3958
Мирской успех – это ничто. А кто гонится за ним – ничего не понял. https://vk.com/rastsvety
Поколенья. Жизни. Души. Судьбы.
Многих помню.
Больше не хочу.
Часто слышу:
«В недра заглянуть бы...»
Многим этот груз
Не по плечу.
Кладезь тайн.
От их познаний жутко.
Мало ли увечных на Руси!
За железный занавес
Рассудка
Страх-горбун
Не пустит.
Не проси.
Не входи туда,
Случайный путник,
Сердце выжжет
Черная свеча:
Там погосты,
Там хоронят будни,
Плача сухо,
Немо хохоча.
(Михаил Сопин)
МОЛИТВА
Укутаны снежным пледом
вершины гор и лес.
И сколько сокровищ в этом
шкафу ночных небес!
Березы поникли в стужу,
но там, в земле, зерно -
и прорастет наружу,
и колос даст оно.
О Боже, открой глаза мне
и дай мне увидеть твой
не отблеск на мертвом камне,
но чуда свет живой.
Дай песням моим и чувствам
не гаснуть до смерти впредь:
душа со святым искусством
вместе должны сгореть.
(Olav H. Hauge)
Пер. Владимир Тихомиров
Мне теперь все кажется: немного,
вот еще немного — и успел,
я сумел бы вымолить у Бога
то, чего когда-то не сумел:
не хватило ни ума, ни воли,
да и прежде как же было знать… —
Этот вот, трагические роли
примерявший, сможет все сыграть
наяву, а тот — умрет от рака,
приезжавший в гости, пивший чай…
Третий — смотрит на меня из мрака,
вообще ушедший невзначай.
Над петляющей дворами скорой,
над заросшим стадионом, над
голубой стекляшкой продуктовой
миллиарды сонных лет подряд
души их летят… На остановке
холодно. Железо, грязный скотч,
мелкий дождь, разбухшие кроссовки,
смятые рекламные листовки —
все плывет в густую ночь…
(Василий Ковалев)
Бывает, что и дрозду
Становится холодно.
И тогда он — всего лишь птица,
Которая ждет тепла.
И тогда он простой бродяга,
Неприкаянный и несчастный.
Потому что без песни
Пространство
Бесстрастно.
(Eugène Guillevic)
Пер. Морис Ваксмахер
Иллюстрация: Jean-Antoine Houdon. La Grive Morte, 1782
Чувство, что причудливо и смело,
С каждым вдохом с жадностью лови:
Горе пахнет хлебом пригорелым,
Горным ветром веет от любви.
Пахнет кровь мучительной отвагой,
Мыслью за мгновенье до броска.
Пахнут строки смятою бумагой,
Морем пахнут нежность и тоска.
Пред свободным духом я бессилен,
Но храню наивное чутье.
Ароматом сумрачных кадилен
Полнится смирение мое,
Солнце - светлой яростью дерзанья.
Чую - и не ведаю о том,-
Рук твоих холодные касанья
Веют стылым камнем и дождем.
(Ганна Горецька)
Блажен, кто устоял и низкой лжи в угоду
Высокой истине не шел наперекор,
Не принуждал перо кропать постыдный вздор,
Прислуживаясь к тем, кто делает погоду.
А я таю свой гнев, насилую природу,
Чтоб нестерпимых уз не отягчить позор,
Не смею вырваться душою на простор
И обрести покой иль чувству дать свободу.
Мой каждый шаг стеснен — безропотно молчу.
Мне отравляют жизнь, и все ж я не кричу.
О мука — все терпеть, лишь кулаки сжимая!
Нет боли тягостней, чем скрытая в кости!
Нет мысли пламенней, чем та, что взаперти!
И нет страдания сильней, чем скорбь немая.
(Joachim Du Bellay)
Пер. Вильгельм Левик
Иллюстрация: Jean Cousin le Jeune. Portrait de Joachim du Bellay
Камень катился к морю
камень с лицом человека
с глазами белыми от боли
Катился глыба – камень
катился камень – урод
катился теряя лицо за лицом -
белели глаза от боли
Губы камня не шепчут мама
уши камня не слышат птиц
ноздри мертвы илом и пылью
дальше и вниз
вниз вниз вниз
/болью глаза белы/
Катится катится камень -
время шлифует лицо
время – песок
/белый цветок глаз/
Что-то шумит впереди
кто-то зовет впереди
ах впереди море
родное как мать – сказала
Где лицо твое камень
Где глаза твои камень
Где твоя вечность камень
Песок песок песок
(Юрий Трофимов)
Не вернецца воін,
Вандроўнік не вернецца,
Вернецца сейбіт...
Заўсёды вяртаецца сейбіт.
(Алесь Разанаў)
Не вернётся воин,
Путешественник не вернётся,
Вернется тот, кто сеет..
Всегда возвращается сеятель.
(Пер. Екатерина Дасько)
Эта глиняная птичка –
это я и есть.
Есть у ангелов привычка –
песенку завесть. В ритме дождика и снега
песню затянуть,
а потом меня с разбега
об стену швырнуть. Но цветастые осколки –
мусор, хлам и чад –
не смолкают и не смолкли
и не замолчат. Есть у ангелов привычка –
петь и перестать.
Но, непрочный, точно иней,
дышит дух в холодной глине,
свищет — не устать.
(Наталья Горбаневская)
Иллюстрация: Наталья Дрепина, 2018
ПРОГУЛКА
Мой взгляд уже сейчас на освещенном
холме, вверху, а путь мой впереди.
Пространство, что неведомо еще нам,
уже ведет нас, ширится в груди,
и раскрывает в нас все тише, тише,
чем каждый, сам того не зная, жив;
на наш вопрос ответ приходит свыше...
А мы лишь ветра чувствуем порыв
(Rainer Maria Rilke)
Пер. Вячеслав Куприянов
Иллюстрация: Sanford Robinson Gifford. A Sketch of Mansfield Mountain, 1858
Когда распадутся земные мои города
на мякоть растений и круглые капли мазута,
я буду во сне улыбаться кому-то,
кого не коснусь никогда.
Я дам ему имя и все до единого вспомню
его образа, растворённые в сполохах дня.
Потом одуванчики хлынут на мой подоконник,
и хищное, влажное лето поглотит меня.
И хищное лето, и пыльная осень.
Пространство гудит мириадами медленных жал,
в бетонных глазницах шевелятся сонные осы;
как будто ушедшей эпохи и не было вовсе,
но только вода проливалась и воздух дрожал.
Там были фанерные двери, шершавые стены,
короткая подпись у смятого края листа,
и войлок зыбучего марева мне по колено,
а выше – одна нагота,
любившая всех и обжегшая каждому губы.
И был выходящий из горького, жадного рта
мотив нечестивый, и верный, и светлый, и грубый,
и были разбитые плитки лазури у ног,
и комья, и слитки, и лёгкий песок.
И если был некто, чья суть заполняла
любые пробел и провал, –
о, если он был, я ему ничего не сказала,
я даже ему никогда, ничего не сказала,
но только вода проливалась и воздух дрожал.
(Катерина Канаки)
МИРАЖИ
Я не отнимаю мечтаний,
они помогают победить зло,
высветляют реальность,
затирают следы стрельбы.
Я не отнимаю мечтаний.
Иногда я ощущаю вкус миндаля,
Хотя на самом деле я
его только припоминаю .
А мои дети?
Что они смогут вспоминать?
Запах горящих тел?
Или голод?
Или, может быть,
наши совместные поездки
к местам
бывшим когда-то.
Я не отнимаю у них мечтаний,
пусть создают миражи.
(Eliza Segiet)
Пер. Лев Бондаревский
Иллюстрация: David Seymour. "We Went Back": Children play among the wreckage of the D Day invasion, Normandy, France, 1947
мне середины
не дано:
либо залюбить до потери потерь
либо возлюбленно возненавидеть
но обе сестры, что во мне коренились
молчат, не кричат об итогах мучительной слабости -
не расскажу
никому, никогда
ни о боли любви, ни о крепчающей ненависти
ибо последнее - слишком бесценное чувство
(Мина Мискин)
Иллюстрация: Kay Nielsen. Story of a Mother, 1910
В Исламе человек – это «халифа» (получивший в доверительное управление) природы, задача которого – сохранять баланс (мизан). В капитализме человек — хозяин (тагут) природы, задача которого — подчинить природу требованиям потока капитала и своих желаний.
(Ali S. Harfouch. Against the World: Towards and Islamic Liberation Philosophy)
Иллюстрация: Steve McCurry. 1. Farmers heading home, Bamiyan, Afghanistan, 2006; 2. Palestinian fruit picker. South of Sidon, Lebanon, 1982; 3. Shikaras filled with fruits and vegetables jostle for position on Dal Lake, Kashmir, 1996; 4. Flower Vendor on Dal Lake, Kashmir, 1999: 5. Fishermen Checking their Nets. Dal Lake, Srinagar, Kashmir, 1999; 6. Saffron harvesting, Srinagar, Kashmir, 1999; 7. Wadi Hadramaut, Yemen, 1999
Всё, чем они занимались в молодости, что тысячи лет считается мужским делом, счастьем, радостью и удовольствием - скакать верхом, пахать поле поутру с волами, от которых идёт пар, в летний зной срезать серпом спелые колосья, когда пот струйками сбегает по загорелой груди, а вязальщицы едва поспевают вязать снопы, обедать на траве в тени зелёных деревьев, - всё, что с незапамятных времён воспето в стихах и прозе, - ничего этого не стало. Не стало и счастья.
Чем объяснить эту пагубную тенденцию к пустой, плоской и пошлой жизни? Разумеется, работа в городе легче, пусть и не такая здоровая, и приносит больше денег, занимает меньше времени и, вероятно, доставляет больше удовольствия. День на селе обычно долог и тяжёл. И всё же эта городская серость не стоит деревенских выходных, сельского праздника. А что нет от этой жизни счастья, заметно по вечному недовольному выражению лиц. Неудовлетворённость перекашивает в конце концов все остальные настроения и становится почти религией. Где воют сирены, там жизнь ужасна.
(Ernst Jünger. Gläserne Bienen)
Иллюстрация: Pentti Sammallahti. Windmill, Gotland, Sweden, 1997
Он теперь думал о том, как весело жить, как все любопытно в жизни. Вот сейчас, например, ведут его смотреть на что-то весьма занятное. Останови он прохожего и спроси: «А угадай-ка, милый, на что я иду смотреть и почему должен пойти», – никогда бы не ответил прохожий. Мало того: все эти люди на улице, снующие мимо, ожидающие на трамвайных остановках – какое собрание тайн, поразительных профессий, невероятных воспоминаний. Вот этот, например, в котелке, с моноклем – быть может, он помнит какую-нибудь фантастическую ночь, спортивный холодок, отбитый у англичан окоп, где на углах переходов еще остались смешные надписи: Пикадилли, Бонд-стрит, Кингскросс. А не то, – яблочный запах удушливого газа, хлюпающую грязь и грохот в небе. Но почему чужого человека наделять собственным своим воспоминанием? Можно ведь предположить и всякое другое, – что прохожий этот завтра едет в Китай, или что он знаменитый сыщик, или акробат, или мастер на лыжах прыгать, или написал замечательную книгу. Ничего не известно, и все возможно.
(Владимир Набоков. Король, дама, валет)
Я не прошу вас искать внутри себя. Я призываю вас быть похожими на голую землю, забывающую о себе и приветствующую даже дождь, который бьет по ней, и солнце, которое греет ее.
(Christian Bobin. Le Très-Bas)
Головокружительное чувство растворения и слияния с пульсирующей природой, которое вдруг накатывает на меня, когда я смотрю на волнующуюся рожь или иду в ветреный день по лесу. Да, ничто не моё, но я во всем.
(Alfonsas Nyka-Niliūnas. Dienoraščio fragmentai)
Встряхнись, приободрись, оставь себя. Обжигающая красота этих вещей, звезды, земля, вертикаль, проведенная тяготением, позволяющая строить; слово; человек. И устранись. Дай им быть. Ты не важен.
(Владимир Бибихин. Узнай себя)
Надо научиться не замечать себя, чтобы многое видеть.
(Friedrich Wilhelm Nietzsche. Also sprach Zarathustra)
Сегодня приближение к тишине часто оказывается непростым испытанием. Возможно, постоянный звуковой фон, столь привычный для жителей крупных городов, — это нечто вроде бессознательного бегства от тишины. В области звукозаписи идет настоящая война за громкость, музыкальные фонограммы компрессируются так сильно, что даже грохот проезжающего поезда перестает быть помехой для прослушивания. Появились мобильные приложения, позволяющие уменьшать в наушниках гул метрополитена, и эти интерфейсы, вроде бы направленные на «защиту» музыки, еще больше способствуют ее превращению в фон для городской суеты. Любопытный факт: вместо того чтобы находить возможность для сосредоточенного прослушивания, люди готовы принести в жертву динамический и частотный диапазон ради «победы» над шумом метро. «Неспособность эпохи информации слышать молчание перерастает в неумение слышать тихо сказанное», — писал Владимир Бибихин.
(Анатолий Рясов. К онтологии звука: вслушивание как способ бытия-в-мире)
ЛИТЕРАТУРНЫЕ НРАВЫ
Один торговец прислал мне из Гаваны обёрнутую в золотую бумагу сигару, которая была уже раскурена. Поэты, собравшиеся в тот день за столом, сказали, что надо мной просто посмеялись. Но старый китаец, который нас и пригласил, объяснил, что это такой гаванский обычай: так делают, когда хотят оказать кому-то особую честь. Потом я показал всем два очаровательных стихотворения, которые мне перевёл один мой учёный друг, причём переводы так понравились мне на слух, что я попросил его их записать. Но поэты заявили, что это очень известные стихи и не представляют никакого интереса. А старый китаец сказал, что эти стихи не могут быть очень известными, потому что существуют только в единственном экземпляре, в рукописи, причём написаны на языке пехлеви, которого те не знают. Тогда поэты громко рассмеялись, как дети, а старый китаец грустно посмотрел на нас.
(Max Jacob)
Иллюстрация: Qi Baishi. Old Man with Gourd, 1927
Редкая мысль мыслит о странном, не делая его обыкновенным, не переставая удивляться ему. <...> Наша современность теряет контакт с редким. Говоря точнее, всякий ее контакт с редким кончается плохо. Редкое в ее руках превращается в рядовое, как вино в воду. <...> Редкое и странное располагаются где-то на обочине, в маргинальных областях и мало кого и когда касаются. Таков мир «метрики». В. В. Бибихин сохраняет верность древней философской мысли, для которой не самое вероятное и частотное, а самое редкое, и в каком-то смысле невероятное и представляет истину. <...> Видеть вещи как семена — то есть в их будущем, в их росте, в их жизни. Мельчайшую крупинку — как огромное дерево, в кроне которого поселятся птицы.
(Ольга Седакова. Весть Льва Толстого)
Иллюстрация: Carlos Schwabe. Evening bells, 1895
MEMENTO MORI
Самый известный признак этой жизни – неверность. Она очень быстро забирает то, что дает. В один день возвысит, в другой – бросит на дно колодца. Она, подобно тени, всегда будет убегать от тебя, если захочешь поймать. Если ты захочешь убежать от нее, она будет преследовать тебя. Пока ты будешь стремиться овладеть тем, что влачит эта жизнь, оглянешься – и жизнь твоя уже закончилась. Если отдать душу ей, она станет бесстыжей обманщицей. Время от времени она бросает человека оземь. Нет конца и края ее соблазнам. Ее повадкам и поступкам нельзя доверять. Она скоро жертвует теми, кто к ней привязан.
Один сподвижник Мухаммада спросил:
- Кто из верующих разумнее, о Пророк?
Пророк (да благословит его Всевышний и приветствует) ответил:
- Тот, кто крепко помнит о смерти и совершает лучшие приготовления к тому, что будет после смерти. Они и есть самые лучшие из людей. (Ибн Маджа, Зухд, 31).
Также Посланник Аллаха говорил:
- Помните о смерти и о том, что тела и кости сгниют после смерти. Желающий вечной жизни отвергнет блеск этого мира. (Тирмизи, Кыямат, 24).
А Абдуллах бин Умар (да будет доволен им Господь) говорил:
- Пророк (да благословит его Всевышний и приветствует) взял меня за плечи и сказал: «Будь в этом мире как чужестранец и веди себя как странник. И считай себя из умерших и из обитателей могилы» (Бухари, Рикак, 3; Тирмизи, Зухд, 25).
(Osman Nuri Topbaş. İmandan İhsana Hak Yolculuğu)
«ЧУТКОСТЬ К ТРАНСЦЕНДЕНТНЫМ ОСНОВАМ ЖИЗНИ»
Нынешняя культура в целом утратила «вертикальное» (культурообразующее!) измерение, восприимчивость к трансцендентному. Я – человек этой, устало-секулярной культуры, поэтому не могу не ощущать этого и на собственном опыте, вплоть до повседневного. Вслед за Мартыновым предполагаю: чтобы увидеть что-то настоящее, надо смотреть «сквозь» культуру, научиться воспринимать несловесное. <...>
«Гипотетическая культура будущего» в концепции Мартынова сопоставима с тем, что в начале прошлого века называли «Новым Средневековьем».
Вот вам из Николая Бердяева, как много совпадает: «Старый мир, который рушится и к которому не должно быть возврата, и есть мир новой истории с его рационалистическим просвещением, с его индивидуализмом и гуманизмом. <…> Призыв к новому средневековью в нашу эпоху и есть призыв к революции духа, к новому сознанию. Гуманизм новой истории изжит и во всех сферах культуры и общественной жизни переходит в свою противоположность, приводит к отрицанию образа человека»; «Индивидуализм способствовал процессам уравнения, стирающим всякие различия индивидуальностей. <…> Но личность человека может быть вкоренена лишь в универсуме, лишь в космосе, лишь там находит она онтологическую почву и оттуда получает свое высшее содержание. <…> Индивидуализм же отрывает личность от бытийственной почвы и отдает ее на растерзание воле ветров. Индивидуализм изжил в новой истории все свои возможности, в нем нет уже никакой энергии, он не может уже патетически переживаться. Конец духа индивидуализма есть конец новой истории»; «Человек становится лицом к лицу перед тайной жизни, перед Богом, он погружается в универсалистическую, космическую атмосферу. Индивидуализм заковал человека в самом себе и в формах, которыми отделил себя человек от других людей и от мира. Эти оковы падают, эти формы низвергаются. Человек выходит к общности…»
Культура, по Мартынову – верному продолжателю этой линии, – движется в сторону преодоления (ограничивающего) личностного начала, перерастания индивидуализма. И, может быть, большей чуткости к трансцендентным основам жизни.
(Ольга Балла. Ожог чистым бытием)
Единственная горечь, встречающаяся в этой жизни, происходит от нашей неспособности принять её, не омрачая чувством, что что-то в ней нам причитается: в этой жизни нам ничего не причитается, даже невинность голубого неба. Великое искусство – это искусство благодарности за изобилие в каждое мгновение.
(Christian Bobin. L'inespérée)
Иллюстрация: Anthony Chen. Ran dong, 2023
Если мы упадём в прекрасную, мягкую, плюшевую травку и всё будет безопасно – то в этот же самый момент мы перестанем быть людьми, а станем какими-нибудь замечательными вычислимыми единицами, с которыми всё будет в порядке, а душа исчезнет, потому что душа это форма тревоги. В иной форме, кроме тревоги и неопределённости, она не существует.
(Александр Секацкий)
Дельфийское изречение «Познай самого себя» не предписывает стремиться к полному, по существу исчерпывающему знанию человека как объективного природного факта и осуществить его, не ставит задачу, которую вообще необходимо было бы или можно было бы решить в ходе истории, пусть даже медленно и с большим трудом. Это изречение указывает в иное измерение, чем то, где обретается объективное знание предметов исследования. Оно прежде всего является экзистенциальным обращением, призывом существовать в вопросе о человеке, жить между укрытостью и опасностью, зная, погружать себя в тайну.
(Eugen Fink. Grundphänomene des menschlichen Daseins)
«СВОБОДНЫЙ МУЖЧИНА ДОЛЖЕН БЫТЬ ВООРУЖЁН»
Кампания по внушению тотальности угроз, затрагивающая и рассудок самих её организаторов (а скорее всего, в первую очередь их рассудок), призвана вызвать в качестве ответной реакции установку на слепую апологию защищённости. Та распространяет нелепости вглубь и вширь. У каждой серьёзной службы безопасности имеется своя служба внутренней безопасности… Тоталитарно раскрашенная матрёшка, напичканная двойными и тройными агентами, выставляет себя во всей красе.
Что делать? Мишель Фуко, не самый близкий мне интеллектуал, даёт, в принципе, верный совет: надо обнаружить точку, благодаря которой людям всё-таки удастся оторваться от такой, с непомерно завышенной ценой, системы безопасности (см.: Фуко М.: "Безопасность и государство"). Но вот искомая координата, похоже, найдена: это точка аберрации, превращения безопасности в её тоталитарно грозящий человеку абсурдный культ. Решающий разоблачительный аргумент, с очевидностью демонстрирующий корысть его служителей, предоставляет Эрнст Юнгер, философ-воин. Если и в самом деле опасности обступают людей со всех сторон, то нечего измудряться, естественная и достойная мера защиты известна с давних времён: «свободный мужчина должен быть вооружён, причём не оружием, которое хранится где-то в арсеналах и казармах, а оружием, которое хранится у него дома, в его квартире. Это обязательно должно сказаться и на соблюдении основных прав» (Юнгер Э. "Уход в Лес"). Исторический опыт показывает, однако, что власть охотно вооружает сограждан только тогда, когда опасность грозит прежде всего ей самой, в прочие времена правящие персоны и структуры предпочитают руководить безоружным населением. Власть имущие – повсеместно – заинтересованы не в том, чтобы поддержать гражданина в его способности самому себя защищать, а в том, чтобы отнять у него по максимуму эту способность и присвоить её себе ради собственной защищённости. Культ безопасности с этой целью и затевается.
<...> Ясно, что оружие под рукой – не панацея от социальных и асоциальных угроз – но и не символическая пустышка, эпатажно демонстрирующая фиктивную готовность к самообороне. Вместе со скрытой мощью внесетевого, немноголюдно-доверительного общения, наряду с саботажем оцифровки и бескомпромиссным воспрепятствованием чипированию – это один из серьёзных ресурсов непоказного укрепления позиции индивида, оказавшегося в качественно новых общественных условиях.
<...> На что и на кого надеяться? Тысячу раз прав Юнгер: «Когда все институты стали сомнительными или даже опозоренными и когда даже в церквях уже слышны молитвы не за угнетённых, а за угнетателей, тогда моральная ответственность целиком ложится на одиночку, или, лучше сказать, на несломленного одиночку» (Юнгер Э. "Уход в Лес"). Его фигура узнаваема. Это индивид с самостоятельным, не опутанным сетями умом и состоятельностью в ремесле; он получает удовольствие от содержательного (и потому – свободного) труда, от творчества как такового и не озабочен бонусом лояльности, которым безнадёжно пытается его подкупить правящий слой. Одному, правда, не спастись. Никак. Выручишь себя, если поможешь ещё кому-то, хотя бы одному-единственному
(Алексей Фатенков. Культ безопасности как тоталитарная угроза)
Мысль. - Все достоинство человека - в его способности мыслить. Ну, а сами эти мысли, - что о них можно сказать? До чего же они глупы!
Итак, мысль по своей природе замечательна и несравненна, и только самые диковинные недостатки способны превратить ее в нелепость. Так вот, их полным-полно, и притом донельзя смехотворных. Как она возвышенна по своей природе и как низменна из-за этих недостатков!
Человек - всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он - тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не нужно, чтобы на него ополчилась вся Вселенная: довольно дуновения ветра, капли воды. Но пусть бы даже его уничтожила Вселенная, - человек все равно возвышеннее своей погубительницы, ибо сознает, что расстается с жизнью и что он слабее Вселенной, а она ничего не сознает.
Итак, все наше достоинство - в способности мыслить. Только мысль возносит нас, отнюдь не пространство и время, в которых мы - ничто. Постараемся же мыслить благопристойно, в этом - основа нравственности.
Мыслящий тростник. - Наше достоинство - не в овладении пространством, а в умении здраво мыслить. Я ничего не приобретаю, сколько бы ни приобретал земель: с помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня как некую точку; с помощью мысли я охватываю всю Вселенную.
Нам следует повиноваться разуму беспрекословнее, чем любому владыке, ибо кто перечит владыке, тот несчастен, а кто перечит разуму, тот дурак.
Чихает ли человек, справляет ли надобность - на это уходят все силы его души; тем не менее подобные действия, будучи непроизвольными, нисколько не умаляют величия человека. И хотя он делает это самолично, но делает не по своей воле, не ради помянутых действий, а совсем по другой причине; следовательно, никто не вправе обвинить его в слабости и в подчинении чему-то недостойному.
Человеку не зазорно отдаться во власть горя, но зазорно отдаться во власть наслаждения. И совсем не в том дело, что горе приходит к нам незваным, а наслаждения мы ищем, - нет, горе можно искать и по собственной воле отдаваться ему во власть и при этом ничуть себя не унижать. Но почему все-таки, предаваясь горю, разум окружает себя ореолом величия, а предаваясь наслаждению, покрывает позором? Да потому, что горе вовсе не пытается нас соблазнить, не вводит в искушение, это мы сами по собственной воле склоняемся перед ним, признаем его власть и, значит, остаемся хозяевами положения, мы покорны себе, и только себе, меж тем как, наслаждаясь, становимся рабами наслаждения. Умение распоряжаться, владеть собой всегда возвеличивает человека, рабство всегда покрывает его позором.
(Blaise Pascal. Pensées sur la religion et sur quelques autres sujets)
«Как пахнет жизнь?» Типографской краской: для людей, населяющих книги или эмигрировавших в них.
(Сигизмунд Кржижановский. Возвращение Мюнхгаузена)
Иллюстрация: Nicolás Gómez Dávila
ЗА МОРЯМИ
я построю лодку.
я построю лодку.
её спущу на воду и уплыву отсюда,
от земли, чужой мне,
где никого не найдётся,
кто бы в заросшей лесом
долине любви героев ото сна пробудил бы.
в лодке моей не будет
сетей рыболовных, и в сердце
моём не будет мечтаний
о жемчуге. плыть буду, плыть я.
и не привяжусь душою
ни к синим водам моря,
ни к волооким русалкам,
что вдруг возникая в сияньи
одиночества рыбаков бедных,
с длинных кос рассыпают
свои обманные сказки.
плыть буду, плыть я и петь буду.
плыть нужно прочь от города,
где в мужчине легенды умерли,
где в женщине нет столько радости,
сколько дарит гроздь виноградная,
где в залах ни одно зеркало
не повторяет веселья,
где в лужах не отражается
даже свет фонарей, нужно
прочь плыть, прочь отсюда.
ночь свою песню спела.
теперь настал черёд окон.
петь буду, петь я
и плыть буду.
за морями есть город, в нём окна
навстречу всему распахнуты,
в чём красота является.
город, в котором голуби
на крышах живут и любуются
на фонтаны городского разума,
а в ладони любого ребёнка
десятилетнего - ключ к познанию.
в том городе стены сырцовые.
на них люди смотрят с нежностью,
видя в глине чёрствой тёплый огонь
и грядущие сны безмятежные.
там земля слышит музыку чувств твоих,
и ветрами доносится шелест
крыльев диковинных птиц,
о которых в легендах пелось.
за морями есть город, где солнце
простирается так, чтоб хватило
его всем глазам, всем глазам,
что откроются на восходе.
и поэты - наследники там
воды, мудрости, света.
за морями есть город. нужно
построить лодку,
построить лодку.
(Sohrab Sepehri)
Пер. Юлтан Садыкова
Я оглянулся в глубь огня
и вспомнил, что когда-то все же -
не только не было меня,
но и Адама с Евой - тоже.
Свет солнца без людей не гас.
Что из того, что мир безлюден?
А если так, то в некий час -
нас на земле… опять не будет.
Исчезнет дух, исчезнет плоть,
претерпят крах моря и суши…
…Но если нас создал Господь, -
Он воссоздаст и наши души!
(Глеб Горбовский)
