-
Канал Галины Юзефович о книгах и чтении
Зачем Иосиф Бродский читал книги о шпионах?
О книге Бена Макинтайра «Шпион и предатель», повествующей о жизни (а главным образом, соответственно, о шпионстве и предательстве) агента КГБ Олега Гордиевского, я подробно рассказала в другом месте, а пока очень захотелось поделиться с вами двумя, скажем так, ответвлениями шпионского сюжета, с книгой Макинтайра связанными лишь по касательной. Речь пойдет о несколько раз мелькающем на страницах «Шпиона и предателя» предшественнике Гордиевского – Олеге Пеньковском, полковнике ГРУ и англо-американском агенте, разоблаченном и казненном в 1962 году.
Честно говоря, меня совершенно завораживают истории о шпионах – людях с двумя (и более) лицами, лишенных отечества, живущих вне привычных нам всем этических норм, беспрерывно лгущих всем, кто им дорог – да и вообще всем, причем делающих это ради цели не просто ничтожной, а фактически не существующей, вечно ускользающей - уж не говоря о ее нравственной сомнительности.
В общем, количество шпионских романов, мемуаров и биографий, мною прочитанных, по-настоящему огромно. И Олег Пеньковский – человек, передавший американцам информацию о размещении советских ракет на Кубе (и, вероятно, спасший тем самым мир от ядерной войны), а также требовавший от своих кураторов дорогого шоколада, денег и знакомства с английской королевой, всегда был одним из самых притягательных для меня персонажей.
Возможно, это связано с тем, что суд над Пеньковским был гласным и публичным, его снимали на пленку, и хронику эту (смонтированную не без претензии на художественность) я видела еще в отрочестве по советскому телевидению – она и тогда действовала на зрителя очень сильно, и сейчас, думаю, ничуть не утратила своей выразительной силы. Пеньковский после разоблачения во всем сознался, активно сотрудничал со следствием и, очевидно, надеялся на сравнительно мягкий приговор, а потому на суде вел себя спокойно и уверенно. И каков же был его ужас, когда вместо ожидаемого «десять лет строгого режима» он услышал «смертная казнь» - смотреть на то, как меняется в этот момент его лицо, и жутко, и глаз не отвести.
История супер-благополучного, ультра-привелигированного офицера ГРУ, пошедшего на предательство, в начале 1960-х произвела, как я понимаю, на советских людей впечатление крайне сильное – не столько моральный шок от низости и подлости, сколько банальное недоумение: как, зачем предавать тому, у кого есть все, о чем только можно мечтать? Как это часто бывает, сильное впечатление нашло отражение в фольклоре. Так, вышедшую через пару месяцев после процесса над Пеньковским «Песню моего друга» композитора Марка Фельцмана на слова Льва Ошанина, исполненную Марком Бернесом, переделали и пели, по воспоминаниям моего дедушки, таким образом, чтобы в песне о счастливой и благополучной жизни простого советского паренька возникали параллели с биографией Олега Пеньковского. Например, в переделке был такой куплет: «А с кем дружу? Дружу с Серегой // Советским маршалом простым, // он за меня в огонь и в дым» - в нем намекалось на ближайшего друга и многолетнего покровителя Пеньковского, его фронтового командира маршала Сергея Варенцова (после разоблачения Пеньковского ему, понятное дело, тоже крепко досталось). А последние, ключевые для всей песни строчки «Стоят дворцы, стоят вокзалы и заводские корпуса, // Могу назвать вам адреса» полагалось петь, многозначительно понижая голос на двух последних – дескать, пссст, не интересуетесь ли государственной тайной?
(продолжение в следующем посте)
Мне кажется, что те, кто сегодня ерничает по поводу приговора Игорю Гиркину (Стрелкову), забывают, что в данном случае он такой же политзаключенный, как и все остальные, отбывающие срок за слова. И то, что, в отличие от остальных, Гиркина действительно есть, за что судить, не делает его виновным в том, в чем его обвиняют. Никто не должен сидеть за высказывания, а справедливость выглядит не так - не надо ее путать с произволом и ограничением свободы слова.
Читать полностью…
Так давно ждала этого романа, что уже почти перестала надеяться. А вот же он - дождались!
Читать полностью…
В числе книг, которые меня вырастили, было несколько детских поэтических антологий - главная, конечно, "Поезд стихов" с иллюстрациями Ильи Кабакова, но не она одна. А вот когда росли мои сыновья, хороших поэтических антологий - таких, чтобы можно было не выискивать по разным книжкам по стихотворению, а прямо брать и читать подряд, почему-то не было.
Мой коллега, замечательный филолог Олег Лекманов такую антологию придумал и даже собрал: в ней есть и классики, и выдающиеся современники, и совсем уж неожиданные авторы, о которых многие даже не слышали. В общем, теперь дело за малым - чтобы из проекта эта антология превратилась в настоящую, приятно увесистую книжку, которую приятно держать в руках и читать вслух ребенку, сидя в обнимку на диване, нужны деньги. Наш любимый "Розовый жираф" (окиньте взглядом ваши книжные полки - уверена, в детской секции примерно треть книжек издана "Жирафом") открыл кампанию краудфандинга - присоединяйтесь!
Когда-то очень давно в рецензии на (умеренно удачный) роман Пат Баркер "Безмолвие девушек" я написала следующее:
"В «Безмолвии девушек» есть фрагменты потрясающей эмоциональной убедительности и силы. Самый, пожалуй, мощный и волнующий из них — перечень воинов, убитых Ахиллом в попытке настичь на поле боя Гектора. Начавшись как сухой список, в какой-то момент он трансформируется в негромкий и безысходный плач по каждому из упомянутых в нем людей — по Мулию, который начал ходить уже в шесть месяцев, по двойняшкам Лаогону и Дардану — один из них в детстве говорил так плохо, что брату приходилось переводить для матери его слова, по Ифитиону, которому на первой рыбалке с отцом никак не удавалось насадить червяка на крючок… Безликие статисты великой войны, благодаря Баркер все они на короткое мгновение становятся живыми, теплыми, узнаваемыми людьми, о смерти которых можно — и должно — скорбеть".
Журналист Александр Черных в своём канале "Черных и его коростели" делает то же для людей, погибших в ходе последнего обстрела в Донецке. А в запрещенной социальной сети с картинками прекрасный художник Виктор Меламед уже полтора года поминает и оплакивает людей, гибнущих от обстрелов в Украине, а с октября ещё и в Израиле и Газе. Не буду давать ссылки в этот раз - найдете без труда.
Мне кажется, это очень важная и жизненно необходимая практика. Напоминающая каждому из нас, что быть против войны - это не значит выбрать сторону и за неё "болеть". Это значит быть против всех этих смертей, против дегуманизации жертв с любой из сторон, против сведения человеческих жизней к скучной статистике, против понятия collateral damage.
Эта мантра навязла в зубах и истерлась от частого употребления, но мне кажется очень важным иногда её повторять. Моё частное мнение ничего не изменит, но я против войны.
Дорогие мои читатели и подписчики, живущие в России, но не в Москве и не в Питере! Обратите, пожалуйста, внимание, что ваши подписи очень нужны Борису Надеждину! Если мы хотим, чтобы в избирательных бюллетенях на президентских выборах был хотя бы один кандидат, представляющий наши с вами интересы, то у нас есть еще три дня на то, чтобы собрать подписи - Архангельск, Новосибирск, Красноярск, Пермь, Екатеринбург, Хабаровск, Владивосток (называю навскидку города, где живут мои друзья), ваша подпись очень, очень нужна и важна!
Найдите ближайший к вам пункт сбора при помощи бота @nadezhdin2024_bot., потратьте полчаса, подпишитесь и расскажите соседям и друзьям. Как говорили в советском детстве, "дайте миру шанс".
Читаю упомянутого уже Пу Сунлина - великое, не побоюсь этого слова, полное издание, подготовленное СПбГУ (вот и от этого причудливого в последние годы вуза польза для скромного обывателя). Пока вышло два тома - с потрясающими комментариями В. М. Алексеева и Г.А. Сторожука и картинками, воспроизведенными по изданию XIX века.
В каждом из томов - целая россыпь совершенно восхитительных историй, но мой фаворит пока что - новелла "Ван Шестой Молодец".
Сюжет вкратце таков. Некий склонный к выпивке рыбак завел себе обыкновение прежде, чем приступить к собственно, рыбалке, окропить землю вином, угощая тем самым духов реки. И вот однажды вечером, когда рыбак только-только собрался, совершив возлияние, закинуть сеть, к нему подошел учтивый человек, который сказал, что очень рыбаку признателен и будет счастлив нагнать своему благодетелю полные сети рыбы. Ну, слово за слово - и рыбы наловили, и пображничали славно.
Эти дружеские и взаимовыгодные отношения продолжались год - весело выпивали, рыбу ловили, за жизнь трепались, покуда однажды вечером учтивый человек не решил рассказать нашему рыбаку правду. Правда же заключалась в том, что вообще-то он не человек, а в прошлом бес. Пристрастившись к выпивке, в состоянии алкогольной интоксикации он утонул в реке и был посмертно назначен ее духом. Но вот теперь он отработал карму и должен отправиться на реинкарнацию - надо только дождаться сменщика.
На роль сменщика была назначена ни о чем не подозревавшая молодая женщина, которая должна была утонуть, переходя реку. Но надо ж было такому случиться, что на реку она взяла с собой ребенка, и наш бывший бес-алкоголик (для краткости ББА) сжалился над своей потенциальной преемницей и вытащил обоих на берег. Тем самым лишив себя надежды на благое перерождение, понятное дело.
Но молва о доброте ББА дошла до президента главы китайской загробной бюрократии Шан Ди, который выписал тому повышение - он должен был отправиться в некий далекий уезд и занять там должность бога местности. Как ни жаль было ББА расставаться с другом-рыбаком, но что поделаешь - государева служба дело подневольное...
Ну, там дальше, в общем, не очень интересно, но в один прекрасный день рыбак решил навестить старого друга на новом месте работы - и в знак дружбы сжег на его алтаре бумажные деньги. Казалось бы, что тут непонятного - ну, деньги и деньги. Почему бы им не быть в цивилизованном Китае времен династии Мин.
Но смотрим в комментарий - а он таков:
"Бумажные деньги – вид храмовых приношений, представляющий собой особым образом нарезанную бумагу (а порой и парафраз на подлинные банкноты); сжигаются вместе с другими приношениями, пополняя счет адресата в обширной системе китайских загробных банков, но имеют действие только когда специально отмечены и завизированы в святилище".
И вот вся примерно книга так. Чистое, одним словом, наслаждение - и, конечно, совсем не то, что я запомнила, читая в детстве советских еще времен скромные и почти не комментированные издания Пу Сунлина "Лисьи чары" и "Рассказы Ляо Чжая о чудесах".
Можете считать все сказанное настойчивой рекомендацией.
По-моему, это называется "приплыли" - хороший сюжет для моих лекций об искусственном интеллекте в литературе, которые буду читать в Астане и Ереване в феврале!
Читать полностью…
Смотрите-ка, у моего любимого "Страдариума" мой любимый Юрий Сапрыкин в рамках проекта "Книжные вечера" будет рассказывать о "Чапаеве и и пустоте" Виктора Пелевина! У меня с этим романом, признаюсь, сложно - я как-то слишком страстно его любила в юности (вопреки собственным тогдашним принципам не читать ничего "нового"), потом внутри собственной головы ниспровергла, потом полюбила опять - но уже по-другому, более рационально и теплохладно, не сердцем, но мозгом. В общем, ужасно, конечно, интересно, что там вычитал Юра и какие у него отношения с этим романом - приходите 9 февраля, но билет лучше бы купить пораньше, пока действует скидка.
Читать полностью…
Если вы пишете хоррор, то лучший проект хоррора в России начал собирать тексты для очередной антологии! Спешите поучаствовать - ну, и напугайте нас уже как следует, а не как вот это вот все.
Читать полностью…
"Бывает, что автор и сам не уверен в том, что он хочет сказать. Он имеет об этом лишь смутное представление, которое либо не сумел, либо поленился ясно сформулировать в уме, а найти точное выражение для путаной мысли, разумеется, невозможно. Объясняется это отчасти тем, что писатели думают не до того, как писать, а в то время, как пишут. Перо порождает мысль. Опасность этого – и писатель всегда должен остерегаться ее – заключается в том, что написанное слово гипнотизирует. Мысль, облекшись в видимую форму, становится вещественной, и это мешает ее уточнению".
Сомерсет Моэм, "Подводя итоги"
Очень точное наблюдение - часто замечаю нечто подобное за собой, а еще чаще (ну, просто потому, что в своем глазу, как известно, видимость хуже) в чужих литературных текстах. Вообще (никогда не перестану удивляться тому, как меняется фокусировка с течением времени) сегодня читаю эту сто раз читанную книгу и вижу - да это ж готовый учебник литературного мастерства.
В сущности, если твой блерб на обложке оказывается рядом с блербом из Сьюзан Зонтаг, значит, жизнь твоя прожита не напрасно.
По любезному приглашению коллег из импринта "ЛЁД" написала предисловие к одной из самых удивительных и прекрасных книг, прочитанных мною за последнее время - развернутому эссе филолога-классика, эссеиста, культуролога и философа Энн Карсон "Горько-сладкий эрос" (перевод Анны Логиновой, научный редактор Любовь Сумм).
Книга выйдет в конце февраля и я вам еще обязательно прожужжу про нее все уши. А пока - кусочек из моего предисловия и обложка - по-моему, раскрасивая.
"Эссе Энн Карсон поэтично, безупречно написано, наполнено очаровательными примерами и обманчиво непрактично — кажется, что ее размышления о природе античного эроса не применимы ни к чему, кроме античного эроса. Это впечатление неточно. Как всякое по-настоящему значимое, заметное высказывание, «Горько-сладкий эрос» обладает свойствами одновременно и предметности, и универсальности. Анализируя античное восприятие любви, Карсон предлагает определенный ракурс, некий способ смотреть на мир и отношения между людьми — в том числе лежащие далеко за пределами эротической, любовной сферы. И способ этот не столько нов сам по себе, сколько важен и продуктивен именно сегодня, когда взаимное отчуждение — тот самый разделяющий нас «промежуток», о котором в первую очередь говорит Карсон — выглядит особенно болезненным, заряженным и непреодолимым".
Обнаружила, что не выполнила важную обязанность блогера - при очередном юбилее (а нас тут уже больше 40 000, ура) рассказывать о каналах, которые читаешь. В прошлый раз я перечисляла своих любимцев, когда число подписчиков достигло 35 000 - с тех пор не так много всего изменилось, всех читаю и люблю по-прежнему (хотя кое-кто, не буду показывать пальцем, мог бы писать и почаще). Но что-то все же добавилось - об этом и расскажу.
"Фалафельная" - с начала войны в секторе Газа канал Марьяны Беленькой стал для меня главным и самым надежным источником информации о происходящем.
"Женщина, жизнь, свобода" - в той же "Фалафельной" узнала об этом канале журналистки Лизы Шишко, живущей в Рожаве (то есть на фактически независимой, но никем не признанной территории сирийского Курдистана) - о ней преимущественно и пишущей. Довольно, признаюсь, мизантропическое и мрачное чтение, но захватывающее и определенно расширяющее мое видение мира.
"Центральное болото" - канал ассириолога Андрея Янковского-Дьяконова. В юности я полтора года учила клинопись и аккадский и с тех самых пор храню в сердце горячую любовь к Древней Месопотамии, о которой автор канала пишет очень понятно, живо и увлекательно.
"Немаршак" - очень полезный канал о современной детской литературе (за которой я, каюсь, совсем перестала следить, когда выросли дети) и - в меньшей степени - о всяком культурном детском в целом.
"Lady Libra" - замечательный книжный канал коллеги-критика Натальи Ломыкиной. Весело, живо, остроумно о новых книгах и новостях книжной индустрии.
"Жирный и слепой" - канал историка, одного из основателей "Страдающего средневековья" и "Страдариума" Константина Мефтахудинова. В основном про, как несложно догадаться, Средние века, но и про всякие интересные исторические штуки за его пределами тоже.
"Звездные маяки капитана Норта" - канал критика, переводчика и писателя Николая Караева. Так сказать, все о фантастике здорового человека (а еще немножко о викторианстве, истории литературы и т. д.)
"Книги в моих руках" - тоже про книжки, канал преподавателя и читателя Валентины Вековищиной. Валентина много читает в оригинале - об этом в основном и пишет, проницательно и обаятельно.
"Неконфуцианская Корея" - как можно догадаться из названия, канал о Корее (или, вернее, Кореях). Начала читать из соображений эсхатологических, но подсела и теперь читаю просто для удовольствия.
Ну, и, наконец, last but not least, "ММ" - канал литературного критика, основателя проекта "БИЛЛИ" и активного участника литературной жизни Максима Мамлыги. Максим отлично пишет о книгах, но и о книжной индустрии (как с лица, так и с изнанки) знает побольше, пожалуй, большинства авторов. А еще в канале много новостей о жизни "Подписных изданий" в Питере, с которыми Максим тоже сотрудничает.
Вот, подписывайтесь, читайте - рубрика вернется, когда (и если) нас станет 50 000 ☺️
Все пишут, какую роль в их жизни сыграл Лев Рубинштейн - напишу и я. Тем более, что это очень просто: если бы не Рубинштейн, я бы, скорее всего, вообще не стала критиком.
В 2001 году я чувствовала себя ужасно крутой, потому что больше не занималась черт-те чем, а работала в интернет-провайде редактором и даже самолюбиво помышляла о следующей карьерной ступенечке. Денег хватало уже не только на еду, но даже и на съем убитой однушки, а для души я немножко писала книжные рецензии в одно давно уже не существующее интернет-издание.
Тут нужно сделать важное уточнение: до 1999 года я ничего новее блаженного Августина в руки не брала, но после окончания университета обнаружила, что если писать о новых книжках, то тебе эти самые книжки дадут бесплатно (книги в мой тогдашний бюджет влезали не без усилия). Это, как вы понимаете, послужило ключевым фактором - вот я и стала почитывать и пописывать.
А потом однажды мне на рабочую почту в интернет-провайдере написала письмо Дина Годер, редактор отдела искусства в новом, еще не запустившемся еженедельнике, который так и назывался - "Еженедельный журнал". Это было время, когда легендарный журнал "Итоги" закрылся, а его команда занялась новым проектом - и вот в этот-то проект им и понадобилась я. Дина прочла пару моих текстов, решила, что я им подхожу, и предложила созвониться и обсудить условия - зарплату например. Я никого в редакции журнала не знала даже близко - я ж не читала ничего новее блаженного Августина, поэтому и "Итоги" не читала, знала только, что их очень любит мой лучший друг. Не знала я и того, что в редакции работает Лев Рубинштейн - честно говоря, я считала, что он классик и умер лет десять назад. Я вообще подумала, что это розыгрыш - ну разве кто-то будет платить зарплату за то, чтобы читать книги и о них писать. Особенно платить такую зарплату мне.
Ну, в общем, я позвонила по указанному в письме Дины номеру, и это был не личный, а редакционный номер, и трубку снял Рубинштейн. Я представилась и спросила Дину, ожидая, что в ответ меня обидно пошлют, но вместо этого Рубинштейн сказал - "Это говорит Лев Рубинштейн, сейчас позову Динку". А я, опешив (ну надо же, он жив и даже, кажется, не очень старый!), ужасно невежливо сказала "Здравствуйте, Лев Рубинштейн". И это, как выяснилось, был разговор, изменивший всю мою жизнь на двадцать с лишним лет вперед. Через неделю я уволилась из интернет-провайдера, а еще через две получила первую в жизни визитную карточку, на которой было написано "Галина Юзефович, литературный обозреватель".
Лев Семеныч радовался мне как никто - главным образом потому, что с моим приходом в редакцию "ЕЖ" его перестали заставлять писать о книжках самого (он это умел делать виртуозно, но страшно не любил). Возможно, поэтому, а возможно просто от природной доброты он окружил меня какой-то поистине отеческой заботой - водил меня за ручку по первой в моей жизни ярмарке Non/ficiton, со всеми знакомил и каждому говорил - это Галя, она теперь у нас пишет о книгах, вы уж ее любите, пожалуйста, я проверю. Он первым читал мои тексты и по тому, как он хмыкал (о, это было высокое искусство хмыка, от неодобрительного до восторженного), я понимала, получилось у меня или нет. Словом, если Дина Годер была моей матерью в профессии, то Лев Семеныч, вне всякого сомнения, стал мне в ней отцом.
Когда умирает близкий человек, теряешь не только его, но и тот кусок жизни, который был у тебя с ним связан. Жена Льва Семеновича, его дочь и внучка, его самые близкие друзья потеряли неизмеримо больше, но я тоже чувствую, как от меня откалывается огромный кусок и уходит куда-то в темную глубину. Где бы я была, если б не Рубинштейн. Спасибо, Лев Семеныч. Я вас очень, очень люблю.
Повесила в инстаграме, но пусть здесь тоже будет. Красноярск, за спиной Енисей, Школа культурной журналистики, июль 2013го. До чумы и до войны - как до Луны примерно, даже контуров ещё не видно. Где-то за кадром бродит Лена Макеенко, ещё живая и совсем юная. Мы с Диной Годер существенно моложе, Лев Семёныч живой.
Читать полностью…
Для меня просмотр сериалов - своеобразная повинность, такое несколько утомительное quality time с семьей (а то что я вечно в углу с ноутбуком или книжечкой). Но вот раз в сто лет бывают сериалы, которые я готова смотреть по две серии за вечер (знаю титанов, которые и четыре осваивают, но куда мне до них). В общем, посмотрели с мужем третий сезон шпионских "Slow Horses", и единственное, о чем я жалею, это о том, что четвертого сезона еще нет. Теперь всерьез подумываю в ожидании взяться за творческое наследие Мика Геррона, автора романа, экранизацией которого "Slow Horses" являются.
Ну, а еще в связи с сериалом вспомнила давнее свое эссе про шпионов. Когда-то публиковала его на "Дзене", но не очень теперь люблю давать ссылки на этот ресурс, поэтому выложу еще и здесь. Оно длинное, простите, поэтому будет в трех частях (последняя совсем коротенькая, честно).
По просьбе коллег из "Горького" написала бесконечно длинный текст о Сомерсете Моэме к его (внезапно) 150-летию.
"С течением времени стало понятно: все, что казалось слабостями и дефектами моэмовской прозы, в действительности является залогом ее долголетия.
Известно, что самые вычурные вещи выходят из моды быстрее всего, — это касается в том числе манеры письма. Пастозный, многословный стиль позднего викторианства сегодня выглядит старомодно, и, хотя в этой старомодности есть известное очарование, не так много людей в наше время читают Джорджа Мередита или Томаса Харди просто для удовольствия. Экономный же, компактный и убористый язык Моэма выглядит, напротив, куда как уместно и свежо.
Но еще быстрее, чем стиль, в литературе устаревает эмоция. Вернее, даже не она сама — эмоция-то как раз остается более или менее неизменной, — но конкретные формулы, в которые ее облекает писатель, а иногда и поводы для ее возникновения. Именно поэтому по-настоящему долго живут тексты, оставляющие достаточно пространства, которое читатель может наполнить собой, вложив туда собственные эмоции, сообразные времени и обстоятельствам. И в этом качестве обманчиво бесстрастные, полные выверенных пустот и тщательно простроенных недоговоренностей тексты Моэма оказываются идеальной канвой для читательского сотворчества. Каждое поколение читателей вытаскивает, выводит на поверхность скрытую в них напряженную эмоцию, аранжируя и расцвечивая ее по собственному вкусу".
Расскажу, пожалуй, чем плохи нынешние новости об изъятии из магазинов и отправке на экспертизу нового романа Владимира Сорокина "Наследие".
До самого последнего времени я говорила, что российская власть, а вместе с ней и так называемые "общественники" книг, слава богу, не читают. Основной вектор их борьбы был направлен не на книги, а на писателей. Так, совершенно невинные с точки зрения властных установок книги Бориса Акунина*, Аси Казанцевой, Дмитрия Быкова*, Дмитрия Глуховского* чудесным образом пропадали из продажи не из-за содержания, а из-за публичной позиции их авторов. Даже со злополучным "Голубем Геннадием" причина была не в том, что он якобы пропагандировал что-то там нетрадиционное, а в высказываниях одной из его создательниц.
Случай с "Наследием" - иной. Мы все, я уверена, понимаем, что о происходящем думает Владимир Сорокин, но у писателя нет социальных сетей, он давно живет за границей и в целом публично высказывается редко. Иное дело - его художественные тексты. И вот сейчас мы наблюдаем за первым, по сути, случаем гонений на книгу, в основе которых уже не позиция автора, но то, что в этой книге написано.
Вернее, конечно, не первым, а вторым. Первым случаем такого рода стало "Лето в пионерском галстуке", которое вплоть до сегодняшнего дня оставалось единственным примером этих, скажем так, "содержательных" репрессий. Но если в случае с "Летом" причина гонений - огромные тиражи и колоссальная популярность романа у молодой аудитории, то теперь руки дошли до сравнительно нишевого и не слишком тиражного (хотя, безусловно, культового) Сорокина.
Иными словами, власть и ее агенты, кажется, начинают потихоньку не только кошмарить писателей, но и почитывать то, что эти самые писатели пишут. Думаю ли я, что тенденция эта станет массовой и перейдет в цензуру по советскому образцу? В ближайшее время едва ли - скорее всего, под ударом окажутся знаковые фигуры, а этажом или двумя ниже будет более или менее спокойно. Ну, что значит "спокойно" - с точностью до стохастических и точечных доносов, конечно, на которые, как мы видим, реакция сейчас следует незамедлительно. И это, вероятно, приведет к усилению самоцензуры издателей и в целом повышению градуса тревожности в отрасли. И на нынешнем цветении отечественной прозы, о котором я много говорю и пишу в последнее время, может сказаться не лучшим образом.
*Минюст считает Дмитрия Быкова, Бориса Акунина и Дмитрия Глуховского иноагентами. Росфинмониторинг включил Бориса Акунина в список экстремистов и террористов.
Дочитала вчера один очень хороший и бодрый русский роман (расскажу о нем ближе к выходу) - и в очередной раз отметила еще одну важную новую тенденцию в современной русской прозе - ее, если можно так выразиться, все большую "локализацию" или, если угодно, географическую распределенность.
До недавнего времени количество писателей, работавших именно на локальном материале, измерялось единицами. Василий Авченко отвечал за Дальний Восток, Алексей Сальников - за Екатеринбург, Алексей Иванов - за Урал и западную Сибирь в целом, Гузель Яхина - за расширенное (и несколько миражное) Поволжье, Шамиль Идиатуллин - за Татарстан.
Однако в подавляющем большинстве случаев местом действия современных романов был либо "дефолт-сити" (в смысле, усредненная и приблизительная, лишенная характерных черт Москва), либо "провинция", тоже смазанная, нечеткая и неконкретная. Единственным, по сути, хорошо засветившимся в отечественной литературе городом оставался Питер, но и тут все больше потрудились Пушкин, Гоголь и Достоевский.
А нынче погляди в окно! Ислам Ханипаев пишет про очень конкретный, живой Дагестан. Наталья Илишкина наносит на русскоязычную литературную карту Калмыкию. Карина Шаинян - город Оха на Сахалине (а новый роман, говорят, будет про Алтай). Мария Ныркова - опять Сахалин, иным манером. Алена Алексина - Пермь. Екатерина Манойло - пограничье Казахстана и России. Ася Володина и Сергей Давыдов - Тольятти. У Оксаны Васякиной в прозе просто россыпь очень предметных, осязаемых российских городов и городков. Список можно продолжить - это так, то, что близко в памяти лежит. Тот прочитанный мною, но еще не опубликованный хороший и бодрый русский роман, с которого я начала разговор, про Карелию.
Все сказанное выше укладывается, конечно, в любимый мой нарратив о том, что главное свойство нового поколения писателей - это разнообразие и вместе с тем конкретность, индивидуальность, выражающиеся в том числе и через, извините за выражение, овеществление локуса. Грубо говоря, не "детство мое прошло в богом забытом городке, затерявшемся на просторах среднерусской возвышенности", а "вырос я в Торжке" - и дальше много, узнаваемо про Торжок.
Но, как мне кажется, это еще и что-то говорит нам о сегодняшней России, в которой на смену имперской усредненности приходит осознание ценности, уникальности, важности отдельных регионов, местностей, городов. В которой "провинция" в широком смысле слова становится не местом, откуда необходимо вырваться в дефолт-сити, а, напротив, пространством для жизни, объектом для любви и вдумчивого - в том числе писательского - интереса. Мне эта тенденция кажется очень утешительной и обнадеживающей. Ну, и для литературы, опять же, полезно.
Ну, и чтобы уж не все на свете тьма покажу вам терапевтичное. В декабре побывала в лучшем магазине отечества - "Подписных изданиях", который теперь прирос еще и замечательной "Академией", специализирующейся на букинистике. И вот там мы с коллегами сняли длинное (47 минут!) видео, в котором я хожу по магазину, глажу старые книжки, разговариваю с ними и беззастенчиво предаюсь сентиментальным воспоминаниям о том, в каких обстоятельствах эти книжки мне встретились впервые и чем они мне дороги. Мне самонадеянно кажется, что получилось очень тепло и как-то утешительно. Чай, плед, кот, снег, ностальгия, старые книги - вот это все, короче.
Читать полностью…
Я видела Асю Казанцеву, автора научно-популярных бестселлеров "Кто бы мог подумать!", "Откуда берутся дети" и "В интернете кто-то не прав", и разговаривала с нею в декабре в Москве. Хрупкая и несгибаемая Ася не планировала тогда уезжать из России. Причем руководствовалась она при этом соображениями самыми романтическими - она не хотела уезжать потому, что это ее страна, потому что она ее любит и верит, что может сделать эту страну лучше.
Сегодня я прочла в новостях, что Ася все же уехала - после отмены ее лекций, после того, как депутат Луговой выложил в открытый доступ ее адрес и призвал "патриотов" ни в чем себе не отказывать (суд признал это, если не ошибаюсь, "свободой слова"), после откровенной травли и угроз.
Для меня эта новость стала ударом. Я знаю, что многие считают, что чем больше людей уедет из России, тем лучше для этих людей, а Россию не жалко - все одно пропала. Я точно не из числа думающих подобным образом. Я, как бы пафосно это ни прозвучало, верю, что какое бы будущее ни ждало нашу страну, оно принадлежит не уехавшим, а оставшимся. И поскольку ничего я не желаю сильнее, чем счастливого будущего для России, я хочу, чтобы в ней осталось как можно больше людей, которых я считаю хорошими - умными, одаренными, полезными. Каждый отъезд для меня мучителен - особенно отъезд вынужденный.
Последние два года мы все, думаю, проводим параллели между нынешними временами и предыдущими волнами эмиграции. История Аси Казанцевой напоминает историю Сергея Довлатова, Иосифа Бродского, Владимира Войновича, Эдуарда Лимонова - людей, которых буквально против их воли выдавили, вытолкнули из страны. В наши дни, насколько я понимаю, в таком прямом, неметафорическом виде это происходит впервые.
Трагически не умею эффектно завершать подобного рода посты, поэтому просто скажу, что поддерживаю Асю Казанцеву всем сердцем - и всем же сердцем ей сопереживаю. Я не знаю, когда и как оно кончится, но оно кончится - и давайте верить, что после "не пахан, не сеян хлеб уродится, Бальдр воротится, Хед воротится, в чертогах Высокого жить будут вместе".
Для одного проекта отдалась во власть нового издания фантастических историй Пу Сун-Лина - два тома по 600 страниц, не спрашивайте, вернусь весной (наверное), "прАшу пАдергать если нИ Аткрывают", но вот этот списочек самого ожидаемого от Насти Завозовой положу себе в закладки и буду терпеливо ждать вместе с ней. Честно скажем, ждем мы в этом году вовсе не книг. Зато книги скорее всего выйдут, а про остальное неизвестно. Ну, и, как обычно, просто почитать Настин текст - уже радость, даже если на сами книжки потом не взойдешь.
Читать полностью…
В замечательном романе Константина Зарубина "Повести Л-ских писателей" (уже упоминала о нем выше и поверьте, он вам очень нужен) есть крайне убедительный эпизод, показывающий, как в России власть борется с учеными.
Утро. Мутный, заспанный неудовлетворенный жизнью, карьерой, зарплатой и отношениями с тещей фээсбэшник завтракает перед телевизором. А в этом телевизоре, в утреннем шоу, показывают бойкого ученого-эколога, который, не к месту похохатывая, рассказывает о своем сотрудничестве с западными коллегами, о совместных экспедициях на крайний север, об угрозе глобального потепления и о том, какие замечательные у него студенты. Бесит, в общем, невероятно. Так вот же, она, долгожданная возможность улучшить свои жизненные обстоятельства и продвинуться по службе, - внезапно понимает фээсбэшник! Он поспешно берется за карандаш, записывает имя эколога... И уже через пару недель тот вынужден бежать из России от обвинений в шпионаже и уголовного преследования.
Ни на что не намекаю, просто смотрю на то, что происходит в Эстонии с профессором Тартусского университета (уже бывшим) Вячеславом Морозовым. Просто смотрю.
На прощание с Львом Рубинштейном пришла, кажется, вся оставшаяся Москва. И вся она его любила. Очередь стояла на улице.
Москва в рассеянии подключилась по трансляции - Берлин, Вена, Иерусалим, Испания, Франция, США, Польша
Лимассольская книжная ярмарка выложила запись моей лекции о главных трендах последних двух-трех лет в российской и, шире, русскоязычной прозе. В принципе, если вы уже посмотрели лекцию, прочитанную мной в Тургеневской библиотеке в Париже, то ничего особо нового я вам не скажу - здесь примерно то же самое, только в более компактном виде. К сожалению, краткое вступление, сделанное мною на греческом (главная моя гордость) в запись не вошло, и презентацию видно плоховато, но если вдруг вы давно не слышали моих лекций и по ним соскучились, то вот.
Читать полностью…
Абсолютно безумная история - и да, хотелось бы привлечь к ней внимание в мире. У меня мало иллюзий в отношении стран Балтии, но вот тут как-то даже меня пробрало.
Читать полностью…
Прочла у коллеги Дениса Пескова чудесную историю про Дж. Р. Р. Толкиена, громадных зеленых драконов и порядок определений в английском языке. Вот что формальный подход к синтаксису творит с юными дарованиями! Ну, и отдельно мило, что даже в столь юном возрасте Профессор знал, что писать надо не о чем попало, а о драконах.
Читать полностью…
То, что многим людям очень, очень надо плюнуть, никак не удержаться, я понять могу - народная традиция буквально, куда деться, кто ни умри - обязательно плюнут. Но количество бесхитростно откровенных антисемитских реплик поражает, честно. Кажется, это уже легально, в том числе, в так называемой "культурной среде", и это в моей довольно долгой жизни какой-то новый опыт. Раньше, сколько себя помню, антисемитизм принято было маскировать неприязнью к некоторым евреям или в крайнем случае к некоторым типам евреев (в отличие от обязательно имеющегося у говорящего друга-еврея, который нормальный, не как те). Теперь же стало совершенно приемлемо искрометно пошутить про национальность. Ну, или не пошутить, а прямо всерьез. Кажется, это теперь называется "патриотизмом" (но это не точно).
Читать полностью…
Йен Макдональд. Король утра, королева дня. М.: АСТ, Астрель СПб, 2024. Перевод Н. Осояну.
Завершающая роман Йена Макдональда цитата из английского критика и писателя Дэвида Лэнгфорда могла бы послужить книге эпиграфом или даже синопсисом: «В фэнтези... все истории должны быть трехтомниками и включать упоминание о Дикой Охоте». Если смотреть под таким углом «Король утра» - это и правда трехтомник, поскольку уверенно распадается на три отдельные истории, да и дикая Охота в нем тоже имеется – по крайней мере, в первой части. Однако это совершенно точно не та фэнтези, о которой не без сарказма пишет Лэнгфорд. Несмотря на наличие в романе всяческого кельтского волшебства, «Король утра, королева дня» вообще не фэнтези, а что-то совсем другое, трудно определимое – впрочем, как и всегда у Макдональда.
Этого автора мы знаем в первую очередь как создателя как бы футурологических романов с элементами альтернативной истории («Дом дервиша», «Бразилья») и как бы «романов о космосе» («Дорога запустения», «Лунная трилогия»). Ну, а теперь, наконец, мы можем полюбоваться, как совсем еще молодой Макдональд (роман написан в 1991-м) потрошит жанр фэнтези.
В 1913 году пятнадцатилетняя романтичная дурочка Эмили зачарована идеями «кельтского возрождения», бредит У. Б. Йейтсом и мечтает о встрече с обитателями холмов, а главное – о любви с юношей-фэйри «с волосами цвета воронова крыла и губами цвета крови» (примерно так описываются все красавцы и красавицы в текстах, например, "Уладского цикла"). И что же? Вы не поверите, но мечты Эмили начинают сбываться! В лесу позади родительского особняка она слышит рога Дикой Охоты и различает в тени деревьев силуэты дивных существ. Волшебная страна призывает ее все более властно, но чем ближе Эмили подходит к порогу, тем яснее становится, что край под холмами – место опасное и плохо приспособленное для девочек.
Двадцатью годами позже в Дублине семнадцатилетняя Джессика, веселая врушка и озорница, мечтает о карьере художницы, но пока работает официанткой. Стремясь "исправить" дочь, родители отправляют ее к модному психологу-фрейдисту. Чтобы достучаться до Джессики, тот погружает ее в гипноз, который вскрывает в прошлом девушки слои, которым ни психолог, ни сама Джессика не могут дать внятного объяснения. Более того, выйдя из гипноза, Джессика замечает, что мир вокруг нее начинает причудливо искривляться, а ее собственные фантазии и невинная ложь обретают плоть и наливаюся угрозой.
Ну, и наконец в 1989 году двадцати с чем-то летняя Энья живет двойную жизнь. Днем она копирайтер в рекламном агентстве, а ночью – охотница на чудовищ. С двумя японскими мечами за спиной она патрулирует улицы города, защищая мирных обывателей от монстров, просачивающихся в наш мир из параллельного сквозь трещины в реальности. Однако впереди Энью ждет главная битва, которая откроет ей, кто она такая, и кто же ей противостоит.
Все три части написаны очень по-разному. Первая – это, конечно, иронически переосмысленные йейтсовские «Кельтские сумерки» (неслучайно великий поэт появляется в романе в виде ядовитого и нелицеприятного камео). Вторая – явный оммаж Джойсу, пожалуй, не «Улиссу» даже, а «Дублинцам», и собственно Дублин в ней - один из центральных персонажей. Третья часть – японская манга про городского самурая.
Словом, нормальный, в сущности, для Макдональда роман-лунапарк, в котором читатель может прокатиться сразу на трех аттракционах по цене одного. Но если оставить в стороне жанровые параферналии (всегда мечтала ввернуть это слово), в которых Макдональд мастер каких мало, под ними обнаружится болезненная и совершенно не устаревшая история о дороге к себе и о тех монстрах, которые по ней бродят, о том, как важно вовремя приголубить своего внутреннего ребенка, и о той поистине ужасающей силе, которой обладает слезинка замученной девочки-подростка. Не то, чтобы мы не размышляли об этом на протяжении последних тридцати лет, но когда тебя основательно укачает на аттракционах, оно как-то лучше заходит.
#книга_недели