6470
Издание Донаты: https://boosty.to/thecenotaph Обратная связь: @thecenotaphbot thecenotaph23@gmail.com
Подходит к концу наш второй День Солженицына.
Сегодня мы притронулись к теме спорного и неоднозначного в творчестве великого русского писателя. Насколько мы были убедительны в этой попытке, судить вам. Мы же днём рожденья Александра Исаевича воспользовались как поводом напомнить о важности дискуссии, открытого спокойного разговора на любую тему.
Пишите нам в бот, что вы думаете об Александре Исаевиче и его наследии: @thecenotaphbot
Если мнений наберётся достаточно, то опубликуем послесловие к сегодняшнему Дню, состоящие из ваших размышлений.
«Свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы — ещё успешнее и неоспоримее, чем живой». Из письма к съезду писателей, 1967 год
#день_Солженицына
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Классик заболел
Продолжая день Солженицына, Егор Сенников отвечает Сергею Простакову на его мнение о писателе и предлагает задуматься о той его стороне, которую можно было бы назвать мрачной, даже темной. Да только называть, кажется, уже некому.
— Слушай, Солженицын — это очень просто!
Я прислушался. Лучезарный юноша, ехавший рядом со мной в трамвае, вел беседу со своим попутчиком, несколько полноватым молодым человеком.
— Это, в общем-то, антисоветское манихейство, чисто такая диссидентская вещь. Говорить не о чем, — подытожил юноша.
Я перестал слушать: с таким мнением я был уже знаком, но оно мне не казалось достаточным.
Нет, с Солженицыным не все просто.
Само упоминание его имени в моем детстве производило странный эффект. Люди спорили о нем в газетах и на радио, обсуждали его ложь и правду, коверкали фамилию и высмеивали манеру одеваться. Но самым странным в этом всем было то, что говорили о нём все равно как о такой глыбе, которую с дороги не сдвинуть, не обойти её никак — она лежит, открытая небу и солнцу, порастает мхом, но исчезать никуда не собирается. И, что совсем уж удивительно, речь-то шла о всё ещё живом человеке, который давал интервью, появлялся на телевидении, к нему домой приходил Путин и бесконечные телевизионщики.
И читая Солженицына, ты идешь и взрослеешь в своих взглядах вместе с ним. От, как позднее стало понятно, робкого, подцензурного «Ивана Денисовича» движешься к «В круге первом». Тот ошарашивает тебя масштабом, идеей, точностью выделки и мощностью высказывания. Ты сам будто бы проваливаешься в сталинскую шарашку, страдаешь в кабинете у Абакумова и потеешь в приемной у Сталина — а затем несешься по адской лестнице вниз. Ты потрясен, ты раздавлен, ты ошарашен, тебе нечего возразить — ты готов слушать, что же будет дальше.
Но вот чем дальше ты движешься по реке мыслей Александра Исаевича, тем больше появляется вопросов без ответов. И это сбивает с толку. Манера его изложения мыслей в чем-то похожа на ленинскую: тезис, антитезис, синтез; тезис, антитезис, синтез… Свои мысли нужно подвергать сомнению, критиковать — лишь так они очищаются и становятся полновесными и живыми.
Но вдруг в этой машине что-то начало коротить. Так бывает почти со всеми. Особенно это хорошо заметно обычно у режиссеров: в какой-то момент миры, создававшиеся мощным умом и фантазией, начинают в новых картинах меркнуть, тускнеть, уменьшаться. Шестеренки не крутятся и лишь иногда в том, что ты видишь, встречаются отблески прошлых достижений.
Нечто подобное случилось и с Солженицыным. Осмысляя российский XX век, он унёс себя в некий странный параллельный мир и стал слать нам из него сигналы. И расшифровывая их, мы видели всё более странные картины. Темы, которые когда-то были фоном, выходили на первый план. Нелюбовь к сталинской руке начала чрезмерно уравновешиваться обожанием руки столыпинской, да и государевой в принципе. Антисемитизм выходил из тени на авансцену. Самокритика исчезала как жанр, а ощущение бесконечной правоты затопляло всё.
И вот на это смотреть уже было совсем не так интересно — но это ладно. Чувствовалось, что все эти идеи о правильной крепкой руке — суть опасные химеры, которые разойдутся, переварятся в некоторых головах и начнут воспроизводиться во все новых и новых формах. И за «Как обустроить Россию» вырастет целый лес брошюр и статей — поменьше, попроще, но гораздо прямолинейней. Идеи вообще вещи крайне живучие и летучие, как споры гриппа, они не разбирают где поселиться. А вот в отличие от эпидемии, тот кто их выпускает в мир, должен иногда чувствовать, что совершает что-то не то. Что-то опасное. Что-то совершенно нежеланное.
Конечно, вирус Солженицын в острой форме подхватил во время работы над «Красном колесе». С пыльных страниц старых газет вдохнул в себя мыслей опасных, тревожных. И не нашёл лекарства. Или и искать его даже не стал. А чихнул на лист — и все эти идеи пошли гулять по другим головам.
И в жизни нашей стало всё очень непросто.
#день_Солженицына #сенников
В наш День Солженицына решили оценить обложки книг, где его критикуют и выводят, так сказать, на чистую воду. Да, это наша культовая в узких кругах рубрика «Судим по обложке».
Если вы не согласны с нашим мнением по этому и другим вопросам, пишите в @thecenotaphbot.
#день_Солженицына #обложки_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Солженицына превозносили при жизни до небес, а проклинали до седьмого колена. Остановимся на тех кто проклинал, или предупреждал, или всего лишь советовал. В любом случае, признаем за критиками где-то последовательность, где-то даже смелость, а где-то и прозорливость.
Григорий Померанц раньше других разглядел в Солженицыне националиста-утописта, идеями которого воспользуются обязательно нечистые на руку люди. Захар Прилепин продолжает оставаться самым непремиримым противником нахождения книг писателя в школьной программе. Ярый критик советского строя Александр Зиновьев считал Солженицына виноватым в том, что целились в коммунизм, а попали в Россию. Великая Ахматова настойчиво просила Солженицына стихов не писать и никому их не показывать.
Отдадим и должное самому писателю — он полемики не боялся и был её мастером. Это споры с Померанцем вдохновили его на описание «образованщины». В дискуссиях с Сахаровым Солженицын окончательно осознал себя как почвенника-традиционалиста (хотя и в очень оригинальной версии). А стихов после общения с Ахматовой он действительно больше не писал.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
У всех есть возможность сказать свое последнее слово — хотя не всегда тот, кто его произносит или пишет, знает, что именно оно окажется последним. В рубрике «Последние слова» мы очищаем последние слова от налета времени и даем вам возможность посмотреть на них отвлеченно.
Сегодня — последние слова письма аятоллы Хомейни, написанного им перед смертью Михаилу Горбачёву.
—
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
А мы напоминаем о нашем феерическом разговоре о книге Кристофера Кларка «Сомнамбулы. Как Европа пришла к войне в 1914 году». Напоминаем не случайно — Александр Солженицын о той войне размышлял и писал много. И у нас на следующей неделе в день рождения писателя будет второй его день.
#простаков #сенников #день_Солженицына
Открытые двери, закрытые шторы и бег времени
На склоне горы, на высоте почти в 2 километра, лежит загорелый пожилой мужчина. Чуть ниже по склону — сачок; выпал из рук при падении. Мужчина смотрит в небо, даже слегка усмехается, но это как в анекдоте — «Доктор, больно только когда смеюсь»; кружится голова и не получается встать. Над головой его проплывает кабина канатной дороги, в ней туристы. Он призывно машет им рукой, а они машут в ответ, думая: о, какой веселый старик. На обратном пути кондуктор понимает, что старик может веселый, но лежит на том же месте больше двух часов.
Владимира Набокова спасают. Травма даже не оказалась такой уж серьезной. Слава Богу, а то ведь мог бы быть такой комичный финал большой жизни.
Революция, гражданская война и эмиграция навсегда изменили его жизненную траекторию, отправив его в параллельное измерение. Фантасмагория переездов, чужих языков, новых миров и людей, которых он никогда бы не встретил в Петербурге. И внутри, конечно, не мог не появляться время от времени вопрос: «а что если бы…».
Двойники, альтернативные реальности — регулярная тема набоковских произведений. Доходит до параллельных миров, Анти-Терр, Владимиров Владимировичей Н. И он всегда шел вперед: движение его поступательное стремление вверх, к новым формам, взглядам, рубежам. Ничего застывшего, постоянная переменчивость и идеальность формы.
Он всегда словно хотел идти быстрее, чем бежит время. Он вообще любил шутки про время: коллега по Корнелльскому университету вспоминал, что Набоков мог взглянуть на часы и сказать — у меня 8:15. А что у вас?
Отмотаем же часы на полтора десятилетия назад.
Хоронят Бориса Пастернака. Проходят мимо одной переделкинской дачи, в которой задернуты все шторы, выключен весь свет. Это дом Константина Федина. Потом он скажет, что болел, что не мог прийти — но все всё поймут.
Когда-то он был реэмигрантом. В 1913 году поехал учиться в Германию, да так там и застрял, оказался, по сути, на положении военнопленного — только свободы у него было чуть побольше. Играл в немецких театрах, завязывал дружеские и романтические отношения, знакомился с настоящими русскими военнопленными. При первой же возможности выбирает родину: в 1918 году несется в Советскую Россию. Едет не в родной Саратов, а в Москву — и проходит всего несколько лет, как становится писателем, участником Серапионовых братьев и автором романа «Города и годы».
Произведение ныне полузабытое, но напрасно: эпопея войны, эмиграции и гражданской войны им описана так, что словно задает рамки всех других произведений того же типа. Главный герой, конечно, гибнет — в новом советском мире ему места нет, а судьба Юрия Живаго еще не была описана и предсказана.
Федин этим романом продлил себя в истории и сделал имя, но… Но в том-то и дело, что в похолодевшем мире 1930-х годов, ему вскоре пришлось запахнуться в пальто. Впрочем, человек из СССР, он ездит в межвоенные Берлин и Швейцарию то для лечения, то с государственными задачами — не набоковский эмигрант, а человек с положением. Крайне неустойчивым В конце 1930-х к нему придут. Он посмотрит ордер и увидит, что тот выписан не на него. Скажет: «Плохо работаете, товарищи. Дача Бруно Ясенского вон там». Его отпустят. Ясенского расстреляют в сентябре 1938 года.
Многие, кому удалось пережить 1930-е, запахнулись в это пальто, спрятались в нем, в надежде пережить. У некоторых в 1950-х получилось из него выползти. Но не у Федина. Он так и остался человеком в этом футляре, не позволив себе открыться. Стал литературным чиновником: и уже в этом качестве отвернулся от старого друга и соседа Пастернака, сыграв свою роль в запрете «Доктора Живаго». Позднее он же поспособствует невыходу «Ракового корпуса».
Но главное — литература. Тексты послевоенного Федина — почти сплошь мемуарные. Он смотрит в прошлое, мучает свой роман годами, но не выходит. Время ушло — и только старые друзья помнят каким он был.
Они умерли с разницей в две недели, в июле 1977 года. Один так и остался в своем прошлом, другой — и сегодня поет сиреной.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Журналистка Ксения Собчак, политик Илья Яшин* и поэт Лев Рубинштейн на Чистопроденском бульваре в Москве во время акции «ОккупайАбай», май 2012 года.
#в_поисках_счастья
*иноагент
У группы «Спасибо» сегодня вышел новый альбом Dom, а у нас вышли ответы ребят на наш стандартный опросник о книгах и чтении. Фёдор Достоевский, Гарри Поттер, Курт Воннегут и другие персонажи — в ответах музыкатов.
thecenotaph/spasibo" rel="nofollow">https://teletype.in/@thecenotaph/spasibo
#опросник_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
А пока К. Сперанский и по совместительству участник издания «Кенотаф» стремительно набирает подписчиков в своём Boosty, он покажет, на что он способен в нашем блоге на этой платформе.
Сергей Простаков и К. Сперанский обсудили роман Ивана Гончарова «Обломов». И пришли к выводу, что Илья Ильич похож на типичного героя Оливии Лэнг, а Андрей Штольц, которого так любили наши учителя, наверняка бы сказал, что мы занимаемся какой-то чушью.
Премьера уже в эту пятницу! Подписывайтесь: https://boosty.to/thecenotaph
#простаков #сперанский
В пространстве lifestyle-блогов на русском языке (и я уверен, что не только на русском) есть такой пошлый жанр: давайте покажем обложки The New Yorker — это красиво, эффектно, лайкособирательно. Вот и я в рамках издания «Кенотаф» прибегаю к этому грязному стилю.
Между этими двумя обложками 8 месяцев. Чёрная — из апреля 2020-го, пика мировой самоизоляции. Вторая — из декабря, какие-то послабления ещё есть, но мы уже знали, что пандемия переходит в следующий год.
Весь мир сидел по домам пару месяцев, а большинство из нас этого даже не увидело, сходя с ума в своих съёмных квартирах, или, наслаждаясь прогулками вокруг загородного дома. Зато мы открыли для себя видеоконференции. Маски исчезли, соблюдение дистанции исчезло, да даже и удалёнка далеко не везде сохранилась. А вот «зум» для поддержания связи стал всеобщим с тех пор.
Я смотрю на эти обложки и думаю о том, что же с нами происходило в те месяцы. Разрушение связей, схождение с ума, привыкание к кельям, сдача своих свобод государствам, потому что нам чиновники объяснили, что это всё ради нашей безопасности. Когда в июне перед референдумом по конституции нам дали погулять по летней Москве, меня поразило, что многие близкие люди всерьёз решили самоизолироваться. Той тяжёлой весной казалось, что только нам позволят выйти на улицу, так сразу же и вернётся прежний «вечный фестиваль варенья». Но нет, люди в твиттере упрекали своих друзей, что те хотят праздновать день рожденья не в одиночестве.
Зимой станет понятно уже точно, что старый мир закончился. С потрохами. Хорошо, что хоть самые модные светские вращатели научились жить в одиночку перед монитором, держа бокал в руках — в будущие годы это станет очень полезным навыком.
Мне всегда нравилась сцена из второй части «Неуловимых мстителей», где выясняется, что пароль от сейфа у полковника Кудасова — 914, год начала войны. В детстве я не мог понять, сколько же боли сосредоточенно в этом решении генерала, какую трагедию жизни его поколения отражают эти цифры.
Ну, а теперь-то что? Пароль к нашей жизни — 2020, конечно. И с конца прежней жизни прошло много больше, чем 1000 дней.
#коврик_у_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Надо прислушиваться, чтобы спастись
Большой советский художник и знаковая французская романистка. Оба научились перевоплощаться, жить другой жизнью — одну к этому привела эмиграция, другого — смутные и страшные времена. Егор Сенников в новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» пытается расслышать в потаенной жизни двух человек отзвуки большой истории.
По Москве едет грузовик. В кузове — множество молодых парней: молодые солдаты, сбежавшие с фронта, городская рабочая молодежь, уголовники, студенты. Лихо распевают, сворачивая то в один, то в другой московский переулок. На винтовках у солдат повязаны красные знамена. Грузовик останавливается у полицейского участка. «Айда, ребята», — кричит заводила и бодро прыгая в февральскую грязь, вся мужская ватага вваливается в отделение. Вскоре — движение в обратную сторону: на московскую улицы вытекает ручей энергичных молодых парней; они держат за руки немолодого уже полицейского пристава. Сажают в грузовик и едут дальше.
Так описывал свой февраль 1917 года художник Аркадий Пластов. Но верится с трудом. А слышится гораздо больше, чем рассказывается.
Сын священника, внук иконописца, студент-семинарист, Пластов с детства тяготел живописи — первый художественный опыт он получил, изучая росписи в церкви, построенной дедом Аркадия в родной деревне Прислониха. Аркадий рвался в Москву, хотел изучать живопись. Годы Первой мировой Пластов провел, учась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.
После Февральской Пластов укатил в родную Прислониху. Вернувшись осенью 1917 года в Москву доучиваться, едва не оказался сам в большой беде: патруль обратил внимание, что на форменной шинели у Пластова красовались пуговицы с орлами. До страшного не дошло, но Пластов понял, что, кажется, с мечтой о живописи придется расстаться — может навсегда. И уехал в Прислониху, где стал крестьянином — и нашел в этом спасение.
В Прислонихе он проводил главные крестьянские полгода, а после сбора урожая уезжал в Москву и работал над картинами. В передовики соцреализма он не рвался. Никогда не отказывавшийся от веры, он с болью смотрел на то, как в середине 1950-х церковь в Прислонихе уничтожили. И все равно писал работы на религиозные темы; и мог позволить себе «включить дурака» и выступая на фоне Президиума ЦК с Хрущевым во главе, говорить, что в Москве правды нет, а есть она лишь на земле — формально имея в виду, что художникам стоит уезжать из Москвы в регионы.
Человек себе на уме, сумевший прожить российский XX век так, как он сам хотел и следовать своим правилам. Потому что умел расслышать ход времени и понять, что нужно делать.
В 1972 году, когда Пластов умрет в Прислонихе, в Париже в печать выйдет новый роман Натали Саррот «Вы слышите их?» — вскоре его переведут на русский, а предисловие к советскому изданию напишет Евтушенко. Саррот, ровесница века, родилась в 1902 году в Иваново, но ее детство и юность прошла в том странном довоенном мире, где было возможно столь многое, что вскоре превратилось в фантазию, в рисунок на запотевшем стекле. Жизнь между Россией и Парижем, прогулки с отцом в Люксембургском саду, брат, писавший книгу об Австро-Венгрии, мать, вышедшая второй раз замуж и переехавшая в Петербург…
Что здесь удивительного для довоенного человека? Что здесь реального, для человека послевоенного? Жизнь унесла Саррот потоком во Францию, помотала по Европе, столкнула со страшным и научила глубокой рефлексии и слову — такому, в котором можно утонуть, проводя вечный диалог с самой собой
Саррот — одна из создательниц Нового романа, в своих работах уходившая от прямой повествовательности к попытке описать суть человеческого существования. Роман «Вы слышите их?» описывает то, что происходит, когда взрослые люди, собравшись в гостиной, слышат из соседней комнаты заливистый детский смех. Это весь сюжет, а вот все остальное содержание пересказать не так-то просто — это мысли, фантазии, воображаемые ситуации.
Словом, все то, что пролетает в минуты жизни в голове рефлексирующего человека.
Словом, жизнь.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Сергей Простаков много раз зарекался от того, чтобы кого-то ругать публично, но создатели сериала «Комбинация» не оставили ему шансов.
Уже общим местом стало утверждение, что сегодняшнее российское кино демонстрирует последовательный эскапизм и игнорирование реальности. В этой стратегии самой по себе нет ничего плохого — проблемы начинаются, когда ей пользуются люди бесталанные и незаинтересованные, и портят таким подходом даже потенциально сильный материал.
«Комбинацию» на старте сравнивали со «Словом пацана» — та же студия Wink и многие создатели, а ещё описываемая эпоха. Хватает тех, кто ненавидит прошлогоднее «Слово пацана», но никто всё равно не будет отрицать, что это было и событие, и высказывание. На историческом материале книги Роберта Гараева режиссёр Жора Крыжовников снял фильм об истоках культуры насилия, которое пропитало, как выражается мой друг Сергей Карпов, пространство северной Евразии. В фильме всё работало на это: позднесоветский город ничем не отличался в кадре от городов двадцатых годов XXI века, рванный монтаж — фирменная фишка Крыжовникова работала на ощущение мокьюментари, сбалансированный саундтрек из нескольких перестроечных песен идеально вязался с центральной музыкальной темой «Пыяла» «Аигел». Время и место, почва и судьба — в фильме всё работало на содержание: историю об особенностях национального насилия.
К середине «Комбинации» уже становится понятно — создателям неинтересно снимать и делать кино про группу и про её создателя Александра Шишинина. Даже жалко Никиту Кологоривого, который в роли Шишинина очень старается, но не может же он вытянуть то, что не интересно режиссёру.
Бессилие режиссёрской мысли проявляется, когда зачем-то появляются документальные кадры первого большого выступления «Комбинации» в Волгограде. И тут всё ясно: этот ход нужен, потому что никто не в силах передать значение момента обычными средствами — ну, не получается.
Для музыкального сериала в фильме непозволительно плохой саундтрек. Есть два отличных мэшапа Кирилла Бородулева, который собственно смешал главные хиты британской новой волны и шлягеры «Комбинации». Но при монтаже как будто бы не поняли, куда это засунуть в столь слабый материал, а потому они звучат в первых сериях, а потом разок в конце. В результате саундтрек состоит из хаоса то оригинальных песен «Комбинации», то необязательных каверов. И ещё «изюминка» — зачем-то сделали пасхалку с «Несмеяной». Опять же, был бы материал сильней, то могло получиться изящно, но тут не получилось.
Ну, и самое главное, зачем снимать фильм про Шишинина, если его смерть превратили в фантасмагорию? Можно сказать, конечно, что его убило само время, но из всего этого сквозит и фальшь, и страх. Есть очевидные намёки на версию из «Википедии», но в сериале Шишинин погибает только потому, что его и в реальности убили. Ну, не захотели создатели попытаться объяснить этот феномен гибели «молодых да ранних» в 1992-1994 годах. Страшно. Всё ещё.
Что же касается, группы «Комбинации» как феномена, то спасибо создателям, что актуализировали. Это действительно был великолепный проект — «600 секунд» от поп-музыки. И также не переживший 1993 года. Пути закованы. Проект «Российская Федерация» тронулся в путь. Некоторым пацанам из «Слова» места в нём хватило, а бывшему менту, верившему, что песнями покорит Америку, нет. Но ладно, это мы ищем смыслы, где их нет.
#простаков #рецензии_кенотафа
В новом выпуске опросника «Кенотафа» — самая обсуждаемая инди-группа сезона «Конъюнктура». Вокалистка Шоша Менаховская ответила на наш традиционный список вопросов о книгах и чтении.
thecenotaph/shosha" rel="nofollow">https://teletype.in/@thecenotaph/shosha
#опросник_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Мост между параллельными мирами
Часы спрессовываются в дни и недели, те — в месяцы и годы, а дальше в десятилетия. Продукт этого процесса — опыт; у кого-то совместный, у кого-то совершенно раздельный. В новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» Егор Сенников смотрит на то, как люди, которых разнесла в разные стороны История, могут чувствовать связь друг с другом благодаря разделенному опыту проживания.
Две женщины в московской квартире. Их разделяет возраст, но сближает опыт пережитого.
Ты вселенную держишь, как бусу,
Светлой волей Аллаха храним…
Так пришелся ль сынок мой по вкусу
И тебе, и деткам твоим?
Молчание.
— Ох, страшные, Анна Андреевна.
— Время было страшное, вот и стихи страшные, — отвечает.
Очень важно иметь опыт, который объединяет. Это сближает даже людей, которые различны по возрасту, мировоззрению, сексуальной ориентации и моральным ориентирам. Пережив вместе грозовые минуты, вы с любым таким же несчастливцем всегда сможете найти возможность навести мосты. Общие слова, речь, даже мимика. Тайный клуб свидетелей страшного — и на сердце у каждого отпечатано время, обстоятельства, факты. По ним вы друг друга и опознаете.
У Анны Ахматовой и Лидии Чуковской (а именно они — те две женщины в Москве в 1960 году) такой общий опыт проживания был. И разговор идет на темы, понятные обеим, вопрос в оттенках: Ахматова, например, радуется, что Твардовский может в «Правде» критиковать сталинское время, пусть и размыто, а Чуковскую бесит и тошнит от того, что делается это не так, как стоило бы. Но это детали. Манера их постоянного разговора (как, по крайней мере, видится из записок Чуковской) такова, что они понимают друг друга с полуслова.
И опять по самому краю
Лунатически я ступаю.
За сотни километров от Ахматовой и Чуковской, в Мюнхене живет поэт Дмитрий Кленовский. С Ахматовой они знакомы давно, еще с тех пор, когда Гумилев учил молодых поэтов. Кленовский — выпускник Царскосельской гимназии («последним царскосёлом» называла его Нина Берберова). Из России после революции он не уехал и залег на дно в Харьков, где старался не отсвечивать своим акмеистским-журналистским прошлым и тихо работал переводчиком.
Но он ничего не забыл. В 1950-х, уже не в России, он пишет:
Когда я, мальчиком, с тобой дружил,
Прекрасный город одиноких статуй,
Густой сирени и пустых дворцов,
Тебя еще не посетили беды:
Твой Гумилев был юношей веселым,
Ахматова — влюбленной гимназисткой,
А Иннокентий Анненский еще
Не задохнулся на твоем вокзале.
Война. Харьков под немцами. Кленовский движется по спецмаршруту — коллаборационистская газета «Голос Крыма», следом Австрия и Мюнхен. Оказавшись в эмиграции, он переписывается с архиепископом Иоанном Шаховским; сам Кленовский в это время все больше погружается в мысли о православии и традиции. И в этой переписке видно, что хоть и унесенный потоком времени в Мюнхен, он все равно следит за старой знакомой Ахматовой.
Ахматова проживала в Ленинграде первые недели и месяцы Блокады, сражалась за репрессированного сына, пережила запрет себя... Вроде бы на дворе уже глубокая Оттепель, реабилитация и Твардовский. А новую книгу все равно заворачивают. Вот Бродского сажают — и надо его пытаться спасти. Здесь новая статья Федина — и надо на нее отреагировать. А вот и конец Оттепели. И уже процесс Даниэля и Синявского. Жизнь идет в своем великолепии и мерзости — и надо каждый день преодолевать.
А Кленовский следит за этим из своего мюнхенского далёка и дает оценки. Он относится к ней с любовью и уважением, он негодует за то, что ее цензурируют в советской печати. Шлет ей поздравительную телеграмму на 75-летие (и знает, что она ее получила). Досадует, что во время войны она «славословила Сталина», хотя и понимает обстоятельства этого «славословия». И горько грустит, когда она умирает. Все это для него не стало пустым звуком — и какой бы поворот он не выбрал, то, что прожито с кем-то, останется навсегда.
Связи не умирают, сколько границ не начерти — мостик уцелеет.
Хуже, если этого мостика в принципе нет — тогда разговор уже невозможен.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Сергей Простаков и Егор Сенников сверяют свои точки зрения на Солженицына.
Егор базово обвиняет Солженицына в национализме, потакании хтони и авторитаризму и, конечно же, в антисемитизме. Сможет ли Сергей найти хоть один аргумент в защиту писателя?
Большой спор участников издания «Кенотаф» — только для подписчиков нашего Boosty.
#день_Солженицына #простаков #сенников
Сергей Простаков пытается разобраться, почему Солженицын постоянно спорил с окружающими и шёл на публичный конфликт.
Как я уже рассказывал читателям «Кенотафа», ЖЖ я открыл для себя поздно — в начале 2007 года. Через несколько месяцев я набрёл там на блог историка-сталиниста Александра Дюкова. В первом же посте он разоблачал Солженицына как некудышного историка и фальсификатора. Я ещё плохо представлял себе, как устроен Интернет, поэтому не придумал ничего лучшего, чем сразу зайти в комментарии и написать: «Александр Исаевич Солженицын — честнейший человек». Отдаю должное Дюкову — он даже с какой-то благожелательностью написал мне: «Молодой человек, вы, приходя на чужую площадку, хотя бы приготовьте контраргументы». Другие комментаторы Дюкова не были ко мне так благосклонны — накидали корзинку оскорблений Солженицына и меня. Кажется, это был мой первый интернет-срач, из которого я вышел полностью поверженным и с чётким убеждением, что вступать в них нужно только, будучи уверенным в своей победе (то есть не вступать никогда, но это знание уже совсем солидного возраста).
Когда я thecenotaph/bodalsya-telyonok-solzhenitsyn">прочитаю «Бодался телёнок с дубом», узнаю, что сам Солженицын считал участие в срачах, она же — полемика, необходимым. Логика тут была вроде простой: если я сам не защищусь от наветов, клеветы или необоснованной критики, то за меня это никто не сделает. В «Телёнке» раз за разом встречаются эти размышления: я пишу «Архипелаг» на эстонском хуторе, но вынужден отвлечься на полемику с таким-то; я пишу «Август Четырнадцатого», но должен разоблачить клевету. Сам я пока не добрался, каюсь, но прочитавшие утверждают, что «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания» почти полностью состоит из такой полемики.
Но с долгим опытом наблюдения за срачами в Интернете и своего посильного в них участия, я понял, что Александр Исаевич был человеком своеобразного склада — он очевидно получал и удовольствие, и заряжался энергией от спора. Но, конечно, использовал её не как нынешние пользователи сети ради удовлетворения мелкого самолюбия. Я подозреваю, что он сознательно провоцировал дискуссии и споры вокруг себя и своих идей.
Солженицын — в XX веке писатель, объединивший Толстого и Достоевского. У первого он взял интерес к эпосу, у второго — роман идей. Для последнего необходим спор, столкновение не характеров, но высказываний. У Солженицына постоянно герои спорят, как только начинается разговор: «Иван Денисович», «В круге первом», «Раковый корпус» — там никто не способен ответить на вопрос «Как жизнь?», предварительно не поспорив на эту тему. По Солженицыну, все сидевшие в ГУЛАГе постоянно спорили об истории, искусстве и литературе.
Видимо, Солженицын рассуждал так: наше общество расколото, и склеить его можно только через диалог. Только мы сейчас можем по достоинству оценить эту художественную и политическую попытку Солженицына: он сам первым в открытую начал спорить по самым болезненным вопросам, он первым за десятилетия призвал к дискуссии интеллектуалов, воспитанных в парадигме «если враг не сдаётся, его уничтожают».
Солженицын начал или вступил в уйму диалогов: между русскими и коммунизмом, между русскими и Западом, между русскими и евреями, между сидевшими и сажавшими, между сидевшими и молчавшими, между верующими и неверующими… Кто-то назовёт это склочным характером — настаиваю, это был мастерски найденный творческий метод для глобально решаемой задачи Солженицыным: пересобрать из осколков русскую историю.
Другое дело, что задача эта оказалась непосильной Александру Исаевичу в сроки его земной жизни. Тут необходимы поколения, а не один увесистый сборник публицистики.
Меня не задевают нападки на любимого писателя. Так будет всегда — Солженицын никакой другой памяти о себе оставить и не хотел. Пусть обо мне спорят, пусть учатся не уничтожать, а разговаривать. Наверное, даже, если и можно вынести из книг Солженицына один вечный общечеловеческий урок, то он именно такой: спорить и доказывать свою правоту — лучше, чем убивать того, с кем ты не согласен. Банально скажите вы? А попробуйте это доказать в Интернете.
#день_Солженицына #простаков
Частные заметки о публичной фигуре: что писали современники о Солженицыне в своих дневниках
В жизни и судьбе Александра Исаевича Солженицына было много поворотов и неожиданных событий, каждый из которых сопровождался не только его собственной рефлексией. От этих вспышек расходились нити света в самых разных направлениях — и их отблески можно обнаружить в дневниках современников. Возможность удобно прочитать эти дневники у нас есть благодаря великому проекту «Прожито». Что же можно узнать из них о Солженицыне?
16 мая 1962 года
Владимир Лакшин, 28 лет, литературный критик в «Литературной газете»
У Маршака. Старик говорил о Солженицыне — об абсолютной художественной точности его повести. Кавторанг, когда ссорится с конвоем, будто чувствует еще на себе свои звания и ордена. Это как ампутированные пальцы руки, ноги — они еще долго чувствуются, будто ими можно пошевелить.
— Я написал Твардовскому, что опубликование этой вещи подымет весь уровень нашей литературы.
8 февраля 1964 года
Давид Самойлов, 43 года, поэт
(В Солженицыне только первая ступень – честь, независимость. Дальше идет — радость!). Радость потому, что человек независим от смерти и угнетения.
12 января 1968 года
Михаил Гробман, 28 лет, поэт и художник
Читал допоздна «В круге первом» Солженицына. Из Солженицына, как шило из мешка, вылезает недоброжелательство к евреям, не явное, тупое, а затаенное, кровное. Евреи — зачинатели бедствий России, искусители, разносчики чуждых России идей, люди, не любящие Россию, равнодушные, революционеры, коммунисты — все это так и сквозит в русофильствующем интеллигенте Солженицыне. Слава С. дутая.
8 октября 1970 года
Федор Абрамов, 50 лет, писатель
Не знаю, как художник Солженицын, возможно, и не достоин такой награды, но как человек — безусловно. А спрашивается: разве гражданское мужество это менее ценный дар, чем художественный талант?
14 февраля 1974 года
Юрий Нагибин, 53 года, писатель, журналист
История — да еще какая! — библейского величия и накала творится на наших глазах. Последние дни значительны и нетленны, как дни Голгофы. Только Христос другой. Современный. Христос-74.
Январь 1983 года
Сергей Попадюк, 39 лет, искусствовед
Солженицын-то Льва Николаевича дословно повторяет («жить не по лжи», «не участвовать», «не поддерживать» и пр.), да только далековато ему до толстовской искренности, простоты и мощи. И возрастающее самомнение — как трясина под ногами…
11 января 1988 года
Владимир Десятников, художник, писатель
Леонид Леонов думал о чем-то своем и ничего не ответил.
— Ситуация обостряется тем, — продолжал я, — что сейчас Россию сильно провоцируют на всякие резкие «движения». Это чревато катастрофой. Солженицын и иже с ним на словах ратуют вроде бы за Россию, а говорят только полуправду. Я еще ни слова не слыхал от зарубежных «ратоборцев» о роли сионизма и масонства в бедах нашего Отечества. У меня им веры нет.
Леонов целиком и полностью согласился со мной.
28 июля 1991 года
Анатолий Гребнев, 67 лет, кинодраматург
О Солженицыне: неблагородно («Теленок»). «Как обустроить Россию» — напоминает Крутицкого. Все давно изменилось, а он все в 60-х и оттуда поучает сегодняшнюю молодежь: «О вреде реформ».
11 апреля 1992 года
Юрий Поминов, 39 лет, главред павлодарской газеты «Звезда Прииртышья»
Любопытное интервью с писателем Эдуардом Лимоновым во вчерашнем «Взгляде». Отвечая на вопрос, как он относится к Солженицыну, Лимонов сказал: Солженицын (независимо от того, хотел он этого или нет) был одним из катализатров всего, что мы сегодня пожинаем.
27 мая 1994 года
Георгий Елин, 42 года, журналист
Возвращение Солженицына — через двадцать лет хулы и ненависти — триумфальное, с помпой, отсылающее памятью к встрече Толстого и Горького, всё-таки не избавляет от мысли, что Александр Исаевич безнадёжно опоздал.
8 января 2007 года
Юрий Карякин, 76 лет, писатель
Снова просмотрел 10 томов «Красного колеса» Солженицына. Более внимательно прочел последний том.
У него получилась стратегическая ошибка. Загнал себя. Выполнить замысел оказалось невозможным.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
Второй год подряд издание «Кенотаф» отмечает День Солженицына. В день рожденья Александра Исаевича мы будем публиковать материалы, посвящённые его творчеству, картине мира, общественной деятельности и интеллектуальному наследию.
В прошлом году мы напоминали о творчестве Солженицына, в ядре которого заложена идея возможности будущего вопреки ошибкам и преступлениям прошлого. В этом году мы взялись за тему сложную, и как обычно бывает с Александром Исаевичем, необъятную — Солженицын и его оппоненты. Мы попытаемся контурно наметить основные претензии к писателю и обсудить их.
Выбор темы очевиден. Наше общество, или то, что когда-то было таковым, расколото, прячется в информационных пузырях. Людей с отличной точкой зрения принято одновременно не замечать и ненавидеть. Мнение оппонентов лучше вообще не разбирать, не притрагиваться к нему, чтобы не прослыть предателем среди своих единомышленников. Ну, если всё-таки притронулся, то его нужно высмеять и осудить. Диалог — устаревшее слово из толкового словаря русского языка. Вопреки этому состоянию дел, мы и хотим на нашей площадке поговорить о слабых сторонах в творчестве и в мысли Солженицына, которого очень любим и уважаем. Это хороший материал — жизнь писателя целиком была посвящена прорыву молчания и разрушению умолчаний.
Сегодня мы опубликуем претензии к Солженицыну со стороны его оппонентов и даже доброжелателей из разных эпох и политических лагерей. Сами покритикуем обложки книг, в которых разоблачают писателя. Дадим слово современникам, наблюдавшим за тем, как формировался и развинчивался культ личности Солженицына в среде русской интеллигенции. Сергей Простаков в своём очерке попытается объяснить, почему Солженицын постоянно спорил. Егор Сенников напишет о том, как даже самые великие писатели не могут предположить как отзовется их слово — и порассуждает о доле писательской ответственности за свои действия. В конце дня Сергей и Егор обсудят свои точки зрения на творчество писателя для подписчиков «Кенотафа» на Boosty.
«Да поднимись ты выше своей кочки зрения». Из романа «В круге первом».
#день_Солженицына
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
«Мы тебя везде ищем» — новый документальный фильм Сергея Карпова и студии «Поле»
Дед Мороз отправляется через пять стран, чтобы поздравить детей и взрослых с Новым годом, принести им поддержку и праздник. Но ещё в этом путешествии он пытается понять, где теперь его собственный дом.
Главный герой фильма — Вася Сонькин, киновед по образованию, переводчик по ремеслу, а ещё муж и отец двоих детей. Разделив опыт многих из нас, Вася оказался в Стамбуле, оторванный от собственной семьи и без каких-либо ясных перспектив. В этих новых обстоятельствах он в роли Деда Мороза отправляется через Турцию, Грузию, Армению, Израиль и Казахстан к детям и взрослым, чтобы поздравить их с праздником и проводить вместе с ними уходящий год.
Этот фильм — ещё один важный результат нашей исследовательской работы, посвящённой чувству дома. Что такое дом? Движемся ли мы по направлению к нему или от него? Как описать и выразить нынешнее переходное состояние? Эти вопросы, которым мы этой осенью посвящали подкасты, лекции и фотопроекты, отражаются в судьбе Васи. Но наблюдая, как парень, которого занимают те же проблемы, перевоплощается в Деда Мороза — символ детского счастья и новогодней сказки — мы открываем в его истории новый план, связанный с никогда не покидающей нас мечтой о чуде.
Мы выпустим фильм в следующем году, а сейчас, в канун новогодних и рождественских праздников, делимся с вами трейлером и зовём на предпремьерные показы в Барселоне и Москве, на которых будем обсуждать фильм и дополнять его своим опытом.
Показ в Барселоне — 15 декабря в пространстве KVARTIRNIK
Показ в Москве — 27 декабря в 19:30 в Центре Вознесенского
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Топ-модель Джиа Каранджи на одной из своих первых обложек в конце 1970-х.
#в_поисках_счастья
Этот легендарный клип я в детстве смотрел завороженно — понятно, что неземная нимфа, лёгкая как воздух, Ветлицкая могла очаровать и самого маленького мальчика. Повзрослев, познав законы отношений, я не мог не поражаться крутизне обещания: «Я верну тебе всё, что ты подарил». Ещё повзрослев, я восхищался вокалом — Боже, с какой завораживающей хрипотцой это поётся: «Мой мальчик, твой голос звучит у меня внутри».
Ну, а теперь для меня этот клип — лучшее высказывание о воздухе свободы.
Посмотрите на людей в этом клипе — неужели эти люди родом из Советского Союза, а не с Манхэттена? Все они были пионерами, наверняка все были и комсомольцами, и я не удивлюсь, что в кадре мелькают и бывшие члены КПСС. Но, глядя на них, невозможно предположить, что это вообще снято в 1991 году в Москве. В считанные годы люди с советским опытом, если того хотели, превратились в обычную богему, которую легко спутать с парижанами и берлинцами тех лет.
Вот как так получилось? Да, понятно, что мажоры и модники были в СССР заметным меньшинством. Вопрос в другом: все люди в кадре выглядят несоветски. Просто не верится, что все герои клипа в принципе жили в Советском Союзе образца 1983 года. Их как будто специально завезли из капстраны под занавес Перестройки прямо в объектив камеры Бондарчука. Но, нет, это наши родные, доморощенные круглосуточные тусовщики.
Кажется, свобода меняет человеческий облик быстро и не меньше, чем тяжёлая психологическая травма или большие деньги. И об этом хорошо бы помнить нашим скорым на расправу ломброзианцам.
https://www.youtube.com/watch?v=O8_t0y1lELo
#коврик_у_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Если этот ненастный ноябрьский вечер вы проводите дома, то у нас есть, чем его скрасить. Сергей Простаков и К. Сперанский обсудили великий русский роман «Обломов».
Беседа получилась по-настоящему масштабной. Рильке и Беккет, Оливия Лэнг и Алексей Писемский и уйма проклятых русских вопросов, включая самый модный — об ответственности русских классиков за ваш думскроллинг.
Почему мы читаем и перечиваем именно «Обломова» в 2024 году? Почему восприятие этого романа как никакого другого в русском каноне настолько зависит от контекста? Почему Гончарову и его героям постоянно удаётся ускользать от однозначных оценок? И главное: что такое обломовщина?
Всё это уже здесь.
#простаков #сперанский
В однообразии ноябрьских дней, когда даже если что-то и удается совершить, то совершенное тонет в ускользающе коротком промежутке между светом и тьмой, взбрело в голову завести «Бусти».
Захотелось развернуться как следует, без оглядки на реакцию посторонней публики, а только с оглядкой на тесный круг уважаемых коллег. Ибо даже скачущая цифра количества подписчиков в шапке канала вызывает у меня идиосинкразию.
Здесь я уже начал публиковать главы из готовящейся к выходу «книги» или «семейного романа» или «изделия» под названием «Пустоцвет» — сразу в текстовом и аудиоформате.
Тут будут регулярные записи и выписки с рефлексией по поводу увиденного, прочитанного. Возможность комментировать и задавать, если у кого-то возникнет такая странная необходимость, вопросы. И прочие развлечения для всякого рода утомленных праздностью жителей!
Подписывайтесь! Сумма: 250 рублей еже, как говорится, месячно.
boosty.to/ksperanski
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Мао Цзэдун с соратниками в Пекине, октябрь 1949 года, первые дни Китайской Народной республики.
#в_поисках_счастья
Как известно Борхесу не дали Нобелевскую премию по литературе за то, что он поддержал Пиночета в Чили. Просто интересный факт в этот вечер.
#цитаты_на_кенотафе
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Вечеринка в веган-кафе «Фрик» в Тбилиси. Июль 2022 года.
#в_поисках_счастья
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Босниец держит на руках своего ребёнка в Сараево во время осады города сербами, 1992 год.
#в_поисках_счастья
Как и коллега Алексей Полоротов, сам того не ожидая, К. Сперанский не просто дослушал до конца альбом Славы КПСС «Россия 34», но и немедленно после включил его по второму кругу. В попытке осмысления этой самой зрелой работы рэп-артиста, автор пришел к выводу, что рэп хоть и по-прежнему кал, но умело распоряжаясь его приемами, можно создать нечто подлинное.
thecenotaph/slava34" rel="nofollow">https://teletype.in/@thecenotaph/slava34
#сперанский #рецензии_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty