47917
Канал Галины Юзефович о книгах и чтении Номер заявления о регистрации в РКН: 5007620042
Мои детство и отрочество пришлись на 1980-е годы, когда, как известно сегодня каждому, самый лучший в мире пломбир стоил всего 48 копеек, трава была заметно зеленее, дружба народов - крепче некуда (особенно с братским афганским народом хорошо пошло), но красивой и, главное, хоть сколько-нибудь "не как у всех" одежды не существовало в принципе. Из всех, кого я знала, по-настоящему потрясающе одевалась одна-единственная женщина - Е. П., сначала любимая ученица моего папы (папа много лет преподавал историю в пермской школе), а после - ближайшая младшая подруга моей мамы.
У Е. были совершенно невероятные наряды - настолько необычные и запоминающиеся, что у каждого имелось имя. Зеленое с красным платье с незабываемыми оборками звали "королева чардаша". Элегантный костюм с бриджами - "юнга северный матрос". Платье, как мы бы сегодня сказали, color block, в бежево-коричневых тонах - "паркет" (на самом деле "паркетов" было два, похожих, но разных, Е. и моя мама носили их одновременно, и это называлось у них "парный выход"). Голубой плащ из немыслимой ткани "лаке" (никогда, ни до, ни после не слышала этого слова в таком контексте) - "принц датский". Мечтательное платье в удивительной по тем временам розово-серо-сизой гамме с романтичным поясом-корсетом - "дюймовочка".
Иногда что-то из этого богатства доставалось мне (я рано вытянулась и уже к 13 годам достигла своего нынешнего немаленького роста). Так, я донашивала "дюймовочку" и "паркет", а "принц датский" попал ко мне вообще почти новым, и я, конечно, абсолютно дурела от счастья, а окружающие меня девочки - от зависти.
Вся эта длинная автоархеологическая прелюдия, как водится, ценна не сама по себе, а исключительно в книжном контексте. Источником этих удивительных вещей, ослепительно сиявших на общем серовато-бесцветном позднесоветском фоне, был Пермский дом моделей, в котором сначала манекенщицей, а после модельером работала мама Е. Именно она обеспечивала дочь (а опосредованно и нас с мамой) "опытными образцами" и "малосерийным пошивом" - так тогда было принято называть вещи, сшитые не в ателье на заказ, но и не массово.
И вот сегодня я прочла в рассылке издательской программы музея "Гараж", что у них вышла книга социолога Юлии Папушиной о моде в позднем СССР, основанная в первую очередь на материалах и истории Пермского дома моделей. И на одной из иллюстораций в книге - та самая мама, а на ней - один из тех самых костюмов, в которых блистала ее дочь Е. (запамятовала, как конкретно тот костюм звали, но помню и ткань, и цвет, и даже запах). В общем, страшно разволновалась и срочно попросила у коллег пдф. Прочту - расскажу подробно, но вы, если интересуетесь историей моды в СССР, тоже гляньте.
Нельзя ли узнать, когда будут хорошие новости? А то что-то вот такое всё больше.
Читать полностью…
Меж тем на сайте N*AGENT новый дроп книжной коллекции, которую мы придумали совместно. Вот эти объекты - мои любимые, но остальные тоже огонь. И обратите внимание, что 20% денег от каждой проданной вещи будут перечислены проекту "Ковчег без границ", который помогает детям и подросткам, оказавшимся в эмиграции.
Читать полностью…
Обсудили с Лизой Аникиной на "Живом гвозде" новости и тенденции в современной словесности. А ближе к концу поделилась давно ворочающимися у меня в голове (неприятными) мыслями о смещении категории нормы.
Читать полностью…
Сегодня Антону Павловичу Чехову 165 лет. Честно - мне от этого писателя каждый раз больно, режусь об него, как о лист бумаги, и потом долго не заживает. Все жду, когда же смогу читать его без вот этой неизменной внутренней боли, так хорошо им описанной в рассказе "Припадок". Пока же хочу напомнить лучшую книгу об Антоне Павловиче, написанную с идеальной безжалостностью, идеальной любовью, идеальным принятием. Если вы еще не читали, то вам можно только позавидовать.
Читать полностью…
Для издания Republic (иноагент) поговорила с Константином Шавловским о литературе сегодня (ну, и так, по мелочи, о разном около- и паракультурном в целом). Поскольку текст за пэйволлом, а заголовок... кхм... хлесткий, хотелось бы внести ясность, а то вон некоторые энтузиасты уже пошли писать, что я якобы желаю Прилепину смерти. В полном виде цитата выглядит так и является ответом на вопрос Константина о том, будут ли когда-нибудь Прилепина печатать и читать на Западе - как печатали и читали до войны:
Я думаю, что этого не произойдет при жизни Захара Прилепина. Точно так же, как при жизни Эзры Паунда никто не был готов простить его за любовь к фашизму. Но я также абсолютно уверена, что, поскольку Захар Прилепин – огромная величина в русской литературе, пройдет лет тридцать после его смерти, а, может быть, учитывая всеобщее ускорение, и десять, и его снова начнут изучать, начнут им интересоваться, и будут любить, как мы сегодня любим Кнута Гамсуна. И в случае Прилепина это будет не любовь к «плохому парню», а интерес к большому писателю, отразившему определенную грань своей эпохи. Но, конечно, в предисловиях, послесловиях и комментариях будут писать о нем все, как есть, со всеми неловкими, скажем деликатно, деталями и подробностями.
Если бы Чарльз Диккенс жил в наши дни, он был бы колоссальной public celebrity. У него совершенно точно имелся бы инстаграм на полмиллиона подписчиков минимум, а еще он вел бы какой-нибудь остроумный подкаст, каждый выпуск которого провоцировал бы небольшой элегантный скандал. Его развод с женой во всех душераздирающих подробностях исследовала бы желтая пресса, на улицах его караулили бы папарацци. А еще он, конечно, был бы звездой публичных лекций и литературных чтений.
Впрочем, что это я: звездой литературных чтений Диккенс был и без всякого инстаграма. На его выступления в Англии и в Америке народ ломился, как на концерт Тейлор Свифт (билеты, кстати, стоили сопоставимо), а оценки зрителей были диаметрально противоположны. Одни буквально заходились от восторга, другие требовали компенсации за бездарно потраченное время и деньги.
Главным камнем преткновения был «голос Диккенса». Для одних он идеально накладывался на ранее прочитанные тексты – так, что единожды услышав авторское исполнение, читатель был навеки обречен воспроизводить диккенсовскую интонацию внутри собственной головы. У других голос, который они сами себе сконструировали во время чтения, вступал в непримиримый конфликт с "физическим" голосом живого писателя, вызывая раздражение и даже ярость.
Вообще именно особый «голос», по мнению, например, Владимира Набокова (а вместе с ним и одного из самых вдумчивых и внимательных биографов писателя Эндрю Уилсона), составляет основу диккенсовского очарования. Именно голос и только он, как пишет Набоков, позволяет нам не просто извинить, но попросту не заметить некоторую клишированность сюжетов, сентиментальность, дидактичность романов Диккенса.
Интересно, кстати, что тексты, которые писатель сам считал наилучшими для публичного исполнения, не относятся к числу самых у него известных и важных. Вряд ли вы, скажем, хорошо помните новеллу «Бутс из трактира «Остролист» - я ее даже по-русски не нашла (хотя, кажется, перевод все же существует). Но именно она была едва ли главным (и, что особенно любопытно, неизменным на протяжении многих лет) хитом чтений – по свидетельству современников, аудитория буквально не отпускала Диккенса со сцены, покуда он не прочтет «Остролист». Видимо, именно в этой новелле тот самый «голос» мог прозвучать с наибольшей выразительностью и силой.
А еще одна занятная подробность о «Трактире «Остролист» состоит в том, что именно ее сюжет – история о влюбленных мальчике и девочке (7 и 8 лет соответственно), убегающих из дома, чтобы связать свои судьбы навеки - лег в основу знаменитого фильма Уэса Андерсона «Королевство полной луны». И хотя, конечно, режиссер переосмыслил диккенсовскую новеллу, расширил ее и поместил в декорации, радикально отличные от провинциального английского трактира, если прислушаться как следует, тот же завораживающий «голос» можно различить и в шедевре Андерсона.
Это обстоятельство, как мне кажется, лишний раз подтверждает факт, в общем, не нуждающийся в дополнительных подтверждениях: викторианство как таковое, важнейшей фигурой которого был Чарльз Диккенс, длилось куда дольше отмеренного ему срока жизни (тоже, к слову, мягко скажем, немаленького), и в некотором смысле продолжается до сих пор. Голос Диккенса и голос его времени по-прежнему звучат в современном мире.
На втором цикле моего курса «Искусство медленного чтения» в любимом «Страдариуме» мы будем читать (очень, очень медленно), разбирать и обдумывать как ключевые романы собственно викторианской эпохи, так и попытки содержательного диалога с ними в литературе последних, ну, скажем, пятидесяти лет. Приходите, места еще есть (но число их конечно), начинаем скоро!
А вот и, собственно, обещанная подробная рецензия на "Угол покоя" Уоллеса Стегнера для "Кинопоиска". Прекрасно старомодный роман, медленный, огромный, с воздухом и живыми людьми. Почему-то сейчас таких не делают - а жаль.
Читать полностью…
"И у всех один общий опыт, одна общая история — о тоске по дому, о приезде домой и, увы, о странной перемене, когда старое показалось новым и незнакомым. Мне плакать хотелось, когда они говорили со мной об этом. “Мы‑то не забываем, — говорили все, — но у них, когда мы возвращаемся, места для нас уже нет. Мы должны с этим примириться, оставленное позади никогда снова не станет нашим. Наша былая жизнь на Востоке для нас потеряна — нам надлежит устроить новую жизнь для себя здесь”.
Уоллес Стегнер. Угол покоя. Перевод Л. Мотылева.
Ну, что ж - поехали, первый дроп коллекции "Книгоагент", которую мы придумали и сделали с прекрасным брендом N*AGENT, уже в продаже! Мне кажется, браслет "Книгоагент" и худи (теплый, что немаловажно!) с моим любимым девизом "Books connecting people" - это просто must have.
Ну, и обратите внимание, что 20% денег от каждой проданной вещи пойдут в пользу проекта "Ковчег без границ", помогающего с образованием детям, подросткам и (немного) взрослым, оказавшимся в эмиграции.
Это еще не все, впереди много интересного, как говорится, не переключайтесь!
В "Омон Ра" Виктор Пелевин сформулировал великий и практически не ржавеющий с течением времени тезис: страна наша живет исключительно отражаясь в глазах коллективного Запада. И единственный самолет вынуждает летать вдоль границы, чтобы иностранцы видели нашу авиационную мощь, и заключенные прыгают, чтобы имитировать ядерный взрыв, и офицеров в медведей наряжают, чтобы иноземному гостю поохотиться всласть.
Вот и самому Виктору нашему Олеговичу пришлось обрести новую степень существования, наконец, отразившись в глазах исследователя из внешнего мира. Софи Пинкам написала о нем для газеты The Guardian длиннейший и интереснейший лонгрид, умный, уважительный и при этом совершенно безжалостный. Среди цитируемых - Наталья Ломыкина, Анастасия Завозова и ваша покорная слуга.
Пока редакция этого канала в моём лице пребывает в отпуске, вот вам роза с могилы Гомера фотографии могил Джона Китса и Перси Биши Шелли.
Как водится, когда по работе долго живешь с какой-то книгой, она начинает на тебя напрыгивать буквально со всех сторон. Вот сейчас это у меня происходит с "Рождественской песнью в прозе" Чарльза Диккенса - куда ни глянь, всюду она.
Наконец добралась до сто лет назад запланированной, но так и не освоенной книги Эндрю Уилсона "Викторианцы", читаю с огромным интересом и удовольствием (помимо прочего, это еще чудесная, очень ироничная проза). Ну, и из первой же буквально главы узнала, что, оказывается, дядя Скрудж - это довольно злобная карикатура на Томаса Мальтуса. Так что когда герой Диккенса говорит, что если бы все бедняки куда-нибудь удалились и там тихо умерли, освобождая мир от своего никчемного присутствия (а заодно и от неизбежного, по Мальтусу, голода в будущем), он в несколько гротескной форме транслирует мальтузианские идеи. И хотя сам ученый умер за несколько лет до этого, идеи его на момент написания "Рождественской песни" были на пике популярности, и немыслимые в своей жестокости Новые законы о бедных на них как раз и основывались (если в детстве вы начитались книг вроде "Маленького оборвыша" Гринвуда, то при слове "работный дом" вы должны вздрагивать от ужаса - так вот, появление работных домов как раз и было результатом принятия этих законов).
О том, что художественный замысел Диккенса лежал в сфере улучшения общественных нравов, мы с Екатериной Михайловной в "Закладке" обсудили, но вот и новая деталь. "Рождественская песнь в прозе" - это еще и протест против бесчеловечных принципов мальтузианства.
Проснувшись и наслаждаясь бессмысленным и пустым (самым пустым) днём в году, внезапно ощутила необходимость составить столь же пустой и бессмысленный список книг, которые почитала бы на каникулах, если бы не помнила их (книги, не каникулы) примерно наизусть.
1. Цикл книг Сесила Скотта Форестера о приключениях Горацио Хорнблауэра. Лучшие романы о морских приключениях, увлекательные и романтичные, но не без подлинной драмы и даже трагизма.
2. Роберт Маккаммон. Цикл романов о Мэтью Корбетте. Примерно то же самое, но не на море, а на суше, не морские приключения, а детектив, и не Англия XIX века, а Америка самого начала XVIII.
3. Р. С. Шеррифф. Две недели в сентябре. Лучшая книга для любого времени - история о том, как обычная скучная английская семья едет на скучнейший английский курорт, и с ними ничего не случается.
4. Чайна Мьевиль. Кракен. Роман системы "вжух" - всё летает, взрывается, на каждой странице творится черт-те что (например, из музея исчезает чучело гигантского кальмара, а профсоюз волшебных помощников устраивает забастовку), и ты всё ждёшь, как автор из всего этого выкрутится. Ну, и он выкручивается другим авторам на зависть.
5. Стивен Кинг. Институт. Лучший за последние годы роман классика, в котором тоже всё ах, вжух и ужас какой-то, но в конце всё будет не хорошо, конечно, но неплохо и, главное, справедливо.
6. Фрида Вигдорова. Семейное счастье. Любимая улица. Фрида Вигдорова не только суд над Бродским протоколировала, но и писала романы. Эти два - про любовь, потерю и просто обычную человеческую жизнь в советских декорациях - одновременно правдивых и нежно ностальгических.
7. Юрий Слепухин. Киммерийское лето. Тоже роман из советского времени и ностальгия здорового человека - о юношеском бунте, семейных тайнах и побеге в археологическую экспедицию.
8. Пётр Гуляр. Забытое королевство. Книга для тех, кто хотел бы отправиться в далёкое путешествие, но по каким-то причинам пока не может. Помните, как Паганель, который путешествовал, не покидая своей комнаты? Вот это оно.
9. Майкл Ондатже. Кошкин стол. Взросление, приключения, корабль, плывущий через разваливающуюся Британскую империю. Дни, ночи, Суэцкий канал, последние дни беззаботного детства.
10. Александр Макколл Смит. Женское детективное агентство номер один. Цикл неспешных атмосферных романов про Мма Рамотсве - чинную ботсванскую матрону, становящуюся частным сыщиком.
Мне во всё это книжное счастье вход уже заказан (впрочем, на чёрный день ещё припасено пара романов Маккаммона и Макколла Смита), но вдруг вы везунчики и еще не читали.
Сегодня очередная годовщина смерти моего лучшего друга Артема Козьмина. 12 лет назад он покончил с собой в Монголии, разбив тем самым множество сердец - мое в частности. Больно ли? Да нет, уже почти не больно. Скучаю? Да, каждый день. Коплю в голове истории, которые могла бы рассказать только тебе. Жду, когда же ты, наконец, соизволишь мне присниться (можно бы и почаще, не четыре жалких раза за 12 лет).
Пару месяцев назад коллеги из Центра типологии и семиотики фольклора (РГГУ) собрали и выпустили сборник статей Артема "Перечень рыб в Полинезии". Статьи довольно специальные, зато есть вклейка с фотографиями Артема из экспедиций. На всех у него рот до ушей - Артем не был веселым человеком, как казалось многим, но улыбка у него была лучшая в мире.
Вот на этой фотографии (люблю ее очень) он за полгода до смерти с лингвистом и другим нашим общим лучшим другом Аликом Давлетшиным (Темка слева, Алик справа). Если бы Темка не умер тогда, они с Аликом через неделю уехали бы в экспедицию на богом забытый крошечный атолл Нукерия в Полинезии, обитатели которого 80 лет не видели белого человека. А так Алик уехал туда один, без Темки, и хлебнул там самых разных приключений. Но это уже совсем другая история, о которой ни один из них - таких веселых - пока не знает.
«Скажите мне: зачем они тратят время на литературу? Ведь мы положили ничего не пропускать, из чего же им биться?» — сказал как-то один из членов Цензурного комитета, пораженный упорством авторов, не оставляющих попыток протащить что-то в печать.
А. Л. Зорин. Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения. М. НЛО, 2020.
Вехи моей жизни: вчера написала по-гречески рецензию на "Тайную историю Донны Тартт". Учебную, короткую совсем и простенькую, но все же правильно выстроенную, не вовсе банальную по лексике и в целом, как сказала моя преподавательница (по-гречески, кстати, сказала), не лишенную изящества.
Обсуждали с подругой, что вот, наконец, стало понятно, в чем был практический смысл пяти университетских лет, проведенных в обнимку с Платоном и Гомером - новогреческий укладывается во мне в два (кабы не в три) раза быстрее, чем в среднем по больнице. "Ну да, - меланхолично сказала подруга, - сами себе соль передали". Девятнадцатилетняя девочка, зубрящая неправильные древнегреческие глаголы, машет и подмигивает без малого пятидесятилетней женщине.
Рассказала на "Кинопоиске" о романе Нейтана Хилла "Велнесс". Как обычно, самое точное сравнение придумалось уже после того, как текст был сдан и даже опубликован. Если бы мне нужно было охарактеризовать "Велнесс" в одном предложении, я бы сказала, что это результат гибридизации Джонатана Франзена и Лианы Мориарти. Хороший, большой роман (я что-то окончательно перешла в лигу тех, для кого размер имеет значение). Пожалуй, для меня многовато лихих твистов, временных виражей и прочих аттракционов, но это я просто в последнее время вновь открыла для себя радость простого линейного повествования, без кунштюков и взбадриваний. Старею, вероятно.
Читать полностью…
Писатели-патриоты сходили в Госдуму. Мои ж вы хорошие. Л - Логика
Назрела необходимость введения цензуры. Причём как в плане содержания отдельных произведений, так и относительно недопущения реализации книг врагов России, выступающих против проведения Специальной военной операции ВС России на территории бывшей Украины и в ряде случаев – перечисляющих деньги ВСУ. При этом важно реализовывать механизм цензуры мудро. Одна из выступавших назвала это процессом избавления от паразитов.Читать полностью…
В свою очередь, Александр Пелевин выступил против цензуры. По его мнению, недопустимы лишь поддержка, моральная и материальная, ВСУ и преступного Киевского режима, а также осуждение Спецоперации.
В русском переводе абсолютно выдающийся роман Уоллеса Стегнера (700 страниц, ни одной лишней - еще бы, ей-богу, почитала) называется "Угол покоя", и это, безусловно, верный и точный перевод. Более того, для истерзанного перманентным неврозом российского читателя название это звучит сладкозвучным обещанием желанного укрытия от невзгод - пусть маленького, но покойного и надежного пристанища посреди хаоса (купила бы, что называется, за одно название).
Однако по-английски роман называется чуть иначе - Angle of Repose, то есть угол, о котором идет речь, - это не место, а именно угол в самом что ни на есть геометрическом смысле слова. И означает этот технический термин из жаргона инженеров (во всяком случае, если верить главной героине романа, инженерской жене) угол наклона плоскости, при котором щебенка перестает с нее оползать. А главный герой, внук той самой инженерской жены (и прикованный к креслу инвалид), трактует это выражение чуть более метафорично - как определенное положение тела, при котором телу этому хорошо и покойно.
Не знаю, зачем я вам это рассказываю - если вы еще не прочли роман Стегнера, вам не будет так уж интересно. А если прочли, то знаете и без меня. Наверное, просто хочу обратить ваше внимание на эту книгу - я, конечно, расскажу о ней подробнее в "Кинопоиске" в ближайшие дни, но вы, в принципе, можете начинать читать, не дожидаясь подробной рецензии. Ну, и будьте готовы к тому, что никакого особого душевного покоя вам "Угол покоя" не подарит - впрочем, только ли покоя мы ищем в по-настоящему прекрасных книгах.
В прошлом году мы с огромным удовольствием, шутками, прибаутками и огоньком обсудили с ребятами из подкаста "Экранизировано" первую книгу о Гарри Поттере - "Гарри Поттер и философский камень", а также ее экранизацию. Традицию решено сделать ежегодной (даже еженовогодней), и вот в эфире - с легким опозданием, но Новый год понятие растяжимое - второй выпуск, посвященный, как нетрудно догадаться, "Гарри Поттеру и Тайной комнате".
В общем, на ближайшие пять лет на Новый год ничего не планируйте - будем обсуждать семикнижие Джоан Роулинг. И если кому-то кажется, что в наши дни такое долгосрочное планирование является приметой избыточного оптимизма, то да, вы правы, конечно же. Но не этому ли - при всей своей сложности - учит нас, в конечном счете, Гарри Поттер?
Вот тут можно послушать сам эпизод, а вот здесь - подписаться на канал подкаста, чтобы следить за новыми выпусками.
Я вообще-то очень люблю писателя Нила Геймана. И, да простит меня прогрессивная общественность, планирую и дальше любить, читать и рекомендовать "Американских богов", "Историю с кладбищем", "Коралину" и "Сыновей Ананси". А диалог Геймана с Кадзуо Исигуро "Let's talk about genre" считаю одним из самых содержательных высказываний о жанровой природе современной литературы (и нет, дело не только в Исигуро - Гейман там тоже огого).
Но глядя на нынешний - поистине чудовищный - сексуальный скандал вокруг Геймана, думаю только о сюжете из "Сэндмана" - помните, тот, где писатель-неудачник держит в подвале и мучает Музу, которую вообще-то обещал отпустить, а вместо этого заставляет нашептывать ему прекрасные романы. Ну, и, как нетрудно догадаться, возмездие приходит - и оказывается пострашнее самых страшных писательских кошмаров.
Вот, похоже, что-то такое мы и наблюдаем сегодня. Надеюсь, Муза, сидевшая в подвале у Геймана все эти годы, чувствует себя, наконец, отомщенной.
Дорогие новые подписчики, ух, как вас много! Очень всем рада, располагайтесь, пожалуйста и не отписывайтесь сразу! Я скоро уже вернусь к делам и буду писать по нормальному, а не вот это вот всё. Последние дни отпуска - и за работу.
Читать полностью…
Узнала об этом сборе от моей подруги Юлии Галяминой (иноагент), которой верю безусловно. С началом войны мысль о том, какой страшный вред мы, помимо прочего, наносим своей планете стала окончательно невыносимой. Не все могут доехать до Анапы, чтобы убирать мазут на месте. Но тем, кто может и хочет это сделать, нужно обязательно помочь. Я помогла, и вы помогите.
Читать полностью…
Раз Екатерина Михайловна решила расширить спектр материалов к нашей рождественской "Закладке" за счёт переосмысления Диккенса в "Смешариках", внесу свою лепту в дальнейшее расширение. Мой любимый оммаж "Рождественской песни в прозе" - это великая рождественская серия "Доктора Кто". Образец бережной, вдумчивой и вместе с тем оригинальной работы с материалом и содержательного диалога с традицией.
Читать полностью…