что происходило в мире образования
В новом дайджесте #aroundtheglobe – теперь с короткими авторскими⏩комментариями.
📌 AI-bias
Если вы увлекаетесь технологиями по типу open AI, то наверняка знаете, как работает машинное обучение. Если нет – не беда. Представьте себе все наши стереотипы, заблуждения, ошибки – к этому примешали немного фактологии и натренировали искусственный интеллект синтезировать из такого вот массива знания, например, ответы на вопросы. Так как убеждений у нас, скажем так, не мало, в распространяющихся по миру AI технологиях они нет-нет да и тоже проявляются. Так, например, на прошлой недели до широкой публики дошла публикация Корнеллского университета о том, что AI-технологии, призванные идентифицировать AI-сгенерированный текст (что само по себе уже песня, конечно), в большинстве случаев определяют человеческий текст, написанный non-natives, как AI сгенерированный. Лучше этого я считаю только вечная история про AI-прокторинг, который не распознавал лица черных студентов, из-за чего последние просто не могли сдать онлайн-экзамены.
⏩ Вот теперь и пиши эссе TOEFL или IELTS по шаблону
📌 Патриотизм 2.0
Тем временем в российских школах привычные «Основы безопасности жизнедеятельности» (ОБЖ) заменят на «Основа безопасности и защита Родины» (будет ли новый предмет сокращаться до ОБЗР пока неизвестно). Так как министерство явно готовится к вечной войне, уже с 1 сентября десятиклассников начнут учить «правилам обращения с автоматом Калашникова, принципам действия ручных гранат РГД-5 и Ф-1, рассказывать о составе и вооружении мотострелкового отделения на БМП, создании укрытий для боевой техники и сооружений для защиты личного состава». Для юных военных школьниц уготовлена учесть санитарок: им будут не только рассказывать о том, как оказывать первую помощь, но и готовить их в качестве санинструкторов.
⏩ Мы думали, что в навыках XXI века важны кросс-культурная коммуникация и эмпатия, а оказалось – гранаты и БМП.
📌 Университет для театра кукол
В Сhronicle of Higher Education вышел душераздирающий лонгрид о том, как неолибральные университеты сокращают неприбыльные программы – на примере Bachelor of Fine Arts in Puppetry в одном американском вузе. Вместо того, чтобы брать крупными мазками и рассказывать про высшее образование вообще, Chronicle погружается в жизнь одной конкретной программы в не самом ведущем вузе на свете, рассказывая историю кукольного театра от Платона до наших дней. В очень атмосферной и грустной статье рассказывается, как мы теряем пространство абсурдного и бессмысленного – и почему это все еще очень важное пространство.
⏩ Предлагаю начать неделю с упражнения на воображение: как бы выглядел мир в котором кукольный театр был бы востребованнее IT
p.s. Кстати, в проекте Universities in Crisis, который идет у нас в Кембридже, проанализировали законодательные акты и директивы за последние двадцать лет и выяснили, что слово Университет оттуда попросту исчезает. Его заменяет говорящее ‘провайдер’.
чайки, море и война (продолжение)
Но больше всего меня впечатлил вот какой момент: вечером 5 июля Медуза опубликовала новость с заголовком «Израильские военные завершили масштабную операцию в Дженине на Западном берегу реки Иордан». Когда я ее увидела, мне показалась что это какой-то язык лента.ру про «СВО в Украине», и каково же было мое удивление, когда на следующий день модератор конференции сказала: знаете, к нам едет палестинская ученая-активистка из Birzeit University, к сожалению она не смогла пересечь вовремя Иорданскую границу из-за израильской интервенции, поэтому мы ее доклад перенесли на один день, она уже в дороге, все в порядке. Вот так буднично, как будто речь о ненадолго задержанном рейсе из-за плохой погоды. Никогда меня это не перестанет поражать.
Доклад, кстати, был великолепный, идеальное дополнение к новостям – у кого «операция», а у кого «колониальная агрессия».
иерархия как основа
Один из ключевых постулатов многих человеко-центричных направлений педагогики (от критической до гуманистической) – это преодоление иерархий. Вся система формального (да и неформального зачастую) выстроена вокруг жесткой иерархии, произрастающей из учительско-центричной модели: вот есть главный, авторитетный, всезнающий. А есть несмышленые, глупенькие, незнающие. У этой модели есть свой большой недостаток – она не провоцирует мышление, а скорее даже ограничивает этот важнейший процесс, лишая возможности научиться задавать вопрос. В том числе вопрос к авторитету – а вдруг он не самый всезнающий?
Авторитету тоже непросто, это же надо все время находится в рефлексии, все время оставлять пространство для чужого мышления, которое в твоем знании сомневается, бросает тебе вызов, стремится стать автономным, вечно критично – конечно, от такого можно устать. Гораздо приятнее быть в позиции мессии, носителя сакрального знания, нести этот грааль непросвещенным массам, которые принимают твой авторитет беспрекословно. Этот отголосок эпохи модерна, крепко завязанный на патриархальные ценности (выстраивающиеся вокруг той же идеи ‘естественного авторитета’) неожиданно решили обсудить в фейсбуке Константин Сонин (экономист, разочаровавшийся просветитель) и Сергей Волков (педагог, в рефлексии пытающийся педагогическую иерархию преодолеть).
Мне кажется, эта дискуссия очень важна для образовательного сообщества, тем более для того, что находится сейчас в наших условиях – разочарования и кризиса, частичного ощущения потери смысла, ограниченной возможности влиять на происходящее. Как бы вторя этому свежему диалогу, на прошлой неделе вышла первая часть статьи, которую мы с Эллой написали про практики гражданского обучения. И наши скромные советы начинаются с непреложного правила любого педагога: хочешь поменять мир, трансформируй свою классную комнату (а общество, может быть, подтянется).
Сегодня делюсь новым форматом #aroundtheglobe с интересными, на мой взгляд, новостями и краткими рассуждениями (моими и не только). Начнем с эдтеха и кейса, который, кажется, сотрясает всю венчурную индустрию в образовании.
как капитал опять всех обманул
Byju’s – индийский стартап, занимающийся подготовкой по базовым школьным предметам – что-то типа нашего Фоксфорда, только со своими девайсами (вдохновляющий ролик, как планшеты с софтом Byju’s раздают в отдаленных индийский деревнях можно посмотреть тут). Помимо красивой социальной миссии, вот уже почти полтора год Byju’s был самым дорогим образовательным стартом в мире – его оценка доходила до $22 млрд (просто вдумайтесь в эту цифру, – например Coursera в свое время доходила лишь до $10млрд).
В марте прошлого года начались проблемы – сначала что-то там пошло не так с финансовой отчетностью, потом уволился аудитор Deloitte, который отвечал за сдачу этой финансовой отчетности, за ним 3 board members (что показательно – те, что не родственники CEO), а окончательным выстрелом стал запрос индийского министерства по делам корпораций – и нет, он не интересовался вежливо, как дела, а начал расследование по делу об отсутствии финансовой прозрачности. Помимо и без того удручающего набора новостей, в компании начались масштабные сокращения, а индийские банки отказались одалживать средства на покупку этих самых девайсов, которые надо отправлять в отдаленные индийские деревни.
Катастрофическое падение (последний раз в новостях писали, что Byju’s стоят уже 'всего' $8,4млрд) и невероятный удар по миссии компании в очередной раз нам всем напоминает, что образовательный эдтех в первую работает на своих ключевых стейкхолдеров – владельцев капитала – а вовсе не для того, чтобы в деревнях учились дети. Последнее если и произойдет, то по остаточному принципу – пока венчурные инвесторы не разберутся, где их миллиарды.
рекурсивный академический фрод
В высшем же образовании, где схватка за финансирование пока еще не такая же суровая, как в VC, произошло другое событие, всех взбудоражившее. Именитая профессора Гарварда Francesca Gino была, кажется, окончательно уличена в подлоге данных для своего исследования о (внимание!) природе обмана. Эксперимент очень ловко исследовал честность: всем участникам раздали бланки и набор задачек. Нужно было решить сколько успеешь задачек и потом рапортовать (как тебе кажется) сколько решено правильно – за каждую решенную задачку давали $1 (не перепроверяя результат). Gino в ходе исследования утверждала, что обнаружила разницу в уровне честности (сколько решил на самом деле vs сколько рапортаровали) в зависимости от того, подписывали ли участники бланк в начале или в конце формы. Как выяснилось, данные были сфабрикованы, Francesca Gino теперь значится как ‘on leave’, а статьи отзывают из опубликованных.
В очередной раз вспоминаем, как на самом деле совсем ненадежно evidence-based и призываем сохранять оптимизм, не верить даже очень именитым профессорам и опираться на свою (в нашем случае преподавательскую) интуицию в первую очередь.
анонс для тех, кто верит, что не бывает трудных детей, а бывают дети, которым трудно
В заключении поделюсь призывом моих друзей из благотворительного фонда Шалаш, которые набирают волонтеров и ведущих занятий для детей и подростков в новом учебном году. Если вы в Москве и хотите стать частью хорошего проекта, узнавайте все подробности по ссылке и подавайтесь до 10 июля.
А если вам понравилась рубрика, не забудьте поставить нашего любимого 🐳
все-таки лучше в зуме?
Июнь в образовании по моим ощущениям – эдакий декабрь, заканчивается академический год и скоро все точно уйдут на каникулы, поэтому надо срочно успеть все. Но даже в этом цейтноте мы с Алисой смогли принести вам новый пост в рубрике #какучитсявзрослый. И он о том, что зум лучше, чем записанные видео (что? да!). Правда, только если это правильный интерактивный зум.
Статья 2021 года 'Social interaction is a catalyst for adult human
learning in online contexts', о которой мы поговорим сегодня, рассказывает о двух экспериментах: запоминании в интерактивной живой лекции и запоминании при просмотре пред-записанного видео. Согласно результатам экспериментов живое интерактивное обучение (то есть когда преподаватель рассказывает, показывает, общается с группой) оказывается более эффективным форматом для усвоения новой информации по сравнению с просмотром записанных уроков (правда, стоит отметить, что эксперимент включал в себя одну сессию по типу перевернутого класса, то есть возможно в серии занятий эффект мог бы быть немного другим). Исследователи предполагают, что этот результат случается за счет так называемых социальных подсказок (social clues) – невербальные сигналы, которые мы считываем, когда слушаем человека real-time (жесты, движения глаз, интонация и тд). Если упростить, то за счет этих социальных подсказок в живом режиме наше внимание постоянно фоново приоритезирует, на что сейчас важно сфокусироваться – и оттого мы лучше запоминаем.
Во многом предположение о важности social clues строится на том, что в каждом типе донесения информации (live/recorded) были под-типы: когда лицо преподавателя видно и когда нет. Исходя из такого разделения получается еще один интересный вывод: когда взаимодействие есть, студенту важнее, собственно, видеть лицо преподавателя, чтобы включался механизм считывания невербальной информации. Но когда студент смотрит записанные видео, то слайды будут более полезны – исследователи предполагают, что ‘неживые’ социальные подсказки приводят к большей когнитивной нагрузке. Последнее, к слову интересно еще вот с какой точки зрения: в другом исследовании 2018 года наличие лица в пред-записанных видео хоть и называли фактором, не влияющим на результаты обучения, однако признавали его наличие как способ привлечения внимания. Похожий вывод обозначен и в классическом Майеровском метанализе: согласно ему, социальные подсказки в видео (то есть наличие лица, артикуляции, жестов и тд) влияют на процесс генерации (generative process), то есть когда учащийся активно включается в понимание материала, а не просто пассивно его принимает.
Так что тут поди разберись, что важнее: завлечь в просмотр и запустить процесс размышления о смысле материала или дать возможность запомнить.
Еще одно важное уточнение касается способности учащегося распознавать эти самые социальные подсказки – как показывает упомянутое выше исследование 2018 г, люди аутического спектра, вероятно, делают это по-другому, и возможно если бы они были в выборке, то и результаты получилось бы другие. В общем, как всегда в этих точных науках: понятно, что ничего не понятно.
А вы как любите слушать лекции: в живом классе или пред-записанные? И чувствуете ли разницу в запоминании и/или в вовлечении?
благотворительная лекция «Базовый алгоритм создания вовлекающего обучения»
через полчаса начинаем! если вы потерялись или что-то не дошло, выкладываю ссылку для подключения в зум сюда. А если вдруг вы спонтанно решили зайти, не забудьте отправить донейшн потом 😉
Как человек, который на этой неделе развалился (и от контекста, и от нагрузки), поделюсь ни к чему не обязывающими заметками на полях о жизни в Кембридже. Она, как известно, не перестает удивлять.
Во-первых, вот уже больше месяца у нас (как и в большинстве других университетов Великобритании) происходит новый вид забастовки, так называемый marking boycott. Вместо того, чтобы выходить на пикет ногами, преподавательский профсоюз заявил об отказе проверять работы студентов, а на дворе месяц май (был), экзамены, диссертации, финальные защиты. Как человек, который под действие забастовки не попадает, мне остается только с легким ужасом и бесконечным восхищением наблюдать за тем, как преподаватели выступают против эксплуатации, грустно отмечая как система в ответ бьется в конвульсиях и угрожает лишить вообще всей зарплаты – вместо того чтобы предложить достойные условия оплаты труда. Ну ничего, я может насмотрелась тиктоков о том, как к работе 9–5 относится так называемое джен зи, поэтому преисполнена надежд, что капитализму в его нынешней лютой форме осталось недолго.
Во-вторых, основная форма нашего взаимодействия с друг другом на факультете – это, конечно, ридинг группы. Недавно я послушала обсуждение того, как коллективные ритуалы скорби являются практикой возвращения собственной идентичности (и посмотрела мини-фильм про телесное проживание слов) и теперь не могу перестать думать о том, что единственное, что позволит не затонуть в этом мраке – это терапевтическое единение с другими людьми. Одно такое там же на факультете и случилось (разумеется, тоже в формате ридинг группы): мы обсуждали ‘Living a feminist life’ Sarah Ahmed, и как обычно на всех уютных обсуждениях critical studies приплыли к вопросу, а как собственное жить жизнь, когда ты – часть иерархии (с которой ты как-то считается и играешь по ее правилам), но твоя интеллектуальная (или активистская, у кого как) работа направлена на то, чтобы этой системы не существовало (или она бы претерпела изменения как-то очень сильно, что все власть имеющие сегодня не продлили ее завтра)? Сошлись на том, что собрать этический кодекс (как высеченный в камне) по такому случаю невозможно, а навигироваться в этой дилемме придется интуитивно (но не в одиночестве). Ну, как есть.
Кстати, в-третьих, из этих же парадоксов ‘снести нельзя преобразовать’ обсуждали деньги (на этой неделе как-то много в самых разных разговорах). Другая студентка у моей супервайзер столкнулась с не просто этическим противоречием, а самой настоящей проблемой: государственная структура оплатила ей пхд, а она приехала в Кембридж и через пару лет поняла, что эта самая государственная структура ну очень проблематична (такое озарение тут с нами со всеми, кажется, случается). И написала про это диссертацию. Государственной структуре это не очень понравилось, поэтому на предварительной защите они ее попросили все исправить. Бесстрашная авторка оставила все как есть, но главу с теорией перенесла в начало – так, что первые 150 страниц способен осилить только очень сильно замотивированный человек. Таких в государственных структурах не нашлось, поэтому результат работ приняли и, кажется, новоиспеченная доктор наук даже смогла найти дома хорошую работу. А могли бы и посадить, думаю я и радуюсь, что мои деньги на обучение из менее ангажированного места (хотелось бы верить). Хотя, как мы помним, образование – это всегда политическое, а уже тем более деньги, которые на это образование берутся.
На этом на сегодня все, на следующей неделе обещаю принести мыслей более содержательных. А пока, надеюсь, хороших выходных и не забывайте регистрироваться на благотворительную лекцию 14 июня 💬
не страх, а интерес
Новый пост в рубрике #какучитсявзрослый, которую мы ведем вместе с Алисой, возвращает нас в науки о мозге с очень неожиданной стороны – потому что сегодня мы расскажем о культурной нейронауке в ее адаптации к образованию по мотивам статьи Yuliya Kartoshkina, программного директора международного образования в University of Minnesota.
Приблизительно десятилетие назад в области нейронаук стало понятно: культура влияет на наш мозг и «культурная прошивка», которую мы получаем за всю жизнь, отражается на структуре наших нейронных связей. Под культурой понимаются правила, ритуалы, нормы, паттерны поведения, символы (в том числе языковые) и смыслы, окружающие нас с рождения. При этом в каком-то смысле взрастившую нас культуру можно считать коробочкой, – пока мы растем, она нас направляет/положительно ограничивает, но если мы остаемся только в ней, то тем самым оказываемся изолированы в своей перцептивной когнитивной слепоте, то есть теряем способность распознавать и интерпретировать всю многогранность окружающей среды. Наоборот, постоянный выход за пределы своей культурной коробочки можно представить как «когнитивный сдвиг» – то есть опыт познавательной трансформации, приносящий новые инсайты, идеи и способы видеть/анализировать мир.
Культурная прошивка – не просто установки и паттерны, а самая настоящая структура мозга. Так, например, жители Северной Америки и представители Восточной Азии задействуют разные части мозга для решения арифметических уравнений; по-разному распознают эмоции, а сталкиваясь (т.н. cultural priming) с понятиями индивидуализма или коллективизма у них происходит разный нейронный отклик. Это не значит, что у людей одной культуры одинаковый мозг; скорее, они разделяют какое-то количество похожих структур.
Можно было бы сказать, что среда вокруг учит нас определять и распознавать свою культуру. К сожалению, если мы натренированы только на свою, остальные мы начинаем воспринимать как чуждое и опасное – так культивируется этноцентризм, который ограничивает нашу способность продуктивно взаимодействовать с людьми. Авторка этого не говорит, но мы бы предположили, что ксенофобия – это радикальная форма ограниченности в своей ‘культурной коробочке’.
Как мы уже рассказывали в предыдущих постах этой рубрики: в каком бы возрасте вы не решили, что вам еще есть чему поучиться, – сделать это никогда не поздно. Мозг пластичен и под воздействием нового опыта меняется, поэтому системная работа над ‘когнитивным сдвигом’ может научить нас продуктивно взаимодействовать с другой культурной средой (тут все эмигранты нервно хихикнули). Ну а если мы оказываемся в классе, где перемешиваются разные культурные паттерны, то самое полезное, что мы можем сделать, это научить свой мозг двигаться в цикле ‘наблюдение – рефлексия’: как проявляется ‘культурная прошивка’ другого человека и как я могу для себя это осознать (практически культурологический цикл Колба). Таким образом мозг ‘тренируется’ видеть нюансы чужой культуры и начинает ее распознавать, как минимум, как безопасную, а как максимум - как пространство для интересных находок и инсайтов. Переписать нейронные связи – дело непростое и требует времени и повторения, но с каждым следующим циклом мы начинаем видеть более тонкие и невероятно интересные аспекты многогранной окружающей среды.
Хочется лишь добавить, что все это, конечно, и без культурной нейронауки точно знали заядлые путешественники 😅
p.s. Если вам интересно послушать про культурную нейронауку, рекомендуем начать с лекции Марии Фаликман на Постнауке, где она рассказывает в том числе, почему опасно вести переговоры с японцами и что случилось с мозгом лондонских таксистов 👌
lecture time или как создать вовлекающее обучение
Записывайте в календарики и зовите друзей: 14 июня я проведу благотворительную лекцию в пользу Одинаково разные. На лекции расскажу про основные шаги и компоненты вовлекающего обучения. Будет введение и в алгоритм проектирования и детали, методы, находки по конкретным аспектам. Скорее всего, вам будет интересно как базовое интро в тему (например, для не-специалистов) или как систематизация уже имеющихся знаний. Или если захочется послушать о моих свежих идеях и адаптациях – как обычно, на благотворительных лекциях есть материал, который не встречается больше нигде и собирается специально под нее.
В отличии от учебных занятий, где я чаще рассказываю про базовый алгоритм отстраненно, как про систему, в этот раз я буду больше делиться про свои выводы, наблюдения и опыт из практики.
Наш сбор пойдет в пользу проекта Одинаково разные (фонд «Новый учитель») – уже больше года они работают с детьми беженцев в школах и пунктах временного размещения беженцев (ПВР). На каникулах ребята собирают команды педагогов, чтобы провести три лагеря в разных ПВР в Калужской области. В каждом лагере будет своя образовательная и досуговая программа, будут кураторы, прикреплённые к разным детским группам, а ещё могут быть постоянные психологи. Именно на их оплату мы организуем сбор.
В этот раз, аллилуйя, никаких гугл форм: сбор организован на платформе Нужна помощь, которые выкатили соответствующий функционал (спасибо вам огромное за это!). Отправляйте ваше пожертвование тут и в письме с подтверждением ловите ссылку на подключение, 14 июня, 19:30 по мск.
Если вы хотите участвовать в лекции (или получить запись), но сделать пожертвование не в рублях, вы все равно можете зарегистрироваться на сайте Нужна помощь, а пожертвование отправить в мюнхенский проект Учитель для детей Украины. Спасибо 🤍
p.s. для фонда Гражданское содействие мы собрали почти 150 тысяч, давайте, как минимум, повторим этот успех 🥹
В The Economist вышла любопытная статья про трудоустройство студентов из престижных computer science факультетов: раньше такие с легкостью попадали на стажировку в faang компании (акроним от Facebook, Apple, Amazon, Netflix и Google, правда, устаревший, так как Facebook стал Meta). Теперь же в этих компаниях одна за другой массовые увольнения, а начинающие студенты, раньше успешно стажировавшиеся для начала карьеры в звездных местах, теперь мечтают начать работать «лишь бы где». Для профессионального обучения (или профессионализированного университетского, как в Беркли) стажировки, проекты или первые работы студентов – краеугольный камень, ведь если ты выходишь с портфолио, где проекты из Google, а диплом из университета топ-30, дальше твоя карьера уже практически состоялась.
Поинт статьи в том, что даже сакральное IT начинает сыпаться под натиском наступающей (наступившей?) рецессии, и вряд ли где-то остались островки стабильных карьерных траекторий. Я, конечно, в такие моменты больше всего переживаю о перегретом edtech рынке обучения цифровым профессиям, который неизбежно столкнется с трудностями вслед за условным Беркли – вернее, не о рынке, конечно, а обо всех верящих в мечту студентов, которым было продано безоблачное будущее. Посмотрим, как этот самый edtech будет трансформироваться – надеюсь, хотя бы рекламные обещания будут поприземленнее.
*p.s. Эрих Фромм высказался про критическую педагогику так: «Такая образовательная практика – это что-то вроде исторически-социокультурного психоанализа.» Сравнение мне почему-то кажется донельзя точным.
Читать полностью…В музее Гуггенхайма была обнаружена интересная выставка ‘Learning through Art’: небольшое количество работ, сделанное разными классами в рамках уроков через искусство. Не то чтобы в ней ей что-то само по себе выдающееся, но уж больно меня зацепила методическая наглядность: если вы не понимали, как исследовать идентичность (личную, профессиональную) через творчество или как без слов объяснить свою связь с более широким кругом людей (сообществом, социумом, городом) – через эти объекты (и форму рассказа о них) сразу, как мне кажется, становится понятно как и в каком направлении размышлять при проектировании. Принесла подсмотреть кусочек и вам.
p.s. на выставке работы маленьких детей (начальная школа преимущественно), но как показывает практика, работает с любыми возрастами:)
шаг за шагом
вот уже почти два месяца каждое субботнее утро я веду занятие по английскому у детей – это волонтерские занятия в проекте Учитель для детей Украины. Обычно нас четверо (включая меня), и группой ребятишек 11–13 лет мы обсуждаем, что можно поделать в лесу, собираем друг друга на пляж и играем в шарады с угадыванием предметов для пикника. Дела начинались со скрипом, во многом потому, что английский не очень понятно зачем нужен – ребята эмигрировали в не-англоговорящие страны и учат там еще и местные языки. Поэтому я стала собирать занятия, состоящие только из игр и обсуждений, чтобы пробовать (и не бояться) говорить и вспоминать в том числе забытое. Шаг за шагом дети стали проявляться: кто-то оказался очень юморным, кто-то отличный рассказчик историй (правда, пока не на английском), у кого-то совпали интересы в группе. Расходясь каждую субботу я чувствовала все большее и большее воодушевление, потому что несмотря на разброд, шатание и утреннее занятие в выходной день, было очевидно, что ребята втянулись.
А сегодня, подводя итоги занятия и расходясь, они мне знаменательно сказали «спасибо за урок» (до этого отключались просто прощаясь) – и я, кажется, еще несколько дней буду носить в сердечке это ощущение, что даже в самые темные время можно быть немножко счастливым, если довольны те, кого ты учишь. 🥹
невидимая комната (напоминание о лекции)
В замечательной книге The Invisible Classroom – Relationships, Neuroscience & Mindfulness in School атмосфера в обучении метафорически обозначается как, собственно, невидимая комната. То есть вот есть какая-то одна «классная комната», наполненная предметами и процессами, а есть незримая – сконструированная чувствами, эмоциями, психикой и бессознательным.
Именно о невидимой комнате мы поговорим 11 мая, в 19:00 по мск, на благотворительной лекции «Атмосфера обучения: что это и как работает?». Через концепцию целостного обучения мы попробуем разобраться, как конструируется личное восприятие в обучении через социальное, эмоциональное, психическое и телесное; как и на какие аспекты обучения это влияет; с чего начинается здоровая атмосфера в «классе» (спойлер: со здорового учителя!), что нам подсказывает телесная педагогика про zoom fatigue и какую роль эстетика играет в аффективной нейронауке.
Регистрация по ссылке, за донейшн песикам – генераторам самой нежной атмосферы на свете.
p.s. если вы не получили ссылку на зум – напишите мне в лс @ssmyslova и мы обязательно найдемся 🤍
take action now
Никак не могу выкинуть из головы тот факт, что протестующих анти-монархистов прикрыли картоночкой – чтобы их не увидел проезжающий мимо на свою коронацию король Чарльз. Вместе с анти-монархистами, к слову, в толпе протестующих было много защитников природы. Последние славятся юным возрастом участников и агрессивностью активизма (словно бы продолжая традиции Green Peace и Греты).
Так, например, движение защитников природы в Европе начало захватывать образовательные учреждения: за последние дни они оккупировали сумарно 22(!) школы и университета под лозунгом “End Fossil: Occupy!”. Заявленная идея протеста в том, чтобы заблокировать базовые учреждения, нарушив привычный порядок (в отличии от своих предшественников, которые останавливали машины на шоссе или врывались в корпорации). И, таким образом, привлечь внимание к своим высказываниям.
Правда, у захвата именно образовательных учреждений появляется дополнительный бенефит: после предыдущей акции осенью прошлого года, Университет Барселоны (который оказался оккупирован среди прочих) ввел обязательный для всех студентов модуль по climate crisis. Не знаю, насколько активисты рассматривают это как успех, но мне кажется, что если бы они требовали такой модернизации учебного плана во всех заведениях, где проходит забастовка, мы, как это не парадоксально, приблизились бы к решению климатического кризиса гораздо быстрее.
братья наши меньшие… или нет?
Даже несмотря на то, что я знаю, как работают когнитивные искажения и конкретно иллюзия частотности, я не могу отделаться от воодушевлявшего ощущения божественной связи со вселенной (которая слышит мой запрос, да-да), когда встречаю воплощение в практике того, о чем думала еще недавно.
Несколько месяцев назад я затронула тему постгуманизма, а конкретно отношений человека и животного. Мне все еще кажется, если говорить прагматично, что сначала дай бог прийти к гуманизму (или вернее к конкретному аспекту гуманизма – безоговорочной ценности (любой) жизни), прежде чем разбираться с животными, но это никак не противоречит тому, чтобы заглядывать за горизонт. И вот в этом заглядывании я наткнулась на конференцию «Зверь и человек» в Европейском университете – и с огромным удовольствием обнаружила там доклад про педагогику в рамках critical animal studies.
Очень понятное и вдохновляющее исследование, от vegan pedagogy до animal rights education, с конкретными примерами упражнений и практик (в том числе на личном опыте преподавания детям!). Если вам интересно развивать у своих маленьких учащихся как минимум уважение к животным – очень рекомендую. Видео с выступления наконец доступно (должно начинаться с доклада Яны) и ее канал, где можно в том числе найти pdf с презентации.
Всем 🐕
чайки, море и война
Эти дни я провожу в компании уютного британского побережья (и чаек, орущих в четыре утра). Однако не заманчивые переливы волн привели меня в южную точку острова – а мини-конференция под названием ‘Learning and Supporting Higher Education in Conflict’. Поделюсь с вами заметками и мыслями о том, как понимается и исследуется пересечение образования и конфликта.
В программе двух дней: осужденные преподаватели из Индии, полицейское насилие над студентами в Мексике, сеть университетов в Рожаве, у которых появились первые alumni, последствия иранских протестов ‘Женщина, жизнь, свобода’ для местных учебных заведений (спойлер: безрадостные), проблемы ре-интеграции в Йемене, заметки о стратегиях сопротивления оккупации на примере Херсонского университета, университетская политика как форма мести в Афганистане после прихода Талибана, практики защиты академических свобод от турецких scholars-at-risk, а еще гранты, стипендии, и другие деньги, которые всем нужны. И, разумеется, peace-building педагогика. В общем, если вы там еще держитесь, немного содержательных мыслей ниже.
Во-первых, про нормализацию конфликта. Не в том смысле, что конфликт – это нормально, а в том, что конфликт (война, репрессии, вооруженные перевороты и прочие приколы) – это (расширяющаяся) часть жизни, которая из состояния emergency перешла в состояние постоянной сущности. По оценкам World Bank, в 2016 году 2 миллиарда человек (то есть приблизительно четверть всех живущих на планете людей) находилось в зоне так называемого конфликта – и с тех пор эти цифры (в долевом отношении) только растут. Это ставит сразу несколько вопросов: (1) как должна быть организована поддержка, если мы знаем, что кризис – это ситуация по сути постоянная, а не временная? (2) как в принципе должна быть организована система реагирования, если конфликт стал частью жизни – может быть, адресовать корневую проблему этих конфликтов, а не столько фокусироваться уже на последствии? Ну, с последним в условиях все еще сильного напряжения Global North/Global South, а также противостояния West–East, пока тяжеловато.
Во-вторых, удивительно как именно пространство разговора о конфликте… освобождает что ли. Как будто вместе с называнием вещей своими именами уходит какой-то странный слой защит, которые надо поддерживать, чтобы избегать называть вещи своими именами. И это приносит огромное облегчение (а еще невероятно обогащает диалог). В это сложно поверить, но именно в пространстве, где люди 8 часов обсуждают как университеты реагируют, сопротивляются, пересобираются или ломаются в условиях конфликта, депрессивный флер критической перспективы трансформируется в слегка приподнятый дух надежд. В конце концов, вот мы, мы об этом говорим и поддерживаем друг друга – разве это уже не счастье.
В-третьих, я впервые оказалась не столько на конференции в привычном смысле слова, сколько в поле людей, глубоко связанных единой идей. Вот мы обсуждаем woke культуру и шутим про то, что все экстремумы образуют одну точку, а следом слушаем про совместную поездку двух спикеров и листаем чьи-то фотографии детей. Сначала делимся теоретическими находками, а потом выясняем, у кого сколько поколений – это когда супервайзер представляет своего пхд-студента, а он – показывает в толпе, кто сейчас его студенты и выпускники и у кого из них уже тоже появились свои подопечные (воистину на этом моменте я начинаю нервно хихикать и считать академию пирамидой).
Удивительный спектр исследований: от теоретических и философских перспектив на образование в контексте конфликта, до конкретного анализа реализованных политик (policies) в развитие высшего образования. От педагогики сопротивления и низовой поддержки до пропаганды, идеологии и разложения учебных заведений.
по следам ваших инвестиций
В продолжении историй про непутевый эдтех расскажу вам вот еще что. В начале года я уже делилась про курс Open Source Investigation for Academics, где мы восемь недель учились отличать фейки от не фейков, определяли геолокацию по посту в твиттере, трекали диджитал след по изображениям и много еще чего. Так как курс вели Amnesty Internationаl, весь образовательный контент у нас был из их собственных расследований, а видео с применением насилия на протестах по всему миру я, кажется, насмотрелась на всю оставшуюся жизнь (абсолютно невероятно, конечно, как выдерживает психика журналистов, я бы уже десять раз отъехала кукухой). Тогда меня не покидала мысль, что позиция критической теории и использование открытых данных – это вполне себе академический open source investigation, только базы данных нельзя на черном рынке покупать. Меня ужасно интриговало что-то такое попробовать – и неожиданно для себя самой я ровно в таком исследовании и оказалась, даже курс еще не успел толком закончиться.
В апреле я присоединилась к группе, которая (если очень кратко) занимается исследованием движения капитала в эдтехе. Не вдаваясь в детали (предполагаю, что до публикации этого нельзя делать, а случится она еще лет через сто), делает она это в том числе анализируя контракты public schools двух округов в Штатах – данные эти можно найти в открытом доступе, что-то типа госзакупок по школам. Как research ассистента дело мое несложное: я фильтрую данные, делаю какой-то базовый анализ, соотношу значения из нескольких баз – вообщем, готовлю нужные куски информации для последующего network analysis, тренируя свой навык количественных исследований.
Так как исходные данные, с которыми я работаю, это гигантские пласты информации, чаще всего весь процесс происходит в R. Но датафреймы зачастую очень непутевые и приходится лезть перепроверять вручную: и вот я уже на сайте округа вычитываю контракты (там можно найти прям pdf со всеми деталями) и охаю от изумления, следя за миллионами долларов (а вы что думали) госзакупок. Конечно, это не коррупционные схемы или нечестные контракты, а скорее интересная живая динамика, выраженная в движении средств: вот компания Х анонсирует получение раунда инвестиций, а вот у нее же появляется контракт на сотни тысяч долларов со школами; вот новость о падении оценки стоимости компании Y, а вот непродление контракта, который по идее должен был идти три года. Преследуя капитал можно проследить чью-то, в общем-то, жизнь – от взлетов и невероятных оценок до падений и, иногда, даже закрытия. А когда у этого появляется критическое измерение, например, гендера или расы, то уже через эту чью-то динамику жизни видна структура общества и как венчур в этих структурах регулирует, кому жить, а кому умирать. Невероятно занимательно.
В заключении скажу вот что. После такого исследования в принципе становится ясно, что если бы технологии могли решить проблемы образования, они бы это уже это сделали.
страх души
Ну что ж, выходные позади: у меня на эту тему не будет ни шуток, ни морали, ни рассуждений. Однако, под влиянием времени, #bookreview сегодня будет не совсем обычный – я хочу рассказать про (важную для меня) книгу Ролло Мэй ‘Смысл тревоги’, а еще напомнить о связи стресса и обучения.
Ролло Мэй – американский психолог, впервые написавший свою книгу в 1950 (та, что доступна сейчас, уже новое издание 1977 года). Книгу мне порекомендовала моя психотерапевт (в какой-то момент обнаружив, что я гораздо оживленнее стремлюсь справиться с проблемой, если понимаю ее механизм), поэтому я склонна предположить, что написанные американским психологом-мужчиной умозаключения почти пятьдесят лет назад если и устарели, то не очень сильно.
Особое очарование книги – это мультидисциплинарная перспектива. Первые несколько глав Мэй рассматривает концепт тревоги через призму других, если так можно сказать, наук:
• философии – например, через страх Кьеркегора и ‘математическую теорию духовного мира’ Спинозы;
• биологии – в первую очередь опираясь на работы Курта Гольдштейна, который работал в госпитале для душевнобольных во время Первой Мировой войны. Надеемся, он достаточно этично проводил свои исследования;
• Психологии – исследуя, например, чем отличается человеческая тревога от настороженности спящего тюленя;
Помимо прочего, вспоминает литературу (как отражение социальной тревоги и потерянности, например, ‘Степной волк’ Гессе или ‘Замок’ Камю), проходится по фашизму и коммунизму как одновременно политических предикатов и следствий коллективного чувства тревоги, а также разбирается, как связаны обучение и тревога и можно ли «научить» тревожиться (нет, но… в книге пересказывают довольно жуткие психологические эксперименты над самооценкой студентов, падение которой вызывало тревогу – а она, соответственно, подрывала когнитивные функции. В то время как снижение тревоги воспринималось как позитивное подкрепление!).
В конце концов, Мэй выводит понятие тревоги как предчувствие ситуации, в которой под угрозой оказывается определенная ценность, представляющаяся человеку жизненно важной для существования его личности. Например, вы думали, что убивать – это плохо, а потом война на соседней улице эту вашу уверенность подорвала. Образовался конфликт (который Мэй приравнивает к понятию тревоги, по-фрейдовски утверждая, что тревога – это и есть конфликт). Его можно либо пытаться разрешить (например, сформировав вокруг себя среду таких же гуманистов и совместно с ними что-то такое делать, реализуя собственную ценность), либо вытеснить. Ну, таких примеров мы тоже уже насмотрелись.
Мэй не раз возвращается к мысли о том, что конфликт, как база тревоги, зарождается между личностью и обществом – и не раз повторяет, что живет в век этой самой тревоги. У него она была связана, например, с атомной бомбой; наш с вами перечень причин для формирования тревоги я, пожалуй, опущу. Но приземляя это в свою плоскость проектирования задумываюсь вот о чем: а что такое сегодня нормативный учащийся? Может быть, человек в глубокой тревоге – осознанной ли, или нет? Если тревога, охватившая человечество и накаливающаяся до предела, перетекающая в агрессию, в неизбежное противоречие в том, к чему личность стремиться и что ее на самом деле окружает – может быть все это уже нормальная реальность, от которой и надо отталкиваться, создавая обучение? По умолчанию брать ‘человека тревожного’, находящегося в глубоком конфликте и неопределенности?
Книгу я порекомендую всем, кто задается такими же вопросами (а еще тем, кто сам борется с тревогой, в том числе невротической). Она, благо, есть в переводе на русский, и даже была в бумажной версии.
p.s. В декабре прошлого года я проводила открытую лекцию про влияние стресса на обучение и образование. Неутешительный вывод, которым я в ней делюсь, заключается в том, что хронический стресс (выраженный в том числе в тревоге) оказывает существенное влияние на человека и его познавательные способности (и не только). И пока я совсем не понимаю, что делать, если это уже норма, а не исключение.
thinking process
Хочу поделиться смешным наблюдением по мотивам моей уже скоро двухлетней учебной жизни. Раньше (в свои бакалаврские годы) при большинстве письменных заданий типа диссертации я (как и окружавшие меня люди) сталкивалась с ужасом от требуемого количества знаков и ключевой задачей в написании работы было придумать, как, собственно, до заданной границы дотянуть. Но за прошедшее время я поняла, что такое, когда письменный текст является процессом размышления, зачем вообще существуют эссе (хотя они все еще мне не всегда нравятся) и как меняется ощущение себя и собственного слова, когда тебя бесконечно поощряют думать и говорить то, что считаешь нужным ты. Теперь у меня (как и у всех окружающих меня людей) другая проблема – как написанный текст в 20 тыс знаков превратить в 10, потому что граница допустимого постоянно требует быть более concise. Могу без ложной скромности теперь вписывать в резюме навык редакторской работы в стиле «режем все, что можем, а что не может, прячем в сноску». Там количество знаков не считается.
пару методических (и не очень) анонсов и рекомендаций
Я не очень успеваю делиться всем, чем хотелось бы, поэтому агрегированный
лист рекомендаций и анонсов представляется вашему вниманию.
Меня часто спрашивают (правда спрашивают), какие существуют LXD программы зарубежом – кому красивый диплом получить, кому терминологию понять для трудоустройства. На следующей неделе запускается онлайн курс Oregon State University: асинхронное обучение шесть недель, с хорошим содержанием и не такой хорошей лмской Canvas. У него два преимущества: во-первых, он асинхронный, то есть не надо пытаться учиться удаленно в американском часовом поясе; а во-вторых, он относительно вменяемо стоит (для зарубежной программы). Не могу не добавить, что не менее хорошее содержание (и даже больше) можно получить за рубли в три раза дешевле у нас на Основах 😀 Но это уже только осенью.
Помимо прочего, введение в проектирование для специалистов и не-специалистов будет завтра, на благотворительной лекции. Надеюсь, вы уже рассказали всем коллегам, знакомым и друзьям и сами оставили пожертвование для Одинаково разные.
Помимо прочего, широко разошлась в сети небезызвестная многим папочка с подборкой каналов про образование для методистов. В нее попал мой любимый канал Лины, по совместительству тьютора school of education, «Учусь как умею» – кладезь рефлексии и размышлений про личный учебный опыт.
Если вы не про проектирование, а про школьную педагогику, был обнаружен замечательный подкаст «Учат в школе» – о том как устроена школьная жизнь глазами учителей в разных странах. Мне понравилось, жаль так мало выпусков пока. Ждем еще!
делитесь вашими методическими или образованческими находками в комментариях 🤍
ненормальная нормальность
Странная такая реальность, в которой все размывается: написать бы пост про отчет о социальных инновациях в образовании, а кстати, знаете как выглядит у нас новая форма бойкота - marking - отказ проверять работы студентов, не забыла ли я развесить белье при выходе из дома, а на когда мы поставили тот звонок?, видео пыток из плена, новый гомофобный закон, пора бы наконец дописать эту статью на базе архивных материалов, кто идет вечером гулять с собакой?, эвакуация животных из затопленного Херсона, взрывы, хейтспич, пропущенный поворот.
Каждый день все смешивается: и страшное, и жуткое, и радостное, и любимое. Контекст войны и репрессий превращается в рутину.
Это, правда, не означает вытеснение: ровно наоборот. Если вы читали новости, то знаете, что в Херсоне взорвана плотина, город затапливает вот прямо сейчас. Если вы можете помочь, это можно сделать задонатив Rescue Now (ссылки в профиле инстаграма, в том числе на PayPal), которые прямо сейчас помогают на месте; или поддержать личный сбор Оли в рублях тут.
Видеть страшные фотографии, читать жуткие истории, сопереживать, посильно помогать – эта ужасающая рутина, ненормальная часть повседневной жизни, которая как дымка, опутывает все вокруг. И за ее пределами уже не всегда видно, что бывает иначе. А может быть, и не бывает.
В Нью-Йорке я была в архивах The New School (о школе я рассказывала тут) – читала teaching notes эмигрировавших ученых. Поделюсь двумя смешными (никак не связанными с друг другом) зарисовками. Первая – едва выжившая вырезка из вкладыша в New York Times, о том как ленинградские ученые обнаружили, что у мозга нет расовых различий (найдено было среди материалов по race theory, вместе с длиииииииннющий аргументацией, почему концепт высшей/низшей расы все еще существует в 1933 году). Вторая – гениальная формулировка отказа включить предложенный курс в программу.
Теперь вот думаю, если бы в нашем веке отказы были такие прозрачные, а научные обоснования – такие приземленные, было бы жить легче или не очень?
“каждый ребёнок, подросток, взрослый и даже самый зрелый человек целиком является продуктом окружения, которое кормило и растило его”
Вы не поверите, но в Великобритании третий за май понедельник-выходной, поэтому я слегка дезориентировалась и чуть было не забыла про #bookreview. Но вовремя спохватилась.
Сегодня поделюсь своими впечатлениями и мыслями о недавно вышедшей на русском книге «Анархизм и образование» (и спасибо огромное всем, кто ее советовал, рассказывал про нее и подсказывал, где найти).
Книга состоит из двух частей: первая половина посвящена философскому размышлению об анархическом образовании, вторая – серия более коротких статей о конкретных примерах (знаменитая испанская Пайдея и менее известные (мне) Народный рабочий колледж, анархистский исследовательский коллектив в SUNY Cortland, Ноттингемская свободная школа, а также история объединения медицинских работников для помощи демонстрантов во время саммита Большой восьмёрки). Скажу сразу: вторая часть мне понравилась очень (хоть она и разношерстная, в ней содержательно и вовлекающе описывается конкретный lived experience). Первую же я вымучивала очень долго, потом сдалась и прочитала на английском (оригинальный текст есть в открытом доступе тут) – не знаю, что за проблемы у меня с теоретическими текстами на русском языке, но я их просто не понимаю (а может перевод плохой, тут я не судья). Хотя мне очень понравилась концептуализация анархического образования как пространства между свободным и либертарным – я увидела много интересных смысловых точек, про которые не думала, например, в критической педагогике.
Несмотря на то, что авторка первой части уточнила, что не промоутирует анархизм как политическую теорию, все же явный фаворитизм считывался между строк. Основа ее представления – это отрицание государства (и далее связанных с ним иерархий). Отсюда открывается очень интересный парадокс: если образование – это политическое, то любое формальное образование – это навязывание государством своей идеологии. Но если анархизм отрицает государство, то значит (в такой системе) образование становится поистине свободным (от идеологии). Однако устроено оно должен быть определенным образом (в соответствие с принципами анархизма), то есть так или иначе будет приучать к определенной политической системе и ее ценностям. Хм… 🤔
📌 Кому рекомендую:
Если вы интересуетесь свободным, демократическим, гуманистическим и прочим не-иерархическим образованием, будет очень интересно взглянуть с нового (как мне кажется) угла. Если теоретическая часть может не так заинтересовать (это скорей на любителя или даже на специалиста, в смысле философа), то вот часть с разбором примеров горячо рекомендую.
Книгу можно заказать на сайте Радикальной теории и практики (если к вам доедет доставка) или (к моему сожалению) найти в открытом (то есть пиратском) доступе. Как обычно, я не буду подсказывать, где именно:)
summer reading list
Хуже джетлага на запад может быть только джетлаг на восток, поэтому пока я пытаюсь вспомнить кто я и что происходит, поделюсь с вами ответом на один из недавних комментариев читателей (спасибо за ваш вопрос!). А именно: что можно было бы отнести к «базовому набору» литературы про образование.
Оригинально я этот набор назвала «джентельменский», но потом все же решила, что негоже это – вписываться в канон (его надо пересоздавать), поэтому, переформулируя, в этом посте я поделюсь книгами, которые, как мне кажется, конституируют базовое мышление специалиста или специалистки в образовании, задавая определенный фундамент. В отличии от списка очень прикладных книг по проектированию, про которые я писала тут, в этом раз я поделюсь куда более теоретическими трудами. И, конечно, как и любой список, этот абсолютно субъективен – так что смело добавляйте свои идеи в комментарии.
Начнем, пожалуй, с идеи «образование – это политическое». Сюда бы я отнесла две важные для меня книги: Джон Дьюи «Демократия и образование» и «Педагогика угнетенных» Паулу Фрейре. Первая скорее описывает обоюдную связь между устройством образовательный среды (школы) и внешней средой (социумом) и показывает, как одно конституирует другое. В чуть менее назидательном тоне, «Педагогика угнетенных» обрисовывает контур критической педагогики как претворения в образовательной процесс критической теории: то есть той, что пытается демонтировать стуктурные формы насилия и угнетения. Эти книги мне кажутся важными, потому что любой преподаватель (целенаправленно ли, опосредованно) претворяет в жизнь ту или иную идеологию и хорошо бы хотя бы понимать, какую.
Другой блок связан с гуманистической педагогикой, которая во многом сформировала мое мировоззрение: сюда бы вписала Василия Сухомлинского «Сердце детям отдаю» и Шалву Амонашвили ”Улыбка моя, где ты?». Это такое педагогическое «лидерство служения», а еще мощная прививка веры в человека (как я сейчас понимаю, не искоренимая ни войной, ни собственным взрослением и неизбежным разочарованием в жизни). У Сухомлинского мне еще нравилась «Рождение гражданина» (как идеальная иллюстрация социализации ребенка в рамках идеологии), хотя, конечно, от их веры в советский коммунизм иногда глаза на лоб лезут.
Последний третий блок я бы посвятила мечтанию и деконструкции существующей системы образования: книгам, которые вдохновляли верить, что изменение возможно (и/или описывали, как бы оно могло выглядеть). Бесспорный здесь фаворит сир Кен Робинсон со своей «Школой будущего» (в оригинале, кстати, Creative schools, что мне кажется гораздо точнее). Сейчас мне эта книга кажется может быть даже наивной, но в 2016 году это точно был мощный импульс вдохновения. Вторая, как ни странно, написана Ницше – точнее, это записи пяти, кажется, лекций, которые он прочитал про образование: книга вышла на английском относительно недавно с заголовком «Anti-education: on the future of our educational institutions». По существу она мне напомнила Иллича с его «Deschooling society» (в русском переводе – «Освобождение от школ»), только читается легко и местами даже немного смешно (и грустно).
Это, конечно, лишь небольшой набросок (который в том числе вспоминается под воздействием текущего контекста/размышлений). Делитесь своими основополагающими книгами, а в понедельник традиционно принесу вам разбор кое-чего свеженького.
p.s. все книги кроме последней можно купить на литресе или схожих площадках и/или найти в открытом доступе 👌
reading of the word is the reading of the world
Все рубрики поехали, как и мои часовые пояса: поэтому под конец недели мы поговорим о книжке, которую я с упоением пере/читала на днях. В этом выпуске #bookreview встречайте Паулу Фрейре – «Педагогика надежды: пересматривая педагогику угнетенных».
Если вы читали Pedagogy of Oppressed (что, мне кажется, входит в джентльменский набор любого человека, делающего образование), то Педагогика надежды – это пост-заметки, дневники, рассуждения и истории 25 лет спустя. Практически вся книга – это байки из жизни, причем за все эти двадцать пять лет: как там оно было в ссылке, какие были студенты в Гарварде, как проходили партисипаторные воркшопы с испано-говорящими рабочими во Франкфурте, как примирялись левые и правые в Эль Салвадоре, как описал* для себя критическую педагогику Эрих Фромм, болтая с автором на террасе своего домика в мексиканском городишке Куэрнавака. Эти рассказы, переживания и мысли являются как попыткой восстановить аутентичные воспоминания, так и в ретроспективным анализом с позиции 1992 года.
В книге есть две важные, на мой взгляд, составляющие: сами истории, лучше любой теории иллюстрирующие принципы и практику даже не самой критической педагогики, а идею «образования – это политическое» как таковую. Во-вторых, книга построена как рефлексия / ответ на всю критику, полученную за долгие годы. Как говорит моя супервайзер, иногда чтобы понять теорию, надо почитать ее критический анализ – он сразу адресует к ключевым местам, подсвечивает основное. Тут же получается двойная польза: сразу выделены основные мысли и к ним приведены уточнения, разъяснения и примеры. Получается, честно говоря, даже как-то нагляднее, чем в самой Педагогике угнетенных.
Еще в книге есть, на мой взгляд, важная и недооценная (особенно стареющими профессорами и мыслителями, хех) рубрика «в чем я был не прав, когда писал, будучи молодым». Например, Фрейре пол-главы приносит извинения за «сексистский язык моей главной книги» и на протяжении всего издания, говоря о ком-то в третьем лице, использует конструкцию «he or she» (или в обратной последовательности). Причем в этом нет какого-то заискивания, что делает эту трансформацию достаточно искренней (и что, как мне кажется, символически важной: человек меняется и их мысли, позиция и представления – тоже. Это нормально.) Основной же посыл книги в том, что образование как практика (praxis) не мыслима без надежды, – и это не утопическое, пассивное, мечтание, а активное воображение и претворение воображаемого в жизнь. Эта мысль, к сожалению, не очень сильно у него развита, но за ее основную идею он держится крепко.
📌Кому рекомендую:
Тем, кому интересна критическая педагогика, но после прочтения «Педагогики угнетенных» осталось не до конца понятно, что же это все значит. Или, наоборот, вы бы хотели ее прочесть, но хочется какого-то более простого, что ли, входа. А еще если вам интересно, как могут выглядит искренние, местами даже наивные, но невероятно погружающие дневники педагога-мыслителя.
Фан факт: пред-книга, которая сформировала концепцию Фрейре (Educação como prática da liberdade, – Education, the practice of freedom) была, оказывается, трансформированной докторской диссертацией. На базе этой книги до-выросла концепция критической педагогики, дополненная практическим опытом реализации программы по повышению грамотности для крестьян. Факт удивил меня тем, что в моем сознании Фрейре академиком не был, – а из его собственных дневниковых историй становится понятно, что он не только хорошо разбирался в том, как Гегель повлиял на Маркса, но и был вполне себе окружен высокопоставленными людьми – в результате чего и сам не был лишен возможностей то тут то там поработать в разных правительствах. Такой вот интересный борец за права всех угнетенных.
привет
На этой неделе к каналу присоединилось довольно много новых читателей, поэтому в виде приветствия (и во избежание дезориентации) коротко поделюсь, что здесь происходит.
Меня это зовут Соня, я веду этот (относительно личный) блог вот уже полтора года: он начался как рассказы о моей магистратуре в Кембриджском университете, куда я приехала учиться осенью 2021 года. С тех пор жизнь претерпела ощутимые изменения, а я поступила в аспирантуру (PhD) и продолжаю тут же, в Кембридже, писать докторскую диссертацию in education.
В блоге я рассказываю обо всем, что меня волнует и кажется важным: преимущественно, конечно, в поле вопросов образования, но как известно, этот феномен можно рассматривать как угодно абстрактно и до какой угодно степени прикладно. Поэтому я пишу и о философии, и о политике, и о социологии, применительно к обучению и образованию; и о нейронауках (вместе с моей замечательной коллегой Алисой мы недавно начали рубрику #какучитсявзрослый), и о своем любимом образовательном опыте и как его проектировать (прошлой весной я издала одноименную книгу и до сих пор считаю этот текст большой победой). Кстати, про книжки я рассказываю по понедельникам (или около того) в рубрике #bookreview, так что если вы ищите, что почитать про образование или обучение, можно заглянуть туда.
Вперемешку с этим хаотичными размышлениями, я делюсь заметками из своей жизни в Великобритании (которую мы с мужем по-тихоньку начинаем называть эмиграцией) и из академической реальности в английском университете (и, конечно, о своем исследовании). В блоге нет и не будет рекламы, интеграций, репостов и прочих коммерческих штук, а если я чем-то делюсь или рекомендую, то исключительно из собственных побуждений.
Добро пожаловать 🤍
сон, спорт, еда и привилегии
Под конец недели самое время продолжить нашу с Алисой рубрику #какучитсявзрослый, где мы пересказываем современные исследования об adult learning. Сегодня мы продолжим говорить про нейропластичность в двух частях: что на эту пластичность существенно влияет и почему мы все еще не супер-совершенные взрослые учащиеся.
Опираясь на уже упомянутое исследование, важными факторами, влияющими на нашу способность учиться будут, вы не поверите, сон, еда и физические упражнения. Сон, который случается после обучения, способствует длительным функциональным и структурным изменениям в нейронных сетях, здоровая диета скорее всего влияет на взаимосвязь лобной, теменной и гиппокампальной областей (это пока что доказано от обратного – плохая диета влияет негативно, а вот влияет ли хорошая однозначно выяснить на людях up to date не удалось). Упражнения же (особенно силовые тренировки и аэробика) улучшают наш мозг за счет поддержки процесса пролиферации, синаптической пластичности и предотвращении дегенерации нейронов. Короче, от здорового образа жизни одна польза, кто бы мог сомневаться.
Правда, иногда, читая рекомендации о том, как учиться (или учить взрослых), хочется тяжело вздохнуть: это все, конечно, очень хорошо, но где я в свои 30 найду время на восьмичасовой сон, тренировку три раза в неделю, получасовые ежедневные прогулки (финальное познание происходит именно в этой стабилизирующей фазе) и еще десяток часов сверху на само, собственно, обучение. Сделать это все я смогу только если у меня достаточно привилегий – и об этом второе исследование, о котором мы хотели бы рассказать.
В своей публикации от 2021, Learning as an Important Privilege: A Life Span Perspective with Implications for Successful Aging, группа ученых выдвигает важный тезис: обучение на протяжении всей жизни должно рассматриваться не как норма, а как привилегия. Это влияет на то, как мы подходим, собственно, к самой проблеме обучения во взрослом возрасте: из еще одной обязанности, которую необходимо взвалить на свои плечи (помимо работы, семьи и здоровья), это может восприниматься как относительная роскошь, которую еще надо себе позволить.
Как и со всеми привилегиями, обучения во взрослом возрасте, во-первых, недоступно всем одинаково по ряду структурных причин, а во-вторых, работает как самовоспроизводящая система: чем больше мы учимся, тем больше наш мозг способен это делать. Соответственно, если взрослый постоянно осваивает новое, то с каждой следующей возрастной фазой он способен все больше и больше сохранять так называемую функциональную независимость (фн). Эта независимость выражается в способности жить жизнь не завися от других. Например, в динамически меняющемся технологическом мире, фн выражается в таких навыках как использование цифровых сервисов, умение идентифицировать фейк-новости и избегать онлайн-скама. Чем больше мы учимся таким (и другим) вещам во взрослом возрасте, тем, во-первых, лучше чувствует себя наш мозг, а во-вторых, тем выше наш уровень фн.
Какие структурные причины могут этому мешать? Помимо, очевидно, ресурсов (отсутствие денег натурально забирает у нас когнитивные силы, to say the less), мы еще очень сильно зависим от своего окружения. Авторы упоминают известный «эффект Пигмалиона»: учащиеся, чьи учителя возлагают на них бóльшие надежды, демонстрируют больший интеллектуальный прогресс, чем учащиеся от которых ожидали «среднего». Vice versa, если человек постоянно растет в окружении с низкими ожиданиями, со временем он тоже формирует низкую планку и не верит в собственные способности, что как снежный ком приводит к все более и более низким результатам.
Как итог, сам по себе процесс обучения во взрослом обладает двойственным эффектом: он усиливает нашу способность учиться дальше, но доступен только если на протяжении обучения нам хватает на это ресурса, самоуверенности и сил. Поэтому иногда, терпя неудачи в обучении, не стоит себя корить: в конце концов, как предполагают авторы, это та еще привилегия.
a center where the intelligent layman and the specialist were able freely to examine together the vast and frequently bewildering issues of the time
В истории много, как мне кажется, успокоения – она напоминает, что даже самые ужасные периоды заканчиваются. А иногда даже в эти периоды случаются свои просветы – и именно про один из таких сегодняшний #bookreview
A Light in Dark Times: The New School for Social Research and Its University in Exile (by Judith Friedlander) – это история возникновения The New School, основанной в Нью-Йорке в 1919 году. Книга интересна, на мой взгляд, по двум причинам: во-первых, как история образовательного гринфилда (экспериментирующего и с формой, и с содержанием), а во-вторых, из-за знаменитого проекта ‘University in Exile’, созданного в 1933 году как место для бежавших из Германии ученых.
Начинается история самой The New School тоже довольно символично. В ее создании участвуют два именитых профессора, уволившихся из Columbia Uniersity в знак протеста против политически мотивированного увольнения своих коллег. Последние выступали против отправки войск в Европу и участия в Первой Мировой войне – за что были выдворены с формулировкой «нелояльны правительству США». Стремясь создать остров настоящей академической свободы, группка ученых затевает «Новую школу», и по сей день открывающую двери на Манхеттене.
Помимо интересного представления о кросс-дисциплинарности, роли социальных наук и способа организации лекций, один из центральных эпизодов в истории The New School – это проект по, простигосподи, ‘релокации’ немецких ученых из нацистской Германии. Занимательно, что даже авторка этой книги (очевидно влюбленная в проект) все равно подмечает: сложно понять, до какой степени University in Exile был миссией спасения, а когда он становился пиар-проектом. В других источниках я встречала более радикальную позицию: Alvin Johnson, со-основатель, первый директор и автор проекта, был хорошим интеллектуальным предпринимателем, поэтому он понимал – «великий немецкий университет» идет ко дну, и этим можно воспользоваться.
Как бы то ни было, The New School подарил новый академический дом почти двум сотням ученых, многие из которых были известными эмигрантами (например, Erich Fromm, Max Wertheimer и Aron Gurwitsch, после войны к факультету присоединилась Hannah Arendt, а на еженедельные семинары заглядывал Ernst Bloch). Не обошлось, правда, без своих сложностей: меня очень зацепил эпизод ссоры основателя с юристом Arnold Brecht, ставшим профессором The New School одним из первых. Однако он не был евреем, и поэтому до 1939 с определенными рисками, но мог въезжать обратно в Германию, чем и пользовался, отправляясь туда на летние каникулы. Такая позиция директору школы нравилась не очень – на почве чего и поссорились (все, кто испытывает сложные чувства в эмиграции: читая их переписку, ваше сердечко разорвется, как и мое). Потом вроде как выяснилось, что на самом деле Arnold катался не отдохнуть на даче, а ездил помогать подпольной анти-гитлеровской сети. Как оно было на самом деле, неизвестно, но моральных метаний избежать в переписке с деканом не удалось.
📌 Кому рекомендую:
Тем, кому интересна история образования, история впечатляющих проектов (надо отметить, что The New School помимо прочего еще и был своего рода первый «университет для взрослых»), а также тем, кому интересно, как немецкие ученые переживали эмиграцию в Америке (спойлер: они еще тогда офигели от капитализма!).
p.s. В 2018 году, следуя традициям, The New School основала The New University in Exile Consortuim – теперь это объединение европейских и американских университетов (с небольшими исключениями в виде Бангладеша, Южной Африки и Иордана), которые обязуются принимать как минимум одного scholar at risk в год. Сегодня основная помощь консорциума направлена на ученых из Афганистана и Украины.