47917
Канал Галины Юзефович о книгах и чтении Номер заявления о регистрации в РКН: 5007620042
Долго собиралась, но, пожалуй, начну публиковать свои заметки о романе Ханьи Янагихары "До самого рая". Тут будут спойлеры (хотя, честно говоря, я плохо понимаю, что там можно заспойлерить), поэтому будьте внимательны, не читайте, если для вас это важно.
Это именно заметки, не связный текст (связный тоже будет обязательно, но чуть позже), и интересны они скорее будут уже прочитавшим.
Во-первых, если вам интересно, то роман мне не просто понравился, а понравился очень (в отличие от большинства российских и многих западных коллег). Но для того, чтобы это понять, мне понадобилось прочитать его до конца, отложить и подумать еще две недели - то есть это не про быстрый эмоциональный отклик, а скорее про "подумать долго".
А во-вторых, одним из самых волнующих и увлекательных аттракционов для меня стал поиск параллелей и перекличек с другими текстами - о них и расскажу немножко.
Первая и самая очевидная, всплывающая почти сразу - это, конечно, "Вашингтонская площадь" Генри Джеймса. Собственно, вся первая часть - это гомосексуальная версия того же сюжета, и сравнивать их между собой крайне увлекательно (я специально прочла повесть Джеймса и не пожалела). Более того, зная развязку в оригинале, мы, увы, можем достроить финал и у Янагихары (намеренно оборванный, вынесенный за рамки повествования).
Вторая и тоже вполне прозрачная - это Майкл Каннингем в целом. Кто-то из коллег отмечал перекличку с романом "Плоть и кровь", но мне в "До самого рая" привиделась скорее "Снежная королева" или даже "Дом на краю света" (отношения героя второй части с его лучшей подругой и возлюбленным чем-то неуловимо перекликаются именно с этим последним романом). Кстати, упомянутая лучшая подруга героя, художница по имени Иден, мне показалась проекцией самой Янагихары на плоскость романа или, если угодно, автокарикатурой.
Третья аллюзия - тоже вполне бесспорная - это отсылка к роману самой Янагихары "Люди среди деревьев". Герой третьей части, архитектор антиутопии, в которую к концу XXI века превращается жизнь в США, эпидемиолог Чарльз Гриффит (самый, пожалуй, амбивалентный из персонажей романа) исключительно похож на ученого-педофила Нортона Перину из "Людей среди деревьев" - с поправкой на то, что Чарльз фрукт тот еще, но все ж не педофил. В сущности, это он же и есть, только немного в других условиях.
А дальше начинается пространство домыслов. Персонажи третьей (антиутопической) части - и упомянутый выше Чарльз Гриффит, и его сын Дэвид (неудачливый борец с антиутопией) и дочь Дэвида Чарли, как недугом, заражены наследственным одиночеством: с ними никто не хочет дружить, их отношения обречены на некоторую теплохладность, они живут словно бы под куполом, отделяющим их от окружающих. И конечно, одиночество как передающееся из поколения в поколение проклятие вызывает немедленные ассоциации - ну, понятное дело, с Маркесом. Не уверена, что автор в самом деле положила в текст эту аллюзию (а не я сама себе ее вычитала), но соблазн ее там увидеть, согласитесь, есть.
Ну, а про самую любимую мою аллюзию - тоже несколько завиральную, но еще более соблазнительную, расскажу в следующий раз. Stay tuned.
#до_самого_рая
За неимением собственного списка покупок к "Нон-фикшн" поделюсь списком Максима Мамлыги - очень много всего любопытного, что я бы тоже порекомендовала.
https://www.pravilamag.ru/letters/696175-36-luchshih-knig-yarmarki-nonfiction/
А вот и проект "тамиздата" заявил о себе - бывший руководитель премии "Большая книга" Георгий Урушадзе запустил неподцензурное издательство. Я уже говорила, что с некоторым осторожным скепсисом отношусь к такого рода проектам, но это тот случай - один из многих, на самом деле - когда я буду рада (даже так - ОЧЕНЬ рада) ошибиться. Удачи дорогим коллегам - будем смотреть и помогать.
Читать полностью…
Доминирующая концепция нашего коллективного прошлого сегодня состоит, насколько я могу судить, в том, что вот, дескать, был Александр II неоправданно мягким государем, крестьян освободил, великие реформы провел, гуманистические ценности насадил, конституцию практически даровал - ну, и чем хорошим дело кончилось, для него самого и для страны? Сначала террор в сочетании с либеральщиной расплодились, потом цареубийство, а в конце концов и вовсе до большевиков дело дошло. А вот будь Александр II построже - как отец его или хотя бы как сын, глядишь, удалось бы придушить заразу в зародыше, и жили бы как люди, без потрясений и революций, в великой России.
В этой концепции много разумного (по крайней мере, на первый взгляд), но есть одна большая содержательная и хронологическая дырка - так называемая "александровская реакция", о которой редко вспоминают и о которой много пишет в своей "Истории моего современника" Владимир Галактионович Короленко.
Дело в том, что правление Александра II было либеральным в начале - в конце 1850-х и первой половине 1860-х гг., а потом уже в самом конце - та самая Лорис-Меликовская "диктатура сердца" начинается буквально за пару лет до убийства царя Желябовым и Ко. Середина же правления Александра II - это время суровых заморозков, пришедших на смену оттепели, и торжества так называемого "административного порядка". Не имея сил (или отваги) действовать на пути реформ решительно, царь-освободитель обращается к репрессиям.
Что это значило на практике? Всего лишь то, что любой человек, любого звания и сословия, при малейшем подозрении в неблагонадежности мог быть вырван из семьи, отлучен от работы и отправлен без суда и следствия ("административным порядком") в любую точку необъятной империи под надзор полиции на срок до 6 месяцев. Однако в действительности сроки эти могли продлеваться почти бесконечно, а поводом для высылки становилось все, что угодно - от неподцензурной литературы в домашней библиотеке до неудачной фамилии.
Да, даже так! Короленко рассказывает о курьезном случае: жандармам стало известно, что некий человек по фамилии Гордон собирает у себя дома для крамольных бесед кружок единомышленников. Но поскольку какой именно из петербургских Гордонов так запятнал себя, выяснить не удалось, выслать на всякий случай решили всех - и вот в какой-то момент писатель оказался в камере с добрым десятком Гордонов, не имеющих ни малейшего представления, в чем их вина.
Крестьяне, жалующиеся на помещиков, и студенты, обсуждающие с друзьями вопросы философии; мастеровые, читающие книжки вместо того, чтобы пить горькую; офицеры, желающие модернизации и гуманизации армии, и барышни, стремящиеся учиться на курсах вместо того, чтобы выходить замуж - все они, тысячи, десятки тысяч людей, оказываются в годы александровской реакции вырваны из привычной среды, лишены нормальной работы, разлучены с друзьями. Рушатся семьи, многие умирают (горожанину выжить в глухом селе, а южанину - в восточной Сибири не так просто), и главное - в обществе нарастают злоба и ненависть, не имеющие легального выхода. Короленко уподобляет эту огромную ссыльную среду ране, гноящейся и нарывающей под излишне тугой повязкой. И те, кто могли бы обратить свои силы на созидание, в результате обращают его на террор.
Иными словами, по мнению Короленко, причина и цареубийства, и прочих потрясений кроется не в излишней "мягкости" режима, а наоборот - в его репрессивности. Не в том, что свободы при Александре II было много, а в том, что люди, готовые и способные служить отечеству, оказались во время его правления выброшены на периферию и лишены возможности даже протестовать и отстаивать свои права. Гнойник рос, рос - и прорвался самым ужасным, самым трагическим и необратимым способом.
Любые исторические аналогии работают плохо - примерно никак, честно говоря, не работают (вот и в этот раз человек с фамилией "Трепов" - не жертва, как на прошлом историческом круге, а убийца). Не работают - да, но думать помогают. Мне, во всяком случае.
Написала по просьбе коллег из "Кинопоиска" ещё немного о "Пловцах" Джули Оцука - не вполне рецензию, скорее инструкцию по применению.
https://www.kinopoisk.ru/media/article/4007665/
С чувством, как говорили в моём советском детстве, глубокого удовлетворения прочла статью дорогого коллеги Антона Долина (коллега once - коллега forever) в любимом медиа-которое-нельзя-называть про экранизацию пелевинского "Empire V". Всегда приятно почувствовать себя правой. Всегда радость в нужный момент встать на табуреточку и сказать "А я же говорила". После провального "Generation П" ждать от режиссёра Гинзбурга творческой удачи было по меньшей мере наивно - ну и, собственно, вот: не удивил. Те же, судя по всему, грабли.
И да, конечно, я очень люблю Пелевина, но в данном случае дело, ей-богу, не только в этом.
А вот и обложка - по-моему, тоже замечательно красивая
Читать полностью…
(Простите, не упихалось в один пост - это продолжение предыдущего)
Спору нет, пересечения при такой низкой их вероятности волнуют неизмеримо сильнее, но это уже не то, на что можно рассчитывать. А значит, общие культурные референсы - не то, на чем можно выстроить коммуникацию. Язык разросся, в нем стало слишком много слов, все не упомнишь.
Грубо говоря, наше поколение рассылало (и отчасти рассылает) позывные в Черном море. Нынешнее пиликает в межзвездном пространстве. С одной стороны, это ужасно грустно. С другой, возможно, они долетят до других планет, а мы в лучшем случае доплывем до Трабзона.
Наследники Туве Янссон запретили использовать образы муми-троллей в России. Ну, все - теперь Путину точно крышка.
(Уточню: если ты категорически против происходящего, не поддерживаешь войну, а нынешнюю российскую власть мечтаешь увидеть в Гааге, это не значит, что ты автоматом должен поддерживать любые санкции против России).
СК возбудил уголовное дело по статье о фейках против экономиста Константина Сонина.
По версии следствия, профессор Чикагского университета в период с апреля по июль 2022 года выпустил в своем телеграм-канале несколько публикаций с «заведомо ложными» сведениями про российскую армию. Сейчас силовики решают вопрос о его объявлении в розыск.
С 2015 года Сонин живет не в России. Летом 2022 года его уволили из НИУ ВШЭ, где он был научным руководителем Факультета экономических наук.
Означает ли сказанное, что у российской книжной отрасли все будет хорошо? Ох, боюсь, что нет - хорошо не будет (в ближайшее время уж точно). Но, нравится оно нам или нет, сердце русскоязычной книжной жизни в ближайшие годы (если не десятилетия) по-прежнему будет биться в России - со всеми ее проблемами, опасностями и ограничениями. А зарубежные проекты в этой сфере в лучшем случае немного сгладят углы.
Читать полностью…
Что: Благотворительный книжный маркет «Фонарь»
Когда: суббота, 25 марта, 11.00 – 21.00
Где: Москва, музей современного искусства «Гараж»
Оценка: 100 из 100
Жанр: Лучшее, что с нами сейчас может случиться.
Сегодня – рекомендация к посещению самого необходимого для сохранения себя мероприятия, благотворительного книжного маркета «Фонарь». Прийти, чтобы послушать, что удивительные люди говорят о важной теме «Не/одиночество». Купить хорошие книги и знать, что эти деньги пойдут в благотворительный детский фонд «Виктория». Если пойдете за новым уловом детективов и триллеров, за стойкой встретите меня. Обсудим, что вам купить почитать, ну и просто поболтаем. На фото – книги Яны Вагнер с автографом. Сама она, увы, в отъезде, хотя очень хотела прийти лично.
До встречи!
В Барнауле солнечно. Завтра дополним светом просвещения и разговорами о любви и современной литературе. Барнаульцы, заходите!
Читать полностью…
Немножко прикладного литературоведения вам с утра.
Начала читать вторую часть "Балканской трилогии" Оливии Мэннинг, которая выходит уже вот-вот в издательстве Ad Marginem в переводе Дарьи Горяниной (про первую часть - "Величайшее благо" - писала в "Медузе" пару месяцев назад). И подумала, что - в некотором смысле в продолжение предыдущего поста - надо рассказать поучительную историю о том, как работает и что на самом деле читает литературный критик. Такой, извините за выражение, бэкстейдж.
Я читала "Величайшее благо" в переводе и по ходу дела пыталась разобраться, как же трактовать название.
Английская Википедия предлагала какую-то совсем уж шляпу, явно к делу не относящуюся: "The book's title, The Great Fortune, is taken from its final pages and refers to the potential unrealised economic wealth of Greater Romania" (это совершенно точно не оно - за вычетом того, что последние страницы действительно важны). И вот, наконец, всплывает подсказка: один из героев, муж главной героини, в какой-то момент (весьма акцентированный и значимый момент) говорит, что "жизнь - это величайшее богатство". В голове звонит колокольчик - это точно откуда-то цитата, кажется, из Джона Рёскина! Гуглю цитату из Рёскина - да, это он, но там в тексте - great wealth (собственно, как и в русском переводе), а роман называется "Great Fortune". То есть смысл близок, но слово употреблено другое.
И вот уже в самом конце романа главная героиня, Гарриет, произносит, наконец, всю фразу целиком, развеивая последние сомнения: Guy took Harriet’s arm. ‘We’ll get away all right.’ She said: ‘We’ll get away because we must. The great fortune is life. We must preserve it" (в переводе: "Мы уедем, когда понадобится. — Мы обязательно уедем, — сказала она. — Жизнь — вот величайшее благо. Надо ее сберечь").
То есть смысл названия ясен: величайшее благо (fortune) - это, конечно, никакое не экономическое благосостояние Румынии, а сама жизнь. И теперь остается только один вопрос - является ли этот ключевой для романа и вынесенный в заглавие тезис перефразированной цитатой из Рёскина, или просто музыкой навеяло?
Спешу разочаровать - на этот вопрос однозначного ответа найти не удалось. Я пошла на читерский ход и применила художественный прием "звонок другу", а именно написала переводчице Дарье Горяниной. Даша сказала, что голову на отсечение не даст, но вообще у Мэннинг есть манера путать слова, так что, может быть, это и правда Рёскин, а может, и нет. И спросить, увы, не у кого.
Был ли смысл в подобном - незавершенном и бесплодном - изыскании? (Надо ли говорить, что ничто из сказанного выше не вошло в финальный текст рецензии). Не знаю, честно говоря, но удержаться все равно совершенно невозможно. Утешаю себя в таких случаях цитатой из латиниста Попова, которую приводит в "Записях и выписках" Гаспаров: "Чтобы хорошо учить, нужно знать впятеро больше, чем говоришь". Вот это такое мое скромное "впятеро".
Как и обещала, возвращаюсь понемногу к практике рассказывания о новинках, а то как-то не очень хорошо выходит – уже и Янагихара новая прочитана, а про «Словно мы злодеи» М. Л. Рио еще не написано.
«Словно мы злодеи» встраивают (и вполне справедливо встраивают) в «верхнюю линейку» жанра dark academy, ставя ее тем самым на одну полку с «Тайной историей» Донны Тартт – но обязательно с ремаркой «труба пониже, дым пожиже». Труба, может, и пониже, чем у Тартт (у кого нет), но соположение этих двух книг мне представляется не вполне точным – или, во всяком случае, не совсем полным.
Да, в обоих романах схожий (всенародно любимый) сеттинг и набор персонажей: живописный и привилегированный закрытый колледж, группа избранных – красивых, талантливых, особенных, загадочных – героев (у Тартт – филологов-классиков, у М. Л. Рио – актеров, играющих исключительно Шекспира), плюс один самый «обычный» - милый, но немножко как лук в супе, и именно он – авторская и читательская «точка входа», наш «полномочный представитель» в пространстве романа. Схожая коллизия – убийство и попытка его скрыть.
Однако «Тайная история» - это в первую очередь история о токсичнейшем сочетании элитарности с отверженностью (одно – отражение другого, причем всегда vice versa), и о тех ядовитых плодах, которые подобное сочетание может принести. Эврипид и Ко, которыми как бы бредят герои Тартт, на самом деле лишь метод канализации и легитимации их исключительности – «я читаю на древнегреческом, а чего добился ты?». Лишь рамка, отделяющая их от мира, капсулирующая их внутренние драмы, культивирующая их раны и уязвимости. И убийство, которое совершают герои, становится в некотором смысле ритуальным жертвоприношением – священной кровью, скрепляющей их братство.
В «Словно мы злодеи» фокус другой. Герои здесь
играют Шекспира, учат его наизусть, говорят им, дышат. Шекспир понемногу впитывается в их плоть, и роли, которые они поначалу играют, становятся их органическим методом жить. Маски прирастают, заученные и поначалу чужие слова становятся самым органичным способом выражать себя. И гротескные, преувеличенные, во многом иррациональные шекспировские страсти становятся их страстями, приводя к той же, что и у Тартт развязке (или, если угодно, завязке), только совершенно иным путем и в силу иных причин. В «Тайной истории» героев губят их собственные изъяны, расцветающие в анаэробных условиях закрытого сообщества. Героев «Словно мы злодеи» губит предельная, недопустимая концентрация Шекспира. И здесь уместно будет отметить без преувеличения выдающийся перевод Екатерины Ракитиной, сумевшей этого самого бесконечно чуждого нам Шекспира включить, интегрировать в текст узнаваемо, но практически без швов.
Иными словами, роман Донны Тартт – это драма в первую очередь человеческая. Роман М. Л. Рио – драма литературная, филологическая. Об опасностях бесконтрольного вдыхания текстов и об их способности менять наш метаболизм. О том, что литература - это не просто буковки, но нечто гораздо более могущественное и властное. О том, как "пьянил наши головы запах борьбы, со страниц пожелтевших слетая на нас".
Я страстно люблю «Тайную историю» (еще бы, про наш маленький кружок классиков, которых Гаспаров называл «эзотерическими садомазохистами», написали настоящий великий роман!), но история об отравлении Шекспиром удивительным образом тронула меня не меньше.
Книга уже вышла в издательстве «Дом историй» и продается примерно повсеместно. Не пропустите.
Много лет не была в одном из (трех) родных для меня городов - в Тбилиси. Буду там на следующей неделе и в перерывах между обниманием платанов, рыданием под дверью бывшей школы №83 Заводского района и визитами к друзьям прочту лекцию о новом романе Ханьи Янагихары в "Аудитории". Если вы в Тбилиси, приходите - обнимемся!
/channel/auditoria_tbilisi/1015
У "Страдающего Средневековья" новый сезон подкастов, и в первом выпуске - я. Говорим про то, почему у исторического романа всё не очень хорошо, и при чем тут, казалось бы, французская школа "Анналов". Ну, и вообще про историю в литературе и литературу в истории.
https://srednevekowje.mave.digital
Спасибо издательству Individuum за формулировку. И да, это будет первая ярмарка "Нон-фикшн", для которой я не напишу гид по новинкам (нет, никаких принципов - просто не складывается, да и некуда). И вторая, на которой не будет меня.
Читать полностью…
Вчуже было любопытно, почему из всех пелевинских героев покойный выбрал в качестве эпонима именно Татарского - самого бесцветного и инструментального. Причём даже имя у него заимствовал не настоящее (Вавилен), а адаптированное - Владлен. Теперь уж и не узнаем никогда, наверное.
Читать полностью…
Сегодня день рождения у одного из самых важных и близких для меня людей - у (лучшей) половинки "Книжного базара", у великой (да, и не спорьте!) переводчицы, у невероятного профессионала, чуткого читателя и просто верного друга - в общем, у нашей Насти Завозовой. С днём рождения, Настичка, пусть сил хватает на всё задуманное, и ещё немножко остаётся на то, чтобы смешить меня и рассказывать нам всем интересное!
У себя в канале Настя просит всех, желающих её поздравить, перевести немного денег в фонд "Старость в радость". Но я точно знаю, что если вы купите и закажете книг издательства " Дом историй", которым Настя руководит, или просто подпишетесь на неё в Телеграме, ей тоже будет приятно.
Смотрите, Настя из "Птица и книжки" тоже написала про Джули Оцука! Значит нас таких, по-хорошему ушибленных этой книгой, как минимум двое!
Читать полностью…
Когда мои дети окончательно и бесповоротно выросли, я лишилась одного из самых любимых моих занятий - чтения вслух. Поэтому я бесконечно благодарна дорогим коллегам из "Букмейт" и издательства "Лайвбук", которые предложили мне записать для них небольшой роман американки японского происхождения Джули Оцука "Пловцы".
Я обязательно напишу про эту книгу подробно, а пока просто скажу: в "Пловцах" есть все, что я люблю. Прощание и прощение, утрата, память, любовь, отчуждение и его преодоление, отношения матери и дочери, повествование от первого лица множественного числа (была заворожена этим "мы" еще в "Девственницах-самоубийцах" Джеффри Евгенидиса), а еще очень, очень много света - последнее особенно удивительно, учитывая, что вообще-то это книга о деменции.
В "Пловцах" много голосов (и они, конечно, пришли сюда из американской традиции - от Эмили Дикинсон до Джорджа Сондерса), а еще очень много японского лиризма (больше всего в прозе Оцука от Сэй Сёнагон и Нидзе). Это вообще иногда не столько роман, сколько стихи - точные, негромкие, одновременно душераздирающие и целительные.
В общем, я очень полюбила этот роман - и надеюсь, это слышно по тому, как я его читаю. Буду счастлива, если вы разделите со мной эту любовь.
https://4276573.redirect.appmetrica.yandex.com/audiobook?uuid=BydGOEua&appmetrica_tracking_id=100247419903622039&campaign_name=swimmers&utm_medium=pr&utm_source=yuzefovich_tg_vk&utm_content=post&utm_term=g_yuzefovich
Обсуждали вчера с любимыми магистрантами роман Филиппа Дзядко "Радио Мартын" (в чем-то даже милый, но для меня слишком перенасыщенный и хаотичный). И подумалось мне о несколько навязчивом и, насколько я могу судить, присущем преимущественно людям старше 35 лет желании во что бы то ни стало предъявить миру свои культурные референсы. Рассказать о себе посредством культурных отсылок, а также прямых и косвенных цитат (роман Дзядко прошит этими самыми референсами, отсылками и цитатами в тысяче мест - тут вам и песни, и кино, и книги, конечно же, в ассортименте настолько широком, что самым прилежным студентам пришлось гуглить). Откуда эта заложенная в нас (окей, во многих из нас) истинно постмодернистская потребность говорить о мире и в первую очередь о себе посредством определенных культурных объектов?
Конечно, это можно свести к самолюбивому желанию предъявить миру свой культурный багаж и тем самым подчеркнуть собственную исключительность. Но мне в нем видится скорее обратное - а именно желание подать сигнал на определенной частоте, который будет считан и радостно распознан "своими", то есть носителям тех же самых кодов, референсов и цитат. Методом транслировать не исключительность, но принадлежность (не знаю, важно ли это, но именно такую отчаянную жажду принадлежности я увидела когда-то в прочно забытом, а когда-то бурно обсуждавшемся романе Владислава Суркова "Околоноля", буквально кричавшем - ну посмотрите же на меня, я ваш, ваш!).
Так почему же именно в людях, хотя бы в детстве, хотя бы на уровне свежей родительской фантомной боли заставших СССР, так сильна эта потребность?
Моя гипотеза состоит в том, что она связана с ограниченностью, относительной бедностью культурного ассортимента породившей нас эпохи. Всего было мало - возможно, достаточно, но определенно радикально меньше, чем сейчас. Как результат, мы все читали одни и те же книги, смотрели одни фильмы, взрослели на одной музыке, и даже то, чего мы не читали (не слушали, не смотрели) сами, мы легко считывали как вполне ясный культурный код. Таким образом, обращаясь к культурной автоархеологии и выкладывая на газетку свои сокровища, мы ищем родства. Вставляя в речь цитату, мы рассчитываем, что она будет узнана - и скажет о нас кое-что важное тому, кто способен нас услышать.
Коротко говоря, мы оперируем культурными кодами как словами ограниченного искусственного языка, эдакого культурологического эсперанто, и каждое из них нагружено конкретным, но при этом довольно объемным смыслом. Легко опознаваемые, всеобщие референсы (например, из братьев Стругацких, из "Евгения Онегина" или песен группы "Кино") приятны, но стоят недорого. А вот встретить того, кто разделит с тобой какую-то экзотическую отсылку (все равно из конечного, наперед заданного ряда) - вот это уже настоящая редкая радость. Помню, одна очень важная для меня юношеская дружба началась с того, что человек опознал в моей речи отсылку к ирландскому эпическому преданию "Похищение быка из Куальнге". А один мой сильно старший друг говорил, что в юности всегда старался познакомиться с тем, кто читал в транспорте стихи - неважно, мужчина это был или женщина. Сам факт чтения стихов подавал сигнал - мы с тобой одной крови.
Сегодня эта культура референса не то, чтобы совсем утрачена, но все больше остается в прошлом. И причина этого, как мне кажется, в перенасыщении пространства культурными объектами и неизбежно следующем за нею распаде четко распознаваемой системы "означающее - означаемое". Какой смысл цитировать, ну, не знаю, Мэгги Нельсон, если за ней не стоит однозначной коннотации? Да и вообще, кто ее читал, ту Мэгги Нельсон?
Конечно, универсальные, легко распознаваемые и наполненные ясным смыслом культурные объекты еще встречаются ("я рос на Гарри Поттере", "я без ума от "Тайной истории" Донны Тартт, я фанат манги "Onepiece"), но их становится все меньше - хвост культурного распределения, в строгом соответствии с книгой Криса Андерсона, все удлиняется, голова сплющивается. Вещей, которые знают все, сегодня неизмеримо меньше, чем тех, которые уверенно опознают единицы.
Как наше слово-то отзовётся - думал ли Алексей Юрчак о таком преломлении своей книги.
/channel/forevernotes/2292
Всё, что я могу сказать по этому поводу - мы точно доживём до дня, когда уголовные дела будут возбуждать против нынешнего СК. Странно, что они этого не понимают - хотя что это я, конечно, понимают. И наверняка им уже чертовски страшно.
Константин Сонин - не только один из лучших российских экономистов и мой многолетний коллега по Вышке, но и мой близкий и важный друг. Дорогой Костя, просто знай, что я рядом, сегодня и всегда - тьма развеется, я точно знаю. Думаю, ты тоже, в общем, в курсе.
Я с огромным интересом прочла пост дорогого коллеги Максима Мамлыги, в котором он размышляет о дроблении русскоязычного книжного пространства. За пределами России множатся магазины русской книги (понауехавшие все еще хотят читать бумагу), издательства открывают юрлица в странах ближнего и дальнего зарубежья, чтобы платить зарубежным авторам, а книги из квир-серии "Попкорн Букс", не доступные в России, отлично продаются в Казахстане и Киргизстане (и оттуда их можно заказать с доставкой). Более того, даже первые робкие ростки "тамиздата" уже пробиваются - что-то издают в Литве, что-то в Латвии, что-то выпускает тель-авивский книжный магазин "Бабель" - уверена, есть и другие проекты, о которых я еще не слышала (но скоро услышу). Максим предполагает даже, что со временем отрастут русскоязычные книжные медиа, базирующиеся за рубежом.
Все это правда так (хотя медиа мне пока вообразить сложновато), и следить за процессом расползания русскоязычной книжной культуры по глобусу крайне увлекательно.
Единственное, с чем я категорически не согласна в рассуждениях Максима, это предположение, что через какое-то время русскоязычный книжный мир станет многополярным, причем полюс, расположенный внутри России, понемногу маргинализируется, если не вовсе зачахнет. Вот в это я поверить не могу: при всем обаянии заграничной книжной жизни, ей не удастся сравниться с внутрироссийской примерно никогда - причем, что характерно, практически при любом развитии событий в нашей стране.
И причина этому очень тривиальная: сколько бы еще читающих людей ни уехало из России, внутри их все равно останется радикально больше. А это значит, что только книги, издающиеся в России и имеющие возможность относительно просто (без плясок с бубнами и заказов в Казахстане) попасть читателю в руки, будут окупать себя на сколько-нибудь заметном масштабе. Таким образом, например, переводная литература (выпуск которой предполагает, помимо прочего, приобретение прав и расходы на перевод) за пределами России просто не "полетит" - денег не хватит, а ведь именно на этот сегмент приходится самый тяжелый удар как со стороны отечественной цензуры, так и со стороны западных правообладателей.
Еще одна важная вещь - русское читающее сообщество в мире очень распределенное, и даже в самых обжитых точках типа Еревана или Тель-Авива его плотность не приблизится к плотности в, ну, например, Ярославле (уж не говоря о Москве, Питере или Екатеринбурге). Из этого следует, что в каждом отдельном месте можно продать, условно, 50 экземпляров книги, но никак не 1000. Значит, нужна такая же распределенная, как аудитория, система печати (или разветвленная система доставки), что существенно удорожает продукт.
Иными словами, можно открыть маленький русский книжный в Белграде или Лимасоле, но это будет именно маленький, некоммерческий, в сущности, проект. Можно открыть издательство, и вообще отказаться от бумаги, ограничившись аудио- и электронкой, но этим, увы, расходы не отобьешь (люди по-прежнему предпочитают бумагу, что с ними ни делай). Можно провести книжную ярмарку в Тель-Авиве, но это никогда не будет событием, хотя бы сопоставимым с ярмаркой "Нон-фикшн".
Вы спросите, почему я так упираю на коммерческую сторону вопроса? Ну, на самом деле, потому, что несмотря на то, что в целом взгляды мои скорее левые, в такого рода вопросах я убежденный либертарианец. Выживает, развивается и обладает подлинной свободой и независимостью только то, что само себя кормит. Издательства, живущие на гранты и донаты, иногда делают что-то любопытное (и я с радостью за этим слежу), но рано или поздно что-то у них ломается. Магазин, созданный "не для денег", в какой-то момент обязательно превратится в кафе с небольшой книжной полочкой. А то, что само зарабатывает и окупается (не обязательно приносит космическую прибыль, но уверенно стоит на собственных ногах), живет, выживает и в конечном счете делает все самое интересное и важное. Если вы посмотрите на свою книжную полку, то, скорее всего, большая часть книг на ней - это книги, выпущенные "нормальными" коммерческими издательствами, и это не случайно.
Но и в Москве тоже неплохо - завтра книжный маркет "Фонарь", луч света в эээ... не очень светлом царстве. Все надеюсь, что мой приезд как-нибудь с ним совпадет, но все нет. Сходите там за меня, пожалуйста!
Читать полностью…
Дорогие барнаульцы, смотрите, что там у вас - приходите!
Читать полностью…
Я скоро соберусь и напишу про "До самого рая" Ханьи нашей Янагихары поподробнее, но пока просто замечу, что, конечно, это редкий в сегодняшней литературе пример "романа с ключом". Если прочесть "Вашингтонскую площадь" Генри Джеймса (как сделала это я, поняв, что кое-чего не догоняю), то очень многие вещи становятся куда понятнее. Так что если у вас есть вопросы к роману (а они у вас скорее всего есть - или во всяком случае скоро появятся), то вот вам лайфхак - как говорится, не благодарите.
(И нет, пожалуй, это не лучший текст Генри Джеймса - почему именно он стал "ключом", я не очень понимаю. Зато не очень длинный - существенно короче, чем у Янагихары)
Сегодня идут обыски у сотрудников "Мемориала" и их родных. Ничего, кроме ярости, я по этому поводу испытать не в состоянии, поэтому просто скажу: дорогие коллеги, я с вами всей душой. И спасибо вам за всё, что было и что ещё будет - я уверена, что будет, и мы до этого доживём.
Читать полностью…