Telegram-канал thecenotaph - Кенотаф: Unsorted

Кенотаф

27 Feb 2024 08:41

Как пела запрещённая певица Земфира*, эта грустная сага никогда не закончится. И действительно, сегодня Сергей Простаков в рамках автофикшн-эпопеи «Подшивка к личному делу» рассказывает про дни национального траура на телевидении.

Первый из них я хорошо запомнил. Утром 1 марта 1995 года мать, включив телевизор, закричала: «Листьева убили!». Я подбежал к телевизору. На экране у лестницы в зелёном подъезде валялся усатый мужчина, не похожий сам на себя. Вот, буквально вчера вечером в 18:30 мы смотрели «Час пик», а сегодня его убили. Диктор рассказывал про двух киллеров, среди которых была женщина. За окном начиналась весна.

Снег в тот год стаял рано, я побежал на выгон. Там скоро собрались малолетки-дошколята, и я, будучи самым политически грамотным, вместо обычных догонялок предлагал всем обсудить случившееся, если не сыграть в него. Особого ажиотажа это не вызвало, поэтому пришлось всё-таки играть в догонялки. К обеду я вернулся домой — там висела мрачная заставка с Листьевым. Я не мог прочитать написанное, но всё было и так ясно.

Конечно же, национального траура как особой формальной процедуры в те дни, кажется, не было, но он был установлен явочным порядком. Телевизионщики были в трауре. В моей семье Листьева любили, поэтому семья тоже была в трауре.

А дальше уже часто будет такое. Происходило что-то плохое, день объявлялся траурным. Для меня это означало, что менялась телепрограмма, а значит, предстоящий день нужно постараться просто пережить: по телевизору не покажут ничего интересного.

Первым совсем большим национальным потрясением, которое я уже прочувствую таким, станет гибель подлодки «Курск». Тут сказывалось и место моего рождения, Курская область, и само многодневное спасение, и постепенно угасающая надежда. Не было в моей жизни ни видяевского разговора Путина, ни той самой передачи Доренко, но чувство напрасной надежды, переходящей в трагедию, было первым таким.

Классная руководительница Валентина Ивановна на сороковой день гибели «Курска» попросит нас встать, чтобы почтить память погибших подводников. Это были мрачные и торжественные мгновения.

Вообще, если не пытаться специально разлеплять трагические события конца 1990-х — начала 2000-х, то кажется, что каждый год рандомно что-то происходило и затем объявлялся траур. Было ощущение, что это просто плавающее ежегодное событие — оно обязательно будет, но неизвестно когда.

Захват «Норд-Оста» даже не удивлял. Нет, это не воспринималось как реалити-шоу, и в нашей провинции тоже было страшно, мы классом боялись потом ездить в театр. Череда терактов и трагедий заставляла думать, что нам не повезло родиться и жить в таком неустроенном государстве. Где-то на свете всё спокойно и богато, а у нас — бедно и страшно.

Привыкай, Сынок, к пустыне как к судьбе. // Где б Ты ни был, жить отныне в ней Тебе.

Пройдёт какое-то количество лет, и в Перми сгорит клуб «Хромая Лошадь». Я тогда для себя отмечу, что вот — первый траурный день за много лет; наверное, с Беслана. Интернет тогда наполнялся фотографиями дверей заведений, на которых было написано, что у них траур только до вечера, а потом можно приходить и развлекаться.

Когда сгорит «Зимняя Вишня», все мы узнаем, что национальный траур нельзя считать таким по воле общества, — нужно, чтобы погибло от 100 человек. В «Вишне» погибли 60, поэтому никакого траура. Но к тому моменту мы уже читали в новостях про «хлопки», «возгорания» и «специальные задачи на территории Сирийской Арабской Республики», так что сама дискуссия уже никого не удивляла.

*иноагент

#простаков