставить след”, а то и снискать “память народов в веках” не полный пшик по сравнению с цифровым двойником? Ничья посмертная память, ни Гомера, ни Пушкина, ни Гете и в подметки здесь не годится. Думаю на сегодня с Истиной мы разобрались.
Вернемся к любви. Проблема с любовью состоит в том, что говорить о ней могут только эксперты. Впрочем как и обо всем остальном. Т.е. философским импотентам она не по зубам. Но потентных, да еще и экспертных можно заподозрить в еще более страшном - личной заинтересованности. Итак, мой вопрос - как говорить о любви объективно, не будучи заподозренным одновременно в отсутствии опыта, “знания дела” или стратегии соблазнения слушателей/слушательниц? И то и другое искажает картинку. Цифровая любовь дает шанс выбраться из этой аналоговой негативной диалектики.
Об этом дальше.
Любовь побеждает разочарование с небольшим отрывом. Расшифровать просто - везет не всем, но многие еще надеются на “счастье в личной жизни”, “взаимную до гроба”, ну или семью с любящими детьми. Моим родителям почти удалось.
Романтика плоха лишь порочной связью с надувательством, но отмена веры бэби-бумеров a la Бадью в Любовь не дает здесь преимуществ. Одиночество останется с тобой по любому. Поэтому сам “обманываться рад” - не ропщем.
«Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила…»
Пушкина же помним?
На фото - побывал в Пушкине. Всем советую.
В МГУ предложили прочесть межфакультетский курс про #WhatsAppLove. Т.е. не только для условных философов. Начну с сентября.
Я уже заикался здесь о конце аналоговой (романтической) любви потребительского капитализма и начале эпохи любви цифровой (циничной и “надзорной”) – социальных сетей и дейтинговых приложений. Книжки Иллуз, Зубофф и Дюпортей вам для затравки.
Хочу протестировать пару тезисов.
Речь не про “вот раньше мы любили”, а про прощание с этой “Матёрой” - про судный день для ценностей тру лав, погубившей на сегодня немало наивных Иксов, пытавшихся играть с Игреками на поле их деток - Зуммеров. Про типичный развод и кидалово - когда в цифровой обвязке используются аналоговые пикап-приемчики времен структуралистских дискурсов влюбленных - типичное поведение миллениалов.
Короче, берусь разобраться с культурными и социальными условиями прекращения романтических отношений, т.е. с областью взаимопроникновения экономики, сексуальности, гендерных отношений и цифровых технологий, представляющей новую форму (не)социальности - неопределенности любви и сексуальности, дезорганизации частной и интимной жизни, в которую мы все уже де факто вошли.
Наш первый тезис состоит в том, что “девчонки” перехватили здесь инициативу и одержали убедительную победу над пресловутым объективирующим взглядом мужиков. И хотя я признаю, что позиция полового суверена, якобы гарантирующего женские романтические вклады всепоглощающим “Мужским желанием” больше не работает (так не может называться даже мобильный тариф, пакет цифровых услуг или кредитное предложение), остается проблемной автоматизация, цифровизация и технологизация зоны ответственности и взаимности в отношениях, за установление которых топят феминистки.
Либертарианский принцип собственности исходил из абсолютной, необсуждаемой ценности индивидуальной свободы - распоряжаться своими чувствами, владеть и контролировать свое тело, выбирать сексуальных партнеров, вступая или прекращая отношения по своему желанию. За это кто-то должен был ответить.
Но сегодня не хотят больше ни за что отвечать не только мальчишки, но и девчонки.
Следом забрасываю первый кейс - бэби-бумера Бадью, разбирающего структуралистское мотто Жака Лакана - "сексуальных отношений не существует".
TikTok кидает мне массу упражнений для живота и спины с обещаниями, что через месяц бока уйдут, а грыжи разойдутся.
Но никто не записывает ролики как заставить себя сделать утром простую растяжку, не то что комплекс 4 по 15, причем ежедневно)
Если до 50-ти под практикой в философии я понимал кофе и сигареты, то теперь соответственно йогу и минералы. Но мне повезло. Встретил несколько лет назад «восточного» философа, который дал почитать книжку про Око возрождения с 5-ю “ритуальными” упражнениями - к 6-му пока не перехожу, так как оно «дарует бессмертие», но анестизирует интерес к жизни.
Моя “ленивая йога” - набор по 7-10 раз с увеличением повторений каждую неделю на 2-3 раза. Занимает от 10 минут до бесконечности. Но больше 30 повторов я никогда не делал, не достигал. Прикол этого комплекса в том, что бросать нельзя. Ну то есть можно, но после пропуска двух дней подряд, придется начинать все с начала - с 7 повторов. Но и это меня вполне устраивает. Лень же, да и времени особо нет.
Советую всем, кому как мне, неохота загоняться с дыхательными упражнениями, да еще и ритуальными, медитативной музыкой, благовониями и татухами на все тело. Прилив сил и так гарантирован - хоть под хип-хоп.
Только это и нужно сказать в ролике для ютюбчика или тиктока — крутой английский колониал, собравший этот комплекс для занятых интеллектуальной деятельностью граждан метрополий не обманул.
Мне скучно бегать на дорожке более 5 минут — меняю на эллипс, ну и дальше чередую силовые и кардиотренажеры. Тренерка моя все время говорила, что это не эффективно. Но зарядка и тренировка нужны мне не для ЗОЖ, а чтобы вести привычный образ жизни с минимумом времени и усилий на спорт. Разве что курить я бросил)
Всякий раз когда у философов спрашиваешь о практике, или, не приведи бог, «гуманитарных технологиях», вспоминается Кифа Мокиевич из Мёртвых душ:
...жили в одном отдаленном уголке России два обитателя. Один был отец семейства, по имени Кифа Мокиевич, человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом. Семейством своим он не занимался; существованье его было обращено более в умозрительную сторону и занято следующим. как он называл, философическим вопросом:
"Вот, например, зверь, - говорил он, ходя по комнате, - зверь родится нагишом. Почему же именно нагишом? Почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца? Как, право, того: совсем не поймешь натуры, как побольше в нее углубишься!"
...обращался вновь к любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: "Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать".
Спасибо Валерию Анашвили за идею для нового междисциплинарного гранта.
А вы можете поделиться удачными и неудачными экранизациями классики в комментах? И кинуть пару слов, почему киношникам удалось или не удалось совершить аудио-визуальный перевод романов.
В лекции “Что такое акт творения” Жиль Делез поднимает вопрос об экранизации литературных произведений, полагая, что адаптация романа в киноповествование возможна только через идейный шлюз - через идею, которая есть у самого кинорежиссера, и которую он встречает у писателя. Только такая встреча может обеспечить взаимную резонацию кино и литературы. И это пространство для проявления философии в литературе.
Делез оговаривается, что речь здесь идет только о великих романах, а не посредственных: “Когда роман - это великий роман, и когда обнаруживается определенное сходство между идеей кино и
идеей романа, которые начинают корреспондировать друг с другом”.
В качестве примера Делез берет Достоевского. Нет, конечно, лучшего кейса для демонстрации связи философии и литературы, особенно в русской культуре. Ведь персонажи Достоевского - это не люди, прототипы которых можно найти на Петербургских балах или полях сражений. Его персонажи - это герои-идеи. И если их не понимать, т.е. не пытаться по-своему понять, ни о какой удачной экранизации нечего и думать. Но с другой стороны, как сложно в случае такого материала как Достоевский визуализировать романные события. Ибо он не дает визуальных подсказок, поэтому такие романы как Идиот, за которого в свое время взялся Куросава, проще озвучить в радиоспектаклях, ну или поставить оперу, по мотивам. Это было открытие моего другого учителя в философии - В.А. Подороги, различающего в этом смысле поэтику и эстетику Достоевского и Толстого.
Приведу фрагмент из Делеза:
“С персонажами Достоевского происходит вещь достаточно курьезная. Обычно они очень буйные. Герой, выходя на улицу или делая еще что-то, говорит себе: “Та женщина, которую я люблю, Таня, зовет меня на помощь, я иду туда, бегу, бегу. Да, Таня умрет, если я не приду.” Он спускается по лестнице, встречает своего друга, или лучше - он видит раздавленную собаку, и он забывает все полностью, что Таня его ждет и что она на пути к смерти. Он начинает говорить, говорить, и он пересекается с другим приятелем, он идет попить чаю к приятелю, и затем, внезапно, он говорит: “Таня меня ждет, надо мне пойти туда”.
Но что под этим подразумевается, что это за срочность, вот вопрос. У Достоевского персонажи постоянно заняты в бегах, и в то время, когда они заняты в бегах, которые важны здесь как вопрос жизни и смерти, они знают, что есть вопрос еще более неотложный, но они не знают каков это вопрос. И именно это их останавливает.
Пожар, все горит, и нужно, чтобы я шел, а я говорю себе: "Нет, нет, есть нечто более неотложное, и я не двинусь, пока не узнаю". Это и есть идиот, это образец идиота. А, это все понятно. Но есть проблема более глубокая. Какая проблема? Я не очень хорошо понимаю, но оставьте меня, оставьте меня. Пусть все горит. Надо выяснить эту более неотложную проблему. Так у Достоевского, и так воспринимает его Куросава, все персонажи Куросавы такие. Я скажу, что это встреча, прекрасная встреча."
Кстати, посмотрел недавно голливудскую экранизацию Анны Карениной с Кирой Найтли и Дж. Лоу. Очень понравилось. Думаю потому, что мне помог увидеть идею этого романа, адекватно представленную авторами фильма в нашем времени, незамутненный взгляд филолога.
Вернемся к фотографии. Что общего у фото с живописью, с портретами и картинами? Они отражают, запечатлевает некую действительность, идеальную или материальную. Нечто, что можно теперь увидеть, если ты не смог или не способен был увидеть это нечто “вживую”, непосредственно. Ну или посмотреть понравившееся еще раз, несколько раз. В любом случае это нечто важное, не банальное, не рядовое и не обыденное, чем хотелось поделиться с окружающими, запечатлеть ‘на память’. Ну или обыденное, но представленное с необычной, непривычной, небанальной стороны.
Эстетизация видимого, или мыслимого, здесь неизбежна, хотя бы потому, что в результате становится доступно чувственному восприятию. Но помимо фотографического образа, слепка реальности, добавляется кое-что еще: ракурс, точка зрения, выражаемые в способе съемки, обработки снимка и т.д., которые зависят от того, кто снимает и делает фотографию - человек, и/или программа. Что же они добавляют в плане эстетики - пресловутое приукрашивание, надо думать.
Даже если пространство кадра полностью захвачено реальным, заставлено вещами, растениями, животными, людьми - они, по факту моментального снимка, вырваны из реальных связей, абстрагированы из текущих, повседневных процессов. Время фотоснимка, и даже время кинокадра - другое, не натуральное, свое. И даже называется другим словом - темпоральность, образ времени.
Отличие фото от реальности не в том, что динамики, движения, времени нет в кадре, а в том, что в нем нет пауз, тянущегося ожидания, подготовки, передышки, и… скуки - всего того, что составляет большую часть нашей жизни.
Поэтому монтаж реальности в искусстве - это универсальный, синтетический прием, делающий искусство столь притягательным, захватывающим взгляд, гипнотизирующим нас именно за счет абстрагирования отдельных чувственных способностей, прежде всего зрения, конструирования реальности, эстетической насыщенности кадра, даже если в нем ничего особенного не изображено.
Сама рамка, художественный фрейм, который выхватывает из реальности произведение искусства, делает действительность переносимой, приемлемой, “эстетизированной”, примиряет нас с ней эстетически. Поэтому попытки выразить в искусстве “саму реальность” - апоретичны.
Непостановочных фотографий не существует. Есть бездарные фотографы, и не художественные, криминальные и порноснимки. В истоке, вообще, фото - это обнаружение места преступления, или пустоты (как у Атже), blowup (как у Антониони). К этому вернемся.
Реальность большей частью скучна. Но готовы ли мы жить как в сериале, насыщенном шокирующими, угрожающими или просто захватывающими событиями? Без пауз, без передышки, без скуки каждого дня? Это вряд ли.
Коллега, отправившийся на поиски философии за рубеж, обнаружил в книжном магазине странный роман и передает привет менеджеру образования Игорю Чубарову.
Из аннотации: «Вальтер Беньямин, один из величайших интеллектуальных мифов ХХ века, по-прежнему с нами. Крошечная левая группировка носит его имя и проводит загадочные акции, а один поэт покончил с собой после лекции о мыслителе. Встревоженные этой странной смертью, три специалиста по Беньямину отправляются на поиски его последней рукописи. Виртуозный полифонический роман «Le vingtième siècle» предлагает нам по-новому осмыслить нашу современность и переосмыслить историю прошлого века, героем которой мог бы стать Беньямин».
Автор — сорокалетний французский прозаик и сценарист Орельен Белланжер, специалист по Уэльбеку. Название романа наверняка не просто так совпадает с названием бельгийской католической газеты, выпускавшейся с 1895 по 1940 годы. Но мы не в курсе.
“Приукрашивание есть одна из типических операций, какую камера проделывает с реальностью, и в этом всегда присутствует стремление устраниться от моральной ответственности за то, что будет изображено, как бы заретушировать собственную позицию. Обезображивание, стремление показать нечто в наихудшем его состоянии представляет собой функцию, более свойственную современности — дидактическую, она предполагает активный отклик зрителя. Сегодня фотография, чтобы обвинить кого-либо и даже, быть может, изменить чье-либо поведение, должна произвести шок.”
Сьюзен Зонтаг. Там же
Почему что-то приукрашивается? Очевидно потому, что не достаточно красиво само по себе. Но что думать когда говорят о приукрашивании действительности? Кажется, что действительность не просто некрасива, она скорее ужасающа, и для примирения с ней нужна эстетическая иллюзия, которую и предоставляет нам искусство.
Но не для того, чтобы выдать уродство за красоту, безобразие за великолепие, а чтобы вынести «ужас реального», не сойти с ума от неописуемой природой реальных тел, граничащей со смертью.
Неописуемой - значит невыносимой, шокирующей, опасной. Это как makeup трупа. Художник не отражает реальность, он анестезирует ее опасности, абстрагируя отдельные ее моменты, вырывая из контекста повседневности значимое и примечательное, не банальное и редкое. В результате в произведении его не остается ни одной незаполненной ячейки картины или фото, не занятой чем-то минуты фильма.
Таков в пределе смысл деятельности, которую называют художественной, и разгадка эстетизации политики о которой писал Беньямин. Но не будем спешить переходить к политизации.
Вернусь.
"Преображение действительности — вот чем занимается искусство. Но фотография, которая свидетельствует о бедственных событиях или предосудительных действиях, подвергается серьезной критике, если выглядит «эстетичной» или, иными словами, слишком походит на произведение искусства. Двойная функция фотографии — представлять собой документ и вместе с тем создавать произведение искусства — не раз давала повод для самых крайних высказываний о том, что следует и чего не следует делать фотографам. Наиболее общепринятой крайностью стало в последнее время стремление противопоставить две эти функции. Фотографии, которые отражают страдания, не должны быть красивыми, а заголовки к ним не должны носить морализаторский характер."
Когда мы смотрим на боль других. Сьюзен Зонтаг
Занятия философией сродни проникновению в тайную комнату, в которой живет, а лучше сказать жило и оставило свои, почти незаметные следы нечто, касающеесея лишь нас самих, нечто такое, что мы хотели бы вспомнить из далекого прошлого, вытащить из каких-то почти забытых слоев памяти, и уже не расставаться с этим знанием, лишь накапливая его и развивая. Это знание непристегнутое к заранее определенной предметной области и не желающее удовлетворять чьи-то институциональные интересы.
Упражнения в коллективной (институциональной) философии напоминают мне в этом плане ситуацию, когда в приватную комнату, в которой обитают наши призрачные воспоминания и грезы, врывается толпа полицейских, судмедэкспертов и понятых – аналитиков, компаративистов, историков и организаторов науки, которые своими, помещенными в резиновые перчатки руками, начинают “исследовать” место предположительного (мыслительного) преступления, по ходу затаптывая все вещдоки. А они ведь столь эфемерны, хрупки и недолговечны, как отпечатки пальцев на запотевших очках.
Хотя эта аналогия, разумеется, не абсолютна. Ведь эта моя тайная комната не является ни образом, ни аналогом мира, который хотелось бы познать, стремясь найти в нем свое место. Она не является аналогом хайдеггеровского Sein, сколь угодно перечеркнутого. Ибо искомая идея не связана с сущим ни складкой, ни лентой Мебиуса, ни общественной моралью, ни Божьим творением из Ничего, ни Big Bang'ом. Это скорее разрыв, который не заполнить усилиями одинокого сознания, коллапсирующего к пустоте собственной беспредпосылочности.
#О_философской_истине_2
Если бы в каком-нибудь философском или научном тексте содержалась Истина (с большой буквы), мы давно бы этот текст знали, изучали и использовали на практике. А поскольку этого не происходит, то одно из двух: либо такого текста и быть не может, либо философская истина никого не интересует. Ну, или, то и другое вместе. Философские тексты мы изучаем, но не из-за содержащихся в них истин, а больше профессионально, для продвижения в сообществе, и карьеры.
Справедливость этого заключения подтверждается общим отношением к текстам, которые написаны или могли бы быть написаны сегодня нашими коллегами и нами самими, практически на любые темы. Проблема в том, что их особо никто не читает (ну кроме “профессионального сообщества”), и как раз потому, что в них не может содержаться пресловутой “И” априори.
Дело в том, что философская истина банальна, а тексты, в котором она пытается одновременно выразиться и скрыться, в большей мере представляют собой академическую инфраструктуру, “строительные леса”, или обходной методологический путь, как мы уже писали.
Поэтому мы больше ориентированы на тайну священных и литературных текстов, в которых эта истина дана как притча, иносказание или заповедь, рассказ, или литературный вымысел. И нам остается роль интерпретаторов и искателей следов и фрагментов истины в канонизированных священных и художественных текстах. Но и в них по сути дела нас интересует не истина, а отсрочка ее приговора. Причина этого пренебрежения истиной состоит в том, что мы ее на самом деле знаем. Поэтому и отсрочиваем приговор этого знания в ряде неопределенных представлений и образов – так называемых вечных тайн.
Почему нас интересует религиозная или поэтическая, художественная истина? Потому что она дает надежду. Ну и, соответственно, она не банальна, по крайней мере пока не подвергается философской критике или научной проверке. Философия и наука все банализирует. Как говорил Жиль Делез: проблема, которая имеет решение, тривиальна.
Проблема конечности человека не банальна. Но ее «решения» в принятии смертной доли, как и обещаний физического бессмертия в трансгуманизме отдают смертной скукой. Переправа с Хароном через Стикс, путешествие с Вергилием по кругам ада, вера в Парадиз, как и в метемпсихоз - куда увлекательнее.
#О_философской_истине
В загадочном критико-познавательном предисловии к Происхождению немецкой барочной драмы Беньямин ставит проблему формы, манеры и стиля изложения в философском трактате. В отличии от научного текста, или сочинения по математике, где излагаются результаты эмпирических исследований, предлагаются мат.модели или расчеты, для которых форма выражения стандартна и условна, философский трактат делает акцент именно на форме представления размышлений - стиле изложения его результатов.
Дело в том, что в отличии от результатов интенционального, т.е. направленного на предмет познавательного акта и вообще методов научного познания, для которого истина заранее неизвестна и никогда исчерпывающе недостижима, познание философское имеет дело с объектами другого типа, истина которых скорее непосредственно невыразима и где-то невыносима, но известна как бы заранее в ряду неизменных идей - например, идеи бытия, идеи смерти и т.д.
Философский трактат, уточняет далее Беньямин, является представлением, репрезентацией или изложением (Darstellung) набора таких идей, в связке которых и воплощается истина. И здесь важно понимать, что идеи эти не то чтобы априорны, но опыт в них выраженный более фундаментален и неизменен, нежели опыт актуального научного исследования:
“Истина, воплощенная в круге представленных идей, избегает любой проекции в сферу познания. Познание - это обладание. Сам его объект определяется тем, что им нужно обладать в сознании - даже если он трансцендентен… [Обладание] не существует как нечто, что само себя представляет. Но это как раз и относится к истине. Метод, способ получения объекта обладания, - пусть даже путем его производства в сознании, - для познания является представлением самой истины и, следовательно, дан вместе с ней как форма. Эта форма принадлежит не контексту в сознании, как это делает методология познания, а бытию.”
Философский трактат восстанавливает путь, который автор прошел для достижения истины, но путь метода обходной - идти путем самого автора запрещено, он читателям заказан. Это, кстати, бесит в философских трактатах - философы любят все затягивать и усложнять. И есть еще один обескураживающий момент - философ часто не хочет делиться найденной истиной, поэтому и зашифровывает ее в метафоры и шарады, искажает путь, заводит в тупики и расставляет ловушки двусмысленностей.
Но парадокс в том, что «философская истина» только так и может быть выражена.
Об истине продолжу.
Если не на 13-м, то на 41-м точно я) Всегда знал, что искусственный разум на нашей стороне.
Читать полностью…
Тут заработал первый в мире литературный дейтинг, чтобы найти человека для обсуждения прочитанного. Добавляешь книги, о которых хочешь поговорить, ищешь людей со схожими книжными интересами или ждёшь, пока найдут тебя, пользуйся: @clupknishnybot
Читать полностью…
«Сущность истины как самого себя представляющего царства идей как раз служит порукой тому, что речь о красоте истинного неуязвима. В истине этот изобразительный момент является убежищем прекрасного вообще. А именно, прекрасное остаётся иллюзорным, хрупким, покуда прямо признает себя таковым. Его кажимость, соблазнительная, пока она не хочет ничего иного, кроме как казаться, навлекает на себя преследование рассудка и позволяет познать свою невинность только тогда, когда спасается бегством на алтаре истины. За беглянкой устремляется эрос, не как преследователь, но как любящий; так вот получается, что красота ради своей кажимости постоянно спасается от обоих: от рассудочного из страха, а от любящего из ужаса. И только он может удостоверить, что истина — не разоблачение, уничтожающая тайну, а откровение, подобающее ей. Способна ли истина достичь соответствия красоте?»
Читать полностью…
"…сексуальных отношений не существует"
Жак Лакан
“Это очень интересный тезис, проистекающий из скептической и морализаторской концепции [любви], но пришедший к противоположному результату. Жак Лакан напоминает нам, что на самом деле в сексуальности каждый по большей части предоставлен сам себе [dans sa propre affaire], если я могу так выразиться. Разумеется, существует медиация тела другого, но в конечном счете, наслаждение всегда будет вашим наслаждением. Сексуальное не соединяет, оно разделяет. Что вы голый(ая) и прилеплены(ая) к телу другого, является лишь картинкой, воображаемым представлением. Реальное в том, что наслаждение уносит вас далеко, очень далеко от другого. Реальное - нарциссично, а связь носит воображаемый характер. Поэтому сексуальных отношений не существует - заключает Лакан. Это формула, которая спровоцировала скандал, поскольку в ту эпоху все только и говорили о сексуальных отношениях. Если в сексуальности не существует сексуальных отношений, то любовь является тем, что возмещает нехватку сексуальных отношений. Лакан совсем не говорит о том, что любовь - наряд для сексуальных отношений. Он говорит, что сексуальных отношений не существует, и что любовь приходит на место этой не-связи. Это куда более интересно. Это приводит его к утверждению о том, что в любви субъект пытается встретиться с бытием другого. Именно в любви субъект идет по ту сторону самого себя, по ту сторону нарциссизма. В сексе вы в конечном счете в связи с самим собой через посредничество другого. Другой [с маленькой] служит вам, чтобы обнаружить реальное наслаждения. В любви, напротив, посредничество другого ценно само по себе. Как раз это и есть любовная встреча: вы идете на приступ другого с целью заставить его существовать с вами таким, какой он есть. Речь идет о куда более глубокой концепции, чем о совершенно банальной, в соответствии с которой любовь была бы воображаемым рисунком на реальном пола [du sexe].”
Пригодится нам Любовь дедушки-бумера Бадью для ответа на опрос? Что думаете, народ.
#Also_spach_Benjamin
Давно не включали рубрику Беньяминовой цитаты. Возвращаемся к проблематике истины.
“Единство знания - если бы оно существовало иначе - было бы скорее связью, которая может быть установлена только опосредованно, а именно на основе индивидуальных знаний и как бы через их компенсацию, тогда как в сущности истины единство есть абсолютно неопосредованная и непосредственная детерминация. Особенность этой детерминации как непосредственной состоит в том, что она не может быть подвергнута исследованию. Ведь если бы целостное единство в сущности истины можно было дознаться, то вопрос заключался бы в том, насколько ответ на него сам уже дан во всех мыслимых ответах, с которыми истина соотносилась бы с вопросами. И опять-таки, прежде чем ответить на этот вопрос, нужно было бы повторить тот же самый вопрос, причем так, чтобы единство истины ускользнуло от всякого вопроса. Как единство бытия, а не как единство понятия, истина вне всяких сомнений. Если понятие возникает из спонтанности понимания, то идеи даны созерцанию. Идеи - это данность. Таким образом, отделение истины от связности познания определяет идею как бытие. Такова сфера применения учения об идеях для понятия истины. Как бытие, истина и идея приобретают то высшее метафизическое значение, которое им категорически приписывает платоновская система.”
#И_о_погоде
Разговоры о погоде часто кажутся досужей болтовней пенсионеров, или подкатом неумелого пикапера, которому больше не о чем поговорить. Но мы охотно обсуждаем ее с первым встречным на остановке трамвая, сравнивая температуру в августе с прошлым годом, или вспоминая самое холодное лето в своей жизни. Если вы хотите вызвать доверие у случайных прохожих, просто спросите: “Не пойдет ли дождь?”.
Но люди интересуются погодой не только для того, чтобы понять, стоит ли возвращаться за зонтиком или “надевать галоши”. Это не простое любопытство. Имхо, мы не просто по привычке или со скуки делимся прогнозами Гидрометцентра, а с надеждой и бессознательной тревогой узнаем друг у друга, не упадет ли сегодня небо на землю, не разверзнется ли ад под нашими ногами, не проснется ли Эйяфьядлайёкюдль.
Т.е. вопрос о погоде носит экзистенциально-экологический, если не онто-теологический характер. Ведь кроме веры в нерушимость фундаментальных констант, пресловутых “законов природы”, наша надежда на прекращение повышения температуры и установления нормальной погоды ничем не обеспечена. Не случайно мы узнаем о погоде из прогнозов, тех же предсказаний, которое никогда не сбываются. Но даже если прогноз верен, он все равно отличается от реальности его переживания - 20 грд, которые ощущаются как - 40.
Законы существуют не для нас, а мы для законов, и помимо исключений из правил, есть случайности, происшествия или события - природные катаклизмы или катастрофы, несовместимые с жизнью человека. Так что в обсуждении погоды заложена не скука, а страх и ужас реального, которое мы надеемся заколдовать, заклясть и нейтрализовать в разговоре с другими такими же жертвами природного безразличия.
Разговоры о погоде - это как разговоры о здоровье. Пока оно есть - заботиться о нем особо не нужно, разве что поддерживать себя йогой и витаминками. Тела и природы как бы не существует, пока мы только следим за их качествами и внешними проявлениями - замеряя температуру, влажность и скорость порывов ветра. Но все изменяется, когда не мы представляем природу, делясь субъективными предпочтениями холода или жары, сверяясь с градусником под мышкой или за окном, а когда она сама приближается к нам, аффицирует нас, преодолевая пороги нашей боли, начинает саднить и болеть, выходя из берегов, как река во время паводка или прорывы плотины.
Как пишет Тимоти Мортон: «“Природа” означает в целом то, о чем вы забываете, поскольку оно просто работает… Вы способны найти общее основание в том, что кажется нейтральным, что просто работает, а потому создает фон для вашего общения. Однако глобальное потепление лишает нас этого предположительного нейтралитета, подобно слишком ретивым рабочим сцены, которые убирают бутафорию, когда пьеса еще не закончилась».
#Попустороннее
Надо закончить с пустотой:
«Пустота» – это образ нашего собственного несуществования за порогом рождения и смерти. Трудно такое представить, да? Но это, пожалуй, единственный мыслеобраз пустоты, который нам доступен. Ведь именно одержимость собой, делает наше существование столь наполненным. Преимущественно, правда, каким-то мусором. Не относить все происходящее и существующее к себе – это, пожалуй, первый шаг редукции, который следовало совершить всякому начинающему феноменологу. Но как трудно расстаться с такой удобной “печкой” любых наших мыслеполаганий!
Не случайно отказ от принятия в расчет существования тех или иных вещей выступает в феноменологии аналогом подобного самоисключения. Поэтому-то осуществить ἐποχή “до конца” на путях рефлектирующего феноменологического сознания и не получается – оно неизбежно упирается в предметное значение как свою scotoma, редуцировать которое уже никто из феноменологов не в состоянии. Не знаю чего здесь больше – буддистского прочтения Гуссерля или феноменологической интерпретации учения Будды Шакьямуни? Мы еще вернемся к этому сюжету, рискуя навлечь гнев профессиональных феноменологов и безразличие буддистов.
Сознание можно мыслить без человека также, как и материю без коррелятивного ему человеческого сознания. Идея самодостоверности опыта сознания тождественна идее безразличия сущего по отношению к любому его пониманию. Более того, эта последняя может быть проверена на материале того, что мы собственно называем сознанием.
Понимание сознания как способности, навязывание ему «дела» a la Хайдеггер, докучливые вопросы о его «природе», стремящиеся объяснить его через что-то более элементарное и объективно фиксируемое, уводят в сторону от непосредственности самой мысли, не имеющей никаких внешних себе предметов. Оно больше не определяется через них, но не определяется и через субъекта сознания. Здесь важно понять, что самосознание как горизонт эпистемологических сомнений изначально лишь имитирует сомнение, ввиду того, что само это сознание по ходу уже сомнению не подвергается (cogito Декарта).
Онто-теологическая матрица философского мышления тотальна и универсальна, представляя собой неявную семиотическую структуру самого языка философии, не говоря уже о языке науки и языках повседневного общения. Она обнимает собой прежде всего представления о жизни и смерти. Последние уже навязывают мышлению вопросы о происхождении и перспективах его конца как цели и смысла жизни и мира, формирующие предельные полюса самой парадигмы познания существующего.
Проблематика пустоты состоит в этом смысле в продумывании разрыва связки познание-бытие, т.е. того, что существует и того, что якобы обречено лишь на его познание и выражение в языке. Речь таким образом не идет о солипсизме в его классическом понимании, ибо ясно, что солипсист лишь на словах отрывается от объективно рассматриваемого сознания, оставаясь тематически связанным с миром и его темами, лишь присваивая их себе как субъекту. В отличие от последнего, радикальный солипсист интересуется пустотой, то есть не столько “Ничто” сущего, сколько его пустотностью и "попусторонностью". Это не философия буддизма, а квазибуддизм самой философии.
На Philosophie опубликовали на роман короткий, но яркий отклик: «О прекрасном эссе по философии иногда говорят, что оно читается как роман. Роман Орельена Белланже читается как настоящее философское эссе. Философа Вальтера Беньямина он представляет читателям не как объект изучения и даже не как проводника, а как «мага» , способного придать восприятию форму трансцендентного. Это предполагает подход к мысли не понятиями, а последовательными прикосновениями. Поэтому книга начинается с рассказа об интимном воспоминании — «тошноте» – продолжается описанием ультралевой группы, «Группы Беньямина», которая использовала астрологический труд в качестве почтового ящика в средоточии Национальной библиотеки Франции, и продолжается письмом от 1892 г., некрологом от 2014 года, потом отрывком из лекции и т. д. С формальной точки зрения Белланже добровольно ставит себя между Хорхе Луисом Борхесом, Раймоном Русселем и Роберто Боланьо. Но во время этой охоты за сокровищами всякие следы авторства были напрочь стерты, чтобы провести нас через мешанину документов и бредовых вымыслов. В результате получается не последовательный нарратив, а скорее калейдоскоп из источников и впечатлений, призванный подойти к творчеству Беньямина через разглагольствования двойника автора – некоего Франсуа Мессинье, способного как на типографские импровизации, так и на серьезные размышления. На кого рассчитана эта археологическая реконструкция жизни из подборки реди-мейдов, якобы взятых из сочинений, дневников и переписки? На тех, кто позволит формам думать за себя, если их не выбросит на берег острова недоумения».
Читать полностью…
Говорят, что философия оторвана от жизни, а занятия ею противопоставляются решению «реальных проблем». На мой взгляд философия просто одержима реальностью и «повернута» на всевозможных жизненных проблемах. А подобные упреки зачастую исходят от людей, склонных пофилософствовать за чужой счет.
Резюмируя предыдущие посты о пустоте могу сказать, что если не доверять религиозному сознанию в определении им трансцендентного и возможности такого трансцендентного в качестве творца мира или источника существования, то в ссылках на веру можно увидеть привычку подчинения мышления вне его находящимся предметам и целям.
Но разве не таково отношение традиционной философии к своему "предмету"? Разве предмет этот не внешний, даже если им объявляется само сознание? Разве мышление понимается в философии не как способность, подобная чувственной способности, а значит всегда направленная на внешнее, даже если оно само овнешнено в понятии интеллектуальной способности? Именно в этом состоит криптотеологичность философии, причина, по которой за базовыми метафизическими понятиями всегда можно усмотреть секуляризованные теологические фигуры, веровательные практики и морально-нравственные ценности.
Но разве возможно мышление без предмета? Что приобретает сознание, если оно лишается внешнего ему содержания? Это как бы перевернутый вопрос антикорреляционизма – чем станет мир, если у него отобрать, отвлечься от коррелятивного ему человеческого сознания?
Останется мышление пустоты. Не случайно логика антикорреляционизма не срабатывает в отношении понятия пустоты, вернее пустоты как существующей, но не материальной и не идеальной субстанции. Пустота существует, но не только как идея, но и к материальности мира ее не сведёшь. Не стоит понимать ее в качестве временной незаполненности материей, веществом, энергией, да чем угодно. Пустота - это нечто без чего она пустота. Не пустота карманов или головы. Именно она и составляет единственно соответствующий и достойный предмет коллапсирующего к пустоте собственной беспредпосылочности сознания, ну или мышления. Но не спешите объявлять его солипсическим.
Продолжим.
В моем советском детстве, в 1970-х, в библиотеку простого преподавателя истории, каким был мой отец, могли попадать очень редкие книги. Такой книгой стала для меня Поэтика Аристотеля 1957 года издания. Это был мой фетиш. Еще дошколенком я прятал в ней свои секреты. На день рождения бабуля подарила мне целый рубль. Каково же было мое возмущение, когда однажды я не нашел его среди страниц Искусства поэзии. Маман забрала твердую советскую валюту на более важные расходы. Времена были трудные, понятно, но с тех пор я не доверял старшим. И Аристотеля начал использовать только “по назначению”.
Естественно, в 7 лет, я ничего в этом тексте не понял, тем более с помощью автора послесловия, будущего старшего коллеги по нашему факультету в МГУ - А.С. Ахманова (sic!). Но я одновременно протестовал и был невероятно поражен идеей, что поэзию можно изучать и даже технологизировать, как это теперь называется. Поэзия казалась загадочным, интуитивным даром. Книжка куда-то потом пропала. И с Аристотелем - этим Captain Obvious европейской традиции у меня не сложилось, всегда предпочитал Платона-Сократа.
Но уверен, что во многом из-за этой книги я поступил на философский, а не в Литинститут. И точно поэтому занялся изданием книг. Посмотрите какая полиграфия изысканная - начиная с врезающегося в память на всю жизнь цвета обложки, эргономичного формата, тиснения с узнаваемым бюстом Стагирита и заканчивая шрифтами, вообще продуманным до мелочей книжным дизайном. Короче, это идеально.
Аристотель вернулся ко мне, благодаря подарку самого близкого человека. Это попадание 100 из 100 - перечитываю. А какие книжки затронули и перевернули вас в детстве, какие букинистические реликвии вы храните, или помните об их утрате. Можно с фото?
Тот, кто сравнивал кадры из самых пугающих хорор-фильмов и снимки судмедэкспертов с мест реальных преступлений, как минимум знает о разнице между некрореализмом в искусстве и реальностью смерти.
Это разница между страхом и отвращением. Фотографии жертв Lustmord не пугают, они намекают на наше соучастие и потому постыдны и омерзительны.
Отсюда же объяняется апоретичность в желании некоторых художников представить в заведомо условном художественном формате картины, видео или фотографии саму действительность. Все равно получается подделка.
С одной стороны это объясняется природой самих медиа, посредника в лице наших технических средств - аппаратов, программ, и, наконец, экрана, на который проецируется картинка. Но проблема не только в наличии техники опосредования, а в той культурной, художественной практике, которая несколько неточно зовется приукрашиванием действительности.
Сьюзен Зонтаг вслед за Беньямином показывала, что художественная фотография неизбежно эстетизирует действительность. Но как можно политизировать искусство не переходя в трэш некрореализма? Как представить боль природы, ее муку и оказать жертве социального насилия помощь в самом кадре? Это еще и неразрешимая проблема фото- и киножурналистики. Об этом следующий пост. Вы же помните это фото голодающего ребёнка?
“Если философия хочет сохранить закон своей формы, не как посредника в познании, а как представление истины, то значение должно придаваться осуществлению этой формы, но не ее предвосхищению в системе. Для всех эпох, перед глазами которых витала не поддающаяся описанию сущность истины, это осуществление с неизбежностью оказывалось пропедевтикой, обращаться к которой под схоластическим термином "трактат" уместно потому, что он содержит, пусть и латентную, ссылку на объекты теологии, без которых истина не мыслима.” (Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы)
Читать полностью…
“Подобно тому как мозаичные изображения при всей их раздробленности на причудливые осколки сохраняют величественность, так и философское рассмотрение не страшится порывов. И то и другое возникает из отдельных частей, из фрагментов; ничто не могло бы с большей силой свидетельствовать о мощи трансцендентного порыва, будь то мозаичное изображение святого или истина. Ценность мыслительных осколков имеет тем более решающий характер, чем меньше их можно непосредственно поверить основной концепцией, и от этой ценности в равной мере зависит блеск изложения, так же как ценность мозаики - от качества стекла.”
#Also_spach_Benjamin
#минутка_мизантропии
Кто помнит критику Хайдеггера Э. Левинасом? Зачем он так возился с этим концептом «Другого», делал на него такие неподъемные ставки? Откуда вообще пошла эта мода, ныне, к счастью, почти сошедшая на нет? Почему с «Другим» так возились все 90 и 00-е? Ведь он реально невыносим!
Причем не из эгоизма, необщительного характера или благоприобретенной мелкобуржуазности. Ну скажите на милость: кто будет терпеть рядом с собой другого, неизвестно откуда взявшегося в вашей комнате субботним вечером? Существование «других» невыносимо – оно оскорбляет наши лучшие онтологические надежды и упования. Вообще-то мы сидим в своих раковинах одни (буквально) и никого к себе не допускаем, а если все же допускаем, то таких же социопатов как сами. Да и просидеть всю жизнь в одиночке немного стремно.
– Для этого и придумана любовь, потомство и самопожертвование. А так жизнь в обществе – сплошной ужас, безумие и абсурд. К примеру, что значит «выйти в город» или «пойти на работу»? Это все равно, что поехать на сафари без машины и оружия, или реально участвовать в кровавых ристалищах. Это конкурентная среда, где мы боремся за выживание, желая хваленому «другому» лишь смерти, ну или как минимум, неудачи. «Остаться должен только один».
Короче, настоящий философ-аутист должен держаться от «других» философов подальше. А Левинас ломился в открытые двери. Во всяком случае достаточно того, что я сам себе другой, чужой и иной. Кстати, инстанция «Иного» как не «другого того же самого», пока внушает.
(с) дореволюционная открытка Кадулина В., подарена директором Профессорской квартиры в Томске Kate Кирсановой.