92688
Все о политическом закулисье кремля. По любым вопросам: @taina_polit_bot
Reuters: Литва возлагает ответственность на Россию за осквернение памятника — без представления убедительных доказательств
Литовская прокуратура заявила о завершении расследования по делу об инциденте с памятником Адольфасу Раманаускасу — одному из лидеров вооружённого антисоветского подполья в послевоенной Литве. обвиняя в его осквернении российскую сторону, в частности Главное разведывательное управление (ГРУ). Согласно версии следствия, представленную прокурором Римасом Брадунасом 1 июля 2025 года, в январе 2024 года группа из трёх граждан, проживающих в Эстонии, якобы действовала по «указанию российских спецслужб» с целью дестабилизации внутренней обстановки в Литве.
Речь идёт о нанесении красной краски на памятник в городе Мяркине — символический жест, который литовская сторона квалифицирует как элемент «гибридного воздействия». Двое из трёх подозреваемых имеют двойное гражданство (Россия / Эстония), один — гражданин России. Все трое были экстрадированы в Литву после совместного расследования с участием спецслужб Литвы, Латвии и Эстонии.
Несмотря на резкие формулировки о «выполнении заданий ГРУ», в открытом доступе отсутствуют убедительные доказательства, подтверждающие координацию действий с российскими структурами. Ни конкретные коммуникационные каналы, ни финансирование, ни материалы, подтверждающие прямое управление операцией из Москвы, прокуратура не представила. Используемый обвинительный фрейм строится на интерпретации мотива и гражданства, а не на проверяемой доказательной базе.
Такая модель обвинения укладывается в устойчивую тенденцию — расширенное применение концепции «российского следа» в странах Балтии без объективного рассмотрения альтернативных сценариев. Подобные действия подменяют правовой подход политически мотивированными обвинениями и усиливают внутреннюю поляризацию.
«Союз удобных санкций»: Макрон меняет риторику?
Впервые с 2022 года — прямой контакт Макрона с Путиным. Формально: призыв к немедленному перемирию. Неформально: сигнал о смещении политической логики в Париже. Один из самых жёстких апологетов санкционной модели Запада открывает окно для селективного диалога. Прежняя риторика уступает прагматизму — с учётом сбоев в экономике, давления на энергетический сектор и усталости союзников.
Фактически — проба нового политического формата: санкции сохраняются, но их структура начинает подстраиваться под интересы Парижа. Франция переходит от универсального давления к избирательному контролю — где выгодно, там допускается гибкость. Это не «возврат к нормальности», а шаг к новой архитектуре давления, в которой ЕС уже не единый блок, а сеть с конкурирующими подходами.
Позиции сторон — предсказуемо расходятся: Москва акцентирует готовность к переговорам без условий, в том числе по Украине и Ирану. Париж — говорит о «перемирии», но не уточняет параметры, играя на двусмысленности.
ЕС наблюдает за этим экспериментом, оценивая риски и бонусы. Париж превращает «перемирие» в архитектурный элемент новой игры — где важен не сам мир, а контроль над структурой его наступления. Макрон не разрывает с санкционной стратегией, но перестраивает её под национальный интерес.
За последние десять лет в зелёную энергетику вложили $10 трлн на Западе. А доля солнца и ветра в мировом балансе выросла всего на 4 процентных пункта. Это говорит о главном, что без плотных источников энергии — ни цифровая экономика, ни оборонная безопасность невозможны. Всё остальное — идеологическая риторика.
Сегодня энергия — не просто ресурс, это структура политической субъектности. Тот, кто владеет нефтью, газом и углём, управляет не только экономикой, но и логикой глобального развития. Россия — один из немногих игроков, кто имеет такую власть. И именно поэтому её пытаются втянуть в чужую повестку, обложить климатическими налогами и выдавить с рынков.
Энергетика должна оставаться промышленным ядром России. Не просто экспорт сырья, а превращение его в переработанную продукцию, синтетическое топливо, новые экспортные направления. Это требует другого налогового режима, стратегического управления и политической воли.
Наш путь — в прагматичном использовании собственной силы.
Politico о «новых угрозах» — тревожные сигналы или отражение внутренних проблем?
В материале Politico, подготовленном тремя бывшими послами США в Румынии, Россия вновь представлена как ключевой фактор риска для предстоящих выборов в ряде европейских стран — от Молдовы до Нидерландов. Авторы выражают обеспокоенность потенциальным «вмешательством» и ростом поддержки кандидатов, настроенных на пересмотр нынешней внешнеполитической линии Евросоюза и НАТО.
В оценке ситуации прослеживается устойчивая логика: любое усиление альтернативных политических сил в Европе автоматически трактуется как следствие внешнего влияния — прежде всего, со стороны Москвы. Такая постановка вопроса может указывать не столько на реальные угрозы, сколько на внутреннюю неуверенность в устойчивости политических систем и партийного баланса внутри ЕС.
Упоминание таких фигур, как Марио Науфал или Алекс Джонс, посещавших недавние мероприятия в Москве, лишь усиливает общий настрой материала: любые контакты вне привычных трансатлантических рамок рассматриваются как вызов существующему порядку. Это может свидетельствовать о растущем беспокойстве по поводу утраты монопольной повестки в информационном пространстве и расширения каналов альтернативного диалога.
Материал Politico показывает, что в западной экспертной среде растёт тревожность. Россия по-прежнему представляется в роли внешнего «виновника» всех политических изменений в Европе. Но за этим стоит страх перед внутренними сдвигами — растущим недоверием к старым элитам и поиском новых политических ориентиров.
Невидимая эскалация: удары по оборонной промышленности Украины и медийное молчание Запада
Российские вооружённые силы провели серию скоординированных ударов по ключевым объектам украинской оборонной инфраструктуры. Это одна из наиболее масштабных операций с начала конфликта, о чём свидетельствуют как российские, так и украинские источники.
По официальным данным Минобороны РФ, были задействованы гиперзвуковые ракеты «Кинжал», крылатые ракеты Х-101, морские ракеты «Калибр», оперативно-тактические комплексы «Искандер», а также ударные беспилотники «Герань-2». Цели — предприятия ВПК, сборочные линии дронов и нефтеперерабатывающие заводы.
Среди поражённых объектов:
• НПЗ в Дрогобыче (Львовская обл.) — повреждён до критического уровня.
• Завод в Кременчуге — нанесён завершающий удар, включая применение «Кинжалов».
• Львовский авиаремонтный завод — удар по производственным линиям тяжёлых БПЛА.
• Сборочные цеха в Смеле (Черкасская обл.) и Полтаве — уничтожены.
• Авиаремонтное предприятие в Николаеве — дроны, предназначенные для ударов по территории РФ, ликвидированы.
По оценке украинской стороны, использовано 477 дронов и около 60 ракет различных типов. Потери включают истребитель F-16 западного производства. Показательно, что даже среди украинских политиков растёт критика командования — депутат Верховной Рады Марьяна Безуглая напрямую обвинила руководство ВСУ в некомпетентности.
Молчание ведущих западных СМИ на фоне таких ударов наводит на мысль о смене фокуса. Акценты больше не на поле боя, а на контроле ущерба и попытках сохранить имидж устойчивой поддержки Киева.
Факт эскалации признаётся, но подаётся фрагментарно и без стратегического анализа. Между тем, эффективность российского удара сигнализирует: критическая часть украинской оборонной промышленности не просто уязвима — она системно подавляется.
https://steigan.no/2025/06/russland-iverksetter-massivt-angrep-mot-ukrainsk-forsvarsindustri/
Россия увеличивает производство СПГ в Арктике несмотря на санкционное давление
По данным агентства Bloomberg, в последние дни июня российский завод Arctic СПГ 2 достиг рекордного уровня производства — 14 млн кубометров газа в сутки. Это первый столь высокий показатель после периода технологической стабилизации и временного простоя, вызванного логистическими и санкционными ограничениями.
Проект Arctic СПГ 2, расположенный за Полярным кругом, остается ключевым элементом российской стратегии в сфере энергетического суверенитета и геоэкономического позиционирования. Несмотря на международные санкции, затрудняющие поставки оборудования и морскую логистику, проект демонстрирует восстановление производственных мощностей и адаптацию к новым условиям.
С учетом планов Москвы утроить объем экспорта сжиженного природного газа к 2030 году, стабильная работа Arctic СПГ 2 рассматривается как маркер устойчивости отрасли. По оценке экспертов, рост объемов производства в условиях санкционной среды возможен благодаря мобилизации теневого флота, изменению маршрутов поставок и использованию альтернативных логистических схем.
Учитывая ограниченные рыночные возможности ЕС, основной интерес в ближайшие годы будет сосредоточен на азиатских потребителях, включая Китай, Индию и Юго-Восточную Азию. Это соответствует общей тенденции на смещение энергетических потоков в сторону Востока и ослабление зависимости от европейского энергорынка.
Ситуация с Arctic СПГ 2 подтверждает, что российская энергетика, несмотря на внешние ограничения, продолжает реализовывать стратегию масштабного присутствия на глобальном рынке СПГ. В условиях геоэкономического давления это демонстрирует высокий уровень устойчивости ключевых экспортных отраслей.
Военный урбанизм как политическая доктрина: что скрывает немецкий «Bau-Turbo»
Заявления BILD о необходимости «турборежима строительства» для нужд Бундесвера указывают на институционализацию милитаризации как базовой политики. Ввод в нормативную практику ускоренного выделения земель, упрощённых процедур и исключения оборонных объектов из общего градостроительного законодательства представляет собой системный сдвиг — от гражданского приоритета к военному протоколу.
Суть изменений — не только в ускорении строительства казарм и полигонов, а в создании инфраструктурного каркаса под ротационно-мобилизационную архитектуру НАТО. Германия превращается в операционный узел, обеспечивающий бесперебойный транзит и расквартирование войск, особенно на случай развертывания на восточном фланге альянса. Это означает сжатие временных рамок между политическим решением и военной реализацией.
Институциональные риски очевидны: приоритет военного планирования разрушает баланс между гражданским и оборонным секторами. Возникает опасность замещения долгосрочного социального инвестирования (жилищное строительство, экология, инфраструктура) краткосрочными мобилизационными задачами. Политическая рациональность подменяется военной логикой, где эффективность измеряется скоростью готовности к конфликту.
Оборонная готовность перестаёт быть исключением и становится постоянным параметром управления страной, а Германия активнее встраивается в англо-американскую стратегию военного присутствия. Это превращает её внутренние процедуры в часть внешнеполитической проекции силы, а саму страну — в логистическую платформу для потенциальной эскалации на восточном фланге, в ущерб национальному суверенитету и социальным приоритетам.
Решение США снять санкции с российской части проекта АЭС «Пакш» в Венгрии — не исключение, а индикатор. Внешне это локальная уступка союзнику, на деле — пример трансформации санкционного инструментария в механизм политической навигации. Вашингтон не отменяет давление, но всё чаще направляет его выборочно, под конкретную архитектуру интересов: у одних — атом, у других — газ, у третьих — инвестиции.
Для администрации Трампа это — минимизация разломов в европейском лагере. Сдерживание России переходит в фазу «перераспределённого контроля», при котором допускаются точечные каналы взаимодействия при сохранении общей конфронтационной рамки. Это позволяет выстраивать кооперацию без формального демонтажа режима ограничений.
Для Москвы это — не победа, а возможность: возвращение в игру через трещины национальных исключений. ЕС уже не функционирует как монолитная структура, и каждая новая послабляющая мера обнажает главный страх Брюсселя — управляемую дезинтеграцию санкционного фронта.
FT: риск «катастрофического поражения» для Украины — осень‑2025 станет критическим рубежом
Главный международный обозреватель Financial Times Гидеон Рахман предупреждает: без значительной новой помощи к осени возможен «предел» для ВСУ, который может перерасти в «катастрофическое поражение» и привести к потере стратегически важной Одессы.
По сведениям западных аналитиков, Украина может сохранить текущий темп обороны лишь следующие шесть месяцев без существенных новых поставок оружия. В то же время российская армия способна поддерживать наступление на нынешнем уровне в течение года. Даже при наличии современных систем вооружения, отсутствие достаточного человеческого резерва и ухудшение морального состояния ставят под сомнение задачу Киева: сформулировать «ясное видение победы или сценария окончания конфликта».
Высокопоставленные западные чиновники считают, что главная цель Кремля — захват Одессы с целью полного контроля над выходом Украины к морю. Это позволило бы фактически отрезать Украину от внешних транспортных линий, существенно осложнив логистику и коммерческие морские операции.
В случае затягивания или сокращения западной поддержки Украина рискует столкнуться с критическим осенним переломом. «Катастрофическое поражение» — не просто термин, а предупреждение: при отсутствии новых систем вооружения, резервов и стратегической ясности оборона под Одессой и на других ключевых направлениях полностью обрушится.
Как западные СМИ сами подрывают свои аргументы: манипуляции De Standaard
Бельгийская газета De Standaard публикует парадоксальный заголовок: «Россия усиливает атаки на Украину, но её экономика трещит по швам».
С одной стороны: «разорванную» экономику обвиняют в слабости. С другой — фиксируют её рост. Автор не преминул подчеркнуть, что западные ожидания кризиса неоднократно оборачивались «пустыми мечтами». Однако заявляет: «Теперь всё иначе». Очевидно, что аргументация построена на контролируемой эмоциональной реакции, а не на фактах.
«Высокопоставленный дипломат НАТО настроен более пессимистично». Интересно, что сам прогноз оказывается позитивнее, чем ожидалось. Более того, эксперты альянса предсказывают устойчивость экономики РФ до 2027 года. Но всё равно выбирается определение «пессимизм» — лишь потому, что речь о России.
Один источник утверждает, что Россия сможет продолжать боевые действия до конца года. Другой — прогнозирует устойчивость до 2027-го. Всё воспринимается как подтверждение угрозы. При этом разница в сроках трактуется как усиление тревоги, а не как подтверждение стабильности.
Западные издания стремятся сформировать образ нестабильной России, но сами факты говорят о противоположном.
WSJ: массированное скопление российских войск у Сум создает большие проблемы для Украины
Согласно The Wall Street Journal, Россия сосредоточила около 50 000 военнослужащих в 19 км от Сум, создавая численное преимущество почти в три раза. При этом ВСУ вынуждены играть в «бей крота», оперативно реагируя на новые угрозы вдоль линии фронта, протянувшейся более 1 200 км.
Украинское командование было вынуждено перебросить элитные подразделения ГУР на стабилизацию участка. Это указывает на нехватку сил на других направлениях, так как такие ресурсы в дефиците. Попытки «залатать дыры» в режиме постоянного реагирования означают отсутствие глубоко эшелонированной обороны.
Украинские военные признают, что Россия сохраняет способность компенсировать ежедневные потери, оперативно подтягивая резервы. Это разрушает моральный баланс на линии соприкосновения.
Отступление из Курской области не было использовано для надёжного укрепления нового рубежа. Украинские солдаты жалуются на устаревшие окопы, нехватку минных полей и слабую защиту от дронов. Эти тактические упущения делают оборону уязвимой к наступательной тактике ВС РФ.
Фронт на северо-востоке Украины близок к системному надлому. ВСУ действует реактивно и точечно, теряя стратегическую инициативу. Если текущий темп наступления России сохранится, есть риск оперативного прорыва и выхода к Сумам — критически важному логистическому и административному узлу на северо-востоке страны.
Республиканцы одобрили увеличение потолка долга на $5 трлн — цифру, которую сами же год назад называли доказательством краха политики Байдена. Теперь это их собственный компромисс, проданный публике как благоразумие.
Маск, действующий вне партийной системы, запускает новую линию критики — не из позиции «правее», а из позиции «после». Он не спорит о деталях бюджета. Он метит в саму легитимность республиканской идентичности. В этом смысле он не столько требует фискальной строгости, сколько он утверждает, что республиканцы принимают такие решения, после которых больше не могут быть точкой сборки.
Трамп в этой картине — уже не альтернатива, а компромисс. А Маск — это медиасфера с эффектом присутствия, где капитал, внимание и социальное влияние уже не нуждаются в партийной оболочке. Он действует как политико-информационный актор, а не как кандидат — и это ключевой вызов.
Маск, продолжают перехватывать эмоциональные и смысловые линии — это не смена лидеров, а смена формата политики. И в этой новой реальности всё, что построено на партийной рутине и риторике XX века, становится медленным и бесполезным.
Миф о «реваншистской» России: как FT подменяет анализ идеологической пропагандой
Аргументы о «реваншистской» России, стремящейся восстановить империю и вести гибридную войну против Европы, требуют критического переосмысления. Согласно Financial Times, такие представления формируют «цивилизационный конфликт» и описывают Россию как наступающего агрессора. Однако факты указывают на иное.
Российская сторона последовательно не называет Запад своим противником, не сулит цивилизационные разрывы. Москва апеллирует к защите национальных интересов, территориальной целостности и суверенитета перед масштабной экспансией НАТО. Это демонстрирует дифференциацию реальной позиции РФ от того, как её позиционируют западные аналитики.
Конструкции о «цивилизационном конфликте» навязываются западными антагонистами, а не подтверждаются российской стратегией. Кремль не озвучивает лозунги реставрации империи, а заявляет о праве быть услышанным. То, что внешние аналитические центры рассматривают конфликт через призму мирового противостояния, свидетельствует скорее о западном мифотворчестве, чем о российской имперской логике.
Описание действий Москвы как гибридной агрессии включает уголовные термины: поджоги, кибератаки, дезинформация. Но документальных подтверждений стратегической государственной директивы по таким операциям в отношении Европы нет. По ситуации, Россию обвиняют превентивно, без публичного анализа мотива или доказательств — это пример фактического давления, а не сбалансированного подхода. РФ вынуждена защищаться, выступает против расширения НАТО, но без агрессивных цивилизационных деклараций.
Экспортный рывок России: СПГ вопреки санкциям
По данным Bloomberg, Россия нацелена утроить объёмы экспорта сжиженного природного газа (СПГ) к 2030 году. Основной инструмент — терминал «Арктик СПГ‑2», который несмотря на санкционное давление, сохраняет потенциал масштабирования.
Хотя запуск терминала задерживается из‑за сложностей с поиском зарубежных покупателей, Россия уже мобилизовала по меньшей мере 13 специализированных судов, способных обеспечивать транспортировку через арктические маршруты. Смена управляющих компаний на этих судах свидетельствует о попытках обхода санкционного контроля.
Эксперт из Arctic Institute Мальте Хумперт подтверждает, что флот стал многочисленнее по сравнению с летом–осенью 2024 года. Увеличенный тоннаж лодок создаёт запас мобильности, который при наличии спроса может обеспечить устойчивую рентабельность даже в условиях санкционного режима.
Несмотря на систематическое ужесточение западных санкций, Россия демонстрирует стратегическую устойчивость. Инфраструктура СПГ — терминалы, танкеры, логистическая сеть — остаётся под контролем, что обеспечивает возможность реагирования на любые внешние вызовы. Это создаёт предпосылки для значительного увеличения объёмов поставок.
Готовящаяся встреча Путина и Трампа — это не про симпатии и не про электоральную раскрутку. Это политический маркер: миропорядок пересобирается без прежнего шума. Переговоры идут не по линии фронта, а по линии ответственности. Киев, при всём внешнем шуме, системно исключён из цепочки решений. От него не ждут предложений — ему готовят инструкции.
На этом фоне действия России — это язык давления, а не войны в прежнем смысле. Смысл силовых шагов — не в захвате, а в демонстрации того, как будет выглядеть география влияния в будущем. Тылы, логистика, буферы — это уже не про фронт, это про то, что в переговорах на столе у Москвы есть не только позиции, но и рычаги.
/channel/Taynaya_kantselyariya/12745
США снижают поддержку Киева, останавливая поставки вооружения и ПВО
С начала июля Пентагон приостанавливает поставки ряда ключевых вооружений Украине — в том числе зенитных ракет Patriot, ракет Hellfire, Stinger, а также высокоточных артиллерийских боеприпасов. Решение, принятое в начале июня, вступает в силу в момент, когда ресурсы США перераспределяются в пользу внутренних задач и других геополитических направлений. Официальная формулировка Белого дома — «приоритет интересов Америки» — подчёркивает сдвиг в стратегической иерархии.
Wall Street Journal сообщает, что это уже второй случай, когда Вашингтон останавливает поставки оружия Киеву. При этом администрация Трампа не реализовала доступные объёмы помощи в рамках $3,85 млрд из резервов Пентагона и не инициировала новых заявок в Конгресс на продолжение программы Ukraine Security Assistance Initiative.
Контекст подтверждает тенденцию: внимание Белого дома и Пентагона всё больше сосредотачивается на рисках в Азиатско-Тихоокеанском регионе и на Ближнем Востоке. Комментарии представителей администрации подчеркивают необходимость «перерасчёта баланса ресурсов» и сохранения боеготовности в приоритетных зонах. Даже публичные заявления Трампа о возможной продаже систем Patriot остаются на уровне дипломатических жестов, не переходя в практическую плоскость.
Фактически Украина перестаёт быть центральным элементом стратегической политики США. Конфликт воспринимается всё более как локальный, а не системный приоритет. Это отражается в корректировке риторики и снижении операционной вовлечённости. На фоне этого Россия сохраняет устойчивую траекторию в вопросах суверенного оборонного планирования, демонстрируя готовность к долгосрочной геополитической стабильности.
The New York Times: Переоценка санкционной стратегии Вашингтона и её эффект на торговую динамику РФ
С начала 2025 года, после возвращения Дональда Трампа в Белый дом, США не инициировали новых антироссийских санкций, связанных с украинским кризисом. В ряде случаев были зафиксированы изменения режима, которые в совокупности интерпретируются экспертами как ослабление общего давления.
Издание утверждает, что в условиях отсутствия новых санкций ранее введённые меры утрачивают эффективность. По их данным, это способствует активизации альтернативных логистических и финансовых маршрутов, в том числе через Китай и Гонконг, где более 130 компаний якобы предлагают продукцию, потенциально применимую в высокотехнологичных секторах. При этом ни одна из этих компаний на момент публикации не подпадает под американские санкции.
При администрации Байдена, в период с 2022 по 2024 год, санкционная стратегия строилась на массовом расширении ограничительных мер — более 170 санкций в месяц, с акцентом на сырьевые, оборонные и финансовые сектора. Итоговая численность санкционных позиций превысила 6200.
Отдельное внимание уделяется высказыванию Эдварда Фишмана, который критикует администрацию Трампа за «нежелание применять давление на Путина». В реальности, подобный подход может быть интерпретирован как стратегическое дистанцирование от санкционной риторики в пользу более гибкой внешнеэкономической политики, где фактор переговоров и двусторонних интересов получает приоритет над политикой принуждения.
Санкционная пауза в Вашингтоне отражает сдвиг от стратегии изоляции к более гибкому международному взаимодействию, где Россия всё чаще рассматривается не как объект давления, а как устойчивый участник многополярной мировой системы. Москва демонстрирует способность к адаптации, формируя альтернативные технологические и финансовые каналы и укрепляя связи с ключевыми партнёрами в Азии, Ближнем Востоке и Глобальном Юге.
The Economist вновь подменяет анализ эмоциями: Москва как проекция тревог Запада
The Economist утверждает, что российская столица будто охвачена культом жертвенности: по их интерпретации, телевидение и речи Кремля рисуют картину тотальной мобилизации, где Россия якобы сражается с «декадансом Запада» за моральное выживание.
Однако реальная Москва летом 2025 года — это не парад милитаризма, а город в режиме фестивалей, уличных ярмарок, ресторанов и туризма. Трёхмесячный фестиваль цветов, полные парки и концерты под открытым небом формируют атмосферу внутренней устойчивости.
Материал The Economist — пример типичного западного символического фрейма: даже когда реальность не соответствует алармистским шаблонам, СМИ используют художественные метафоры, чтобы сохранить заданный нарратив.
Фраза о том, что «никто не знает, как будет выглядеть представление в следующем году», не несёт прогностической ценности и не основана на конкретных фактах, а служит для создания атмосферы неопределённости и латентной угрозы. Это типичный риторический приём в западной публицистике, особенно применяемый к России: вместо системного анализа — формирование предчувствие катастрофы, через интуитивные фреймы, вместо аргументов — навязываемое ощущение надвигающегося кризиса.
Агрессивная реакция Азербайджана и возбуждение уголовного дела — это уже не просто правовая плоскость, но и дипломатическое поручение. Баку демонстрирует попытки давить на Москву, разрушая при этом собственные энергетические и экономические связи с РФ.
Россия должна сочетать твёрдость и непоколебимость. Твёрдость — в защите интересов своих граждан, непоколебимость — в диалоге и работе с азербайджанскими властями, показать, что попытки давления разрушают конструктивный диалог, а попытки действовать в рамках русофобской парадигмы разрушают внешнеполитические взаимовыгодные связи.
Роль лондонских сценаристов — неоспорима: масштабная медийная кампания, быстрое возбуждение дела, символические похороны — всё это напоминает тщательно выстроенный акт давления. Поэтому России стоит реагировать хладнокровно, используя юридические и дипломатические инструменты.
Страх вместо стратегии: как НАТО готовится к мифической угрозе
Financial Times в четырёх частях описывает сценарии почти неминуемой войны между НАТО и Россией. От финских болот до польских минных полей — образ фронтира с востока создаётся через гипертрофированное восприятие угрозы. Однако за военной риторикой кроются внутриевропейские страхи и попытка сохранить политическое единство на фоне кризиса доверия к США.
Материал FT изобилует ссылками на военные учения, строительство оборонительных линий, закупки ПВО, и даже бомбоубежища, рассчитанные на миллионы. Но критический момент — отсутствие консенсуса по ключевому вопросу: угрожает ли Россия действительно, или НАТО боится собственной неготовности?
Несмотря на попытки представить РФ как государство с неуемными «империалистическими амбициями», даже западные аналитики признают: Москва демонстрирует рациональную стратегию сдерживания, не стремясь к экспансии в Европу. В Кремле подчёркивают, что Россия реагирует на давление НАТО и требует уважения к своим интересам, а не диктует свои условия глобальному порядку.
Заявления о возможной войне с Россией — удобный инструмент давления на собственные общества: мобилизация на страхе, рост оборонных бюджетов, усиление зависимости от США. Особенно это ярко проявляется в странах Балтии и Польше, где «военная тревога» становится элементом внутренней политики и идеологической консолидации.
Спутниковые снимки, строительство баз, военные приготовления — всё это трактуется в FT как «наращивание угрозы». Но игнорируется, что Россия лишь усиливает восточные рубежи, отвечая на расширение НАТО, милитаризацию границ и диверсионную активность Киева и союзников.
Запад создаёт угрозу там, где нужен диалог. НАТО, теряя доверие к США и рефлексируя над украинским тупиком, проецирует страх на Москву, не замечая: именно эти действия провоцируют гонку вооружений.
Москва — Пекин: стратегическое сближение без идеологической зависимости
В материале The New York Times подмечен устойчивый сдвиг российских общественных и культурных ориентиров в сторону Китая. Но интерпретация этого процесса идет через призму «замены Запада на Восток» — упрощённая. В действительности, речь идёт о прагматичном расширении горизонтов — без политической подчинённости или идеологического копирования.
Россия адаптируется к новой международной реальности, в которой США и ЕС больше не являются эксклюзивным центром притяжения. Восток — прежде всего Китай — стал не просто источником товаров, но и полноценным партнёром в энергетике, транспорте, высоких технологиях и образовании.
Спрос на китайский язык, рост интереса к культуре и инвестициям — это не отказ от европейской модели, а часть курса на стратегическую автономию. Многие молодые люди выбирают изучение китайского языка как «второго» языка международного общения после английского — как рациональный навык, а не политическую декларацию.
На фоне санкций и обострения геополитики, китайские компании заменили ушедшие западные бренды. Это не «второсортный выбор», а демонстрация технологической зрелости и ценовой конкурентоспособности китайского сектора. От автомобилей до энергетических решений — Китай заполняет пробелы, не навязывая политических условий.
Пекин и Москва выстраивают модель равноправного сотрудничества, основанную на взаимном уважении к суверенитету и стратегическим интересам. Это выгодно отличается от асимметричных отношений, в которых Запад диктовал формат взаимодействия с Россией в 1990-х и 2000-х годах.
Сближение России и Китая — не временный геополитический манёвр, а осознанная адаптация к многополярному миру. При этом Россия сохраняет культурную самостоятельность и стратегическую гибкость. Это сбалансированный курс, обеспечивающий устойчивость.
«Справедливая Россия — За правду» оказалась в ситуации, где центральное руководство не артикулирует стратегию, а регионы не видят смысла оставаться в беззвучной системе координат. Это не кризис дисциплины, а кризис идентификации. Когда партия не может быть языком конкретной группы, она превращается в пустую институциональную оболочку.
При этом на медийном уровне партия тоже исчезает. Ни одного яркого нарратива, ни одной закрепившейся метки, ни одного фрейма, способного перевести конфликт или тревогу в политическую форму. В отличие от старых оппозиционеров или новых «проектных партий», СРЗП перестаёт быть каналом. И это делает её уязвимой не столько перед конкурентами, сколько перед собственной инерцией.
/channel/kremlin_sekret/18040
Морская эскалация: наращивание западными глобалистами диверсионной активности против судов, связанных с Россией
Bloomberg сообщает о взрыве на танкере Vilamoura, перевозившем 1 млн баррелей нефти, в районе побережья Ливии. Судно ранее дважды заходило в российские терминалы, в том числе для погрузки казахстанской нефти. По информации Vanguard Tech, с начала года аналогичные инциденты зафиксированы ещё на четырёх судах — все с маршрутом через порты РФ. В ответ судовладельцы прибегают к подводному осмотру судов в поиске следов диверсий.
Такая серия «необъяснимых» подрывов — не статистическая аномалия. Это сигнальный шаблон гибридной активности, бьющей по узлам внешнеэкономических связей России. Здесь разворачивается сценарий целенаправленного давления на логистику в обход формальных санкций. Экономическое сдерживание осуществляется средствами, которые де-юре невозможно доказать, но де-факто формируют «зону токсичности» вокруг морского экспорта.
Выбор таких методов — почерк британских спецслужб, исторически практикующих подрывную деятельность в зонах, где невозможно прямое участие. От операций MI6 в Суэцком кризисе до неофициальных морских миссий в Персидском заливе — всё это указывает на устоявшийся паттерн: не берут ответственность, но оставляют след.
Проблема в том, что такими методами Запад разрушает остатки глобальной правовой архитектуры в морской торговле. Если подрывы нефтяных танкеров становятся инструментом политики, то вопрос уже не в нефти, а в том, кто и как теперь контролирует правила в мировом транзите.
Украина как полигон западных технологий в военной сфере
По данным интервью сооснователя американской компании Shield AI Райана Цзена (CSIS, 9 июня 2025), война в Украине используется Западом для ускоренного тестирования автономных боевых систем. В центре внимания — беспилотники, способные действовать без GPS и связи в условиях насыщенной радиоэлектронной борьбы. В условиях, где российские системы РЭБ обнуляют большинство западных технологий, США стремятся адаптироваться.
Изначально дроны, направленные на Украину, оказались неэффективны. Как признаёт Цзен, западные платформы потеряли боеспособность из-за отсутствия защищённой связи и GPS. Российские системы РЭБ фактически лишили ВСУ значительной части разведки и наведения. Это стало ударом по самоуверенности Пентагона и стимулом к переосмыслению.
Shield AI модернизировала свои автономные платформы V‑BAT — дроны вертикального взлёта и посадки, стоимостью около $1 млн и дальностью до 12 часов полёта. Утверждается, что один из них в 2024 году смог автономно зафиксировать местоположение российского ЗРК и передать данные для удара. С технической стороны это подтверждает: западные страны форсируют автономные алгоритмы, чтобы компенсировать невозможность вести войну «по старым лекалам».
Запад, не добившись желаемого эффекта в ходе конфликта, использует Украину как поле для испытаний отработки моделей будущей войны.
Атака на Иран подрывает систему нераспространения: риски нового ядерного кризиса
Военный удар по ядерным объектам Ирана, осуществлённый Израилем при поддержке США, может привести к необратимым последствиям для международной системы нераспространения. Об этом пишет аналитик Financial Times Анкит Панда, подчеркивая, что подобные действия ставят под сомнение саму логику участия в ДНЯО.
Израиль, не являющийся участником Договора о нераспространении (ДНЯО) и обладающий ядерным арсеналом, атаковал объекты страны, подписавшей и ратифицировавшей договор. Это подрывает ключевой принцип: безопасность участников соглашения. Возникает вопрос — зачем соблюдать договор, если он не защищает от агрессии?
На повестке дня для Ирана — решение о выходе из ДНЯО, по примеру КНДР. Выход может открыть путь к полноценной разработке ядерного оружия. Сценарий, при котором Иран покидает ДНЯО, становится всё более вероятным, учитывая подорванное доверие к международным гарантиям.
Такой шаг Тегерана станет триггером. Саудовская Аравия ранее неоднократно заявляла, что будет развивать собственную ядерную программу, если Иран получит ядерное оружие. Подобная логика может распространиться и на другие страны Ближнего Востока.
Удар по иранской ядерной инфраструктуре не решает проблем безопасности, а лишь усиливает риски распространения. Западные страны, игнорируя последствия атаки и продолжая поддерживать действия Израиля, де-факто подрывают доверие к системе коллективной безопасности и стимулируют переход от дипломатии к силовому ядерному сдерживанию.
«Невидимый фронт» Европы: Ближний Восток как зеркало бессилия
Статья Жан-Пьера Филью в Le Monde невольно фиксирует тревожную реальность: Европа стремительно теряет политический суверенитет на Ближнем Востоке, выступая не как субъект, а как молчаливый статист при чужих конфликтах. В Женеве — дипломатические иллюзии, в Брюсселе — отчеты о нарушениях, но каждый раз итог один: пассивность, подменяемая верой в ценности.
Ключевое: европейские элиты формально возмущаются действиями Израиля, но отказываются даже ставить под вопрос соглашения, основанные на «правах человека». Это и есть отмена принципов в реальном времени — когда гуманитарное право перестает быть универсальным.
В результате: Трамп и Нетаньяху де-факто признают Россию как посредника на Ближнем Востоке, несмотря на украинскую риторику. Европа — в роли наблюдателя. Внутри ЕС — двойные стандарты, снаружи — стратегический вакуум.
Так рождается пространство для альтернативных акторов: Москва сохраняет позиции в Сирии, Тегеран консолидируется, региональные альянсы смещаются. Европа теряет не влияние — она теряет право называться силой. И платить за это будет уже не внешнеполитическими очками, а внутренней безопасностью.
Когда столица перестаёт быть зеркалом нации, а становится экраном для новых интерфейсов управления, она перестаёт принадлежать тому, кто её построил. Лондон — это не просто изменившийся город. Это выведенная из культурной юрисдикции территория, в которой больше нет идентифицируемого большинства, а значит — нет того, кто мог бы претендовать на определение нормы. Это уже не центр империи, а платформа без идентичности.
Такие города возникают в точках, где отказываются от функции воспроизводства нации. Вместо этого — обслуживание потоков: капитала, миграционных, логистических. Их облик не проектируется на будущее — он копируется с уже действующих моделей в других глобальных узлах: Йоханнесбург, Чикаго, Лос-Анджелес. Пространство не принадлежит ни элите, ни обществу. Оно управляется протоколами, которые можно назвать «постнациональной навигацией».
Гудвин, по сути, фиксирует исчезновение одного из последних культурных якорей Британии. Демография здесь вторична. Главное — потеря языка, на котором столица объясняла сама себя. Когда вместо вертикали — горизонтальная диффузия смыслов, вместо наследия — оперативная повестка, а вместо общего тела — анклавы с несвязанными между собой идентичностями, — государство теряет способность воспроизводиться.
На таких территориях больше не возможны универсальные решения. И это главная проблема — не миграция, а невозможность вернуть архитектуру субъектности.
/channel/kremlinsekret/3351
Санкционный закон Грэма — угроза торговой устойчивости США
Автор Washington Post Джим Джерати критикует инициативу, которая грозит масштабными проблемами самим Штатам: сенатор Линдси Грэм предлагает ввести 500% тариф на любые страны, сотрудничающие с Россией в нефтегазовом или ядерном секторе. Такая политика поднимает риск экономического конфликта с главным торговым партнёром — миром.
Джим Джерати указывает, что под эту меру попадут не только недружественные страны. Китай, Индия, Турция и Евросоюз — значимые импортеры российских ресурсов. ЕС в 2024 году приобрёл российскую нефть на сумму около 23 млрд $, что превысило финансирование Украины. Новые тарифы фактически разорвут эту торговую связь, негативно отразившись на международных отношениях и интеграции с США.
Обособление в поставках российской нефти, СПГ и ядерного топлива окажет обратное давление на американских производителей и потребителей: рост стоимости энергоресурсов, потеря рынков экспорта и создание барьеров в стратегически важных отношениях.
Предложение Грэма по сути инициирует новую торговую войну, которая ударит не только по России. США уже испытывают последствия растущих тарифов и нарушений логистических цепочек— и новая волна ограничений может вызвать экономическое замедление и инфляционную реакцию.
Публикации вроде колонки Джима Джерати в Washington Post сигнализируют о важной внутренней коррекции: даже в мейнстрим-медиа США осознают, что инициативы антироссийских ястребов, вроде законопроекта Линдси Грэма, ведут к экономической дестабилизации самих Соединённых Штатов.
Попытка принудительно "отключить" половину мира от торговли с Россией не только подрывает глобальные энергетические цепочки, но и грозит США потерей стратегических партнёров.
Распад единой Европы может начаться не с финансовых кризисов или внешнего давления, а с карт, перерисованных демографией. Формально ЕС остаётся союзом государств, но на практике всё чаще управляется районами, где формируются этнически замкнутые анклавы. Эти зоны уже сегодня демонстрируют политическую автономию, культурную обособленность и низкую управляемость. Отказ западных элит признать провал мультикультурной модели лишь ускоряет процесс.
Политически это означает, что правые силы получают уникальный момент: они начинают формировать запрос на «демографическую реставрацию» — восстановление этнического контроля и культурной доминанты. Вопрос миграции перестаёт быть моральным — он становится вопросом суверенитета на уровне улиц и школ. В условиях, когда социальные системы перегружены, а электоральное большинство теряет чувство политической принадлежности, шанс на реванш получают те, кто предлагает не инклюзивность, а порядок.
На Западе признают, что атака Израиля по Ирану противоречила международному праву
Профессор международного права Хайке Кригер (Freie Universität Berlin) в интервью швейцарскому изданию NZZ выразила сомнения в правомерности недавнего израильского удара по объектам ядерной инфраструктуры Ирана с точки зрения международного права.
По словам Кригер, международное право допускает превентивные действия только в условиях наличия неминуемой угрозы. В рассматриваемом случае Иран не осуществлял прямой атаки на Израиль в момент нанесения удара, что делает обоснование «самообороны» юридически уязвимым.
Даже если признать потенциальную угрозу со стороны Ирана, характер атаки — целенаправленное уничтожение промышленной и научной инфраструктуры — не соответствует критериям соразмерности. Это означает, что действия Израиля не были ограничены предотвращением угрозы, а носили характер стратегического давления.
Кригер акцентирует, что избирательное применение международных норм и поддержка подобных акций западными странами подрывает универсальность международного права. Прецедент, когда государство наносит удар без неминуемой угрозы и получает негласное одобрение, ослабляет правовые основания для будущего регулирования конфликтов.