34
Eli, Eli, lama sabachthani? @dwthbot
здесь все и заканчивается. распятие на груди — и ты больше ничего не слышишь. ты себя не чувствуешь. тысячи разных религий, чтобы каждый раз возвращаться к одной. тысячи разных мотивов, которые ложатся на одну и ту же песню. тысячи колотых ран, нанесенных в одно и то же место — прямо под ребра. и ты не хватаешься за голову, не пытаешься вытащить нож из груди, не поворачиваешься спиной к огненному шквалу, что несется на тебя со стремительной силой, в легких не кипит праведный гнев. ты просто стоишь здесь, у тебя ясность и трезвое понимание во взгляде, в ушах ревущий залп, а пальцы уже давно не сжимают оружие. кроваво-красная линия горизонта расплывается перед глазами, и ты весь — безропотность, немая горечь, фатальность, потускневшая икона.
все, что тебе остается, — сгореть здесь и сейчас. дать языкам пламени слизать с этих израненных запястий кожу и позволить сухожилиям гнить на невыносимом солнце свободы. ты знаешь, что не изменился, и каждая твоя попытка сбросить кожу будет неотвратимо возвращать тебя к началу, где ты возродишься, чтобы снова умереть. ты смотришь вниз на свои семь лет насчастий, что плещутся в осколках, раскроивших тебе лицо, и больше не можешь различить, смеешься ты или плачешь.
вдалеке уже слышатся настойчивые удары в гонг, тебе пора идти, но ты не можешь сдвинуться с места, тебя парализовало той беспечностью, левитирующая сила которой тянет тебя назад, как змеевидные касания суккубов, мягко и оглушающе плавно. до безумия несуществующе. давай, иди, там тебя любят и ждут, там тебя примут до абсурдности смиренно и непогрешимо. до тошноты преданно. ты закрываешь ладонями уши, чтобы в тебя не проникал этот монотонный грохот, что каждым своим стуком ощущается, как выстрел, но ты знаешь. ты знаешь, что тебе пора идти.
ты ступаешь неуверенно, безвольно-надтреснуто, ломкими шагами преодолеваешь путь до своей мельпомены. она разбила лагерь, постелила тебе ложе на своих коленях и завела одноцветную оду о каждой твоей добродетели. твои веки трогает усталость, в потухших зрачках вспыхивает мультивселенная, ты отрицаешь сопротивление и засыпаешь в ледяных руках своего вечного проклятия, но даже сквозь сон чувствуешь, как тебя гладят ее постылые пальцы. твои губы еле заметно шевелятся, следуя за ее песней. здесь все и заканчивается. ты срываешь с груди крест.
слезы твои, падший, — известь. зола — твой неестественный смех. голос — серебром отливающая сталь клинка. ты царапаешь смычками из своих ребер по скрипкам глубоко верующих в твою правду. ты называешь это исследованием душ, религиозно чистых и утопающих в тебе, ты созидаешь. в створках твоих крыльев, падший, застывшая смола, и каждая поломанная судьба вдыхает яд с твоих кистей, принимая то за божье благословение. капкан раскрытых объятий не бережет и не греет — навсегда забирает, топит в заунывной, затяжной скорби; в терновом венце серых костлявых рук умирает еще одно сердце. в твоей слепой нежности, мой ангел, — ничего, кроме мертвого холода, в твоих латах нет защищенности и покоя. та заледеневшая жизнь не спасет тебя, она отдаст себя во имя твоей безликости, но искривленных черт не исправит. закосневшие в несмываемых пороках останки твои лягут на веки неподъемным временем. ты его почти не чувствуешь, но оно здесь. ты не плоть и кровь, ангел, ты — зов могилы, черный саван, отмеченное поцелуем иуды нерожденное дитя. с одиночеством вы квиты, но ты ведешь этот бой так ревностно, словно от него зависит количество твоих жертв. прекрати, падший, опусти руки, оставь попытки взмахнуть крыльями, ты же чувствуешь, как они ломаются под тяжестью твоих неумелых подвигов. ты не герой, мой ангел, ты — страшный суд над теми, кто на коленях перед тобой ищет в твоих объятиях панацеи. ты — лжемессия, вечное подобие. ты, дьявол, не являешься, а кажешься. и в этом, падший, твой главный грех.
Читать полностью…
затвердевший иней в отпечатках
единственный смысл в единственной ночи
плавно переходящей в утро
бесформенное железо
где мы схоронимся, склеив друг другу глаза
фосфоресцирующий момент созерцания ограниченного
оттого всегда отдающего слепым безвольным желанием
в тебе культ всего бесчеловечного в мире, вне досягаемости
наверное, из-за этого я так старательно стираю руки в кровь
что тебе будет подношением
жертвоприношением
внутренней дезинтеграцией
ты — все, чего смертные боятся и превозносят в творце
и все, чего жаждут зависимые в момент самого удушающего из абстинентных синдромов
и ты свежевание
отрицание
несоответствие в безраздельности
конечность, обреченная на ампутацию
эффект плацебо
выгравированная на мраморной плите увековеченная каинова печать
какие вещи/привычки лучше всего говорят о человеке по твоему мнению?
Читать полностью…
ее здесь так много, и я дышу, передознувшись этим кислородом намертво, она улыбается. она счастлива, оттого что трогает мои внутренние органы своими грязными пальцами, ныряет в них, будто никакого ‘я’ не существует, оставляет свои отвратительные липкие отпечатки, и меня поминутно выворачивает всем тем, чего от меня не осталось, на землю, которая продолжает впитывать мои слезы и льющуюся рекой кровь. где бы я ни был, она находит меня, она меня преследует, знает каждый мой шаг и перечеркивает меня как личность не терпящим возражений клинком, стирает с лица земли, но я никогда не умираю достаточно. на кладбище надежд распались все мои сладкие утопии и воспоминания; фата-моргана жизни, жизни как она есть, в той аутентичной форме, в своей архаически-фундаментальной подлинности неустойчиво, туманно плещется на горизонте, она уже совсем неразличима за застилающими потухшее солнце волнами. во мне пламенеет бешеная злоба к этому морю — иллюзии бескрайней свободы за решетками тюрьмы. соль полностью перекрыла мне легкие, но я все равно дышу толченым стеклом и поочередно хороню свои призрачные города в песке изувеченными руками в кандалах.
Читать полностью…
я достаточно часто пишу, как мне кажется, но это происходит только тогда, когда есть что сказать и выразить это определенным способом. спасибо, я ценю. прекрасно, что тебе отзывается.
Читать полностью…
отслоившаяся сетчатка падает в кровь умершего агнца, не остается ничего, кроме вогнанного в сердце сталактита, зеркальным бешенством отсвечивающего, бледно отливающего среди нагромождения органов, когда вдалеке черным солнцем осознания мерцает моя тобою погибель. вижу себя только таким — прозрачно-распластанным, призрачно-развороченным, исковерканным, простирающимся на тысячи миль к востоку, превратившимся безраздельно в шум и ярость; здесь нет больше ни меня, ни тебя, есть только блудный ветер умопомешательства, раскрытые ладони повиновения, шаткая несбыточная неразумность, и они все взрывают меня, как собственное творение, — меня нет; тронутая фрагонарным осадком лавирующая мечта, потерявшийся осколок сломанного стилета, внутри трепанированного черепа шелест скарабеев, живостью пропитанный дух в самом сердце пустынного города; разбитость и разделенность надвое — ты будешь моим концом.
Читать полностью…
es wird alles immer gleich ein wenig anders, wenn man es ausspricht.
Читать полностью…
разводами грязных бликов, на холодном бетоне, посиневшего тела дрожанием, торчащими наружу иглами и кровью, багрово льющейся из каменного рта,
гладкоствольной неизбежностью, реминисцентным дребезжанием металла,
так рисовалось мне мое беспримесное, извращенного благородства счастье.
грязные пятна разлетелись по холсту
как остатки чернозема размазались по лицу от попыток зарыться глубоко в землю и вдохнуть
дышать сырой кладбищенской пылью
примерять на себя очеловечивание
разочарование
быть тем, чем надо быть
лепить себя
из стойкости аскетов
из усталости пилигримов
из давно умершего джаза на разбитых улицах
и холодных рук, что кропотливо превращают кожу в древесную кору
из псевдоинтеллектуальности
мнимой атараксии
и цифры ноль на кардиомониторе
из десакрализации и слепого поклонения каждому богу поочередно
тому, кто первый услышит
и найдет погоревшим среди обломков на заброшенном полигоне
спустится, присядет рядом, закурит и скажет ‘с богом, друг’
и собственноручно по-христиански выкопает яму
or je n’ai jamais obtenu de vitesses pareilles. des vitesses qui arrivent à l’immobilité.
Читать полностью…
то, что он слушает, и то, что читает. ничего лучше не формирует образ мышления человека. если он потребляет мусор — рано или поздно сам им становится. чем больше окружаешь себя дешевым дофамином, тем проще и быстрее способствуешь процессу ментального разложения.
Читать полностью…
я до жестокости в правильных жестах осквернял у себя на глазах искусство, поэзия символизма пела для моих сюрреалистических идей баллады, я был лишь инструментом, заложником, пыльной пустой нотной тетрадью, жаждущей расплавленного воска на своих страницах. я говорил свою правду, оборачиваясь в миллионы лиц, все из которых были мной. и я был ими. я просвечивал в каждой трещине, мои карандаши рвали пергамент восторженными криками, и обнаженные эпопеи восходили на трон, разбиваясь об острые углы вершин откровенности. ты заполнен пустотой и спокойствием, но их лишенный смысла тандем оборачивает твое неосознанное ‘я’ против тебя же, и в конце концов ты оказываешься зажатым в тисках несвободы. искусство трагично. но если трагедия — твоя единственная гавань, ты будешь к ней возвращаться. жизнью творить, но смертью возрождаться. смертью воскрешать и вдыхать в неискушенные сердца жажду обрести существенность, антиномию, бога. отвергнуть страх или позволить ему расцвести в синеве кожи, сваять себе материально-фантомный источник силы из собственного скептицизма. переиграть философию ада и приручить его, заставить абстрактность танцевать на костях времени.
Читать полностью…
мольберт намертво был забит гвоздями, расколовшими надвое маску взаимно-временного спектакля. я собирал пепел с рукавов, пока огонь рождающихся внутри пароксизмов разгорался до летаргического безрассудства, и почти потерял себя в исступленной гонке за давно забытым. не понимал и не отрицал, ломал пальцы в неизвестность, а выбеленные стены трещали под давлением ногтей, когда саморазрушение дарило мнимую истину. это был ноктюрн, отшумел громким фальцетом, порезал слух и исчез за занавесом. не найдется эпитетов, не найдется аллегорий, эти образы не врастают ни в одну фреску, мое воспаленное сознание рисует их один за другим и стирает в ту же секунду, разрывает холст в белый порошок.
Читать полностью…
я скучаю по твоим записям и тому, что я ощущала, когда читала их. ты вдохновляешь меня
Читать полностью…
перверсивная красота в разрушении, в обломках кожи через увеличительное стекло, в плотной матово обволакивающей пленке лунного вторжения в интимное пространство, в настойчивом набате смертоносно-вечного, неизлечимого, животного, в грязном и давящем пневмотораксе конца, в целостности скомканных фраз, глядящих поверх, но поразительно сквозь, в катастрофичности, что обрушивается на ресницы тяжелым апофеозом.
Читать полностью…
измененное состояние сознания породило тот интегральный мир, который ты себе придумал, и, не разжимая пальцев, сомкнутых вокруг собственной глотки, продолжаешь в нем самозабвенно пребывать. может, оно уже совсем близко, стоит за спиной на расстоянии вытянутой руки и готово сделать определяющий шаг, чтобы прижаться вплотную и обезоружить. один на один с ним в зеркальном пространстве без свободы слова. дробный стук по мостовой рациональности и желанный треск каменной кладки — исход многолетней войны. удовлетворенный вздох — ведь ты вел ее так долго. приятно сдаться и наконец устремить взгляд утомленных глаз в землю. с тихой расточительностью жертвы сняться с креста и под древом проклятого познания корнями врасти в саморазложение.
Читать полностью…
субтильные всполохи еле долетающих из сна мелодий; металлически-хлесткий тенор молко, расползающийся по временному континууму чувственного восприятия сквозными ранениями и нарколепсией почти на телесном уровне.
это сам себя пожирающий кошмар, ответвление запредельности, слабый голос, шепотом повторяющий заветное и тут же ускользающее ‘it seemed a place for us to dream’. настолько неуловимое, что застывает парализованный язык в никогда не произнесенном.
дрожащие пальцы подносят фильтр к измазанным в расплавленном свинце губам. мне не откреститься. ни тысячами пропитанных героиновыми ломками песен, ни разлитым на ободранные кулаки крепким алкоголем, ни клятвами о верности, ни самоистязанием. you’ll end up a wreck and you’ll never wake up.
3:06. пыль стертых костей улеглась рядом на постель с горькой печалью. нараспев, регулируя молчание, оставаясь колючим терном на смятых губах и простынях, начал подкрадываться рассвет. фантом прошлых нервных обещаний повелительно-терпко раскинул свои обременяющие оковы по широтам беснующихся рек, что называют кровью. мерно вздымалась грудь под его властной рукой, прогибалась отчаянием и застывала неподвижностью в абсурдном успокоении. дождливое небо свободы отграничивается решеткой, когда сам себя обрекаешь на плен и собственноручно сводишь себя с ума. одними словами. разверстая пасть слепых клятв, данных тебе и тобой, безумием легкомыслия переливается в червоточинах глаз.
воля сильнее меня, и она скрепила кулак, когда я опустил руки. воля сильнее меня, и она возвысила меня над моими ответными ударами. воля сильнее меня, и каждый раз, когда я невинностью смывал грехи, ложилась рядом и гладила по голове, утешая молитвами. сквозь беззвучный крик поражения и изъеденный взгляд, сквозь прожженные солью бравады и кривую улыбку шута, в тот рассвет я не стал ей противиться. потому что воля сильнее меня.
тот рассвет пахнет освобождением, раз и навсегда отрезавшим путь к дому, в который я не хочу возвращаться.
прозрением.
правдой.
прибежищем.