3958
Мирской успех – это ничто. А кто гонится за ним – ничего не понял. https://vk.com/rastsvety
«НАХОДИТЬ РАДОСТЬ В ПОРАЖЕНИИ»
— Как в современном мире сохранить способность удивляться?
— Мы всегда должны возвращать жизнь к ее основам, к ее первичным потребностям: голоду, жажде, поэзии, вниманию к миру и людям. Возможно, что современный мир - это своего рода анонимное предприятие по уничтожению наших жизненных сил - под предлогом их превозношения. Он уничтожает нашу способность быть внимательными, мечтательными, медлительными, влюбленными, нашу способность делать беспричинные жесты, жесты, которые мы не понимаем. Возможно, что этот современный мир, который мы создали и который все больше ускользает от нас, является своего рода безжалостной военной машиной. Книги, поэзия и определённая музыка могут вернуть нас к самим себе и дать нам силы для борьбы с подобной раздробленностью (éparpillement). Медитация, простота, обычная жизнь: все это дает нам силы для сопротивления. Ключевое слово - сопротивление.
— Читая вас, слушая вас, создается впечатление, что жить - это просто: нужно лишь посвятить этому каждую секунду своей жизни! В своих книгах Вы, кажется, говорите, что если мы практикуем эти акты сопротивления и жизнь всё равно подавляет нас, это не страшно...
— Это связано с радостью. Нужно уметь проигрывать. И находить радость в поражении. Я приведу пример, который все сразу поймут. Когда нам около тридцати, возраст дружбы, и сейчас лето, это невероятно красивое время года, и мы пытаемся перейти реку, не намокнув, что мы делаем? Мы переходим с камешка на камешек. Мы можем выиграть, другими словами, перебраться на другой берег невредимыми. Но можем и проиграть, неожиданно поскользнуться, упасть, промокнуть... и понять, что проигрывать даже веселее, чем выигрывать, и что в этом нет ничего страшного! Важно не то, чтобы добраться до другого берега невредимым, а то, чтобы быть вместе, быть живыми, радоваться таким мелочам.
— А вы, вы многое потеряли?
— Невозможно дожить до определенного возраста без потерь. Многое, да. То, что я потерял, невозможно вернуть. Я говорю не о предметах, имуществе или даже деньгах, а о людях. Я потерял людей, которые были для меня источником солнечного света. Это солнце было похоронено. Очевидно, похоронено. Я думаю, что продолжаю получать его лучи. Но в то же время я знаю, что это потеря и что она невосполнима. Я знаю и то, и другое. Что еще я могу сказать?
(Christian Bobin. Entretien avec François Busnel, 2013)
«ЗАПРЕТ ОСВОБОЖДАЕТ ОТ РАБСТВА ПОХОТИ»
Я помню, как в советские годы один, что называется, простой немолодой человек, лояльно принявший официальный атеизм, с ностальгическим восторгом рассказывал о своем детстве в церковной семье. И что же вызывало его особое умиление? Он рассказывал, как накануне Пасхи в доме готовили пасхи и куличи, как они стояли на виду — и никто в доме не смел прикоснуться к ним до разговения, прежде чем вернутся с пасхальной службы. “Представляешь? — говорил он, — они стоят на столе и ты ни за что их не попробуешь!” И он замолкал, предлагая мне представить величие этого момента. “И что же?” — спрашивала я. “Человеком себя чувствуешь! А теперь ешь что хочешь и когда хочешь”. Мы как-то привыкли считать, что всякий запрет (и сакральный тоже) унижает человеческое достоинство. Для этого необязательно быть марксистом: вся позднейшая европейская культура развивается под знаком “освобождения”. Принято не то что даже считать, а чувствовать, что человек утверждает себя в качестве человека именно тогда, когда переходит границы дозволенного, репрессивные рамки нормы, традиции и т.п. Что это красиво, что в этом есть трагический и героический риск. С таким представлением о достоинстве человека связаны и философские попытки переосмыслить первое нарушение запрета в Эдеме — как отважный шаг человека навстречу себе, шаг в трагическую ответственность. Достоинство и ответственность понимаются как непослушание par exellence.
Я не собираюсь сказать прямо противоположного: в самом деле, существует множество запретов и ограничений, социальных, политических, культурных, которые унижают и просто уничтожают личность и самую возможность творчества и мысли: кому как не нам после опыта советского рабства это знать? Я хочу только напомнить, что у человека есть и интимная любовь к иррациональному, необъяснимому с практической точки зрения запрету (как следует из приведенного рассказа о неприкосновенных в Великую Субботу куличах): именно выполняя такой запрет, он чувствует себя человеком. Почему? Александр Назарович (мой собеседник) не объяснял этого ни мне, ни, вероятно, себе. Я попробую сделать это за него. Участие в запрете может возвышать человека в собственных глазах потому, что оно дает ему ощутить себя доверенным лицом, тем, кто приобщен к чему-то, посвящен во что-то, смысл чего ему не ясен, но довольно и того, что это делает его способным преодолеть собственное желание, стать кем-то большим, чем тот, кто хочет немедленно, здесь и сейчас, откусить любой пирог, лежащий на столе. Принятый без объяснений запрет освобождает его от того, что он в себе не очень-то уважает, от рабства похоти. Стоит заметить, что принятый Александром Назаровичем запрет ходить в храмы и не есть куличи в любое время явно не приносил ему никакого удовольствия. Хотя он этого не обсуждал, но вряд ли рассказал бы впоследствии с ностальгией: “Представляешь? Звонят к службе, а ты не идешь!” И еще бы: подчинение этому ритуально-политическому запрету было взаимовыгодным обменом с властью, которая за это позволяла ему благополучно существовать. Исполнение первого, детского запрета было по существу переживанием чистой жертвы, обета. Человек, исполнивший обет, — образ, по меньшей мере, не менее героический и даже трагический, чем тот, кто “преступает” и “нарушает”. Кроме того, в послушании есть и особое, очень глубокое удовольствие: как все повторяют, “запретный плод сладок” — но как сладка преданность! Сладка нестареющей, не надоедающей — как добытый и тут же наскучивший плод — таинственной сладостью.
(Ольга Седакова. Христианство и культура)
Я знаю <...>, что интеллектуал - это не только тот, кто не может обойтись без книг, что это каждый человек, чья жизнь направляется и регулируется идеей, сколь бы ни была эта идея элементарна. Те, кто меня окружает, тысячелетиями живут одним днём.
(André Malraux. Noyers de l'Altenburg)
ПЕРЕХОДНОЕ СОСТОЯНИЕ
Дойдешь до края пустоты,
До одиночества без дна и без предела,
Ни крова, ни огня, ни друга. Нищеты
Отверстый зев. Твердь бытия зыбка,
а время затвердело:
Былое - мертвый склон, грядущее - скала,
И так узка тропа. По ней - вперед и ввысь,
во что бы то ни стало.
За шагом шаг, не оступись. А станет тяжела
Дорога - отдохни, прильни к земле устало.
Где юности луга, привольный дол в цветах -
Их нет. Мир выцвел. Дни - постылые вериги.
Дойдешь до пепелища - черный прах
Узришь. И выпадут из рук и меч, и книги.
Руины и обрыв, но полно - торопись,
Осколки брось, уныние забудь -
За шагом шаг, смотри - не оступись.
Срок на исходе. Крут последний путь.
Остался только миг, остался только шаг,
Дойдешь до острия, до высшей точки,
До сути, до себя; гляди: ты слаб и наг,
В прозрачных жилах кровь, и мозг -
в непрочной оболочке.
Ты уязвим, ничтожен - погляди...
Но все ж не отрекись - и да воскреснешь снова.
В который раз - дыханье обрети;
В доспехах наготы, пока цела основа,
Оборванную нить, тончайший нерв найди.
Не отступись, иди!
(Liliane Wouters)
Пер. Наталья Мавлевич
ПРОГРЕССИЗМ КАК МЕОНИЗМ
Вселенная есть непрерывно развивающаяся система, стремящаяся ко все более высокому уровню организации, предполагает теория прогресса. Предполагать при этом, что смыслом ее существования является сохранение идентичности человека ни на чем не обоснованное самомнение. Знаменитое положение Канта, что человек всегда должен быть целью и никогда средством научно и космически несостоятельно. Это установка практического, а не теоретического разума. Установка жизни, а не логики, предписывающей конец всему, что существует. Как говорил, обсуждая проблему самоубийства А. Камю, легко быть логичным, но нелегко быть логичным до конца. Добавим, что этого и не надо. Как из-за превосходства практического разума над теоретическим и превалирования жизни над логикой, так и исходя из той же логики. Теория, исключающая своего носителя, не менее несостоятельна, чем предположение, что он должен быть ее целью. Развитие «без остановок» столь же абсурдно, как и «остановка развития». Дурная бесконечность также бессмысленна как и конец. Прогресс и нигилизм есть меонизм, когда о нем говорят в социально-гуманитарной плоскости. А.Ф. Лосев вскрыл внутреннюю связь этих явлений, показав, что меонизму «вполне соответствует специфически новоевропейское учение о бесконечном прогрессе общества и культуры. Исповедовали в Европе часто так, что одна эпоха имеет смысл не сама по себе, но лишь как подготовка и удобрение для другой эпохи, что эта другая эпоха не имеет смысла сама по себе, но она тоже – навоз и почва для третьей эпохи и т.д. В результате получается, что никакая эпоха не имеет никакого самостоятельного смысла и что смысл данной эпохи, а равно и всех возможных эпох, отодвигается все дальше и дальше, в бесконечные времена. Ясно, что подобный вздор нужно назвать мифологией социального нигилизма, какими бы «научными» аргументами ее ни обставлять» (Лосев А.Ф. Диалектика мифа).
Аналогичным образом, когда хотят как можно скорее адаптировать человека к меняющейся окружающей среде – что если ему, например, вживить в мозг электронные чипы, увеличивающие возможность пере-работки информации, то сразу решится множество проблем – это вздор, техническая мифология, ибо тут же возникает необходимость его замены более плотно «чипоначиненным» роботообразным, потом другим, третьим и т.д. вслед за несущейся вперед и увлекающей нас в свою пропасть (бездну, хаос, ничто) техноэволюции. Для тех, кто в духовном плане стал уже роботообразным, это не пропасть, а вершина развития, «область счастья». Они уповают на то, что «роботы будут играть с нашими детьми и станут слугами для взрослых. Они смогут заменить чело-века в половой жизни (?! – В.К.). Они будут судьями в суде. Они могут быть сиделками в больницах. Они будут заниматься уборкой, освобождать нас от других неприятных дел» (McNally Ph., Inagatullah S. The rights of robots. Technology, culture and law in the 21-st century). Сразу хочется спросить: какие же «приятные дела» останутся людям? Соревноваться с компьютерами в скорости вычислений? «Творить» новых более совершенных роботов? Возникают целые социальные группы отрицающих себя людей, особенно ученых-идиотов, отказников от жизни. Не довольствуясь собственным перерождением они, опираясь на объективную логику технического прогресса, хотели бы сделать подобный образ жизни господствующим и всеобщим.
(Владимир Кутырёв. Бытие или ничто)
Я проглочен вокзалом огромным —
Он пульсирует, словно кит,
И мое ожиданье — ромбом
У вокзала в горле стоит.
Но решенье небес непреклонно:
Кит у брега встает на дыбы —
И швыряет меня, как Иону,
В Ниневию моей судьбы!..
(Дмитрий Щедровицкий)
ЗАБОТА
Как никому другому, доступно мне сознанье,
какой далёкий пращур отец, а мать - страданье,
сестра - долина плача, брат - глубина колодца,
за всех, быть может, в жизни, мне отвечать придётся;
мне кажется, что старше я всех отцов на свете,
когда в руках сияют огнем священным дети,
ты, как из воска, таешь, и мучит мысль до смерти,
что все мы происходим из снежной круговерти;
большими дети станут, мы - чуть побольше метра,
белы, как лунь, от соли сердец и слёз, и ветра;
всего на свете лучше изведал слово я,
что нас от колыбели баюкало - земля,
ее терзали, ветром гонимы и судьбою,
народы, что пространством больны, словно чумою,
и на устах с присловьем сумели мы проснуться
о том, что воды схлынут, а камни остаются;
когда в руках сияют огнем священным дети,
встают перед глазами могилы и столетья,
вот почему всех лучше доступно мне сознанье,
какой далёкий пращур отец, а мать - страданье,
брат - глубина колодца, река из слёз - сестрица,
мне жизнь людей открыта, как книжная страница.
(Gheorghe Pituţ)
Пер. Вячеслав Самошкин
В соломе воло́с, в мешковине лица,
в проселочной осени глаз,
во всем отразится начало конца,
и птицы замолкнут для нас.
Старушка захлопнет небесный пехтерь,
вагоновожатый умрет.
Тогда я увижу, как прячется зверь
и рыба по небу плывет.
Свернется закат, как порез на губе,
и речка завьется в косу.
Тогда я приду по зарнице к тебе,
одну лишь любовь принесу.
Одну лишь любовь – это бусы в руке
надеты на красную нить,
как песня на нашем с тобой языке,
которую не изменить.
Но где-то внутри повернет шестерня
слова из последней строки.
Тогда я приду, и ты встретишь меня
в зеленом платке у реки.
(Федор Терентьев)
Спасаясь от разбойников случайных, признаваемых разбойниками, мы отдаемся в руки разбойников постоянных, организованных, признаваемых благодетелями, отдаемся в руки правительств.
(Лев Толстой. Дневник / 26 июля 1910)
Где когда-то давно грел камин, был ночлег,
Интерьеры роскошны, убранство завистно.
Но былое размазалось краской эскизной,
Роковыми узлами орнамент поблек.
Где провалы дверей не удержат побег
Тех, кому слишком страшно от призрачных истин.
Рвали двери руками как лист летописный
Для костров, что согреют незрячих калек.
Где в глазницах окон из-под сорванных век
Сквозняком ходит взгляд с укоризной...
Может, времени всё ненавистно -
Всё, что можно назвать "человек"?
Где безропотно тлеет растоптанный век
Под смердящим гнильём недоеденной тризны,
Грудой битый кирпич - как курган над отчизной,
И лишь искрами к солнцу взлетающий снег...
(Vör)
https://vk.com/vorfogl
МЕСТО ПОГРЕБЕНИЯ
Не дай мне, Боже, последних дней
Среди подушек и простыней,
Среди слез, скорбей и унынья.
Заблудиться дай мне в лесу густом
И упасть бездыханным в месте таком,
Где никто не бывал доныне.
Я сын твой, лес, и уж как-нибудь
Меня ты проводишь в последний путь,
Устроишь мне похороны.
Я тебе оставляю тело мое.
Пусть сойдется меня помянуть зверье,
Да жуки, комарье, вороны.
Хорошо они попируют там!
Будет дело клювам их и когтям,
Все накинутся на объедки,
Мурлыча, воя, рыча, кряхтя…
Одна только белочка, как дитя,
Мне в глаза смотреть будет с ветки.
Вот уж празднество для лесной родни!
А когда, пресыщенные, они
Разбредутся в родные чащи,
К скелету обглоданному прильнув,
В костный мозг мой стервятник просунет клюв –
Для него нет лакомства слаще.
И хочу, чтобы в ночь и о новом дне
Соловьи и пичуги пропели мне
Вместо заупокойной в храме,
И воздастся тогда мне сполна почет,
Только сыч не подгадил бы, старый черт,
Так он скверно ноет ночами.
- Ну, прощайте, друзья! – объявлю гостям –
Дайте отдых бедным моим костям,
Пусть приляжет былое тело
Под стволы, под лиственный бугорок.
- Кто же листья притащит? – Настанет срок –
Ветер сделает это дело.
(Knut Hamsun)
Пер. Алла Шарапова
ТУРИНСКАЯ ЛОШАДЬ
Туринскую лошадь вчера хоронили –
Гудели всю ночь до утра.
В холодную землю навек поместили
Туринскую лошадь вчера.
Дышал как зарином невидимой болью
Прокуренный вдупель шалман.
Безвременьем, рвущим все смыслы, по полю
Стелился январский туман.
Стелился туман – исчезали в нём тени,
События и имена,
Безумство эпох и азарт поколений,
Неподнятая целина.
Безликие истины в нем исчезали,
Европа хрипела, как пёс.
Грядущей войной поглощал на вокзале
Невинных юнцов паровоз.
Лавиною снежной ввалилась на площадь
Голодных рабочих орда
И пялилась молча на дохлую лошадь,
На рдеющий след от кнута.
И долго шептались, и сотни вопросов
Витало над ними в тот день.
А вслед им кричал, обезумев, философ,
Чья жизнь превращалася в тень.
А после, быть может, никто и не вспомнит
То утро. И где-то в тиши
В уютном плену обезличенных комнат
Ни света, ни тьмы, ни души –
Лишь музыка, рвущая правду на части,
Дырявый больничный халат,
Всей кровью своей отрицающий счастье
Безумьем наполненный взгляд.
Туринскую лошадь вчера хоронили.
Скулил за рекой старый волк.
О бедном мыслителе напрочь забыли,
Который навеки умолк.
(Камиль Дадаев)
https://vk.com/stixidadaevkamil
3 января 1889 года в Турине Ницше стал свидетелем избиения лошади извозчиком. Он бросился к лошади, обнял её, а после этого замолчал навсегда, последние одиннадцать лет своей жизни проведя в больнице для душевнобольных.
Вглядись, коль ты не слеп, во мрак могильной ямы.
Потом взгляни на мир, бушующий страстями.
Какие грозные им правили цари!..
Любой из них, смотри, растоптан муравьями.
('Umar al-Khayyām)
Пер. Игорь Голубев
Иллюстрация: Edwaert Collier. Vanitas Still Life, 1664 / fragment
В плодах густеет кровь,
тепла и света вдосталь,
ещё летают осы,
но целят на постой,
где хлебом дышит кров,
где лес в просветах сосен
шафрановою светится листвой.
Что их туда влечёт,
что ими верховодит?
Настанет мой черёд
к исходу дня,
когда светил ночных угодья
с такой же силой позовут меня.
(Ольга Фадеева)
Иллюстрация: Elizabeth Adela Stanhope Forbes. Imogen, 1898
СОНЕТ
Они очей очарованьем были,
Когда проснулись рано на рассвете,
А ночь придет – и чаровницы эти
Навек уснут под покрывалом пыли.
Те, что красою ангельских воскрылий
Сверкали утром, с ними споря в цвете,
Покажут, как мгновенна жизнь на свете.
От колыбели шаг один к могиле!
Проснулись розы утром для цветенья
И расцветают, чтоб увясть навеки,
Лежать в объятьях ночи жертвой тленья.
И то же я скажу о человеке:
Он в тот же день – ведь годы лишь мгновенья! –
Едва подняв, навек смежает веки.
(Pedro Calderón de la Barca)
Пер. Осип Румер
Иллюстрация: Kazunali Tajima. Withered Flowers, 2020
ЗИМОЙ
Куда ведет меня подруга —
Моя судьба, моя судьба?
Бредем, теряя кромку круга
И спотыкаясь о гроба.
Не видно месяца над нами,
В сугробах вязнут костыли,
И души белыми глазами
Глядят вослед поверх земли.
Ты помнишь ли, скажи, старуха,
Как проходили мы с тобой
Под этой каменной стеной
Зимой студеной, в час ночной,
Давным-давно, и так же глухо,
Вполголоса и в четверть слуха,
Гудело эхо за спиной?
(Арсений Тарковский)
Иллюстрация: Zenobiusz Poduszko
ВСКОРЕ
вскоре
бескорыстие
будет подозрительным
за него будет даже грозить тюрьма
за деморализующее влияние на
капиталистическое окружение
вскоре
Христа заочно приговорят
к повторному
распятию
а поэзию
приговорят к изгнанию
за деструктивное
отвлеченье внимания
выделение впечатлительности
возбужденье прекрасными метафорами
нездоровых
фантазий
не оправданных чеками
и тому подобными
ценными
бумагами.
(Józef Baran)
Пер. Глеб Ходорковский
боль возвращается тогда когда под кожей
освободится пустота для новой боли
и вот ты смотришь в зеркало в прихожей
и остаешься крайне недоволен
потом аэропорт, и из карманов —
ключи выглядывающие наружу
и вылет ранний и рассвет как рана
а иногда как что-нибудь похуже
потом из памяти всплывает и всплывает
пересечение людей вполне случайных
потом не помнишь выключен ли чайник
потом ты типа просто ждешь трамвая
потом ты рядом с женщиной, которая
сказала уходить а ты остался
потом страдает мелкая моторика
потом ты стар и трость сжимаешь пальцами
потом ты просыпаешься без повода
и видишь что никто не против этого
потом кроссовки за окном на проводе
и шум дождя — не очень-то заметного
и вот ты в чьей-то ванной смотришь в зеркало
и тот кто там — довольно равнодушен
потом вернется боль, прекрасно скучная
потом ее опять как будто не было
(Миша Жигулевский)
https://vk.com/the_hermits
Иллюстрация: Шарунас Бартас. Евразиец, 2009
невосприимчивость к высокому и великому — вот настоящий атеизм. отсутствие жажды Бога и даже нежелание Его — это отсутствие жажды высокого и великого, когда себя маленького и даже себя мелкого — вполне достаточно.
С. Коппел-Ковтун
когда достаточность своей мелкости присыпана самоупоённостью во всех бесчисленных формах ее манифестации, мешающей тебе разглядеть (мешающей тебе даже захотеть разглядеть) что-либо за пределами своего ограниченного Я, об ограниченности и ничтожности которого ты, бедный и самоослеплённый, даже и не подозреваешь, страстно влюблённый в земной мир и в свое в нем отражение. этим и наказан за своё безбожие.
«но нет - поистине, человек переходит меру, когда полагает себя самодостаточным.
однако к твоему Господу предстоит возвращение» (96 сура)
О путник, идущий к Господу! Радуйся, если у тебя есть огорчения и горести! Ибо они ловушки, подготовленные для тебя твоим возлюбленным Господом для встречи с тобой. Поистине, человек вспоминает о Господе и ищет пристанища у Господа, когда он полон печали и скорби.
Скорбь и печаль это сокровища. Ими являются также болезни и беды, свалившиеся на твою голову. Скорбь – это милостивый ветер духовности, сдувающий пыль и грязь с зеркала души. Боже упаси! Не вздумай сравнивать его со злым ураганом!
На этом пути любви никто меня не вспоминает, кроме печали да горестей. А потому тысячу раз: "Хвала им!"
(Jalāl ad-Dīn Muhammad Rūmī)
Верующий отличается от неверующего не так, как человек, который видит белое, отличается от человека, который на том же месте видит черное; он отличается так, как человек с острым зрением – от близорукого или как музыкальный человек – от немузыкального. Верующий воспринимает, видит и то, чего не замечает и что поэтому отрицает неверующий, причем остальное – то, что видит и утверждает неверующий, – вполне может быть признано и верующим; но только в сочетании с тем иным, что видит последний, оно приобретает в общем контексте другой смысл – вроде того, как с высокой горы мы обозреваем ландшафт иначе, чем находясь внутри него и видя только его отдельную часть. Существо неверия заключается в сознании бессмысленности, незавершенности, слепой фактичности мира и потому одиночества и трагичности положения и судьбы человеческой души в мире, бессилия человеческих упований перед лицом равнодушных и потому жестоких сил природы (включая стихию природных страстей человека). Все это может и должен признать и верующий. Все различие между ним и неверующим в конечном счете исчерпывается тем, что к опыту последнего он присоединяет еще иной опыт – опыт иного, уже сверхмирного измерения бытия и вытекающее из него сознание укорененности, сохранности, покоя человеческой души в этом глубочайшем родственном ей слое бытия.
(Семён Франк. С нами Бог)
Иллюстрация: polina washington
СЛОВА И ДЕЛА ПРЕОБРАЖАЮТ СЕРДЦЕ
Распространенной ошибкой наших дней является вера в то, что слова и дела являются проявлением совести и философии, которые в свою очередь являются продуктами ума, или сердца. Однако мы заблуждаемся, когда верим в существование сердца, совести, рассудка или абстрактных идей. Так, для людей наподобие древних греков, которые верили только в то, что могли увидеть своими собственными глазами, этот невидимый ум, или сердце, вообще не существовали.
Таким образом, чтобы иметь дело со столь неопределенной сущностью, как ум, или сердце, человек должен судить только по внешним проявлениям, каковыми являются слова и действия. Только тогда он сможет понять, откуда взялась эта сущность. Вот что говорит нам Дзете. Он также предостерегает нас против того, чтобы делать тщедушные заявления даже в дружеских беседах. Трусливые слова проникают в сердце и делают его малодушным. К тому же, услыша эти слова от человека, люди могут подумать, что он — трус, а это еще хуже, чем быть трусом на самом деле. Любая незначительная оплошность в слове или деле может разрушить всю нашу философию жизни. Эту суровую истину принять нелегко. Если мы верим в существование сердца и желаем защитить его, мы должны следить за всем, что говорим и делаем. Так мы можем взрастить в себе сильную внутреннюю страсть и проникнуть в недосягаемые глубины своего естества.
(Yukio Mishima. Hagakure Nyūmon)
Воин должен быть внимателен в своих действиях и не допускать даже незначительных оплошностей. Более того, он должен быть внимателен в подборе слов и никогда не говорить: «Я боюсь», «На твоем месте я бы убежал», «Это ужасно!», или «Как больно!». Таких слов нельзя произносить ни в дружеской беседе, ни даже во сне. Ведь если проницательный человек слышит от другого такие высказывания, он видит его насквозь. За своей речью нужно следить.
(Yamamoto Tsunetomo. Hagakure Kikigaki)
АЛМАЗ
Алмаз звезды
перечеркнул глубокое небо,
сияющая птица, что хочет
покинуть вселенную
и скрыться из огромного гнезда,
где была пленницей
не понимая, что остался узел
веревки на шее.
Небесные охотники
охотятся за звездами,
лебеди из плотного серебра
в воде тишины.
Тополи-малыши громко читают
свой букварь; учитель -
ветхий тополь, что колышет
тихо свои мертвые руки.
И в далеком мире
играют все мертвые
в карты. И так грустна
жизнь на кладбище!
Лягушка, начинай свою песню!
Сверчок, выползай из норы!
Наполните лес звуками
ваших флейт. Я в смятении
лечу домой.
В моем мозгу мечются
два деревенских голубя,
на горизонте, вдали!
Идет ко дну
водопровод дня.
Ужасна скважина времени!
(Federico García Lorca)
Пер. Алла Стратулат
«ЖИЗНЬ - ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ ЧУДО»
— Кажется, вы смотрите на жизнь как на приключение, как на эксперимент, даже в её самых сильных драмах. Вы написали о смерти любимого человека, разрыве, боли. Действительно ли возможно безмятежно вновь обрести радость? <...>
— Я думаю, что мы должны быть очень осторожны в этом вопросе о смерти и радости. Самая красивая пословица, которую я знаю, происходит из Египта. Она гласит: "Никогда никого не пугай, никогда не внушай страх другому человеку". Я думаю, это прекрасное изречение. И я бы добавил к нему: никогда не оскорбляй чужую боль, не торопись, не игнорируй то, через что проходят другие. Как я могу вам это сказать? Я с радостью хожу в места, даже наименее освещенные. Я имею в виду, например, больницы или дома престарелых, которые я продолжаю посещать. Я испытываю глубокую радость, пересекая толщу серости, суровости, которую мир придает некоторым лицам в конце жизни. Я испытываю глубокую радость, сняв все эти покровы и вдруг увидев два глаза, горящих в тени. Человек - это солнце. Жизнь - это единственное чудо. И это единственное чудо, которое нельзя продать (фр. non commercialisable - не является товаром). Человек - это солнце, которое можно найти под обломками, усталостью, потерями. Нет ничего страшнее, чем потерять ребенка. Нет ничего страшнее. Это узнать и испытать кровоизлияние собственных сил. Да, жизнь очень тяжела. Но я стараюсь из книги в книгу рисовать улыбку, которую я вижу на этих губах. Несмотря ни на что. Я знаю, каково это - потерять человека, которого любишь больше всего на свете. И я повторю еще раз: жизнь, пожалуй, в сто миллиардов раз прекраснее, чем мы ее себе представляем или переживаем.
(Christian Bobin. Entretien avec François Busnel, 2013)
И день Нового года прошел буднично, просто… Итоги? Когда-то подводила: моя личная жизнь поуспокоилась и внешне, и внутренно… Я спокойна безразличием ко всему… Вижу громадную ложь жизни, если это жизнь человечества, по радио: миллионы центнеров ржи-пшеницы и очереди за хлебом и что говорят там… Гиганты промышленности, и нельзя купить метра ситца, галош Жене, гвоздика, порядочной иголки, клочка бумаги, конверта… Бьющие фонтаны нефти, и три литра на месяц — норма керосина… Такой лжи слов и цифр всяких заседаний и пленумов, ей-ей, не могу себе позволить верить, — но другие — умные?
(Софья Дрыжакова. Дневник / 1 января 1934)
Путаница, вызванная обладанием почти всеми возможностями выражения, возникшими в прошлом, почти непроницаемо скрывает человека. Жест заменяет бытие, многообразие - единство, разговорчивость - подлинное сообщение, переживание - экзистенцию; основным аспектом становится бесконечная мимикрия.
(Karl Jaspers. Die geistige Situation der Zeit)
Думают – трупы на кладбищах. Вздор. В каждого, – и в того, кого хоронят, и в того, кто хоронит, – вдет труп; и я не понимаю, как они там у их могильных ям не перепутают – себя и их. Труп зреет в человеке исподволь: правда, обыкновенно, он спрятан от глаза, вобран в ткань, но… зреет, и трупные проступи от дня к дню яснее и чётче. Живое – не может пугать: жизнь, во всех её модификациях, влечёт – не отталкивает. Но стоит, прикоснувшись к человеку рукою ли, глазом ли, ощутить в нём, хотя бы на миг, трупную проступь и… мы мало зорки, но если отточить глаз, развить в себе вот это чувство, то незачем и телег с мертвецами, незачем кладбищ – мертвец и кладбище всюду. Конечно, в каждом из нас колебания, каждый то в мертвь, то в живь. Вот вы, например, – он резко повернулся ко мне, – сейчас вы много живее, но когда вы, вы все, идёте в бой, тогда… мне кажется, что тогда и убивать-то вас уже не нужно. И знаете, я думаю: из боя – никто, вы понимаете, никто и никогда не возвращался… живым.
(Сигизмунд Кржижановский. Чудак)
Хайдеггер — это онтология неприязненного отношения человека к себе самому, коль скоро он указывает на то, что человек занимает место среди сущего только там, где он вообще ставит вопрос о бытии. Из-за человека происходят и проходят сквозь человека все эти взрывные события — такие, как мировая война, выступающая проекцией на всю планету вопроса о власти, и тотальное использование Земли и всего живого для производства, для обмена, для потребления. Если вопросы ставятся таким образом, времена назидательного гуманизма в школе и в воскресном воспитании остались позади.
(Peter Sloterdijk. Die Sonne und der Tod: Dialogische Untersuchungen)
rastsvety-nauchitsya-myslit-molniu-i-nauchitsya-v-ee-svete-boyatsya-sa" rel="nofollow">https://m.vk.com/@rastsvety-nauchitsya-myslit-molniu-i-nauchitsya-v-ee-svete-boyatsya-sa
Вершины гор снежные, ледяные или голые, здесь земля как бы ещё на космическом сквозняке, такая она и на обоих полюсах; потом вдруг с четырёх километров высоты начинается лес, он идёт вниз сверху вместе с ручьями и опустился бы в долины тоже, если бы не люди. На ровном, в разровненных водой местах лес вырублен наполовину или больше или совсем. Леонардо да Винчи прав: горы срыты ветром и водой. Ему кажется, что должно было бы быть не так, с землёй что-то случилось, она истекает своей кровью. Вода, уходя, оставляет равнину.
На теперешних равнинах стоят большие города, в них благодаря жилищам, электричеству, водопроводу, канализации создан другой обмен веществ, другое светило, круглосуточное, другая среда обитания, но, как изящно говорится, экологически неравновесная, т.е. не может существовать без нового распахивания почвы вокруг, загрязнения почвы, воды, воздуха. Большой город стоит на равнине как экзема, как аллергия. Лес снят, что бы распахать равнину, чтобы она кормила город. В обмен город выбрасывает химию, радиацию, газы. Горы, стираясь, сглаживаясь, впускают лес; лес впускает людей, он их исходная среда, но они умножаясь снимают лес и распахивают, почва от этого хозяйствования распадается, люди готовят себе пустыню, как аравийская и североафриканская, происходящая от долгого человеческого хозяйствования: стоит упустить культуру полей, и остаётся пустыня.
Так распоряжаясь равниной земли, лесом, люди явно что-то недодумали, в размножении больших городов явно ошиблись и сами не имеют об этом двух мнений. Похоже, и в этом отношении тоже ничего важнее темы леса сейчас нет.
(Владимир Бибихин. Лес)
ИСТИНА ОТКРЫВАЕТСЯ ЛЮБВИ
Искать истину — значит искать предмет любви.
Искать же истину, чтобы сделать ее орудием, — значит искать истину ради прелюбодейства. Тем, кто ищет ее ради этого, истина бросает кость, но сама бежит от него за тридевять земель. За тридевять земель, милые!
(Николај Велимировић. Мисли о добру и злу)
Как велика твоя беда и нескончаема твоя усталость, как велики твои потери, если ты желаешь изучать знания для того, чтобы злословить за спиной других и одержать верх над людьми путем споров! Поступай так, как знаешь! Но знай, что мир, который ты пытаешься обрести за счет религии, не подчинится тебе, и вечная жизнь удалится от тебя. Кто желает мирского, используя в качестве средства религию, потеряет и этот мир, и вечную жизнь. Кто же желает религию, используя мирское, тот обретет и то, и другое.
(Abū Ḥāmed Muḥammad al-Ghazālī. Bidayat al-hidayah)
