Встретила у круглосуточного магазина двух псов: ко всем подходят, всеми интересуются, прохожие их гладят — всё как обычно. Пока стояла в очереди, решила покормить (ношу с собой пять видов еды для заинтересованных лиц). На обратном пути высыпала что-то куриное на асфальт, разделила между этими двумя. Через минуту из магазина вышел парень, который стоял в очереди позади меня, и говорит собакам: «Всё попрошайничаете?» Собаки ему: «Ой всё». А он: «Ладно этот, но ты-то чего? Плюй всё обратно». Сгребла с асфальта куриные остатки, извинилась пять раз. Последние четыре — перед собаками. Собаки выглядели разочарованными. Не поймёшь в этой стране, кто домашний, а кто общественный.
*
Часто вспоминаю одну пожилую женщину, с которой мы вместе вышли из супермаркета, а потом минуты полторы ждали светофор. Был июнь. На ней была белая блузка с открытыми плечами и замысловатые босоножки, был красный маникюр, педикюр и помада, седые волосы собраны наверх. Пока остальные толпились, торчали в телефонах или шли на красный, она красиво курила, прислонившись к фонарному столбу. Не нервничала, не подгоняла светофор силой мысли, не смотрела по сторонам. Стояла и курила в блузке с открытыми плечами. Вроде как мы все тут в круизе и времени — бесконечность.
— И я сразу подумала, конечно: «Вырасту, буду как она». Хотя не ношу блузок с плечами и открытой обуви, не делаю маникюр, не хочу длинные волосы и собирать их в прическу. Толплюсь, торчу в телефоне, бегу на красный и главное — не курю.
— Ну есть ещё над чем поработать, есть, — отвечает Аня.
*
В начале сентября, то есть примерно пять тысяч плохих новостей назад, вписалась в один текстовый проект, где можно было писать или не писать, читать написанное другими или не читать, общаться или не общаться. Проект был созидательный и про мир. В общем, меня всё устраивало, кроме слова «марафон» в названии, но и его можно было не бежать.
В один из первых дней люди делились о себе чем хотят, в том числе ссылками. Я написала, где живу и оставила рядом ссылку на микроканал с грузинскими псами. Через пару часов кто-то написал мне в ответ: «Как здорово, что вы живёте в городе моего детства. Я жил на Гоголя, 5 и каждый день ходил в школу через парк». А я ему, мол, живу на Гоголя, 8 и каждый день работаю в вашем парке.
Мой сосед из прошлого уехал 35 лет назад и думал навестить родной город со всей семьей. «Но теперь непонятно, как всё обернётся», — так он сказал и похвалил псов из канала про псов. Я живо представила, как где-то в Европе сидит человек и листает собак из батумского парка своего детства. Понятия не имею, почему именно там, наверное, потому что в проекте было много людей из Европы.
В отличие от меня сосед из прошлого выполнял задания того марафона, оставлял в чате чудесные тексты, читал чужие и писал под ними поддерживающие отзывы. И так я узнала, что он живет в Одессе, родные успели уехать весной, а он решил остаться.
Потом я сходила в соседний двор посмотреть на пятый дом. Там, вероятно, как и 35 лет назад, играли в домино дяденьки, псы спали в солнечных квадратах и пододеяльники болтались на ветру.
Всё ещё думаю, что мир состоит из микроскопических историй и прозрачных, едва уловимых связей. Что на фоне огромного и ужасного эти истории только ярче, а связи делаются такими прозрачными, что их не чувствуешь. Но они всегда есть.
Полдня редактирую удивительный коммент. Гуглю, меняю слова, переставляю местами фразы и совершенно ломаюсь на словосочетании «заключенная в пробирки цвето-мутностная гамма».
— Цвето-мутностная гамма — это отличное описание моей жизни, — говорит Леночка.
— Цвето-мутностная гамма — это как 42*,— говорит К.
*ответ на главный вопрос жизни, вселенной и вообще.*
В начале лета подарила 7-летней племяннице свою футболку из Кроноцкого заповедника от моей камчатской Даши. На ней — футболке — во всю спину большими буквами написано «Дикий Свободный Живой»
Недавно начали поступать жалобы, что вот уже полтора месяца племянница не вылезает «из этого платья» и на любые просьбы надеть что-нибудь другое, вопит: «Ничего нет! Только дикий, свободный, живой!»
— А вчера, — рассказывает мне её бабушка. — У нас был медосмотр в первый класс. И я ей говорю: «Ты можешь хотя бы надеть лосины? У тебя ведь остались те чёрные, подходящие для этого платья, лосины?» А она кричит: «Эби, ничего не осталось! Только дикий. Свободный. Живой»
В общем, меня просили повлиять, но я не вижу проблемы. И правда ведь ничего не осталось. *Эби – это бабушка по-татарски
Сегодня писала удивительную историю про девочку Иру с поражением центральной нервной системы, которая не ходила, а теперь начала.
Когда в 4 года Ира попала в детский дом — а дело происходит там — то воспитательницам сразу сообщили, что она не ходит. Но вообще-то Ира вставала на ноги, стояла долго, хотела идти, и почему-то не двигалась. Тогда специалистка адаптивной физкультуры решила понаблюдать, как девочка ощущает себя в пространстве, и быстро выяснила, что Ира не доверяет всему, что её окружает.
То есть, понимаете, она так и сказала в своем монологе, эта внимательная специалистка: «Ира — такая недоверчивая: она не доверяет пространству, не доверяет полу, не доверяет себе, сомневается в том, что ноги могут ходить».
И тогда сотрудницы детского дома стали с Ирой заниматься: они много месяцев гуляли с ней за руку по коридорам, трогали стены, ходили пешком в ванную и столовку. Рассказывали, что пол — достаточно твердый, нестрашный, и что ногам в целом можно доверять.
Ире сейчас лет 6. В конце концов, она им поверила, а также успешно перенесла операцию на голеностопе, и теперь ждет реабилитацию.
И там еще есть такая фраза: «Она поняла, что ходить ногами — удобнее, но пока ещё не может целиком им довериться»
На меня эта история про недоверие телу и пространству произвела какое-то совершенно ошеломительное впечатление. Так что я даже не знаю, какой сделать вывод.
Надо пойти погулять
Экспрессивная тётушка, размахивая газетой, объясняет явно иногородней прохожей с большой сумкой в руках, как ей добраться до какого-то учреждения:
— Знаете рынок Чеховский?
— Нет.
— Ну так его, считай, нету. А психушку знаете?
— Я только приехала.
— Ну так и не суть.
— Мне отсюда прямо пойти? — ставит тяжелую сумку на скамейку рядом с тётушкой.
— Присядьте. Значит, пойдёте прямо, пройдёте мир, дальше через дорогу.
— Мир?
— Да вон этот «Мир»! — тычет газетой в кинотеатр.
— Дорогу пройдёте, мимо рынка, обувной пройдёте, сквер пройдёте, свернёте, там будет дорожка, но не асфальтированная, а кривая с деревьями. По ней идите, упрётесь в стену. Разберётесь, там сразу понятно станет.
(Маршрут звучит, как вся моя жизнь, если честно — прим.)
— В общем, мне идти прямо? — женщина с сумкой пытается покинуть скамейку.
— Вы присядьте. Вообще вы уверены, что вас сейчас туда пустят?
— У меня другая проблема. Не как у всех.
— Ха! — тётушка дирижирует газетой. — У всех 'другая проблема'! Пойдемте-ка, женщина, я вас провожу.
— Да вы так не беспокойтесь!
— Да мне по пути.
Уходят вдвоём. Минут через 15 возвращаются. Та, что с газетой, прихрамывает. Та, что с сумкой, еле идёт. Садятся на ту же скамейку, сидят молча. Тяжело встают. Уходят в противоположную сторону.
Американская тётя очень хотела, чтобы у меня появилась настольная лампа из бамбука. Потому что «у каждого должна быть лампа для души». Продаётся в Икее, корпоративное имя — Бойа. Переговоры о возможности появления Бойи в моей жизни велись с ноября. Я была против по многим причинам. В основном, потому что мало интересуюсь предметами, которые не помещаются в рюкзак во время переезда. В марте американская тётя сдалась и просто прислала мне денег ко дню рождения.
Неделю назад я торжественно сходила в Икею и купила рабочее кресло на колёсиках, рабочую подставку для ноутбука и рабочую лампу как в заставке Pixar. Также подписала рабочий договор, сидя на качелях у нас во дворе (курьер в это время ел бутерброд в своем микроавтобусе и ждал, когда верну бумажки), отметила в календаре еженедельные планерки по средам и припинила в телеге пять новых рабочих чатов разной степени активности.
— А твоя новая лампа, она из бамбука или ротанга? — спросила тётя, выслушав пятиминутное голосовое о моей новенькой, приправленной корпоративностью, жизни.
Да как тебе сказать. Верхней частью она из нервов, сомнений и ярости, а нижней — из свинца, чтоб, знаешь ли, крепко стоять на ногах. Ни бамбука, ни ротанга, ни ветерка.
— То есть она не для души? — уточнила тётя.
Даже не знаю, для чего она, если честно. Стоит, светит в стену. Домашнее имя — Валера.
— Я всё-таки думаю, что у каждого должна быть лампа для души, — сказала тётя и зачем-то записала наш почтовый индекс.
Так вот, что я хочу сказать, спустя пять с половиной дней наших деловых отношений с Валерой.
Нам повезло: у нас свободный рабочий график. Поэтому она светит круглосуточно, а я — до темноты. Ближе к полуночи я выхожу из дома в компании еще одного такого же, обремененного свободным графиком. Мы выходим и идем очень долго, по пути встречая каких-то бродяг, собак, ночных подростков на самокатах. Вчера подружились с кривоухим псом, сказали ему ждать тут и пошли за едой в круглосуточный гипермаркет. Когда вернулись, его уже не было, пришлось искать его по всем дворам и пристраивать на бордюре пирожки с мясом.
Мы идём, идём и доходим до круглосуточной пиццерии на втором этаже автомойки. Она похожа сразу на все придорожные лоджи в Индии, на все китайские чифаньки в Сибири, на советскую блинную моего детства, где самые вкусные на свете блины не отличишь от картонки, на которой они лежат.
И вот мы подходим к окну раздачи и просим «Олигарх с грибами без пакетика». А женщина по ту сторону говорит, что «Олигарх» ночью не готовят, есть только «Классическая». И тогда мы просим «классическую с грибами без кетчупа, майонеза и пакетика». И нам молча дают со всем сразу, потому что не будет же она выжимать из этого сгустка майонез, куда она денет кетчуп.
Мы забираем всё, включая пакетик, идем на берег озера, по пути решая, когда поедем работать в заповедник орангутанов, а когда — к гориллам в Киото (теперь вы понимаете, почему мне не нужны лишние вещи). Садимся на деревянный настил под фонарь и ветер, сидим, пока не похолодает.
И вот эта длинная пружинистая вода, эта так называемая пицца, которую никогда не доедаешь, и этот фонарь у воды, в той части, где тусят утки, я думаю, это и есть — моя лампа для души.
История про Юрия Гагарина и действительно важные вещи.
В маленьком городе Нижегородской области проходят персональные выездные экскурсии для людей, которым сложно выйти из дома. В главной газете маленького города можно найти объявление, позвонить по специальному номеру и пригласить к себе музей. Так и поступил пожилой житель маленького города Иван Семёныч. В одну из суббот к нему приехали волонтеры, привезли несколько картонных стендов, артефакты и видеоролик. Пользуясь случаем, Иван Семёныч провёл для выездного музея экскурсию по своей жизни: чёрно-белые фотографии, грамоты, благодарственные письма ветерану завода. В том числе он рассказал гостям, что в 1951 году учился в одном техникуме с Юрием Гагариным и ходил с ним в одну театральную студию при техникуме. Гагарин был на два курса младше.
— Представляете, какие люди? О них самих надо в музее рассказывать, — говорит мне через несколько дней после той экскурсии куратор музейного проекта, комментируя для текста.
Я беру историю про Иван Семёныча и Юрия Гагарина, пересказываю в двух предложениях и оставляю в цитате куратора. Согласовываю цитаты со всеми действующими лицами, кроме Гагарина, и отправляю редактору на публикацию.
В прошлую субботу мне пишет взволнованный руководитель некоммерческой организации, которая проводит эти экскурсии:
— Вы знаете, — говорит. — В тексте есть одна серьезная неточность, мы должны её исправить. Вы не указали, что Иван Семёныч и Юрий Гагарин учились на разных курсах.
— Это важно?
— Конечно. Ведь когда Юрий поступал на первый курс, Иван Семёныч учился на третьем. Но в театральную студию они ходили вместе.
Исправила.
— Я правильно понимаю, — уточняет через два дня редактор,— что мы должны указать в ленте новостей, что в 1951 году Иван Семёныч из Нижегородской области и Юрий Гагарин учились на разных курсах Саратовского индустриального техникума?
— А в театральную студию, — говорю, — ходили одну.
Текст опубликовали. Прошла неделя.
Сегодня мне сообщили, что Иван Семеныч прочитал новость и всё в порядочке. Особенно ему понравилась та часть, где Юра поступает в техникум и идёт в театральную студию.
Примерно каждую субботу во время ежевечерней прогулки по одному и тому же маршруту я с одного с того же ракурса фотографирую слово «Любовь» на гараже. У меня есть любовь в снегу и под дождем, в жизнерадостных зелёных листьях и в унынии ноября, с горящими окнами соседней пятиэтажки и без, с людьми и без, с машинами и без. Не помню, зачем, и с чего началось это затянувшееся исследование на стыке антропологии и бессмысленности. Пока оно демонстрирует нам только то, что любовь на гараже стойкая, никого не интересует, никем не закрашивается и даже не выцветает.
А сегодня была суббота. И пока я, как обычно, стояла с телефоном и пыталась поймать фокус через дорогу, откуда-то из-под ёлок возник лохматый человек в одежде не по сезону, с баулами пустых бутылок и мятых жестянок («твой электорат!» — сказала бы коллега из телевизора), довольно быстро сообразил, что меня привлекло в этом пейзаже, присел на почтительном расстоянии и говорит:
— Барышня, а вот там под мостом, — он махнул рукой в неопределенном направлении, — картины получше.
Стрит-арт под мостом Миллениум называется «Аллея музыкантов», но я сегодня не была настроена обсуждать уличное искусство с незнакомцами, так что сделала вид, что не слышу из-за наушников.
— Там такой Цой, я сам охуел, — миролюбиво продолжал незнакомец (очевидно, желал обсудить искусство), — Или вот футболистов на домах видали?
Видали. Так себе муралы, как по мне. Я убрала телефон в карман и пошла дальше быстрым шагом, пока тот человек, сидя на тротуаре, увлеченно перечислял городской стрит-арт, встреченный на пути. Весь его монолог сводился к одной простой мысли: «Сдался вам, барышня, этот гараж, когда вокруг столько удивительной красоты».
И пока я уходила, у ёлок появился еще один человек, тоже с россыпью стеклотары и топтаных жестянок, изобразил вокруг головы невидимые наушники (гораздо больше моих видимых, кстати), махнул рукой и крикнул тому первому:
— Прости, Вовик, она не слышит!
Семилетняя племянница снисходительно объясняет бабушке суть игрушки попИт, и чем попит отличается от симпл-димпл.
— Вот смотри, эби, приходишь домой, а там – СТРЕСС!
(эби – это бабушка по-татарски)
Во вселенной окрестных семилетних людей я оказалась единственной взрослой, кто в курсе про симпл-димпл, хотя тоже плохо улавливаю концептуальную разницу с попит. В общем, так: попит — большой и для дома. А симпл-димпл — маленький и для прогулок. Ибо выходишь на улицу, а там понятно что.
Семилетняя племянница открыла для себя Bad Romance.
— Тётя Ирина, ты знаешь певицу Леди Гага?
— Знаю, конечно.
— Леди Гага мне нравится. Она как Билли Айлиш.
— Леди Гага появилась гораздо раньше Билли Айлиш. Ты ещё не родилась, а она уже пела, представляешь.
— 👀
— И лет ей, кстати — как мне.
Через две недели издали представляет меня своему лучшему другу:
— Это моя тётя! Она как Леди Гага, и она знает симпл-димпл.
А чего добился ты 🐦
Гуляла сегодня по абсолютно пустым улицам: ни людей, ни шума, ни музыки. Ни звука фейерверка, ни одного троллейбуса мимо. Даже машины все куда-то подевались. Не знаю, может, уехали в центр центра или жарили где-нибудь шашлыки. За два с половиной часа мне повстречалось ровно четыре живых существа: маленький мальчик, Галя, дяденька и кот.
Маленький мальчик, перекинувшись через круглый бортик, наблюдал, как из худого серого шланга льется в фонтан вода. Иногда оборачивался и говорил:
— Галя, вода.
— Вода, дорогой мой, — подтверждала пожилая дама в летнем платье и маленькой шляпе.
Мальчик деловито обходил фонтан по часовой стрелке и против. Воды тем временем прибавлялось ещё на пару сантиметров.
— Галя, вода!
— Медленно льётся, — замечала Галя.
Мальчик висел на бортике фонтана с разных сторон круга, пока вода подрастала ещё немного:
— Вода, Галя!
— Будь осторожен, мой дорогой, — отвечала Галя. — Это вода.
Так повторялось раз восемь. Вода лилась, маленький мальчик восхищался, Галя свидетельствовала, я читала книжку «Вратарь и море». Очевидно, никто из нас никуда не торопился.
Дяденька возник в другом пустом сквере. Он проходил мимо и, как будто вспомнив о чём-то важном, остановился рядом с моей скамейкой:
— Простите, пожалуйста, — сказал он задумчиво.— Вы слышите запах черёмухи?
Да я не то чтобы слышу, а на него и пришла.
— Слышу, — говорю.
— И я слышу, — ответил дяденька и пошёл дальше.
А кот ничего особенного не говорил. За последние полгода он пожил как минимум в пяти квартирах, завёл толпу опекунов, включая дочку дворника и почтальоншу, а также сфотографировался для каждого столба. В феврале его лицом был украшен Вахитовский район города Казани. В марте я хотела порекомендовать его в приют, про который мы тогда снимали фильм, но он — кот, а не приют — не дал согласия. Регулярно спасаемый нами, сегодня он сидел у мусорки на старой перьевой подушке, макал лапы в банку со шпротами и не желал спасаться.
Возможно, про это уже 100500 раз написали, но:
Из сложной зелени можно варить сложные щи!
Бездомный у Сбербанка за углом вдохновенно танцует чечётку в остроносых лаковых туфлях не по размеру и в процессе просит на бутылку у тех, кто выходит из банка.
Никто не даёт на бутылку. Его это не то чтобы не огорчает, а как будто вообще не интересует. Возможно, сбор на бутылку — просто повод для танца.
Тем не менее, он кричит нам: «Ну куда же вы?» — тянет руки, гримасничает. В образе, в общем. Когда я захожу, он танцует. Когда выхожу, ещё и поёт. Через 20 шагов понимаю, что забыла кое-что сделать в банке и возвращаюсь.
Человек в лаковых туфлях резко выходит из образа, останавливает и себя, и танец, и песню, провожает меня взглядом до двери и говорит обеспокоенно:
— Случилось что?
Я-то уже подготовила фразу, что на бутылку у меня нету. Треск разорвавшегося шаблона было слышно даже сквозь наушники.
— Да нет, — говорю. — Нормально всё.
— Ну ладно, — говорит, — тогда.
И задниками туфель такой: пык-пык.
Возвращаюсь я сегодня, значит, с перформанса про смерть. Погода хорошая, плащ летний, только что танцевала. Возвращаюсь длинным путём, собираю в голове ответ на вопрос: «В каких вы отношениях со смертью?», в наушниках на повторе тоже что-то, скажем так, тематическое. Иду. Почти уже у дома замечаю, что со мной кто-то разговаривает. Снимаю наушники.
— Привет! — говорит девушка с розово-жёлтыми волосами.
— Привет.
— Как дела?
И не то чтобы она познакомиться хочет или там за жизнь поговорить. Бывает же, люди вдруг заговаривают на улице, будто мы все едем в плацкарте. Нет, та девушка не из таких. Судя по «как дела», мы точно знакомы.
— Да ничего, — говорю.
А сама судорожно (насколько это возможно после дня видеомонтажа, медитативного вечера в интерьерах поминок и свободных танцев в конце) перебираю варианты: «Соседка? Из НКО? Из театра? Героиня какого-нибудь сюжета со времён работы в телике? — кто ты?»
— Откуда идешь? — спрашивает.
Ну то есть она вообще не сомневается в том, что мы знакомы, а у меня, возможно, просто едет крыша.
— С перформанса, — говорю.
Она молчит, и я зачем-то уточняю название:
— «Для простых смертных»
По выражению её лица понимаю, что яснее не стало, и уточняю снова.
— Про смерть.
И снова:
— Смерть — это тема такая.
Почему нельзя было сказать, что ты идешь из «Пятёрочки»? А ещё лучше: «Я вас не узнаЮ, простите». Почему надо стоять в 10 вечера на неосвещенной тропинке — слева овраг, вокруг заросли, впереди стройка — и вести странный смолток про смерть. Присматриваемся к лицам друг друга. Трещина в реальности делается всё ощутимее.
— Интересно,— говорит девушка так житейски. — А я на смену. И, ты знаешь, я сейчас поняла, что перепутала тебя с одной своей знакомой. Извини, пожалуйста. Хорошего вечера!
И уходит.
А я говорю:
— Да ничего страшного. Удачи.
И иду домой.
Что вы знаете о перформансах.
Кассирша в «Пятерочке» бодро возит тряпкой по ленте и вот уже секунд десять о чём-то мне рассказывает. Через внезапный «Владивосток 2000» и вату в голове понимаю, что забыла снять наушники, а плейлист дня опять странный.
— Простите.
— Курица! — объясняет кассирша. — Вот, бывает, принесут её сюда такую, положат (она изображает рукой куриную лапку и делает лицо). Лежит, капает — не очень-то приятно, знаете.
— Угу, — говорю. — Гадость.
— Вот именно! — радуется кассирша и кидает тряпку далеко под ноги. — Хорошее вы слово подобрали: гадость! Что за день. Только и успевай протирать ленту.
Да уж. Что за день. Только и успевай подбирать слова.
☁️
— Нам ведь с тобой надо что-то есть в поезде, — говорит женщина в бордовом пальто то ли в микрофон невидимого наушника, то ли самой себе. Она стоит у стеллажа с дошираком и читает состав порошковой картошки, второй порошковой картошки и коробки с лапшой. Честно говоря, не знаю, что там можно читать. Это же поезд. Это же доширак. Будь смелой в отделе быстрорастворимой еды.
— Твой рацион давно понятен, а вот мой под вопросом, — продолжает женщина. — Надо быть терпеливой.
Пока она проводит сравнительный анализ двух картошек, пытаюсь пролезть к кукурузному крахмалу по соседству.
— Господи, всё так сложно! — одну картошку женщина возвращает на полку, вторую кидает в тележку. — Ну, прости. Подожди секунду, пожалуйста, сейчас поедем домой.
Я говорю «извините», таки пробираюсь к крахмалу и только сейчас замечаю, что в тележке с картошкой стоит корзинка, в корзинке — лежанка, а на лежанке сидит беспокойная крошечная собачка в синем комбинезоне, скулит и водит туда-сюда огромными почти прозрачными ушами.
☁️
Забыла купить молоко, развернулась на полпути, опять пришла в магазин, стоим у кассы второй раз: я и молоко. Впереди девушка-праздник в умопомрачительной ярко-розовой шубе и блёстках разгружает бездонную тележку и о чем-то хохочет в телефон. Молоко у меня в руках капает, как та курица, и сама я страшно устала. Сходила за новым. Вернулась. Стою. Плейлист странный, день плохой, завтра понедельник. Содержимое бездонной тележки всё не кончается. Не надо было сегодня монтировать видео. Мало того, что вата в голове, так ещё и глаза болят.
— А вы не могли бы, — вдруг говорит девушка-праздник. — В следующий раз заказать больше Ламбруско?
Кассирша смотрит на неё вопросительно.
— Ламбруско, — повторяет девушка.
— Лееее-наааа! — кричит кассирша. — У нас проблемы!
Тут же из воздуха возникает Лена в зелёной жилетке, уставшая, с растрёпанной прической и пачкой бейджиков на шее.
— Никаких проблем, — успокаивает её девушка-праздник. — Просто нам надо больше Ламбруско.
Срочное сообщение от моей племянницы из второго бэ.
Нашла такое же срочное сообщение, но год назад
«Ты, — говорит, — должна знать, что в Африке есть ослы-пастухи. Они открывают любые двери, умеют считать, таскают у людей еду, и их глубоко оскорбляет эта шняга с морковкой. У них крепкие зубы, отличная скорость, они никогда ничего не забывают и живут 60 лет. Доказано, что ослы умнее собак, умнее лошадей, и если бы люди не считали их тупыми, они бы, может, далеко пошли. А так им приходится 60 лет пасти овец. И когда на территорию пролезает гиена или лиса, ослы догоняют её, тащат за шею и выплёвывают за забор. Но никогда не убивают, потому что они нормальные ребята. Просто их бесит»
Так у мытой шампунем мыши моего сердца появился серьезный конкурент.
Подумала, надо хотя бы записывать что-нибудь про лето, пока не кончилось. И тут же вспомнила один странный январский вечер.
Н, с которой мы общаемся примерно раз в год, написала тогда, что она «в Центре сохранения русского фольклора с торца девятиэтажки за библиотекой празднует закрытый юбилей». Помню, меня так впечатлила эта формулировка, что я сделала скриншот.
— Не могла бы ты прийти сюда минут на 15, если тебе по пути. Я бы рассказала про наш новый спектакль, — сказала Н.
Была глубокая зима, -35 и девять вечера. Совершенно точно мне было по пути.
Помню, как Н. возникла из темноты в сомнительных сапожках, праздничных кудрях, бумажном пальто, и позади неё хлопнула невидимая железная дверь, а потом закрылась на ключ с той стороны. Фонари не горели.
— Там что, Центр сохранения русского фольклора? — уточнила я.
— Да, только никто об этом не знает, — ответила Н. деловым голосом.
И мы пошли вперед. Было дико холодно, у меня звенели коленки, ресницы прилипали к глазам при каждом моргании, бритая голова мёрзла под двумя шапками. Н. бодро вышагивала в капроновых колготках.
— И вот они передают друг другу мячик, у кого мячик, тот говорит, а потом на авансцену выходят трое и…
Примерно раз в минуту я интересовалась, не холодно ли ей, а она говорила: «Ещё круг сделаем, у меня две сцены осталось».
И мы всё шли и шли. По каким-то странным тропинкам, мимо заброшенного рынка, старых гаражей, по крышу заваленных снегом, замороженного ковра на заборе, мимо хрущевок. Иногда она вдруг останавливалась и замолкала надолго, вспоминала что-то важное и шла дальше.
В какой-то момент мы завернули за угол в подворотню, куда бы я никогда не пошла одна в темноте, и нас ослепило красной вывеской «БАР 24». Это как круглосуточный магазин «Мечта», только бар. У входа на снегу сидели двое: пуховики небрежно накинуты на плечи, у ног полуторалитровка пива, в руках пластиковые стаканчики. И оба какие-то расслабленные, задумчивые какие-то. Тихо переговариваются. Может, спектакли друг другу пересказывают, не знаю.
У меня в это время настолько замерзла челюсть, что я ничего не могла сказать, а только ткнула пальцем в бар.
— Да-да, — ответила Н. — Это здесь всегда.
Те двое проводили нас долгим взглядом.
Вчера случайно попала в тот же портал. Уверенное лето, +35, девять вечера. На асфальте под вывеской «Бар 24» сидят со своей полуторалитровкой и пластиковыми стаканчиками. Хочется думать, что те же самые. Тихо переговариваются.
Теперь я хотя бы могу представить, о чём.
Один говорит:
— По домам?
А другой:
— Ещё немного посиди.
Тот говорит:
— Пойду.
А этот:
— Да ты не торопись.
И пока мы бесконечно ходим кругами со своими спектаклями, они снимают пуховики, потому что распогодилось.
Ценное наблюдение в связи с моей новой работой:
Если сохранять в телефоне контакты российских некоммерческих организаций, указывая только город и название, то с одной стороны получится тренинг саморазвития, а с другой — афиша фестиваля короткометражек, где 40 минут одним кадром показывают бабушкину панельку и двор твоего детства:
«Чебоксары. Свет в окне»
«Калуга. Жизнь без границ»
«Омск. Живи сейчас!»
«Череповец. Ты не один!»
Если сделать ставку на ассоциации (мой любимый метод запоминания чего угодно), то любой рабочий контакт из телефона легко дополняется фразой «Кто ты сегодня?»
Кто ты сегодня?
«Елена собачки Ярославль»
«Елена церковь Нижний Тагил»
«Елена всех спасёт»
Кто ты сегодня?
«Дмитрий 150 видов мусора»
«Оксана Единороги»
«Отец Олег или Олег Фёдорович»
🌊
— Вы, наверное, замечали, как много в некоммерческом секторе названий со словом «добро»? — спрашивает меня руководительница фонда из города Уфы.
— Конечно.
— Вот поэтому я радовалась, как нам повезло с названием. Оно национальное, уникальное, аутентичное. А знаете, как с башкирского переводится «Изгелек»?
— Добро?
— Добро.
🌊
Моя официальная должность называется «редактор добра». Считаю это словосочетание кульминацией карьеры в сфере странных профессий.
— Официально? На полный день? — строго спрашивает мама.
Полный, мама, переполненный добром день. Теперь официально.
— И что делают редакторы добра? — спрашивает мама.
Не знаю, что другие, я сижу в трусах лицом в ноутбук и много злюсь. В основном на тексты.
— И чем это отличается от того, что ты делала раньше?
— Всё то же самое, — говорю. — Но концентрация увеличена в 60 раз.
— Ясно, — мама тут же теряет интерес к происходящему. Она всё ещё надеется, что кто-то из её детей продемонстрирует некоторую стабильность и заведёт понятную работу. Желательно в белом халате.
— А вот твоя сестра, — говорит. — Опять уехала в коровник, у них там телёнок родился. Ежиха, кстати, тоже беременная.
Моя сестра учится на ветеринара. У неё в студенческом написано «Группа ВЕТЕР.», а дома живут Ёся и Фердинанд. Пока кто-то редактирует добро, которое бесконечно, Группа Ветер даёт концерт в коровнике. Группа Ветер проносит домой запрещёнку в виде африканских ежей. Группа Ветер заводит телёнка. На Группу Ветер вся надежда, в общем. В смысле белых халатов.
Предпонедельничная цитата из моей семилетней племянницы.
Собирается на день рождения подруг:
— Я хочу подождать на улице, а не здесь!
— Ты испачкаешься.
— Многие люди пачкаются. И живут!
Леночка записала два ностальгических выпуска подкаста «Неидельные истории» про школьную литературу и тогдашних наших учителей. Первая серия вышла пару недель назад. А вторая — сегодня. В ней я (ближе к концу) наговорила про Ирму, учительницу мечты. Ирма учила нас с пятого по седьмой класс, вела русский, лит-ру и была классной руководительницей, а потом ушла и, насколько я знаю, больше никогда не работала в школе.
До сих пор помню, как в пятом классе я на полном серьезе писала сочинения по Чехову про певицу Таню Овсиенко, а отзывы на какие-то программные произведения в шестом писала о жителях Подкроватья и ежегодную прополку картошки с родителями. И помню, как они, родители, горевали по поводу того, что Ирма больше не преподает, обсуждали это со мной за ужином. Хотя у нас такое в семье никогда не практиковалось. В 98 году дел мало что ли, чтоб еще и вести терапевтические беседы о смене учителей.
Вчера была на показе эскиза спектакля Театра горожан о школьных учителях (🧡). Потом пересказывала истории этих учительниц всем, до кого дотянулась. А сегодня вышел Леночкин подкаст с кусочком про Ирму, и теперь мне кажется, что они из одной коробочки: вчерашние крутые учительницы с диссертациями по тиктоку и Ирма из моего пятого класса.
— Сегодня вообще какой-то тяжёлый день, чёрная полоса, — говорит мне сотрудница Сбербанка, пока перезагружается её планшет.
— Да?
— Ну смотрите сами: посылка не отправляется (это она про мою посылку), интернета нет, планшет тупит, ничего не складывается.
— Раздать вам интернет?
Вот уже минут 15 мы с ней пытаемся послать коробку в Саратов. Мы сменили пять планшетов, призвали на помощь трёх сотрудниц, перетёрли за магнитные бури, 52 раза перезагрузили вай-фай и почистили кэш. Я вежливо послушала рекламные монологи про СберЛогистику, СберПосылку, СберМаркет, СберИнвестиции, СберЗдоровье, счастье и жениха богатого.
— Может, всё же раздать интернет? — говорю.
— А вы можете?
— У меня много, я его коплю вместо денег— А вам знакома система СберБокс? — вдруг спрашивает лучезарная женщина в кудрях, коллега той, у которой чёрная полоса.
— Нет.
— Голосовой помощник системы «Умный дом» делает всё, что захотите.
Она достает из кармана пульт, тожественно подносит его к лицу и говорит в микрофон: «Включи нам, пожалуйста, первый канал». Это как если бы Старик попросил Золотую рыбку раз в минуту бить его дровиной по голове. В большом телевизоре на стене начинаются новости.
— В июне СберБокс 2499 по акции вместо 3549 рублей, не хотите попробовать?
— А можно попросить его не включать первый канал? — говорю.
— Конечно. Что вы любите?
Это интересный вопрос в Сбербанке. Ну, я люблю спать, долго ходить, далеко ездить, кукурузные палочки «Кузя». Ещё когда нервничаешь перед встречей с незнакомыми людьми, а потом они появляются, и как-то сразу понятно, что вы из одной коробочки. Такое люблю. Или когда заходишь в банк на минутку и попадаешь в трещину в реальности или очередную пьесу Данилова. Это тоже.
— Даже не знаю, — говорю.
— Включи нам, пожалуйста, клипы, — почему-то просит женщина в кудрях.
Казалось бы, может ли эта история стать страннее. В телике появляется Киркоров, весь в перьях и глиттере.
— Я могу просто оставить вам коробку, — говорю.
— Система не грузит Саратов, — отвечает девушка, у которой чёрная полоса.
— А кулинарные каналы вы не смотрите? — спрашивает женщина в кудрях.
Киркоров поет и танцует в беззвучном режиме.
— У меня нет телевизора, — говорю.
— Что ж вы раньше молчали! — радуется женщина в кудрях и просит Золотую рыбку включить ютьюб.
Киркоров исчезает куда-то. Женщина в кудрях советует подумать насчет пульта, исполняющего желания. Измотанная чёрной полосой её коллега просит мой номер телефона и обещает написать в вацап, когда Саратов найдется.
— Всё будет нормально,— говорит. — Ваша коробка придёт!
С этим не поспоришь. Куда-нибудь да придёт.
Вчера вечером звоню человеку за комментарием.
— Могли бы вы, — говорит, — перезвонить минут через 20. Я ботинки сниму, а то не могу уже в них, проклятых, ходить.
Звоню второй раз.
— Сняли ботинки?
— Снял, – говорит. — Хожу вот босиком по паркету. Вообще хорошо жить стало.
— Сейчас всё испорчу сообщением, что включаю диктофон.
Отвлекаюсь на секунду, вернулась.
— Вы знаете, — говорит задумчиво. — Это сообщение и правда подпортило момент, пойду надену тапки.
Сегодня утром другой человек (преподавательница) просит перезвонить в 13:45 — у неё в это время будет перемена.
— Могу вечером позвонить. Не горит.
— Да нет, — говорит. — Я всё продумала. Буду есть пирожок в столовке и вам отвечать.
12:45. Серьезно задумалась, имею ли я право портить человеку пирожок не только своим внезапным присутствием, но и сообщением, что включаю диктофон.
Старший родственник полюбил гаджеты и освоил жанры «селфи в зеркале» и «фото ног». Он не заводит для них инстаграм, но пару раз в месяц присылает мне эти картинки, чтобы рассказать, как у него дела. Дела у него обычно хороши и разлёт жизни впечатляет.
Каким-то удивительным образом в неё — жизнь — помещалась работа физиком и хоровое пение, внезапное для всех троллейбусное депо вместо НИИ и воскресные концерты в Польском костёле. Когда мне было 12, его лицо — точнее длинную фигуру в концертном пиджаке — можно было наблюдать на городских афишах. Я очень гордилась. А сам он в это время получал зарплату двухрублёвыми монетами. Им в депо выдавали то, что за месяц набирали кондукторы.
Моя одноклассница Оля Наумова, говорила, что на тех плакатах — ими была оклеена троллейбусная (какая ирония) остановка возле нашей школы — никого толком и не видно. Там ведь не только Толя, а весь хор выстроился трёхэтажной лесенкой. Но Толя везде был самым высоким, и на любых фотках, в любых обстоятельствах торчал из хора как торжественный июнький одуван. Таких всегда видно.
Ближе к 50 он выучил английский и уехал в женой в Штаты. А теперь, почти в 75, где-то как всегда поёт, кем-то до сих пор работает, всюду катается и шлёт мне оттуда селфи. Самое прекрасное в них — подписи в стиле бабушкиных бархатных альбомов.
«Пляж «Огонёк», Адлер, октябрь 2020 год»
«Портрет в отражении окна аптеки, Бостон, февраль, 2019 год»
«Автопортрет в окне, Гавайи, 2017 год»
Недавно у Толи был день рождения. В этом году он как раз пришелся на очередной многомерный не укладывающийся в голове пиздец, несправедливость, потери и горе. Мир всё рушился и рушился, люди вдруг умирали и умирали, и в какой-то из поздних вечеров этой долбаной резиновой недели я подустала, присела, прорыдалась у декоративного трамвая за всё и за всех, и думаю: «Надо поздравить Толю с др». Мне это тогда показалось очень логичным. Не отходя от декоративного трамвая, написала поздравление и забыла о нём на три дня.
А вчера разбирала свалку в вацапе и нашла непрочитанное. Уж не знаю, что именно и каким таким взглядом он усмотрел между строк рядового поздравления, но в ответ прислал записку из трёх фраз:
«А что нам остаётся делать, Ириша? Только дальше жить в этом странном мире.
Портрет перед зеркальной дверью в южную кухню. Дагомыс, май, 2021»
И селфи в зеркале.
Концепция поменялась. Нам нужен стикерпак «Сложные щи». И в нём вся твоя сложная зелень: шпинат, руккола, твой чертополох, петрушка и пучок укропа. Все — на сложных щщах, разумеется. И ежи, которые не едят.
Не зря, не зря проходит день труда.
— Я, — говорит мама. — Так устала от необдуманных поступков своих детей.
— А обдуманные — это какие?
— Обдуманные — это когда ты смотришь наперёд.
— Например?
— Ну, предположим, я завтра буду сажать редиску, она взойдет и даст урожай, — говорит мама. — А твою сложную зелень, чертополох твой (имеется в виду шпинат – прим.), сажать не буду. Она плохо растёт, гниёт, её даже ежи не едят, какой смысл. Понимаешь?
— Ну вообще, — говорю, — если б я сажала грядки, то исключительно бы сложную зелень.
— В том-то и проблема, — говорит.
Считаю, что нам срочно нужен стикерпак имени моей мамы. Там будет четыре стикера: «сложная зелень», «даже ежи не едят», «какой смысл». Ну и что-нибудь про твой чертополох.
Одна моя знакомая писательница и переводчица живёт на море и работает сторожем. Она пишет детскую прозу и недетские стихи, издаёт книжки, переводит с английского художественную литературу и рисует. Мы познакомились в автобусе.
Она играет на флейте, любит лошадей, у неё есть собака. Она носит в карманах мелкие пёстрые конфеты и камни из моря. В моём воображении сторожка писательницы стоит прямо на берегу.
Она подарила мне камешек «потому что у тебя есть что-то общее с минералами. Вот, например (дальше — список минералов)». Подарила значок с лошадью. Подарила конфеты. Я вышла из автобуса немного ошеломлённая и потом гуглила кварц. Теперь те мелкие конфеты в карманах ношу я, потому что никто не в состоянии съесть столько карамелек сразу.
Мы ехали в автобусе полтора часа, всё это время она извлекала из маленького походного рюкзака всякие удивительные штуки и складывала мне на колени. В тот день я была с поезда, мало спала, с семи утра шаталась по Москве и быстро начала отключаться в этом автобусе, вся усыпанная чудесами из рюкзака.
И вот сижу я такая немножко в трансе и слышу:
— Когда я переводила Энид Блайтон...
Мне как будто солнцем в глаз посветили. Тут же включилась обратно и говорю:
— Подожди. Ты правда переводила Энид Блайтон?
— Ну да, — говорит.
Энид Блайтон писала детские и подростковые книжки. Очень много писала, сериями. Моя любимая серия — «Великолепная пятёрка», про компанию детей, которые расследовали преступления на каникулах: «Великолепная пятёрка. Тайна острова сокровищ», «Великолепная пятёрка. Тайна секретных болот», «Великолепная пятёрка. Тайна вершины Контрабандиста» — всего 21 книжка в мягкой обложке + ещё 16 под другим названием. Для них в библиотеке имени Марка Сергеева был выделен отдельный высокий стеллаж, за этими книжками постоянно была очередь, так что я читала прямо там, сидя у полок. Однажды перед каникулами папа подарил мне почти всю серию на двух языках, так на целое лето я стала самой богатой девочкой на Земле.
И вот со мной в автобусе едет та, кто переводила Энид Блайтон, рассказывает об этом и скучнеет на глазах.
— Да это моя самая неинтересная из работ, — говорит она. — Там же весь текст состоит из клише, так все персонажи картонные, так очень бедный язык. Даже переводить-то нечего.
Она достает из рюкзака — внимание! — книжку «Великолепная пятёрка», которую переводила для какого-то издательства, открывает на любой странице и начинает читать вслух таким извиняющимся голосом, мол, прости, что тебе приходится это слушать. Заканчивает абзац и спрашивает: «Ты когда-нибудь перечитывала это во взрослом возрасте? Даже не пробуй».
Я думала об этом три недели. А сегодня надо было дописать сцену в спектакль дружественного инклюзивного театра, документальный спектакль про детство в 90-е. И сцена такая лирическая: «Что бы мы сказали себе маленьким, если б могли вернуться». В общем, я нашла подборку книжек Энид Блайтон и стала читать. И, вы знаете, там весь текст состоит из клише, все персонажи картонные, даже моя любимая Джорджина, которая настолько крута и бесстрашна, что одевается как мальчик (ну, конечно) и зовёт себя Джордж. Там очень бедный язык и переводить нечего. Это как жевать лав из (он теперь вообще другой), как пересматривать сериал «Дикий ангел» (вообще тупой), как в 30 лет прийти в свой прежний двор (нормально, но никто не узнаёт и хочется домой).
Хотя теперь я знаю, что сказала бы себе маленькой, если б могла вернуться. Я бы пришла в библиотеку имени Марка Сергеева, нашла себя у любимого стеллажа и сказала «Вырастешь — поверь на слово живущей на море писательнице из автобуса. Даже не пробуй»
Извините. Я тут уже минут 20 делать ничего не могу, читаю вслух кому придётся краткий пересказ всей своей жизни.
Даже корова с крыльями имеется.
А муравей пусть будет фиолетовый, угу
Рассказываю Машеньке, как первый раз в жизни ходила на «Тотальный диктант». Из-за обилия тире и двоеточий рассчитываю написать на 2.
— Было бы круто отказаться от оценки, — говорю, — но для тех, кто пишет очно, нет такой опции.
— А на ошибки-то дадут посмотреть? — спрашивает Машенька.
— По-моему, на сайте в личном кабинете скоро должны быть все ошибки.
— Представляешь, — присылает голосовое Машенька. — Заходишь на сайт и в личном кабинете читаешь все ошибки за всю твою жизнь.
В пятом классе купили футболку не того цвета — ошибка!
Кому-нибудь нахамила — ошибка!
Взяла кредит — ошибка!
Громко хохотала, ругалась матом. Живёшь как-то на троечку. И за поведение двойка.
Слушайте, ну я же могу записаться на подготовительный курс тотального диктанта всей моей жизни (бесплатно!), подтянуть грамматику, пунктуацию и попробовать в следующем году.
Диктатор смотрит сурово через очки:
— Попробовать в следующем году что? Жить хотя бы на четвёрочку? Поработать над ошибками? Вот можешь же, когда захочешь.
И ровно через год, 10 апреля — дождь стеной, куртка насквозь, ноги мокрые — ты бредёшь опять в культурный центр имени Пушкина — вышла и зашла, как следует. Говоришь, что регистрировалась, надеваешь маску. Столов на площадке не предусмотрено, ручка не пишет, все правила забыла, а голову не забыла.
— Приветствую вас на Тотальном диктанте всей вашей жизни! — говорит диктатор. — Каждое предложение читаю три раза: сначала слушаем, потом пишем, потом проверяем.
И начинается: тире или двоеточие? Точка с запятой или без? Что там с интонацией? Красная строка или и так нормально? Обвести букву О четыре раза, чтоб проверяющие точно поняли? А зачеркивать у вас можно?
— Успеваете? — строго спрашивает диктатор.
И все себе под нос:
— Успеваааем.
А он:
— Что-то вы неуверенные какие-то на тотальном диктанте всей своей жизни. Плохо учили правила?
А потом доходишь до этой адской бесконечной фразы на восемь строк и думаешь, как бы разбить её точками или хотя бы избежать многоточий. Диктатор говорит, что ты, конечно, можешь, но учти, проверяющие посчитают это ошибкой. И, кстати, да, диктант начинается с середины, обрывается внезапно и обсудить с отдалёнными друзьями сомнения, многоточия и ошибки тоже сложно, потому что все вы пишете разные части большого текста.
Короче, завершается всё концертом с экскурсией. Все делают селфи на фоне баннера и ждут, когда кончится дождь. А диктатор даёт интервью телевизионщикам о том, что он вообще ничего не понял — ни текста, ни смысла, ни автора — и зачем на тотальном диктанте всей вашей жизни такие неоднозначные современные тексты, когда есть Толстой, Булгаков и Достоевский.
🔽🔽🔽
Лена говорит:
2 апреля называют Днём информирования о проблеме аутизма. Сейчас предлагают переименовать его в «День принятия». Я считаю, что за информацией всегда следует принятие, поэтому мне нравятся оба названия.
Для меня — это день, когда можно подсветить сложности с диагностикой и системой образования, показать, что действительно всё держится пока только на инициативах родителей, хотя законодательная база худо-бедно существует.
Это день, когда можно прозвучать не только для тех, кто и так в теме, а ещё и для чиновников. Информировать общество, что ребёнок с аутизмом может родиться в любой семье, рассказать, как выявить расстройство и что с ним можно жить и учиться. Что школам не нужно дорогое оборудование, нужны высококлассные специалисты, что выездная реабилитация должна включать занятия с этим специалистами, а не кислородный коктейль и массаж.
Важно говорить, что аутизм — не болезнь, а особенность обработки информации или нарушение социального взаимодействия, избегать стигматизирующих слов. Но как раз тут есть «второй слой»: аутизм бывает разный, аутизму очень часто сопутствуют какие-то нарушения организма, например, связанные с ЖКТ, иногда без медицинской помощи не обойтись. Поэтому с одной стороны — не болезнь, а с другой — сложно говорить, что это такое небольшое милое нейроотличие. Что мы можем сделать? Не рассматривать аутизм в медицинской точки зрения, относиться к нему как к особенности, которая в разных случаях требует поддержки разного уровня. И не забывать расхожую фразу «если ты видел человека с аутизмом, то ты видел только одного человека с аутизмом».
Думаю, гениев среди людей с РАС столько же, сколько среди нормотипичных людей. Я сама видела ну семей 300 с детьми с РАС, и среди них только один такой киношный савант, который играет Листа с листа.
Надо сказать, что необучаемость детей с аутизмом миф не менее распространенный, чем их гениальность. Его транслируют и учителя, и медики, и другие специалисты, начиная с момента постановки диагноза. 2 апреля — это день, когда можно ещё раз проговорить, что каждый человек — обучаем.
Позавчера на мероприятии одна участница (её для помощи нам прислала компания-партнер фестиваля) сказала мне: «Я ничего не знала про аутизм, а сейчас вспомнила одну свою подругу с ребенком». И дальше она рассказывает о том, как ребенку не могут поставить диагноз, как семья мотается по клиникам, неврологам. Дельфины, иголки, шаманы — типичная история. И я как в кино в замедленной съемке кричу ей: «Нееееет!» Даю свой номер телефона. «Пусть подруга звонит мне как можно скорее, всё будет нормально, дети обучаемы, можно жить». Вот это просветительство, оно никогда не кончается, ты становишься консультантом 24/7. И здорово, что есть специальный день, когда ты можешь привлечь внимание других людей, других родителей, которые мечутся и не знают, что делать.
Но сделать в этот день всё идеально все равно не получится. Одна депутатка, например, решила привезти на наш фестиваль корзину с шоколадными сердечками, чтоб раздавать конфетки деткам. А дети все очень разные: кто-то пугается, кто-то не хочет подходить к незнакомой тёте, кому-то из-за специальной диеты нельзя сахар. Помощница депутатки бегает, цокает каблуками по полу, пытается угостить детей. А родители, которые несколько суток носились с организацией фестиваля, следят за этой корзинкой голодными глазами, как бы стащить оттуда шоколадочку. Стоит смириться, что никогда ничего не пройдет идеально, даже если опыт, даже если ты давно в теме, даже если вы всё продумали. Тема сложная, знаний пока мало — обязательно случится какая-нибудь незапланированная корзинка с сердечками.
