1091
Стихи для воображаемой синей книги Телега для связи: @lllytnik Личный блог повышенной непродуманности: https://t.me/whereisfuckingMasha Канал с картинками повышенной идиотскости: https://t.me/mystupidsawdust
КАНТОНСКИЙ РЕЦЕПТ
Разделывая курицу к обеду,
увидела, что правое крыло
заметно меньше левого.
Почему-то всплыло в памяти выражение
“сухая рука”.
Это что-то из старинной литературы:
у него была сухая рука,
дети боялись его, и когда он шёл по улице,
бросали вслед камушки и ветки.
Но недоразвитое крыло у курицы...
я хочу сказать, что там у них тех крыльев?
Была бы это нога, она бы ходила вразвалку,
как какая-то утка,
ей бы так и кричали вслед “Эй ты, утка!”
злобные товарки, другие курицы.
Вряд ли они там в курсе,
что всех их ждёт одно и то же
вне зависимости от походки
и размера ненужных крыльев.
Но кстати, бабушка говорила,
что как раз таки утки -- страшно умные.
Если одна увидит случайно,
как ты режешь другую --
нипочем потом не даётся в руки,
прячется, удирает и вопит на утином
что-то вроде:
не надо, не надо, не надо.
Тут напрашивается итог,
мол, вот так я и стала вегетарианкой.
Но увы: порубила птицу на части,
приготовила в остром соусе,
замечательно получилось.
Мы всю жизнь кого-то едим,
чтобы выжить, но чаще для удовольствия.
Если этот кто-то хотя бы не твоего вида,
ты, считай, уже молодец.
Мой режим такой: стараюсь не есть своих.
Это, кстати, не так-то просто.
Не у всех получается, как мы видим.
Утешает только, что всех ждёт одно и то же,
вне зависимости от походки,
от размера,
стоимости
и мнимой защищённости,
курятника.
октябрь 2024
Последнее дело -- давать в телеге ссылки на фейсбук. Но именно там я собираюсь в среду почитать стихов
https://www.facebook.com/lllytnik/posts/pfbid0CuEEM5aQNPzMu7Njkzc5R7GwHNLrdKGbypYDZ7fMSPzbXhRKRockchqPqNP7fHnHl
КОРОТКИЙ МЕТР
Так хотелось уйти от клише, но нет:
старичок из болотца,
протягивая копытце,
говорит: клянись, что оставишь мне
то, что в доме своём не знаешь.
Всякий где-то читал эту чушь:
там про первенца, печку, мышь,
и картинка на развороте была цветная.
Все когда-то это читали, но не уловили сути.
Можно вечно слушать подкасты,
листать соцсети,
можно шастать, развесив уши,
по проспектам протестам барам,
проповедовать голубю-гопнику, уткам-дурам.
Но придётся потом осознать,
в чём тут был подвох:
ты не знаешь в доме своём
ничего.
Вот к примеру, рынок у вас на углу,
где мусора гоняли урлу,
был здесь дольше, чем знают карты,
чем помнят летописи,
чем ты можешь нагуглить в своём PC.
Если место людное -- рынок будет,
как ни жги его, ни сноси,
как ни строй зигзагом на лобном месте
румяных детей началки.
Хочешь в море найти кита --
ищи, где клубятся чайки.
Здесь у нас позорный монтаж:
крики чаек, прыгаем в тёплый климат,
где у всех замечательное вино
и ужасно отсталый сервис.
У Виталика в среду пропал багаж,
у Кристины симка -- три-джи голимый,
а Вадиму письмо не идёт давно,
всё убого реализовано,
неюзабельно решено --
непонятно, с чего мы тут все расселись.
Есть же царство, где всё круглосуточно:
пытки, пицца, аресты, латте.
Где летает всё: курьеры, такси, ракеты;
где высоты взяты, глубины давно пробиты,
кто замешкался -- тот балласт.
Где у службы писем в тюрьму -- дизайн
и чудесные личные кабинеты:
так удобно писать,
так легко пополнить баланс.
Просто тыцнул на кнопку, и пишешь всласть
храбрым, хрупким, пока еще не убитым.
Держишь в памяти всех, кто в цепочке есть --
бота, цензора, адресата.
Адрес: Милый дом, Крокодилья пасть,
индекс, номер, бланки ответа.
Метр короткий, но эта часть
длинновата.
март 2024
ПЯТОЕ НОЯБРЯ
Мы провели прекрасный день вчетвером,
я, Аня, Таня, Лёша,
а потом условно сгорели в условном пожаре.
Дело было так:
после ужина разбрелись по своим номерам,
угрелись, заснули сладко,
как взрослый может заснуть
исключительно после бани и водки.
Просыпаемся от пожарной тревоги,
не сразу понимаем, что происходит:
голос грозный небесный орёт на польском
что-то вроде "спокойно покиньте здание",
но тревога обрывается на полуслове,
и мы решаем:
ну и слава богу, видно, это ошибка.
И засыпаем мгновенно.
И едва засыпаем -- тревога включается снова
и снова быстро смолкает.
Мы смотрим в окно, мы нюхаем воздух,
ну как же так: ни огня, ни дыма,
ни людей, покидающих лобби.
По правилам, говорю, безопасности,
всё равно нужно выйти.
Не похоже, правда, чтобы мы горели.
Похоже скорее на сбой, какую-то шалость,
самонадеянного курильщика
в некурящем номере,
сбрендивший датчик в прачечной,
ошибку в программе.
И мы засыпаем снова, решив, что на третий,
вот на третий уж точно выйдем.
И третий гремит, и приходится одеваться,
искать по указателям лестницу,
спускаться во двор отеля.
Чтобы всё еще не увидеть никакого пожара,
а только таких же растерянных постояльцев,
и мигающую, как ёлка, пожарную машину.
Вот, возьмите вина, говорит сотрудник отеля,
это была ложная тревога,
мы всё проверили, всё в порядке.
Извините за беспокойство.
А ведь мы условно сгорели, говорю я Ане,
отхлебывая дармовой просекко.
То есть, Таня условно совсем:
выходя, мы её не забрали;
мы с тобой -- условно задохнулись
в ожидании сказочной третьей тревоги;
а вот Лёша вышел быстрее:
должно быть, спасся,
то есть, условно спасся,
из условно горящего здания.
Здесь так хочется всунуть вывод,
что вот так мы всё и проспали.
Ждали третьей тревоги, не чуяли дыма,
не видели пламени, игнорировали мигалки,
почитали условный срок за великое благо,
а условных воров и убийц -- за сбой,
погрешность в архитектуре
в целом очень славного мира.
Но всё же я не совсем еще конченный автор,
так что прошлые восемь строк
считайте, пожалуйста, условно удалёнными,
давайте, вы их условно не видели, и забудем.
Это просто разорванный сон не идёт обратно,
особенно, если ты неразумный, беспечный,
неэффективный, условно сгоревший,
условно тонувший, условно поймавший вирус,
условно читавший какие-то толстые книги,
можно дальше припомнить,
но не будем: точка, подпись, печать.
А еще довольно сложно заснуть,
без моих котов, шепчет Аня.
Пофырчать тебе? -- спрашиваю.
И стараюсь как можно лучше фырчать.
ноябрь 2023
* * *
Вот скучаешь, наказан, в углу,
и думаешь из угла:
если с нами какой-то бог --
то богиня Мгла,
наша общая мамка, она нас не родила,
но она воспитала.
Что сама сожрала, тем кормила.
Что умела, то и дала.
Многодетную мать обвинять --
последнее дело.
Вот мы зреем плодом стозевным,
несёмся во мгле стремглав.
Вот склонились над люлькой
овцы, феи, псы, голубицы.
Умиления ропот, мелькание крыл и лап.
Все желают младенцу
богатства и прочих благ,
и никто никогда не желает
не стать убийцей.
Наливайся, румяный и злой,
как борец сумо.
Вятском глиняным шаром
катись под откос со свистом.
Мы открестимся позже:
да что вы, оно само!
Мы его не пекли, не растили --
оно само.
Ждали, будет тюльпан, анемон,
а взошел ОМОН
в нашем райском саду,
нежном, розовом, золотистом.
Ждали, будет пирог:
тесто вспухло, взвело курок,
разъяснило свои понятия и расценки.
С подоконника прыг
и пошло собирать оброк.
Дрожжевой юморок,
рядом пляшет ручной абрек.
Зайке серому срок,
волку срок и медведю срок.
Остальные – терпите,
чо вы ахаете, как целки.
Неизбежный распад --
наш единственный верный врач.
Злой поскрёбыш сгниёт со всеми,
на том же поле.
Сбереги себя, выбери мчаться прочь,
грызть до крови родную речь.
Эти ужас и дичь всех обязаны перепечь,
но уж точно не в булку,
пряник или калач.
Я, к примеру, надеюсь на то,
что меня – в кирпич:
молчаливый, полезный, устойчивый
и без боли.
июль 2023, Варшава
Почувствовала острую необходимость повесить сюда этот старый текст. Я никогда его не публиковала отдельно, потому что это текст для пьесы "Стена живых", колыбельная из тридцатых годов, которую бабушка поёт внукам. В середине тридцатых на кремлёвских башнях появились звезды, ими заменили имперских орлов, а рубиновые красные звезды, к которым мы привыкли, поставили 1937 году.
***
В небесах парил орёл,
Оцарапал спинку,
Из царапины летят
Звёздочки-кровинки.
Там, где звездочка упала,
Вырастает башня,
И звезда на ней горит,
Лучиками машет.
Где другая упадёт,
Вырастает пулемёт,
А где третья, там дыра
Прямо посреди двора.
Лошадь белая придёт,
У кроватки ляжет,
Если грустно – запоёт,
Если зябко – спляшет.
Лошадь, лошадь, приходи
К нам на именины,
Мы дадим тебе овса,
Водки и конины.
А потом иди домой,
Жеребят своих умой,
Лошадят своих укрой
Глиной, снегом и махрой.
2014
ОБЫЧНЫЙ БЕЛЫЙ
Шестнадцатого февраля две тысячи
двадцать второго
я сижу в кафе
на Александровском проспекте
лучшего города во вселенной.
Будни. Рано. Здесь только я
и пара влюбленных.
С ними менеджер из агентства:
с каталогом букетов, тортов, колец,
идей оформления лимузина.
-- Или что вы хотите? Карету?
Можем карету.
Но учтите, это красиво снаружи,
а изнутри -- ну такое.
Мой кофе давно закончился,
но я не в силах уйти.
Чужое счастье, как печка:
тепло, красиво, чудесный треск.
-- И вот, наконец-то -- платья!
Все трендовые цвета.
-- Какие еще цвета?
Изумленно спрашивает жених,
он впервые за час подал голос.
-- Я имею в виду оттенки.
Белый, молочный, слоновая кость,
яичная скорлупа, жемчужный, пломбир.
Множество вариантов.
Но кстати, вот что забавно, в этом году
по непонятной причине
самый модный -- обычный белый.
Я называю его
старый добрый белый.
Шестого ноября две тысячи
двадцать второго
я сижу на Проспекте Свободы
тоже красивого города.
Вспоминаю о них.
Как они там? Поженились?
Отложили до лучших времен?
Расписались сурово, без шелухи,
под звуки воздушной тревоги,
стрекота ПВО, гула дронов?
Или решили --
живём один раз, гуляем.
Бросаем букеты в цель.
Пляшем и пьём три дня.
Лимузин, нет, карета, торт,
платье цвета акация в мае.
Цвета облако над Днепром.
Закарпатский снег.
Свежая брынза с привоза.
Туман на рассвете, когда непонятно,
где кончается море,
и начинается небо.
Множество вариантов.
Множество вариантов.
6 ноября 2022
* * *
В школьных уроках английского
я больше всего боялась диктантов,
потому что путала meet и meat,
ship и sheep, chick и cheek.
Писала:
Корабль ест зелёную траву.
Большая овца уходит в море на рассвете.
Мне нравится эта жареная встреча.
Бабушкины щеки желтые и забавные.
Если вас услышит носитель,
говорил нам кто-то из преподавателей,
если вас услышит носитель,
ему будет неприятно, а вам будет стыдно.
Мой английский с тех пор подрос,
но остался хромым и чахлым,
Как-то на острове посреди океана
я и мой корявый английский
общались с соседкой по хостелу, китаянкой.
Она рассказала, что проехала на автобусе
Техас, Луизиану и Флориду,
и вот во Флориде, в Майами,
её догнала тоска,
потому что она не нашла там китайского квартала.
Эта история в точности повторяла мою.
Я ехала тем же маршрутом,
и тоже именно почему-то в Майами,
городе уличных танцев, пляжей, коктейлей, счастья и солнца --
до вытья захотела домой,
в ноябрьский грязный московский сумрак.
А до этого на окраине Орландо,
я и мой убогий английский
рассказывали бездомному парню,
сидя на тротуаре в плохом районе,
о том, что моя страна год назад
напала на соседей
и отобрала остров Сливки
(я и сейчас не помню, как сказать "полуостров").
Вечно люди придумают какое-то дерьмо, кивнул он,
неопределенно махнув рукой
в сторону района получше.
Мы с моим кособоким английским
покупали летнее платье
(детка, зачем ты прячешь фигуру),
искали дорогу к прачечной
(мне нужно помыть одежду),
объясняли правила настольной игры
(а потом эти ребята умирают и возвращаются домой той же дорогой).
Оказалось, что дело вообще не в языке.
Я, носитель русского языка,
слышу носителей русского языка --
и все слова в нем перепутаны.
Но мы с моим неуклюжим русским
не отчаиваемся, заучиваем слова
и полезные для общения фразы.
Если тебя ударили,
подставь второго цыпленка.
Рада вас мясо.
26 июня 2022
ВЬЮН
Если нам нельзя
войну называть войной,
значит, связи разорваны,
нет теперь ни одной,
сдохла вся семантика.
Раз начавши ломать,
нужно двигаться до конца,
полумеры -- для полудурка, а не бойца.
Для чтеца
золотого фантика.
Нужно просто смириться,
выпустить все слова,
всё, что мы называли раньше,
переназвать.
Наблюдать, как птенец-глагол
верещит и ластится.
Смерть отныне и навсегда
буду звать вьюном.
Стыд -- котёнком, ракету -- цаплей,
а страх -- вином.
Позвоночник -- лестницей.
Там, где цапля клюнула в бок,
прорастет вьюнок.
У цветка его белое платьице, как мешок --
без манжет и вытачек.
Сколько помню себя,
вьюн растет на моем крыльце,
обвивает лестницу,
лестница вся в пыльце.
Ждёт, когда я выскочу.
15 марта 2022, Банска-Быстрица
СТАТИСТИКА
В одном сибирском НИИ,
изучающем текстовое засорение,
команда специалистов
(из Красноярска, Хельсинки и Парижа)
посчитала, что раз в минуту
кто-то пишет стихотворение,
а читает -- не раз в минуту,
гораздо реже.
Из-за этого дисбаланса,
говорит ученый из Франции,
непрочитанные стихи
под воздействием пыли и скуки
распадаются для начала
на цитаты и станцы,
а потом на метафоры, рифмы, звуки.
И вот это, как они его называют,
морфемное волокно
как раз и приводит к опасному засорению
и образует Большое поэтическое пятно,
дрейфующее во времени.
В интернете эксперты пишут, что это миф,
не проверены факты, неясно, откуда числа.
А помалкивает лишь тот,
кто в пятне потерял своих,
не ложился до первого коммента,
читал с выражением креслам.
В общем, в этом сибирском НИИ
уважают стихи, как тигров.
"Если каждый прочтёт пару тигров,
и бизонов, и ламантинов,
им не нужно будет летать
мимо свалок
финальных титров,
забытых беличьих схронов,
кассетных магнитофонов".
Это всё благородно и складно,
но вот вам другое мнение:
жизнь мала, и не тратьте на чушь её
день за днем.
Этот текст не читайте тоже,
нам не нужно с ним снисхождения.
Мы с ним даже хотим в пятно!
Все наши уже на нём:
Сонет о кисельном пляже.
Поэма "Бизон, его тень и я".
Осенний сборник верлибров
"Варенье из ревеня".
Екатеринбург, 2021
ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ
Мы же все понимаем,
что дело вовсе не в голоде.
Люди могут и дольше не есть,
пока они в городе.
Человек может дольше не пить,
если мечется по земле:
топчет мрамор, срезает гриб,
сажает каблук на клей.
Но когда ты швырнул его в бочке
вверх на десять кэмэ,
но когда, гордый брат комет,
он летит в закат,
но когда он пристегнут, заперт,
в носу у него свербит --
дай ему бутерброд.
Дай ему эту ватную булку,
эту бледную ветчину,
а иначе он вспомнит,
как безбрежна его вина.
Предоставь ему выбор --
курица или рыба,
а не то он начнет просчитывать,
как могли бы
по-другому сложиться
последние двадцать лет.
Дай ему неудобный пакет,
подсохший багет, дурной шоколад.
Подари ему крекер, отсыпь ему карамели,
жженый сахар и хруст отвлекают его
от боли.
Это то, что у нас правда есть
вместо так называемой гениальности:
семенить вдоль рядов,
на тележке печаль везти.
Воду лить, тормошить тревожных,
повыскакивавших в проход,
чтобы думали, что железка
не упадёт.
Варшава-Москва, 2021
ЦИФРОВАЯ
Почтовый курьер по Тверской везёт треугольники. Шпион-беспилотник стрекочет в свежей листве. Тиран просыпается: розовый, хрупкий, голенький, остатки тревожного сна оттирает с век. Нашаривает смартфон без ай-ди и камеры, орущий будильник смахивает за край, и час еще лопает шарики, ловит руками рыб, листает фейсбук -- сколько лайкнули со вчера. В душе у него клокотание, скрип и жжение -- соседний правитель, долг в кулачке зажав, прислал, хитрый чёрт, приглашение в приложение: эпический супер челлендж для глав держав. Полезные правила! Могут помочь с режимом и приносят очки, если точно соблюдены: гулять на природе, не есть мучное и жирное,
воздерживаться от репрессий и от войны.
Свистит и порхает в садах мелюзга весенняя, табун нелитованных песен несется вдаль. Звонят телефоны, пишутся донесения: курки, как всегда, на взводе -- команду дай. Правители горбятся, сунув в экран голубой носы, от зуда убийства уходят подальше в лес, приказов не шлют, пыхтят, собирают бонусы: сорвешься разок -- обнуляется весь прогресс. Сидят генералы в пабах, достали удочки, один покупает ракетку, другой совок. Стрекочет шпион, звенят цифровые звездочки, и больше под небом не слышится ничего.
Москва, 2021
* * *
Был ли ты стрекозой или майской грозой,
полз ли сон твой лозой
или мчался борзой,
что бормочешь ты шепотом, стоя босой
в семь утра,
в центре средней своей полосы?
Что за звуки мычишь, намывая щеку,
и смотря, как у раковины на боку
водяные вспухают жилы,
слыша, как трубы воют.
Все ли живы?
Все ли на воле?
Из вагона сочишься угрем в переход,
распластавшись, плывешь,
как ковер-пароход,
сквозь кипящую гущу мальков и господ,
продавцов, осьминогов, студентов, торпед,
чтобы выплеснуться в снегопад.
Следопыт угадал бы в следах на снегу
то, что я, следовед, прочитать не могу,
то, что скроют, пусты и лживы,
радиоволны.
Все ли живы?
Все ли на воле?
Неуместны вопросы, но заговор прост,
пой всерьёз, как псалом,
ляпай в шутку, как тост.
Перечти всех своих: из болот и из гнезд,
коз, тритонов и крыс, всех фасонов и рас,
восходящих, лежащих, катящихся вниз.
Отмотай всех к началу, засни и смотри,
как слетали на сахарный наст снегири,
как вы всё проверяли: горит -- не горит,
прыгал почерк, ботинки скакали в пыли,
у кота не боли, у кита не боли,
как сигали за гаражи вы,
подсолнухи крали с поля.
Все ли живы?
Все ли на воле?
Что-то рыщет, ища поживы.
Вот один, там, где было двое.
Казань, 2021
РИСУНОК ЖИВОПИСЬ КОМПОЗИЦИЯ
[композиция]
Ни сачком уловить
бесстыдную легкость детства,
ни приметить точку, где время его доело.
Вот вы стаей несётесь к речке,
вереща и забыв раздеться.
Десять пыльных местных чертят
и ты -- городской маршмеллоу.
Мелкий -- мокнешь до синевы
и ныряешь в любую лужу,
без скандала и боя не покидаешь пляж.
Что ж, ликуй, получай монтаж.
Сам живешь. Сам жуешь свой ужин.
Сам себя, запихнув в обнову, отводишь в ложу.
Месяц в городе возле моря.
И что же? Что же?
Даже ножку не обмакнёшь?
Месяц в городе возле моря,
каким уродом
предстаешь пред собой семилетним:
не плескался, имел -- не брал.
Просто слушал его дыхание где-то рядом,
просыпаясь в пустую вселенную в пять утра.
И ходил каждый час проверять,
как тревожный сторож,
все ли мачты на месте,
в норме ли горизонт.
Ладно, всё это сопли.
Но стихи -- часто сопли, что уж.
Как-то раз
по дороге домой замечаю окна СИЗО --
тоже с видом на море.
Владельцы бежевых спален,
посетители устричных,
зрители грустных пьес
от такого бы вида плакали и мечтали
натворить что-нибудь,
попасться да и присесть.
Возвращаюсь к своим проблемам:
эклеры -- редко;
текст, как видите, рыхлый;
жизнь ничему не учит.
Я не знаю: море в окне украшает клетку
или делает жутче?
Собираюсь ползти домой,
ну, вернее, в место постоя.
И мечта у меня простая --
снять ботинки и выпить чая.
Но иду под уклон,
разгоняюсь, бегу, взлетаю --
потому что могу,
и погода не подкачала.
Владивосток, 2020
* * *
когда закончится война
или истает
мы не заметим нихрена
фейсбук листая
всё будет то же боли стон
и вкус черешни
всем будет тошно но потом
дойдёт конечно
убит живой брезгливость страсть
позор победа
я просто встану соберусь
к тебе приеду
как нервный но ручной зверёк
прибитый негой
ты здесь погладь меня вот так
а здесь не трогай
мы ляжем степью и холмом
рекой и лесом
и всё и не пошевелим
ничем лет восемь
проспим литавры доккино
торги и гимны
проснемся не богами но
слегка другими
и ты стряхнешь часовню склад
наросший с краю
шепнешь да просто затекла
рука, малая
июль 2024
ЗЕФИР
В кухню, где блеск фарфора и дух зефира,
тёплый, зевающий, только что из кровати --
входит объект военной инфраструктуры,
розовый с белым, как облако на рассвете.
Шлёпает маленькой пяткой по скользкой плитке,
гладит задумчиво трещины табуретки,
если не скрипнет шкаф, будет всё в порядке,
если сжевать один, не заметят предки.
Вон он, на верхней полке, как раз уродец:
выпятив бок помятый, лежит, усталый --
там, где места дислокации хрупких блюдец,
где арсенал креманок, пиал, бокалов.
Лезет объект энергетики вверх, шатаясь,
тянется лапкой неловкой к добыче лёгкой.
Только и полки, и дверцы разъела старость:
все их крепления, петли, стекло, филёнки.
Что-то хрустит, срывается и взлетает,
стайка кофейных чашек взмывает к свету.
Здесь затемнение, проигрыш, запятая.
Что тут описывать? Ясно, что всё разбито.
Штаб диверсантов сидит, потирает ухо.
Кажется, не убился -- так, испугался.
Взрывы фамильных сахарниц, мисок грохот
вряд ли вредят сильнее, чем взрыв фугаса.
Всё вперемешку. Осколки. Душица, мята.
Летом объект военный их рвал на даче.
Мама в дверях -- с лицом зефирного цвета.
Но не ругается.
Даже, кстати, не плачет.
апрель 2024
* * *
Как лист увядший падает на душу
и всю насквозь проходит без помех,
не задевая ничего, не руша
структур её прозрачных -- глянь на тех,
стоящих в недрах серого вагона
и пьющих сквозь решетку белый свет.
Взгляни на них легко и отрешенно,
махни рукой и улыбнись им вслед.
Им долго ехать, к краю панорамы,
волкам, снегам, не тающим упрямо,
и все моменты вспомнить время есть,
когда их чьи-то братья, дети, мамы
просили быть людьми, смотрели прямо,
смиренно называли “Ваша честь”.
февраль 2024
СУББОТА
Опять полдня проспали, а могли бы
сходить куда-нибудь. Да хоть во двор.
А впрочем, ей в тот год,
чтоб быть счастливой,
был нужен он -- и больше ничего.
Он новости читал и ел с подливой
какое-то живое существо.
И вдруг сказал: «Ты видела? Писали,
что этот твой, ну как его -- убит.
Сегодня опровергли, пишут -- сам он.
Всё может быть, но способ сложноват:
мне кажется, такое месяцами
готовят и обдумывают, нет?
Но если правда, это лучше: всё же
не чья-то злая воля, а его».
Он потянулся сладко, с хрустом даже,
красивой кистью почесал живот,
другой по шее хлопнул -- уничтожил
какое-то живое существо.
Она засуетилась, буркнув что-то
неважное,
мол, нужно в магазин.
Но думала, что лучше быть убитым --
по крайней мере, будешь не один.
И выбросила склянку из-под пива,
в которой месяц как, а может, два --
засохло, гордо и неотвратимо,
какое-то живое существо.
декабрь 2023
* * *
Опять подкараулила его,
как бы случайно встретила в подъезде:
“А заходите в гости как-нибудь,
да хоть сегодня, я как раз сварила
варенье, любите из ревеня?”
Сказал “я постараюсь”. Не зашёл.
Потом лежал и думал, отчего же?
Нормальная же, или даже лучше:
хорошая. Варенье вон сварила,
неясно, правда, из чего. И ноги.
Конечно, плохо спал. Ревень приснился:
лиловый, крупный, с бивнями, усами.
Ревел, волок бесформенную тушу
по лестнице на их седьмой этаж.
Но запах источал приятный, нежный.
Проснулся и решил: зайду сегодня.
Полдня крутился у глазка дверного:
когда уже включаешься в игру,
то ничего не кажется абсурдом.
Напротив, всё осмысленно и ясно.
К примеру спать всегда башкой на запад,
годами в паре метров друг от друга,
но через стену: трубы, арматура,
бетон, шпаклевка, шесть слоёв обоев,
след от гвоздя, рисунок детский, бра.
Вот тоже слово странное какое.
Опасная, загадочная бра.
Она, похоже, ревеня сестра.
сентябрь 2023
ДЕВЯТЫЙ
И не то, чтоб она специально
слушала телек,
просто дома его не гасят ни днём, ни ночью.
Что с них взять: кто не гипертоник,
тот неврастеник --
он для них, как морской прибой,
как сверчок за печью.
Для неё этот треск вестей,
что язык команчей:
редкий шифр сквозь помехи лжи,
на любом канале.
Стынет август. Кончается век.
В брюхе бьётся мальчик --
из воды, тесноты и тьмы подаёт сигналы.
Понимает, что шансов нет,
лупит в борт ногами.
Мы тут все в тесноте и тьме:
молодой на старом,
дом на севере, койка в комнате,
мальчик в маме.
Мы спасём тебя, милый,
мы скоро тебя достанем.
Будешь царь и зефир,
трогать море, пробовать силу,
есть сосульку, бояться мошки,
смотреть корову.
А в седьмом в первый класс.
В восемнадцатом кончишь школу.
Бакалавра, допустим, получишь,
к двадцать второму.
Не ложись на краю, откатись,
чтобы так и было.
Просто выбери сушу, лето,
визг мелюзги, луч
пробивает листву
и лижет плеча изгиб, лоб.
Так красиво. Так будет.
Все дороги ведут
к футболу,
книжкам, песням, любви.
Пой и пей свою пепсиколу,
что там нужно, кроме неё,
звезде рок-н-рола?
Далеко укатилась пуговичка по полу,
не нагнуться за ней,
ну не звать же своих на помощь.
Странно мальчик притих,
страшный август до верха полон.
Необъятное брюхо
тьмой омывает полночь.
июнь 2023
Дорогой друг Chayan сделал мне трек на текст "Лютый" еще в марте прошлого года. Почему-то я не решалась его вешать, как вообще много чего не решаюсь, потому что любые слова и собственный голос кажутся неуместными. Но кажется, что-то я переборщила с самозакапыванием, так что к черту всё, буду разговаривать.
В общем текст мой, звук Chayan. #бормотург #chayan
* * *
Когда затряслось, загорелось,
загрохало, задымило,
вскочили и похватали,
что рядом было.
Схватили и побежали
с тем, что схватили.
Не то, что разумно,
а то, что было в квартире.
А если бы умные были,
взяли бы вилы,
двустволки бы вынесли,
палицы и кинжалы.
Но нет.
Всё цветные тряпки,
книжные стопки,
из Львова настойки,
из молодости настолки,
неточные цифры сводок,
насквозь пробитые годы,
стихи, до того плохие,
что проще в мешок и в воду.
И взять бы получше,
да под руку не попало.
В кладовке другое было --
гниёт теперь под завалом.
Но, кажется, с этим, глупым,
придётся пока смириться.
Копить на ультрамарин,
заряжать акации.
20 августа 2022
* * *
Чтобы сделаться волком, куницей,
кабаном или барсуком,
нужно рыть на рассвете яму тайком,
лечь в нее целиком,
жадно есть и нахваливать
рыжей землицы ком.
Встанет солнце и скажет:
русский солдат,
оставайся тут,
тех, кого отрыгнула бойня,
нигде не ждут.
Позаботься о дочках своих,
не тащи к ним отца-мерзавца.
Не ходи домой --
стань тритоном, полозом, зайцем.
Чтобы стать осетром, судаком,
рапаном, морским коньком,
погрузи себя в Черное море
далеко за буйком.
Встанет солнце и скажет: О!
Молодец, боец, усвоил урок.
Был бездарный урод,
а нынче наоборот:
симпатичная афалина,
сиреневый корнерот.
Чтобы быть пеликаном, чайкой,
иволгой, глухарём,
вообще ничего не нужно:
просто прыгнули и орём.
Можно сбиться в красивый клин,
можно спеться в нестройный хор,
жить среди дубов и калин,
родников и гор,
пролетать над тем, что недавно город --
теперь только кровь и гарь.
Солнце встало давно:
превращайтесь в ястребов и гагар.
Возвращаться домой не нужно.
Для чего нам в доме убийца?
Начинай извиваться, ползать,
рычать, щебетать, ветвиться,
опылять каштаны и липы,
жрать мышей,
орать под окном в апреле,
чтобы кто-то босой выбегал в апрель
и сердился,
что разбудили.
4 апреля 2022
ЛЮТЫЙ
1.
Больше всего это похоже
на новогодние праздники.
Все рассказывают, куда они поедут.
Очереди в магазинах,
стремительно пустеющие полки.
Знакомые приветствуют друг друга
одной и той же формулой:
“Береги себя, держись”.
Родственники и друзья
звонят одновременно.
Ночью, как полагается, никто не спит.
На улице бахает и сверкает.
Нежные наши звери
переносят это с трудом:
держатся дальше от окон,
отказываются выходить во двор,
скулят от каждого взрыва.
Они не любили такое
еще на стадии настоящего Нового года.
Теперь, вероятно, и мы
к нему охладеем.
2.
Пишем друг другу "береги себя".
Я получила уже пятьдесят два сообщения
"береги себя".
Пятьдесят три сообщения. Четыре.
Я обещаю родным и любимым
беречь себя.
Покупаю миндальное молоко
без животных жиров,
консервантов и ГМО.
Ношу шерстяные носки,
мажу руки кремом, пью много воды.
Сигареты
с пониженным содержанием смол,
с двойным угольным фильтром
не купила.
Потому что я себя берегу,
а на пачке написано, что курение убивает.
Курение строит дворцы за наше бабло.
Курение атакует погранзаставы.
Курение едет на танках в чужую столицу.
Курение вышло из берегов,
отрастило клешни и жвальца,
пожирает мой мир,
не то что не скрываясь и не стесняясь,
а даже демонстративно
причмокивая.
Пятьдесят семь сообщений
"береги себя".
Я бросила, кстати,
как раз восемь лет назад,
когда это все началось.
Но это не помогло.
3.
Мои легкие
решили напасть на сердце,
в учебниках это называется
"вероломно напали".
А дело же не в вере.
Не в вере,
не в отношениях,
не в безопасности.
Просто я не могу ни без легких,
ни без сердца.
Я читаю каких-то умников,
которые пишут, да ладно,
пишут это небольно, чик и всё,
пишут ты даже не заметишь,
просто будет у тебя одно большое легкое,
пишут нет никаких сердца,
печени, почек, желудков.
Скоро будут одни только легкие,
задыхающиеся,
истерзанные ковидом и табаком,
с подступающим раком.
24 лютого 2022, Одесса
НОЯБРЬ
*
У оград сухоцвет назойлив и листья ржавы.
Каждый холмик в оправе,
чтобы бархатцы не сбежали,
чтобы смирно сидел барвинок,
земляника не бунтовала.
Ну и внешний забор -- метра три стена,
не хватает бойниц и вала.
Всяк приезжий уже пошутил про это,
и деревня не отставала.
Глушь.
И кладбище непопулярное,
неприятное,
странное.
Нипочем ни кота не встретишь,
ни бичующего синяка,
разве только ночного сторожа
Иру Баранову,
тоже, впрочем, все время угашенную слегка.
Этот пост ей достался от мужа,
ныне уже покойного,
и лежащего, кстати, не здесь,
а на родине, на Урале.
Всяк приезжий думает: что
тут она стережет такое?
Чтобы сныть с лебедой не рвали?
*
Вот запалит Ира Баранова
Беломор ментоловый тоненький,
и глядит в темноту берёзовую,
шелестящую, ноющую.
Чует Ира Баранова -- бродит кто-то
на вверенной территории:
ищет выхода, и согреться,
и напиться, и черти что еще.
Как подловит Ира Баранова,
у военных замшелых стел его,
в телогрейку свою укутывает продрогшего,
и отводит к себе в сторожку.
Открывает бутылку белого:
Ну куда ты пойдешь?
Там же нет ничего хорошего.
Кто простился всерьёз,
тот не примет назад, хоть режь его.
Всё твоё решено,
заброшено,
перекрашено.
Все под утро уходят в сумерки,
в листья прелые,
в ледяное крошево.
*
Это просто, -- толкует она кассирше,
отгремев бутылками винными.
Как с детьми, -- говорит, --
не заставишь, нужно увлечь.
Вот Баранов мой
встречал приходящих с вилами.
А зачем это нужно?
Дана человеку речь.
Так используй её.
Екатеринбург, 2021
* * *
Не парады лгунов,
и не тот, кто убил и убыл,
не таящая мертвый город речная гладь --
это правда смешно, но меня занимают зубы,
а должны бы большие истории занимать.
Вот пока не сточились,
то болели, а то качались
на качелях "кузнечик" у бабушки во дворе.
Мы же в принципе знали,
откуда в стакане челюсть,
но подробностями сюжет обрастает через
три десятка страниц,
так что прыгали, не кручинясь,
детской пастью бесстрашной
взламывали орех.
А сейчас завернулись в мягкое,
ждем спасения,
в недрах глотки скрываем выкрики и плевки.
Скажем, губы --
зефир свежайший, бутон весенний,
а под ним первобытный ужас:
резцы, клыки.
И какой-нибудь вечно ноет,
что бедам дна нет,
кособокий другой ось титановую несёт,
третий боль производит, будто за этим нанят.
А один просто взял и выпал.
И это всё.
Здесь пора завершить тираду речным рефреном:
зуб у рыбов нет или ровно наоборот.
То, что в марте унес прибой --
вернет в ноябре нам.
Или нет.
Одесса, 2021
КЕФИР
Как выходят из дома,
если в кресле воркует кот,
и рассада раскинула шелковые ладони.
Как выходит из дома тот, у кого билет
на большой самолёт
к бирюзовой воде и дыням.
Как выходит из дома тот, кто не одинок,
тот, кто мамино сердце,
руки дочери, рёбра брата.
Как идут по проспекту, если земля согрета,
и какая-то мелочь цветет
вдоль всего маршрута,
если в кухне окно не мыто,
сломан дверной звонок.
Говорю себе: ладно, я же
просто дурик в ярком плаще,
не держу под рукой
вечно собранный чемодан,
с идиотом толкую реже,
с людоедом молчу вообще,
в страшном сговоре сам с собой
состою один.
Мне и сборов-то всех --
прикрутить свой несложный быт,
потупить в холодильник:
что там проще сразу в ведро.
Вот не выбросить ли кефир? --
к понедельнику выйдет срок.
Не, пускай пока постоит.
Пусть стоит.
Волгоград, 2021
***
В лучшей стране,
на родине нашей милой
мы обожаем напевность и пышность речи.
Всякий топоним полон и красотой, и силой.
Всякий разумный
счастлив назначить встречу
не на какой-то Фрезерной, Сварочной
или Шпальной,
а на Аллее Снов, за Маковым переулком.
Наш человек мечтает пасть в бою у Кристальной,
на берегу Янтарном пулю поймать затылком.
Если уж ехать лесом -- связанным, в темноте,
то не по трассе тридцать, а по Орлиной трассе.
Разве захочет кто-то в Грязях терять детей?
Лучше в Лазурном Яре, посёлке Ясень.
Площадь Гнилых Канав или Цветущих Вишен?
Улица ГОРПРОМТОРГ
или Белой Стаи?
Где, гражданин, ты выберешь быть повешен?
На позвонки разобран, избит, пытаем?
Пробуя ром заморский в чужбине мерзкой,
цокаем вилкой в поджарке под трёп о жанре.
Здесь что ни площадь -- как по стеклу стамеской.
Речка ли, переулок ли -- скрежет ржавый.
Ужас же, вкус дурной у целой державы.
Что это? Холм Смердящий, поселок Жабий.
Нет, не хотим мы, чтоб в этом, грубом,
наши тела лежали.
Красноярск, 2020
РИСУНОК ЖИВОПИСЬ КОМПОЗИЦИЯ
[живопись]
Как бы ни был изящен узор ледяной:
крылья, лилии, ковыли --
кто-то теплый пройдёт и ладонью дыру протопит.
Просто древний рефлекс,
жест пещерный: тут мы прошли,
излучали жар, извергали слова и топот.
Ты, конечно, не думаешь так,
просто смотришь, как тает лед.
Завитушки -- хлам, поскольку тебе пять лет,
ты и кот-теплый-бок, ты и бог из палеолита.
Трудный вечер сегодня у бога и у кота,
из паркетных щелей растекается темнота.
Ты сбежал бы, да дверь закрыта.
Ты рассеял бы мрак (есть ночник), но давал зарок.
У тебя есть медведь и лев, но какой с них прок.
Ты обычно могучий, невозмутимый, ловкий.
Просто племя твоё, нарядившись, ушло в кино:
наревелся, охрип и оттаиваешь окно,
чтобы высмотреть их, идущих от остановки.
Как бы ни был изящен узор ледяной:
свод в нервюрах, ряды колонн --
кто-то теплый оставит проталину приходящим.
Не попасть за стекло,
но хотя бы смотреть в тепло,
где, как рыбки, мелькают родные, таскают вещи,
гладят спящих своих мальков, кривозубых, тощих,
и вздыхают едва заметно и тяжело.
Новосибирск, 2020