3958
Мирской успех – это ничто. А кто гонится за ним – ничего не понял. https://vk.com/rastsvety
Господь! Всем смерть свою предуготовь,
чтобы в неё впадало естество,
чтоб смысл в ней был, чтоб в ней была любовь.
(Rainer Maria Rilke)
Пер. Владимир Микушевич
БЫТИЕ ИЛИ НИЧТО
Блеск и богатство нашей цивилизации не могут скрыть ее вступления в стадию де(э)волюции, когда слова Гамлета "быть или не быть" перестают быть метафорой. В книге рассматривается становление эпохи трансмодерна. Ее содержанием являются процессы самоотрицания Бытия, вытеснение естественного искусственным, культуры технологиями, гуманизма трансгуманизмом. На конкретных материалах реконструируется направление, характер, способы возникновения на земле трансцендентального информационно-технического рая, искусственного интеллекта и когнитивно-виртуальной реальности. Прослеживаются предпосылки, история расчеловечивания мира и соответствующие ему этапы деконструкции традиционной метафизической мысли (Кант, Гуссерль, "Деррилез", в России - Щедровицкий). Выступая с неизменно охранительных, в пользу человека, позиций, автор противополагает экспансии Ничто, выражающейся в прогрессизме и новационизме, философию полионтизма, археоавангардного динамического консерватизма и реалистическую феноменологию.
Кто был, однако,
Рожден, чтоб остаться
Всю жизнь свободным и прихотям сердца
Следовать с высот благодатных,
Кто, если не Рейн,
Лоном святым
На счастье рожденный?
(Friedrich Hölderlin. Der Rhein)
Пер. Владимир Микушевич
Иллюстрация: Friedrich August Schmidt. La Chute du Rhin près de Schaffhouse, 1810
ВСПОМНИ О ТЕХ, ЧЬЯ ЖИЗНЬ БЫЛА ТЩЕТНОЙ
Когда вдруг отчаянье -
о ты, знавший в жизни минуты взлетов,
шедший уверенным шагом,
ты, способный одарить себя многим:
опьяненьем восторга, рассветом, внезапным порывом,
когда вдруг отчаянье,
даже если оно
длань свою к тебе простирает
из непостижимой бездны,
суля погибель и тленье -
подумай о тех, чья жизнь была тщетной,
о тех, оставшихся в воспоминаниях
нежной жилкою на виске,
взором, внутрь себя обращенным,
о тех, кто оставил нам мало надежды,
но кто, как и ты, говорил о цветах
и с невыразительною улыбкой
тайны души обращал
к своему невысокому небу,
что должно было вскоре погаснуть.
(Gottfried Benn)
Пер. Вальдемар Вебер
Все классические добродетели (virtus arete) исключительно свободны, «добродетель по приказу» невозможна. Свобода - абсолютно необходимая предпосылка всего, что может рассматриваться как этическое. Этическое непринудительно - и непринужденно. То, что эта аристотелева предпосылка так прочно забыта, заставляет надолго задуматься.
(Ольга Седакова. Письмо об игре и научном мировоззрении)
Современное учение о равенстве - выступает ли оно как констатация факта, как моральное требование или как то и другое вместе - несомненно, порождение ресентимента. Ибо за безвредным на первый взгляд требованием равенства <...> всегда скрывается желание унизить того, кто стоит выше, являясь носителем более высоких ценностей, до уровня того, кто стоит ниже. Ведь тот, кто чувствует в себе природную мощь или дар Божий, в ком играют силы, равенства не требует. Его требует в качестве всеобщего принципа лишь тот, кто боится проиграть. <...> В этом как раз и состоит закон, согласно которому равенство между людьми - в той мере, в какой оно существует, - возможно только по самым низким в ценностном отношении признакам. <...> Человек ресентимента не может с радостью взирать на более высокие ценности! Его подспудное желание - лишить высшего ценностного уровня носителей более высоких ценностей, так его раздражающих.
(Max Scheler. Das Ressentiment im Aufbau der Moralen)
Товарищи, говорю я, что вы прикидываетесь? Будто вы не знаете, то такое душа? Бог? Если у человека голова не забита абстрактными теориями и символами, он всегда эти слова употребляет. Или сердце. Неужели вы не знаете, что такое сердце? Не знаете? Значит, вы обалдели. — Всем всё понятно, и тем не менее, при полном понимании, всё отвергается. Самое удивительное в жизни это, что люди, понимая предмет, даже никакого вопроса не ставя, тем не менее его отвергают.
И сатану все знают. Так же и сам сатана: всё понимает, верует, трепещет, знает, что ему никогда не сесть на место Бога, а все равно хочет сесть и отвергает его. Так и все, кто отвергает Бога.
(Алексей Лосев. Разговор, записанный Владимиром Бибихиным/ 27.1.1975)
Жизнь наша есть ни что иное, как обретшие внешнюю форму вопросы, вынашивающие во чреве своем зародыши ответов, и ответы, чреватые новыми вопросами.
(Gustav Meyrink. Der Golem)
Вопрошание есть модус бытия, удостоверяющий бытие того, кто вопрошает.
(Виктория Суханцева. Хайдеггер: к онтологии обыденности)
Приляг на отмели. Обеими руками
Горсть русого песку, зажжённого лучами,
Возьми и дай ему меж пальцев тихо течь.
А сам закрой глаза и долго слушай речь
Журчащих волн морских, да ветра трепет пленный,
И ты почувствуешь, как тает постепенно
Песок в твоих руках. И вот они пусты.
Тогда, на раскрывая глаз, подумай, что и ты
Лишь горсть песка, что жизнь порывы воль мятежных
Смешает, как пески на отмелях прибрежных.
(Henri-Francois-Joseph de Régnie)
Пер. Максимилиан Волошин
Расстояние между тобой и мной – это и есть ты.
И когда ты стоишь предо мной, рассуждая о том и о сем,
я как будто составлен тобой из осколков твоей немоты,
и ты смотришься в них и не видишь себя целиком.
Словно зеркало жаждой своей разрывает себя на куски
(это жажда назначить себя в соглядатаи разных сторон),
так себя завершает в листве горемычное древо тоски,
чтобы множеством всем предугадывать ветра наклон.
Чтобы петь, изъясняться, молчать и выслушивать всех,
самолетной инверсией плыть в плоскостях тишины –
но блуждает в лесу неприкаянный горький орех,
словно он замурован бессонницей в близость войны.
Где он, рай с шалашом, на каком догорает воре?
Я же слеп для тебя, хоть и слеплен твоею рукой –
холостая вода замоталась чалмой на горе,
и утробы пусты, как в безветрие парус какой.
Как частица твоя, я ревную тебя и ищу
воскресенья в тебе и боюсь – не сносить головы,
вот я вижу, что ты поднимаешь, как ревность, пращу,
паровозную перхоть сбивая с позорной листвы.
Словно ты повторяешь мой жест, обращенный к тебе,
так в бессмертном полете безвестная птица крылом
ловит большее сердце, своей подчиняясь судьбе,
и становится небом, но не растворяется в нем.
Да, я связан с тобой расстояньем – и это закон,
Разрешающий ревность как правду и волю твою.
Я бессмертен, пока я покорен, но не покорён,
Потому что люблю, потому что люблю, потому что люблю.
(Иван Жданов)
ДЕВУШКА ИЗ ЧУЖБИНЫ
Незнакомка, чужая,
которая себе самой чужда,
она - гора счастливого блаженства,
море страдания,
пустыня вожделения,
ранний свет прибытия.
Чужая: родина одного того взора,
с которого начинается мир.
Начало - это жертва.
Жертва - очаг верности,
которая перенимает огоньки,
всё ещё тлеющие в золе, и
зажигает огонь:
тление мягкости,
призрак тишины.
Чуждая из чужбины, Ты -
обиталище, где гнездится начало
(Martin Heidegger. Aus dem Brief Hannah Arendt)
Пер. Нелли Мотрошилова
К СВЕРЧКУ
Касьяновой Валерии
Зимой забояться людей,
глаз, черепов, рук;
Этакий люд - злодей
вешающий на сук,
то ли петлю, то ли для
птиц кормушки к весне,
То ли тебя и меня
Приговоренных к тоске.
Холод и пар - напасть,
Выцветшая как масть,
Павшая на снегу.
Что если я побегу?
Мимо снегов декабря
К жару в твоей груди,
Там ли к снегам января
выйдут мои пути?
Там на бегу к сверчку,
Бьющемуся среди
Ребер, кусает бок
Печень. Прощать грехи -
Сшившая эту фелонь,
Ты для меня игла;
Между коленей ладонь -
Боящаяся тепла.
(Александр Креков)
Продолжение письма шейха 'Умара Ибрагима Вадильо (теперь авторство известно точно) к Эрнсту Юнгеру.
Читать полностью…
В пятом томе дневников Эрнста Юнгера есть запись от 2 февраля 1991 года:
“Среди почты письмо из Гранады от 29 января: “Дорогой доктор, Ассаляму алейкум ва рахматуллах. Чтение Вашего “Рабочего” на испанском глубоко потрясло меня. Вы разрушили миф экономического человека, тюрьму, себя создавшую, скрытую за текущим жизнепроцессом. Я баск и с 1986 года мусульманин. Всё, что я изучил в Исламе, подтверждает дух и содержание Ваших воззрений. Как я сказал Вам в Бильбао, я считаю Вас мусульманином, моим братом. Своей жизнью и своими трудами Вы вывели дух европейца за пределы буржуазного этоса. Вы выбрали, подобно Ахиллу, погибнуть героем, но Аллах предопределил Вам дальнейшую жизнь, дабы передать эту миссию нам. А Аллах наилучший из хитрецов. Я хочу Вам сказать, что дух, который Вы передали, будет нестись дальше. Потому как наш Ислам научил нас закону: один Бог, правительство без государства и торговля без ростовщичества. Он научил нас Иману, дающему уверенность, в то время как мы не видим Его. Он научил нас Ихсану, позволяющему не бояться никого, кроме Аллаха””.
(Ernst Jünger, Siebzig verweht V., 14)
Как Звезды, падали они -
Далеки и близки -
Как Хлопья Снега в январе -
Как с Розы Лепестки -
Исчезли - полегли в Траве
Высокой - без следа -
И лишь Господь их всех в лицо
Запомнил навсегда.
(Emily Dickinson)
Пер. Аркадий Гаврилов
Иллюстрация: John Singer Sargent. Studies for Soldiers, "Death and Victory", 1921-1922
Волна горя еще поднимается, однако же человек становится все более плоским.
(Martin Heidegger. Aus einem Brief an Karl Jaspers)
Послушать: век наш — век свободы,
А в сущность глубже загляни —
Свободных мыслей коноводы
Восточным деспотам сродни.
У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд!
У них на всё есть лозунг строгой
Под либеральным их клеймом:
Не смей идти своей дорогой,
Не смей ты жить своим умом!
Когда кого они прославят,
Пред тем — колена преклони.
Кого они опалой давят,
Того и ты за них лягни!
Свобода, правда, сахар сладкий,
Но от плантаторов беда;
Куда как тяжки их порядки
Рабам свободного труда!
Свобода — превращеньем роли
На их условном языке
Есть отреченье личной воли,
Чтоб быть винтом в паровике;
Быть попугаем однозвучным,
Который, весь оторопев,
Твердит с усердием докучным
Ему насвистанный напев!
Скажу с сознанием печальным:
Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой!
Петр Вяземский, 16 мая 1860 года
На Рейне поставлена гидроэлектростанция. Она ставит реку на создание гидравлического напора, заставляющего вращаться турбины, чье вращение приводит в действие машины, поставляющие электрический ток, для передачи которого установлены энергосистемы с их электросетью. В системе взаимосвязанных результатов поставки электрической энергии сам рейнский поток предстает чем-то предоставленным как раз для этого. Гидроэлектростанция не встроена в реку так, как встроен старый деревянный мост, веками связывающий один берег с другим. Скорее река встроена в гидроэлектростанцию. Рейн есть то, чтó он теперь есть в качестве реки, а именно поставитель гидравлического напора, благодаря существованию гидроэлектростанции. Чтобы хоть отдаленно оценить чудовищность этого обстоятельства, на секунду задумаемся о контрасте, звучащем в этих двух именах собственных: “Рейн”, встроенный в гидроэлектростанцию для производства энергии, и “Рейн”, о котором говорит произведение искусства, одноименный гимн Фридриха Гёльдерлина. Нам возразят, что Рейн ведь все-таки еще остается рекой среди своего ландшафта. Может быть, но как? Только как объект, предоставляемый для осмотра экскурсионной компанией, развернувшей там индустрию туризма.
(Martin Heidegger. Die Frage nach der Technik)
23.02.1944. Мама.. Ей было 2,6 года, когда высылали вайнахов! По дороге в Казахстан умерла ее младшая сестра, на первой же станции осталась лежать на снегу, хоронить не разрешали... Отец мамы (мой дедушка) на тот момент не оказался дома, уходил в соседнее село к родственникам... И нашёл свою семью год спустя, дав себе слово, что не будет есть пищу, кроме воды и хлеба, пока не найдёт родных.. Мама рассказывает, что была привязана к отцу сильно и тяжело переживала эту разлуку, как только может ребёнок неполных трёх лет, без возможности поведать о своей тоске... Соседи советовали моей бабушке: «Она уже несколько месяцев беспричинно плачет, это плохая примета, отшлепай ее, чтоб причина была».
Дедушка увидел свою дочь случайно, среди прочих детей, когда его поиски привели его в то село, где поселили его семью. Малышка (моя мама) узнала своего отца и смотрела на него любящими глазами, но отец не узнал свою дочку и решил, что ребёнок просто голоден и протянул ей ломоть хлеба со словами «возьми, мальчик»... Малыш был коротко острижен и страшно худой. Когда рядом стоявшие сообщили ему, что это его дочь, он покраснел, ибо непринято было проявлять любовь и заботу к собственным детям прилюдно и в присутствии старших... Больше они не разлучались. Мой дедушка умер, когда мне было 14 лет. Моя Мама не отходила от него, бережно ухаживая за ним, умирающим... Она все так же, как тогда, смотрела на него любящими глазами вперемешку с вселенской грустью... Аллаха декъалбойл вай дай-Наной, перенёсшие все тяготы и лишения высылки, несломленные и непобежденные!
(Айна Элиханова)
РАЗБЕГ
Тем и вечен оскал золотого огня,
Проходящего сферы любви,
Что мгновенья считаем с зачатия дня,
Наводящего ужас в крови.
Есть в пульсациях жизни животная связь,
Тронный Хронос и ток хромосом,
Уводящие нас в безвременную вязь,
Где ременный разбег — невесом.
Невесёлая участь гончарной Земли —
Сдвинуть стрелки на круги своя,
Чтоб пришли на сквозняк маяка корабли
И прошла сквозь иголку швея,
Чтобы намертво сшитые наши тела
Затянуть в жернова шестерён,
Но живою любовь всё ж остаться смогла
В погребальной купели времён...
(Арсений Конецкий)
Темнеют горы на горах,
Ущелья в глубине ущелий.
Мне чужд заката смутный страх.
Темнеют горы на горах.
Воспел я отчий мир в стихах.
Я от камней зачат в камнях,
Мне в колыбели камни пели.
Темнеют горы на горах,
Ущелья в глубине ущелий.
Мне чужд заката смутный страх.
(Hamo Sahyan)
Пер. Арсений Тарковский
Иллюстрация: James Craig Annan. The Dark Mountains, 1904
Мне хочется молвить “когда я умру”, —
но я умолкаю, мой друг.
Прозрачный пакет, пузырясь на ветру,
летит, и темнеет вокруг.
Маршрутка спешит в обступающей мгле —
скрипучий, расшатанный звук…
Огни над землею, огни на земле —
и быстро темнеет вокруг.
Идешь вдоль забора, замерзшая тень,
и падает снег в темноту.
О, разве не я проболтался весь день
с мотивчиком шалым во рту!
С пошлейшей тоскою стоишь на ветру,
с растерянным чувством таким,
и сладко туманится разум: умру,
и кажется снег голубым…
(Василий Ковалёв)
Уверен, что цинизм хуже всего на свете, потому что он всё разрушает. Больше нет ни чести, ни поэзии, ни новизны. Циник хуже всех, этакий тип, который всё знает. Это смерть. Разрушение творения. Нет ни любви, ни нежности, ничего. Даже ненависти нет – вообще ничего. Отстраненное поведение, состоящее в том, чтобы говорить: «Как все забавно!» – это тоже опасно.
(Henri Cartier-Bresson. А Conversation With Byron Dobell)
Свободный человек – это внутренний человек, владеющий внешним, повелевающий внешним, ограничивающий его, чтобы сохранить свою свободу. Это человек, отличающий любовь от прихоти и не позволяющий прихотям разрушать любовь. Не обязательно отсекающий прихоти, как аскеты, но держащий свои прихоти на поводке. Без этого поводка, без внутренней узды, удерживающей прихоти, раб своих страстей – все равно, что камень, брошенный из пращи. Страсть дала ему толчок, и он летит, но этот полет кончится падением, и без нового толчка камень останется лежать в пыли. Только внутренний человек способен взлетать и взлетать на крыльях духа.
(Григорий Померанц. Свобода и любовь)
Если ты желаешь, чтобы твое величие было вечным, то не прибегай к силе, которая кончается.
(Ibn 'Ata Allah al-Iskandari. Kitab Al-Hikam)
Комментарий Ильшата Насырова:
«Если жаждет кто-то величия, то ведь целиком оно во власти Божией» (Коран 35:10). «Но величие – у Аллаха, Посланника Его и верующих, только мунафики [лицемеры] не знают этого» (Коран 63:8). Суфии полагают, что деньги, земная власть, красота и тому подобное не могут дать человеку вечное величие, славу и могущество, так как все перечисленное тленно, изменчиво: сегодня человек богат – а завтра он может быть разорен; сегодня он всесилен – а завтра, возможно, будет унижен, и т. д. Суфии охотно цитируют слова ‘Али, двоюродного брата Пророка Мухаммада и четвертого «праведного» халифа: «Кто желает разбогатеть без богатства, обрести плодовитость без потомства, пусть сменит бесчестие непокорности Богу на величие покорности Ему. Того, кто обрел величие в Боге, никто не сможет унизить».
Современное общество лишено экзистенциальных рубежей, пересечение, которых требовало бы перерождения, перехода в принципиально иной модус бытия. Жизнь унифицируется, теряет иерархичность и внутреннюю различенность. А экстремальные состояния хотя бы отчасти возобновляют многообразие форм существования. Эти состояния не могут ограничиваться только вербальным или дискурсивным уровнями, потому что в действительности у нас слишком мало средств выражения. Мы гораздо больше воспринимаем, чем можем выразить. И лишь инициация, осуществляющая переход в иные модусы бытия, способна произвести дополнительные средства выражения. Подобные вещи на уровне приемов известны в литературе. Скажем, Кафка и Гофмансталь описывали реальность с позиции животных — насекомых и крыс. Наше существование вплотную подошло к тому, что мы просто не можем себя адекватно выразить. Но мы все же должны искать возможности, чтобы себя выражать, хотя бы для того, чтобы общаться друг с другом. Поэтому для меня уровень экстремизма и даже трансгрессии является существенным с точки зрения обретения каких-то новых выразительных средств, нового языка, новых идей. Все новое связано с вызовом, с отчаянным прыжком в неизвестность. Как говорил Ницше, все новое должно принимать ужасные формы, чтобы войти в сердца людей. Никого не интересует неразборчивое бормотанье, слышанное десятки и сотни раз.
(Татьяна Горичева. Ужас реального. Экстремизм: формы крайности)
Продолжение:
"Возрождению пророческого послания среди европейцев суждено быть ведущей силой для всех мусульман мира, которые поднимают знамя джихада. И это потому, что мы в состоянии развоплотить технологический трюк, дабы люди могли принять поклонение Создателю без страха перед сотворённым. Милость Аллаха присутствует в людях знания, которых Он выводит из народов. Подобно Гёте, Вы принесли этот свет своему народу. Последний Пророк Мухаммад, да пребудет с ним мир, является печатью всех Пророков; Ваш свет, таким образом, это часть его света и света других Пророков, Света Аллаха.
Если Ислам означает преданность Богу,
То в Исламе все мы живём и умираем
(И. В. Гёте, Западно-восточный диван, Книга изречений)
Да приблизит Вас к себе Аллах, здесь и в День Суда. Да умножит Аллах Ваше знание о Нём. Да приблизит Аллах Вас также к общине мусульман. Ассаляму алейкум ва рахматуллах.
Умар Вадильо Гойкойхеа"
Судя по всему, автором этого письма является ‘Умар Ибрагим Вадильо (Umar Ibrahim Vadillo), этнический баск, соратник шейха Абдулькадыра ас-Суфи (born as Ian Dallas), активный борец с мировым ростовщическим капитализмом и сторонник повсеместного внедрения Исламской валюты (биметаллической денежной системы). Прикрепляем его работы, переведённые на русский язык.
Читать полностью…
Когда грозит опасность, вновь чувствуешь себя человеком.
(Antoine de Saint-Exupéry. Terre des hommes)
Для того, чтобы придать статус вещи любой частице вещества, "земного праха", "всякому предмету несчастья и безвестности", необходимо, по Платонову, о-смыслить (т.е. наделить смыслом) их существование, определить принадлежность, извлечь из забытья, воз-вещая о них, а значит, вернуть им исконное бытийное качество. "Ты не имел смысла жизни, - обращается герой "Котлована" Вобщев к "палому листу", кладя его "в тайное отделение мешка, где он сберегал всякие предметы несчастья и безвестности", - лежи здесь, я узнаю, за что ты жил и погиб. Раз ты никому не нужен и валяешься среди всего мира, то я буду тебя хранить и помнить".
(Елена Проскурина. Поэтика мистериальности в прозе Андрея Платонова конца 20-х - 30-х годов)
