Отец в лихие 90-е приносил домой всю ежедневную выручку с точки и складывал в секретер. Мама секретер открывала и вытягивала купюры из рандомной пачки - сколько в руку попадет. Норму определяла на глаз. Совестливый вор, лишнего не надо.
Свистнуть, стащить, стянуть, и чтоб не заметили.
Абсолютно игровой мотив.
"О, какой лифчик, дай поносить". И это дай - не про просьбу, а про сформированное намерение забрать.
"О, какой импозантный чужой муж".
И забирала ведь.
Я тоже начала подворовывать.
Это сегодня второклассница может плясать на милионную аудиторию, плести фенечки и выставлять рисунки в пинтерест. В мое время человеческая ценность измерялась исключительно учебой.
Никто не знал, что олимпиадница по литературе, лучшая сочинительница сочинений, юный гуманитарий - сорока, которая тащит из разных книг все блестящее, что увидит.
Книги, тексты, отрывки, журналы подворачивались в нужный момент - я до сих пор правильно не истолковала это послание вселенной. Почему, как только образуется дыра в мысли, выскакивает книга, в которой есть недостающий паззл?
И тогда грех не прихватить один абзац из пары сотен великого Федора Михайловича, чтобы залатать словесные прорехи. Ему что, жалко?
Так и писала. Наберешь красивых слов и оборотов, нахватаешь фраз по ниточке, - и в полотно, без выкройки, чё получится. Чем сложнее и капризнее пряжа, тем лучше вяжется текст.
С ростом мастерства и безнаказанности я решила, что пора отправить свой талант служить массам. В 9 классе занялась журналистикой. Выезжаешь на мероприятия, берешь интервью, а дома - кривляешься и ёрничаешь. Загадаешь полку на стеллаже, порядковый номер книги, страницу, абзац и номер слова - и вот это случайное слово, "светодиод", например, или фразу "собор ресниц витиеватых" тебе по собственному указу непременно надо вставить в статью про местного художника.
Изощрялась, как могла.
Преступлением я это тогда не считала: воровство – это когда ты воруешь с материальным интересом. У меня же интереса не было никакого, кроме академического.
Я спокойно объясняла происходящее культурным запросом: ну хочется мне высказаться, – что тут скажешь. Жажда духовная есть, а своих мыслей - нет. Так что выкручивалась как могла.
Разве упомню я, плагиатское чудовище, сколько слов стырила у писателей.
Вот моя натура: пока одни трудятся в поту, сутками сидят за рукописью, зарабатывая хандроз, пока гладят слова, пробуют их на вкус, обкатывают во рту, выпевают - я лежу на диване, а потом тяну свои шаловливые ручонки и присваиваю чужой интеллектуальный труд.
Узор чужой фразы так точно вплетался в узор моей, что мне оставалось лишь бездушно следовать этой игре, не противясь.
Сколько удовольствия приносил этот литературный вандализм!
Запретного, неодобряемого даже мною, удовольствия.
По мере взросления и окультуривания воровство ушло в Тень.
Пока меня чуть не трахнули за шашлык.
Мой очередной объект - импозантный, спокойный кавказский мужчина, умеет угождать, удивлять, говорить оригинальные комплименты. обожаю контрасты - большие темные глаза, длинные ресницы, подчеркивающие выразительный взгляд, густые волосы, «южный» оттенок кожи. Образованный, начитанный, интеллигентный. Мы говорили о книгах, о законах жизни, о душе. Встречались в парках, много гуляли.
В одну из встреч он решил мне показать ресторан, где готовят самое вкусное мясо. Я первый раз села в его большую черную машину, первый раз ела такую головокружительную баранину, овца.
Сев в машину и отъехав от ресторана, он внезапно остановился в безлюдной лесистой местности и сказал:
Богиня моя...(Вот этой фразы ему не стоило произносить - она скрутила мне кишки до икоты).
Пришла пора познакомиться поближе.
Словно прожектор ударил на сцену, разом осветив то, чего я прежде не видела. Этот оценивающий взгляд, постепенное продвижение идеи, приближение к цели. Я увидела в нем самые подземные инстинкты: прищур черных глаз, небрежное поигрывание цепочкой в руке....
Меня начало тошнить. Ненависть, омерзение, страх за себя, ярость какой-то разрывной силой подкатили к горлу.
Сдерживая рвущийся голос, я пыталась объяснить, что не время, не место, и вообще... Это не входило в мои планы.
И если кого-то что-то не устраивает, я могу прямо здесь выйти из машины, и больше никогда...
Увидев, как я потянулась в ручке двери, он тихо проговорил:
С того момента, как я начала писать про Тень, я ежеминутно чувствовала – за мной следят с насмешливым любованием: хе-хей, вот тебе ещё сюжетик, глянь – эка заваруха?
Спиридон глядел на меня, прожигая глазами, и так неясно, в чем закавыка, но чуялась крамола и неуютное ощущение сквозняка:
Давай, убегай, как ты всегда это делаешь… а я полюбуюсь, страдалец великий… потешусь над твоими метаниями, над усилиями твоей души-трудяги…
Нет… Нет! Ты не можешь уничтожить меня. А я тебя - могу.
Я тебя в пыль сотру, до золы испепелю.
Я вспомню всё до конца, чтобы нечему было в Тени бродить.
Ты больше не потешишься…
Не развлечешься мною.
Ты сделал своё дело.
И, морщась от воспоминаний, я отправляю исчадие ада в...ад.
Молочная лужа с животным, мускусным запахом образовывается подо мной. Мама - преступница , я теперь – тоже, мы, женщины, сокрушаем основы, потрясаем столпы, рушим, рушим, ломаем.
Ошеломленная, лежу в позорной жидкости, вместе с маньяками и извращенцами, растлителями и демонами.
Я маленький, испуганный, красный от стыда и страха, изгой за шкафом. Я сравняла себя с землёй, низвела до грязи, стерла в пыль - монстр в пижаме с корабликами в жёлтой лужице - позорной, развратной, горящей огненной отметиной.
Красные мушки летают надо мной, пульсируют, зудят, мама из жар-птицы превращается обратно в сонного человека, она идёт меня проверить, щупает мокрый лоб, липкую спину, произносит слова
– сквозь гул десятилетий не слышу, не помню, не понимаю…
Так будет длиться много лет, прежде чем не случится спасительный разрыв (я к тому времени уже жила взрослой жизнью и сама могла смутить кого угодно): мать сапожком разбила лоб своему драгоценному "очкарито". Тем самым, который скреплял их союз долгими кухонными вечерами. Всадила каленое стекло в кожу, впечатала осколки в эпидермис.
На следующий день отец, смахивая рукой кровавые капли, ниспадающие на веки, ушел, забрав из квартиры свой старый диван с торчащими пружинами - навеки.
Когда я приехала, узнав обо всем, мама лежала на голом полу, распластанная, будто переломанная, не в силах двинуться. Без работы и дохода, гордая и строптивая, в вечернем платье - жертва и тиран в одном теле.
Внезапно поднялась, решительно вышла, как оказалось, в магазин. На последние деньги купила икры и шампанского. Бахнула пробкой, лизнула икру, сняла с горлышка пенную шапку, подавилась.
-Очкарито меня бросил.
Улыбнулась криво, невесело, выдала "морячка" с приседом. Затем снова легла на холодном потертом линолеуме.
Надолго.
Дочка, как ты, моя хорошая? Как твой день прошёл? Дай я тебя обниму...
Сидишь вот так дома, ждёшь маму - не ту реальную, которую тебе выдало мироздание, а мозгами сотканный образ матери - нежной, принимающей, спокойной, нормальной, обычной...
"В зал не заходить!" - взглядом боярыни Морозовой указывают место на обочине квартиры, но ты-то прошмыгнешь тараканом, проползешь дождевым червём, просочишься, щеку на пол положишь, в щёлочку одним глазом и - смотреть. Это ж дядя А., папин товарищ по волейболу, учитель истории, он мне "Алёнку" ещё дарил и про Ричарда-Львиное-Сердце рассказывал.
Вот она сидит в кресле. Намазюканная, как шлюха, вошедшая в раж. Истомно кладет ногу на ногу. Шэрон Стоун. Выгибает спину, поглаживая и поджимая "уши спаниеля". Что бы не делала, она всегда была похожа на взъерошенного раскрасневшегося клоуна, словно природа создала ее по какому- то цирковому спецзаказу.
Императрица манежа. Вокруг две кошки на бортиках дивана. Эх, им бы обруч горящий...
Вот он у ее колен, волосатые ноги, разливается в трели, мол, муж тебя недооценивает, а Ботичелли по тебе плачет, а я и не смею, и представить не мог, дар небес, моя королева - так бездарно, как в дешевом порно-сюжете.
Вот сволочь, думаю, пьешь с моим отцом водочку, в бане паришься и не паришься. Враг, вражина.
Богиня моя ! (Маме нравится, что она пошла на повышение. Милостиво подаёт августейшую руку.)
Рыцарь закатывает в экстазе глаза, лобызает перста, и хлюпает и чавкает, оставляя флёр перегара.
Рыцарь скидывает свои железные доспехи.
«Толстая Задница»
Рыцарь трогает свой вялый член.
Пробует шутить и развлекать (маму или член?) Смотрит в просторы зала, выключает свет. Разговор тухнет. Силуэты завозились на диване-который-папин, а я под дверью, тоже в позе зю, дыхание спирает, слеза щекочет нос, заползает в рот, там тухнет.
Заплакала в голос, крикнула, нет, крякнула, дрожа в страшной тоске:
Дура.
Дурр-рррра!!!
Кислое бурлит во рту, пенится, отдает предательством и ненавистью, червяками и пельменями, усами рыцаря, железом.
Поднимаюсь,
бью в дверь ногой, боль переносится из груди в стопу.
Так легче, так терпимее.
Лоу-кик
оповещает врага, что пора бы и честь знать. Грязные позорные слова. Затыкаю уши и бегу к себе.
Вот так, девочка, как есть так есть.
Скоро придет мама (враг ретировался) и назовет тебя идиоткой.
Смоет вамп-грим, наденет ночнушку с мишками и ляжет спать. (Блудница, женщина, мать). Ты вдохнешь запах разряженного после войны мира, запах мамы, секса и ночнушки, ещё повоешь, вытрешь слезы и уснёшь.
Во сне ты отвергнешь всех прекрасных рыцарей, скопившихся у твоего принцессиного окна.
Серая зима, вернувшиеся из похода вояки, вонь снятых лат, неприличные слова, застрявшие в усах вместе с остатками еды. Вши, язвы и прыщи под кольчугой, глаза тупого зверя, мимо которого проходишь, холодея: а вдруг кто ощетинится и завопит, тряся багровыми щеками, клацая черными половинками зубов, – ужас, – все эти рыцари. Бежишь от них, падаешь, ударяешь ногу, просыпаешься - белье хоть выжимай.
Утром вернётся из командировки папа и повезет тебя в травмпункт, потому что больно и опухло, потому что ушиб голеностопа и растяжение, потому что "ниче не случилось, я ногу на физре ударила".
Боль. Слезы.
Большая часть колоссальной работы, которой от нас
требует принятие Тени, невидима глазу. Она происходит
внутри – в теле, в душе, в сознании.
Тексты терапевтичны сами по себе.
Пишу я долго, простраивая сюжет, разворачивая детали, связывая разные временные пласты.
Повышаю напряжение.
Прочтешь одно - хочется выпить. Прочтёшь второе - как будто стакан водки опрокинул.
Если кратко, то вот нарратив канала за последний год: Спиридон - кукла - проводник Тени, через него я увидела себя, свои отвергнутые части, свои страхи. Жизнь через смерти и грёзы устроила мне встречу с ними по максимуму. Каждая встреча - инициация.
Я описываю, как и когда мое вытесненное сформировалось, и при чем здесь мама.
Далее я дам логичный исход (трудности в распознавании своей личной темноты, в пути к целостности) не "Бог из машины", который разочарует - непременно, - зато закономерное разрешение.
Катарсис.
(Процесс высвобождения эмоций, разрешения внутренних конфликтов и нравственного возвышения, возникающий в ходе самовыражения или сопереживания при восприятии - прогнозирую к лету).
Цикл стресса запустился и завершился.
Закольцую, конечно, мистической куклой, ибо если ружье висит на стене в начале пьесы, в конце оно обязательно выстрелит.
Успевай только уворачиваться - так часто мне "прилетает", что я зависла на темной стороне луны, а пора бы в светлую перекочёвывать. Итак, мол, кругом одна чернь.
Ну что ж, попробую объясниться.
Вот именно поэтому.
Особенно поэтому.
Посты мои и впрямь невеселые, осознаю. Спасибо вам большое, что пишете мне об этом). У меня нет цели тыкать моих дорогих читателей своими текстами в мерзость жизни. Но и тренд на "ванильность" я не поддерживаю.
Темнота - это не вся жизнь, но важная часть. И если её старательно не замечать, можно погрузиться в некую стерильную среду, где велик шанс утратить всякую возможность изменений и не заметить той центральной точки, благодаря которой могли бы испытать высочайшие переживания в своей жизни.
Темноту часто называют Тенью и имеют ввиду ту сторону Эго, тщательно скрываемую от самого себя, и которую Эго не признает до той поры, пока жизненные обстоятельства не вынудят к этому. Черты характера, которые мы в себе отвергаем, не исчезают бесследно; они скапливаются в потайных местах нашей личности. Если они скрываются там достаточно долго, то у них начинается самостоятельная жизнь — жизнь Тени. Тень — это сущность, которую человек не осознает и не обращает на нее внимания. Зачастую наполнение энергией нашей Тени ничуть не меньше, чем у нашего Эго. Если в Тени накапливается много энергии то либо ее энергия прорывается с бешеной яростью, либо мы помимо своей воли совершаем разные неблагоразумные поступки, либо у нас начинается депрессия, либо с нами происходят неприятные вещи, имеющие некий свой, непонятный нам смысл.
Тень становится чудовищем, которое заняло наш психологический дом. Давайте ЧУДить, но не быть ЧУДовищами.
Со своей собственной теневой природой разобралось пока меньшинство. И вот мы продолжаем быть массой, коллективным сознанием, мы продолжаем быть толпой.
Самое ценное после безопасности и здоровья
сейчас – ваша индивидуальность.
Вспоминайте, в
каких кладовках она пылится. Без нее в будущее не
пустят.
Мы желаем счастья вам
Счастья в этом мире большом...
Нее, она не добрая. Она бы расстреляла каждого, кто посмел...
Находясь в ссоре с отцом, мать - богиня кармы - накладывала ему еду в тарелку, из которой ели кошки. Ей нравилась идея попадания кошачьих слюней в организм провинившегося супруга.
Всегда, когда свершала возмездие - наряжалась и пела.Тексты песен и сам наряд страшно не стыковались с процессом мести. Можно было предположить, что какой-то особо раненый чёртов концертный директор подбирал ей репертуар и сценический образ.
Когда ты счастлив сам,
Счастьем поделиись с друугиим
(Шелковая блузка, бусы. Выливает содержимое кошачьего тазика в папины ботинки)
Такая музыкальная вендетта, знаете.
Лучше было ей не перечить.
Как-то на улице в меня кинули снежком и попали в лицо. Мать прыжком пантеры догнала злодея и уложила его лицом в снег.
Я даже не успела понять и пискнуть "не надо", как передо мной замахали огромные руки, завращались глаза, огромные как колеса внедорожника. Секунда – и они растерзают человека в клочья.
Что, что, почему? Зачем так?
Сквозь собственное клокотанье разбираю обвинение и приговор: этот
обидчик - преступник, негодяй, женоненавистник. Он принизил, презрел, оскорбил женскую сущность, отравил ядом. Как посмел?
И я киваю, и соглашаюсь, и пытаюсь понять. Женщина, фурия, мать.
Обидчику было 8 лет.
Он просто назвал меня дылдой.
Я боялась её и любила одновременно, как любят монстров, готовых отдать за тебя жизнь. Моя психика, не способная переварить этого монстра в голове, начала складывать буквы на бумаге. Крупным, продолговатым, как семечки XL-размера, девятилетним почерком я вывожу в своем девчачьем дневнике книжные пустые слова "мама-злая".
Один раз пока все думали, что мы спим, мама надела парик, темные очки, ажурные перчатки, накрасила губы в бордо и ушла в ночь.
Стать свидетелем того, как задавили кошку, (прыщавый парень на девятке превысил скорость во дворе, сбил животное и даже не вышел из машины, не пролил слез, не проклял себя и своих потомков, и не убрал с дороги вывернутую тушку) не ответить врагу, не отомстить, не оставить последнее слово за собой - это не про маму.
Шпионский ум легко состряпал сценарий: выследить, уложить детей, подготовиться, пойти на дело, замести следы.
Мать подобрала загодя спрятанный у мусорки кирпич, расхерачила им лобовое стекло, прошлась по бамперу и боковинам, кинула кирпич в кусты. Возможно, она что- нибудь восклицала при этом, типа: гори в аду, мерзкий ублюдок, но из окна шестого этажа расслышать этого я не могла.
Никогда.
Никогда не переходите дорогу трикстеру.
Особенно в отношениях.
В маме клокотало негасимое эротическое пламя, в котором ухажеры сгорали один за другим. Можно ли назвать ее красивой? Пожалуй, да, хотя большинству нравятся женщины другого типа. Слишком подвижное лицо, слишком энергичная мимика. И глаза очень живые и очень трезвые. Для алкоголика – слишком трезвые. Плавности и неги – вот чего ей недостает…
Хотя, почему не достаёт...она считает себя безупречной.
Невероятно влюбчивая.
Только на моей памяти десяток избранников, в которых она души не чаяла. И это при том, что она на протяжении все своей разгульной жизни любила папу.
Всегда в параллельных отношениях, и никто не был обделён, ее неуёмной энергии хватало на всех.
Масштаб личности?
Ёмкость души?
Быть счастливой женщиной- большое искусство для особо одаренных – говорила мать.
Идти в одну сторону, но взглядом, взглядом уводить врага, как утка от гнез-
да, совсем в другую сторону.
И никогда, никогда не признаваться, даже если тебя поймали за руку.
Мы все время переезжали, перебирали школы-классы- квартиры-города. Среди ночи плелись то к подруге (ей грустно), то по делам (важно), то "к", то "от" - как вереница шелкопрядов с инстинктом миграции. Ей бы непременно прервать любое скучное повторяющееся действие, даже сон, а ещё внести суматоху там, где требуется продолжительная концентрация внимания.
Когда мы с сестрой делали устные уроки и квартира погружалась в кромешную тишину, мама ставила громкость магнитофона на всю катушку и выкидывала акробатические номера.
Читаешь себе Гинзбург, скрипишь серым веществом, и тут - "ву ле ву дансе" и с разбега посадка на шпагат.
Крутой, очень крутой маршрут.
А как вам звонить на городской стационарный и глумиться над доверчивостью дочери ? То миллион семья якобы выиграла в лотерею, купленную прапрабабкой во времена революции, то на поле чудес меня пригласили сниматься (я на радостях вместо уроков кроссворды разгадывать стала, руку набивала).
Мать до последнего молчала, придуривалась, подыгрывала.
Капитал шоу.
Отрезать челку исподтишка, с налёту - хрясь ножницами - и нет трёх месяцев трудов по отращиванию.
А то косой будешь.
Разбудить стаскиванием с кровати за ноги, так, чтобы копчик и много лет спустя напоминал о нарушенных личных границах фантомным утренним нытьем.
Зато эффективно
Резко выпрыгнуть из-за угла, доводя до инфаркта домашних, стукнуть горячей ложкой из кипящей кастрюли супа по лбу
- весело же?
Доказать взбалмошному родителю, что так делать нельзя - это задачка со звездочкой. Легче научить тиморского папуаса философии Канта, чем объяснить маме, зачем спрашивать позволения, соблюдать дистанцию и проявлять уважение к внутреннему миру другого человека.
У маминого сознания куча задач: отыскать повод, превратить в веселье, веселье - в вакханалию, в ней уже найти удовольствие и, главное, смысл.
Какие правила приличия, какие нормы,
что за мещанство?
Раз в неделю надо было идти к царице на поклон - выдавливать прыщи. Никто не мог противиться, это была неизбежность. Смешно, но лет до 20 я была уверена, что такова норма и все мамы такие))
Мои дети-мои морды- прыщи, что хочу, то и делаю.
Мы камедонами не страдали, но даже любой намек на изъян мать самолично демонизировала и обрекала себя бороться с ним беспощадно.Такой диванный гротеск: то, что кажется отвратительным, наделяется смыслом и превращается в душевный труд, в преодоление со счастливым концом.
Кто молодец? Я молодец!
Везде, где можно получить психическую и эмоциональную власть, а также возможность для «яркого выступления» - получит. Васю помните?
Все, кто видел его, чурались как прокаженного. Спиридон - неаккуратный, взбаламученный - стоит на дальней полке то сиротинкой несчастной, то разбухшим от чванства, лишка нараспашку, будто поддал и того и гляди пустится в пляс. Иной раз смотришь- бездушная скотина. А порой - милейший персонаж.
Простоволосый, но с отпетым выражением лица, хотя на нем - пусто. Юлит и кривляется, как клоун на трамплине, и в то же время есть в нем сумрачное что-то, тяжёлое, неохватное взглядом, неподъемное (никогда не могу объяснить, откуда приходит это острое ощущение чужой тени - словно лишнего ингредиента в блюде: чувство несовместимости с картинкой, диссонанс с общим шлейфом аромата, фальшивая нота во вкусе. Как будто шеф-повар, всегда безукоризненно исполняющий сложный шантиньи, прихватил в щепотку левой специи, и никто из вкушающих не почувствовал эту мимолетную огрешность.
Никто, кроме сидящего в углу одинокого гостя.
Вот я и есть тот самый гость).
Чурались все, кроме мамы.
Весёленький, - изрекла мать, нечаянно наткнувшись на него.
Похож на кого-то.
На кого-на кого, мамуля... На меня и на тебя. А, вернее, на твою часть во мне.
Быть в контакте с материнской энергией, если мама "весёленькая" и в то же время совершенно убийственная - серьезный квест. Но решаемый.
Лучше, конечно, если мама вовсе не убийственна.
Но это не мой случай...
Ко мне приходят на горевание, мы работаем много часов, и сердце ноет от сострадания.
Свое личное горе я решила прожить самостоятельно, ибо знаю как: перестать консультировать, писать, читать. Много плакать, молчать, спать, бесцельно бродить по дому, - обязательно, непременно,
но попозже,
через недельку,
пару дел только уладить...
Заглянула невзначай на дальнюю тайную полку. Забытый в суете Спиридон лежал рядом с давно заброшенными атрибутами "греха" - вибратором, каблуками и портупеей - лохматый, помятый, с отвалившейся шапкой, с болтающимся на тонкой ниточке одной руки колесом удачи. Разъ...ба.
Привязываю, науськиваю больше не выпускать, поправляю волосы-солому, туго опоясываю. Прислоняю к стенке, закрываю полку, - Спиридон скатывается. Устал, трудился не покладая рук.
Я тоже трудилась, пока через пару дней не поднялась высокая температура и распухла шея. К ночи я стала тяжело дышать, молоть галиматью и тоненько
плакать. Сердобольная докторша осмотрела меня и велела собираться в больницу.
Как вы докатились до такого состояния?
Устала. Провожать на тот свет - это труд, ежедневная работа до изнеможения. Когда рядом умирающий - только на пределе сил своя жизнь воспринимается как настоящая.
В моей психике нет датчика «красной зоны». Иногда я чувствую себя Страшилой, туго набитой соломой, с отрубями в голове и большим сердцем. У моей души высокий болевой порог, эмоционально включаться я могу до последнего. И даже если ненадолго выпаду из процесса, I'll be back. Такая непреходящая потребность в психическом возбуждении. Переживать, переваривать, принимать сигналы - на автопилоте, в реанимации, и после недели без сна, и в депрессии, и в усталости.
Психический терминатор.
Машина по беспрерывной генерации собственных и отлову чужих эмоций. Я чувствую и за себя и "за того парня", за всех в радиусе ста метров. Чем менее чувствительны и более заморожены люди вокруг - тем больше нагрузка.
Многим из вас приходилось работать на пределе своих психических возможностей, а некоторым и вовсе жизнь кажется непрерывной чередой эмоций, страданий и катастроф. Такие как мы - укротители хаоса.
Жизнь наша проходит в режиме постоянной внутренней борьбы с препятствиями, потому что мы прекрасные антикризисные управляющие. В глубине души нам настолько нравится добиваться невозможного, что мы продолжаем создавать в своей жизни такие ситуации, чтобы иметь возможность в очередной раз спасти что-то от чего-то. И каждый раз справляемся.
Морфей таскал меня по всем кругам ада. Сонными дуновениями крутились киноленты про то, как я тяну бабулю за руку, спасая от пропасти девятого этажа.
Просыпалась с забитыми гудящими мышцами: тело не отдыхало, оно во сне работало.Суставы болели, как если бы я вживую держала человека усилием одной лишь руки.
Бабуля "приболела". Я нашла врачей, добилась обследования - все как обычно. Она была у меня на прицеле: контроль — высшая добродетель.
Молния два раза в одно место не ударяет.
-Куда вы смотрите, она же у вас тяжёлая
Я вскинулась и забурлила.
Хотела окатить врача презрительным холодным взглядом, мол, что за претензии. Я слежу, я вижу процесс. Но включился умоляющий и заискивающий автопилот, который лепетал и бормотал "подскажите, отблагодарю", крайне признательна, уважаемые... чувствуя за словами муть и холод глубокого омута.
Дальше я была похожа на подбитую птицу, что в поисках спасения носится с обломком стрелы в собственной тушке. Устроила. Организовала.
Очень поздно выяснилось что поздно. Шли дни, а состояние ухудшалось. Терялось имя, дни недели, таяли надежды.
Понимала ли я тогда, что на моих глазах происходит одна из тех незаметных драм, на которые в конце пути ты оборачиваешься со слезами? Нет, конечно. Все поистине драматические инициирующие события выглядят спустя время сценами из кукольного спектакля.
Страшный балкон во сне все восставал из грязно-серого тумана, глухо брякал железными перилами, засасывал бабулю в пустоту девятиэтажной выси. Тянула, пыжилась.
Этот "груз" невозможно переварить, и невозможно отпустить наружу. У тела есть опыт подключаться, понятный маршрут, и рабочий навигатор.Пришел геморрой, как способ перенести психоэмоциональную боль на физическую.
Я сутками концентрировалась на своем желании вытащить бабулю.
О, как я хотела.
Осознанно, с ядерной концентрацией и беспрестанной визуализацией. Я вся была одно большое желание. Я это умела с детства - уменьшиться, раздуться другим человеком, впустить его в себя, раздвинуть границы тела: расширить грудную клетку, расправить плечи,
но внутренне скукожиться, затаиться,
создать мышечный спазм, перестать дышать.
В такие минуты я в буквальном смысле не живу: задерживаю дыхание, приостанавливаю жизнедеятельность, говорю "цыц" физиологии. Я не хожу в туалет, не испытываю голода и, разумеется, не чувствую тело. Это потом, когда все закончится, и невидимая железная рука падёт с моей гортани, я смогу вздохнуть и вспомнить, что я из кожи и плоти. В животе забурлит урчащими звуками, напомнят о себе застойные массы, на выходе ставшие жидкостями цвета спелой дыни. Потянет внизу, придут месячные, зальёт ноги алым. С удивлением обнаружу мозоль до мяса на обеих ногах. Проснется аппетит, растревожит поджелудочную, которая вообще в шоке. То пусто, то густо: нате, счастье привалило, а ферментов на переработку такого количества пищи нету. Она привыкла жрать саму себя. Моя школа.
Мне было невероятно сложно допустить, что потоку жизни можно и нужно довериться. Что вся сила, весь выигрыш и победа, к которым я так стремлюсь, именно в том, чтобы отдаться, перестать отслеживать, оценивать, и предположить, что в жизни действительно есть бОльший, чем я. Ему виднее, он может быть мудрее, и мир не развалится, если позволить себе ослабить бразды правления. Из детства я вынесла, что полагаться можно только на себя, из детства нет доверия к миру, в котором нужно раз за разом спасать себя и близких.
"Вопреки" стало единственным стимулом каждодневности. Это мне казалось, что я просто выхаживаю близкого, а на самом деле я устроила соревнование с чем-то неизмеримо бОльшим, чем я сама, с тьмой, у которой всегда нужно выигрывать, и победа осязаема, только если она случилась на пределе возможностей.
Последний раз я видела ее сидящей на краешке кровати, согнувшей спину-шею- голову. Держалась. Мяла подол халата, пытаясь совладать с непослушными руками. Извиняющаяся улыбка съехала на один бок. Одутловатое лицо, опухшие висящие веки - неизвестный портрет Рокотова.
В тот прощальный визит Катя открыла мне дверь и, не здороваясь, протопала в комнату матери. У порога обернулась - и сердце моё переполнилось болезненной нежностью: ей до того худо, что кажется сейчас она переломится пополам. Глаза впали, высокий лоб с пульсирующей посреди веной, кричащей одно: спину разогнуть, затёкшие деревянные плечи размять.
Тот, кто «досматривает», находится просто на грани нервного срыва. Он молчит, но
мысли слышно:
Когда ты наконец умрёшь? Хочу опять начать жить
Непроветренная спальня воняет слежавшейся пылью, грязными простынями, остро-сладкими испарениями содержимого памперсов. Пахнет потом и нестираным халатом, изо рта - сгнившими зубами, луком и разложением.
Катя была уже привыкшая к запаху смерти, а кроме того, у нее болели душа и сердце, и эта боль убивала всякую чувствительность к раздражителям извне. Ей хотелось одного — чтобы эта боль прекратилась и омерзительный финал как можно быстрее остался позади.
Валентину сковывает спазм, она хватается за плечо дочери, оставляя синяки на уставшей от чрезмерной тактильности коже. Катя раздражается, но не скидывает её руку, терпит.
Тетя цепляется сильными горячими шершавыми руками за мой палец.
Потерпите немного, родные скоро всё это закончится.
Резко пробивает на слезы, потому что в один момент перестаешь понимать, что происходит, раскладывать это логически и начинаешь ломаться эмоционально
А вы испытывали радостное облегчение при смерти близкого? А чувство вины за это? Многогранные ощущения.
Прожила она судьбу достойную и длинную - да, да, длинную, ее жизнь длится и сейчас, она будет длиться, пока на спортплощадке любой точки страны натягивают стальной канат сетки, пока чьи-то пальцы уверенно складываются в напряжённую ладонь, чтобы нанести удар по цели, пока прыгучие люди вылавливают из воздуха гиперзвуковой круглый мяч, пока сердца болельщиков молодеют, стучат и рвутся, и гимн матушки-России растекается по нутру в момент передачи в руки заслуженного кубка.
Выпит до дна кубок жизни, волейбольный мяч простучит для своего укротителя последнюю полночь.
....
Вам нести вон те большие венки с "вечной памятью", следуйте за гробом и крестом, не обгоняйте.
ША-ГОООМ МАРШ!
Стою на погосте с цветами в руках и думаю: бывает - любишь человека априори, потому что его любит близкий тебе человек, а значит и тебе положено любить всех, кто входит в его круг - опосредованно, его чувствами, его сердцем, его словам, воспоминаниями, связующими ниточками - через, несмотря на, вопреки.
Я любила Катю, а это была ее мама.
Любят мягких, воздушных, волшебных, благосклонных, и безопасных. А таких теть-Валь побаиваются, слушаются, уважают, принимают - головой, умом, но не душой. А потом эти люди уходят, и с каждым гаснет их солнце, и остаётся только говорить о них, вспоминать, смеяться и качать головой, и пускать по крупицам в свое сердце.
Катя - дочь единственная, но кроме нее дома всегда было не меньше десяти полосатых-хвостатых, больных-хромых. Тетя Валя боролась с жестокостью и несправедливостью мира, откармливая подобранных животных. Куски сырого мяса отлетали из- под ножа величиной как для подопечных братьев Запашных. По влажным пятнам на обоях можно было посчитать количество кормежек за день.
Манька - зарррраза, жри давай.
По пятнам на полу - тоже.
Все загадили, твари.
Она кормила всех в округе. Собаки знали ее имя-отчество. Голуби распознавали по походке. Крысы, я уверена, читали свои крысиные молитвы за здоровье тети Вали и благословляли ее разбрасывать побольше еды у подъезда.
Но это так, к слову. Фон жизни. У каждого из нас есть какая-то главная тема в жизни, идея или проект, вокруг которого, как вокруг солнца, кружится вся жизнь
У тети Вали это был волейбол.
После головокружительного по меркам СССР самостоятельного прохождения по лестнице спортивной славы, она начала тренировать .
Всегда на капитанском мостике, всегда у руля бабьего царства (нам, девочкам в семье, было не миновать волейбольной участи).
Хорошо, хорошо тетьВаль. Как ты всё правильно говоришь кричишь, как громко, шумно, складно и всё понятно.
ША-ГОООМ МАРШ!
Конопатая, коренасто-приземистая, резкая, крикливая.
икры бутылками, в руках силы на десятерых:
на карьеру спортивную,
на чужих детей,
на спортивные карьеры чужих детей,
а на мужчину - нет.
Катя зачалась по большой любви в союзе с приличным интеллигентным человеком. Вхож в семью, с перспективами в научной карьере, с планами на квартиру, на Геленджик, профилакторий и что там ещё полагалось советскому добропорядочному гражданину.
Этот гражданин, узнав о будущем ребенке, свернул с курса, и, интеллигентно объяснив Валентине, что таким как он талантам наукой жертвовать не подобает, ушёл.
Больше она с мужчинами не водилась, так и высох ее некогда наполненный молодой горячей кровью силуэт среди бархатных фотоальбомов.
Не знаю, когда она тёрла нам спину с мочалкой, когда жарила нам картошку пополам с макаронами, думала ли она, что можно было иначе, что можно было как-то пережить и полюбить другого человека, родить ещё детей и радоваться собственному телу, так бездарно выкинутому на обочину жизни, не отжившему даже отпущенный ему земной срок, но она вся ушла в эту пучину прошлого: в мячи, наколенники, свистки и сетки, которые она сделала смыслом жизни.
Вы часто хороните кошек?
Мне не приходилось. А моя мама этим летом хоронила двоих подряд. Иду, говорит, смотрю - труп, я за лопатой. Через неделю - та же история.
Насторожило.
Я тогда ещё проживала смерть, сердце было занято, а ментально беспокойство легко вытеснялось - мы все это умеем. Казалось бы - уличные кошки умирают, что в этом такого? "Такое" в этом было то, что по той аллее ходят сотни людей каждый день и каждый час, однако никому в голову не пришло, что погребение животных - это их задача. А для мамы это ощущалось неизбежностью, неотвратимостью, безусловной положенностью.
Странно - меня знобила невыносимая тоска. По какому, позвольте поинтересоваться, случаю?
Голова тем временем, убегая от неприятных мыслей, думала своё: организовать детям досуг на лето, купить мебель на веранду, заняться проектом Х запустить У, сверить Z. Я дописывала книгу, мне важно было сдать ее к сроку, я обещала, я ручалась, я расписалась кровью.
Вот для чего нужна хорошо налаженная связь с телом: именно оно считывает внешку, выстраивает ассоциации и декодирует в знаки. Тело. Лишь наше умное тело знает все наперед - по едва уловимому во рту железному привкусу тревоги я могла бы распознать сигналы и сфокусироваться на том, что мне показывали.
Те, кто живёт в ладу с физиологией, быстро «включается» в любой момент – достаточно закрыть глаза и сконцентрироваться на том, что его окружает.
Но я
старалась быть "нормальным" человеком и не замечать
этой ерунды.
Эта сладкая кошачья парочка была вестником следующих смертей.
Мы обычно знаем, что что-то будет, но не доверяем этому знанию - для этого нужно выключить голову, а ведь страшно. Если получится это сделать, чуйка обострится
до предела, и чем больше вокруг нас внешних стимулов (звуки, запахи, картинки), тем богаче и разностороннее знание.
Я проморгала кошачьи зоознаки, и как для особо непробиваемой мне выдали собачий. Видимо, зоотандем посылают к тем, кого не так просто пробудить и заставить "видеть".
Это был свалившийся с неба посланник в виде хромого щенка. Бульдожка- инвалид с больной задней лапой (тоже правой, как у бабули - почему-то загрузили в мою базу данных) безапелляционно заявилась в нашу семью, ковыляя на толстых кривых конечностях, кувыркаясь при любой попытке прыжка, попискивая при попытке сесть или подтянуть туловище, оставляя лужи на каждом своем неуклюжем шагу.
Когда кто-то ТАК приходит, кто-то должен уйти - я была в курсе закона равновесия в семейной системе. Но пса нельзя было не взять, поэтому я прожила этот факт - как истину, как норму, как — так и должно быть, раз оно так случилось.
«Вестники» отличаются от «посланников" тем, что первые просто доставляют «весть», делают маркировку, а вторые сразу уводят с собой того, за кем они пришли.
Гадина, шлюха, дешёвка. Попробуй только убежать, я тебя урою.
За все надо платить.
Тонкая острая боль из висков затекала в глазницы, вибрировала, жалила. Я видела его кавказский профиль, раздувающиеся щеки, трясущийся мешочек шеи. В то же время его тихий голос вязал цепочку слов на трехэтажном мате, из которых я поняла, что мое нутро выпотрошат, заткнут что придется чем надо, что никто, кроме грибников не найдет моё истерзанное тело. И что отдаться и расслабиться - единственное мое спасение, мой последний шанс.
Все - монотонным ровным спокойным голосом.
Я молча слушала эти знакомые мне много раз слова. Мое прошлое оказалось спасительным. Брезгливость и отвращение быстро перекрыли страх. Во мне вспыхнул трикстер яркой вспышкой, как молния, выпростался из самых нутряных глубин, взмыл из утробы, просвистел сквозь желудок и вылетел через ноздри.
Я даже не догадывалась, что он живёт во мне - потаенно, страшно и освобождающе. Все годы моей неутомимой стражи бессознательного, мое никому не нужное монашество - слились и воплотились в мощный кулак.
Пока этот шашлычный жених тянулся за кнопкой, закрывающей двери, я упредила его, наотмашь ударив по низу живота.
Бывают в жизни такие ситуации, когда совершаешь что-то помимо своей воли, особенно не планируя и не рассуждая. Но потом оказывается, что этот поступок был единственно верным.
Я не знаю, как долго я его лупила - потому что била не я, а трикстер, меня в то время в теле не было. Лишь когда он скрючился и согнулся пополам, я увидела, что бью гнусное животное: мягкое волосатое брюхо вывалилось из штанов, он противно скулил и пыхтел.
Сердце громыхало барабанным боем. Я ринулась, вышибла дверь, скатилась с обочины, понеслась по лесу - во мне было тогда сто лошадиных сил.
Пошел дождь. Не помня себя, не ощущая рук и ног, с пепельным бескровным лицом, трясясь под дождем, я побрела к дороге и вышла на незнакомую остановку. Зазвонил телефон. Как он не выпал из сумки при побеге? Почему кавказец меня не искал? - от этих мыслей болел затылок, боль ядовитыми ручейками переливалась в виски.
Я тихо замычала и взяла трубку.
И вот здесь я позволю себе отвлечь внимание читателей на одну филологическую деталь. Я сама жутко оскорбляюсь, когда в острый момент повествование получает неожиданную развязку. Проще говоря, когда кто-то или что-то в последний момент, внезапно появившись, спасает главного героя от неминуемой гибели - это всегда отдает фальшью и враньём. Хочется сказать: в жизни так не бывает.
Но, знаете, дорогие мои, все же бывает!
- Как ты?
Это звонил тот самый спелеолог, мальчик - "на все руки мастер", которого я чуть не слопала.
Я затрясла головой и закричала в трубку
- Помнишь, как я поступила с тобой?
Я сделала это ещё раз и попала в беду.
Он, конечно, приехал, отвергнутый мой спаситель. С ним был хороший секс: нежный, добрый, чувственный.
Я всегда хотела любви, нежности и страсти, но тень прошлого была настолько велика, что страх стать такой же как мама перекрывал все желания.
Я прерывала себя.
С ним я поняла, что роль карающей ведьмы уже сыграна, и я в ней больше не нуждаюсь.
Линда Шиерз Леонард в своем труде "Встреча с безумной женщиной" пишет: после инициирующих событий героини превращаются в зрелых женщин, обладающих немалой силой и способных противостоять темной части своей сущности; они признают свою внутреннюю
Безумную Женщину и осознанно интегрируют ее энергию
в свою жизнь».
Мои вытесняемые темные стороны ещё не скоро сделают меня поистине живой. До того момента, как я заживу в полную силу свою зрелость, используя те возможности личности, которыми раньше не обладала - ещё долгие годы.
Но начало было положено.
На тусы я ездила с одной конкретной целью. Когда долго спокойно, как кулику на тихом болоте, хочется жижу всколыхнуть, взбаламутить, поднять со дна удушливые газы. Невозможно жить без встряски.
Тень жаждит крови.
Берег Мёши, сосновый лес, кемпинг, костёр, бабская тусовка. Я танцую в молочной шелковой простыне, сквозь которую видны даже родинки. Цель танца - вытянуть объект - мужчину с удочкой на другом берегу- на боевую линию соблазнения, лисьей тропой повести в свой омут.
Получилось.
Своим крамольным танцем я разбивала плотность спокойного вечера, как от скуки разбивает камушками юный бездельник зеркальное спокойствие пруда. Я стонала и всхлипывала и вскидывала головою, как взнузданный конь. Можно поклясться, что этакого феерического выступления не было больше в моей жизни ни разу.
Сначала мужчина смотрел завороженно, потом подошел спросить какую-то мелочь, мы обменялись телефонами, я улыбнулась, внутри ликуя.
Уж не знаю, что на него так подействовало: дыхание маткой, литр духов с феромонами или литр Ред лейбла, плотные звуки шаманского бубна или голые загорелые титьки, то и дело "случайно" выскакивающие из простыни.
Я была, конечно, гадиной, и совершенно не правой, но гадиной-умницей– так припечатать мужика мгновенным и убийственным говорящим взглядом. Я "пригласила" его в свой шалаш, не произнеся ни слова.
Сколько минут я доводила его до каления - не скажу. Руки, губы, ноги, запах плоти, сбившееся дыхание, пренебрежение любыми границами, любыми запретами, пропитывали горячий воздух.Он взбудоражено "мотался" по шалашу, то валясь на бок, то привскакивая и прислушиваясь к невнятице голосов снаружи. Он был готов, он сгорал, а я то тушила пламя, то подбрасывала туда сухие полешки.
Я видела его страдания, и мне это нравилось: как он выпячивал от недоумения трясущиеся губы, как шарил рукой, в пытливых поисках заветной пещеры.
Спелеолог хренов.
Господи, до чего надо было дойти в полном равнодушии к кому бы то ни было, чтобы отрицать все очевидно теплое и нежное в жизни человека. А вслух я сказала:
Ну всё. Поигрались и хватит. Иди кури.
Он сказал «хорошо», но уже сам не мог остановиться. Все внутри у него дрожало от сладкой ненависти, все было отравлено горечью и вожделением.
Зачем ты так, зачем?
Спросил он с беспомощным истеричным упорством.
Он был близок к обмороку, говорил запальчиво, возмущенно, облизывая сухие потрескавшиеся губы.
Я, откинувшись назад, так весело и откровенно любовалась этой вспышкой, так небрежно, слегка в наклон крутила локон волос у лица, что он запнулся на полуслове, все-таки не выдержал и молча, остервенело потрогал себя рукой и быстро кончил, краснея и стыдясь.
Убери за собой и убирайся.
Я почувствовала апатию ко всему. Это часто наваливалось после "дела" – ватное безразличие к происходящему и тяжелое желание спать долго, без просыпу. Я повернулась на бок и уснула.
Подобные выходки я проделывала из раза в раз. Долго.
Пока не случилось ЭТО.
(Продолжение следует)
Секс чего только не может.
Секс может всё.
Человек, не рефлексируя, не осознавая, что с ним происходит, питает и растит свою Тень, а затем навешивает её на своего ребенка. Родителям очень важно прорабатывать свой теневой материал, но кто бы им это объяснял...
Подумайте, насколько различен спектр сексуальности, который закладывается у нас в детстве... Кто-то из нас назовёт синонимами сексуальности - радость, удовлетворение, другие - разочарование, гнев, обиду, сожаление, вину, брезгливость. Сексуальная близость может рождать чувство неведомого ранее доверия миру или засесть глубокой занозой изнасилованности, делать нас безвольными или, наоборот, агрессивными. И тогда мы вытесняем сексуальность УЖЕ В СВОЮ Тень - как непознанное, неосвоенное, ранящее, неудобное, неприличное.
Я выросла с большой темнотой за плечами вместо крыльев. В этой темноте хранились сцены подсмотренной пошлятины и чрезмерной натуралистичности, а в противовес я создала Маску.
Маска противоположна всему что я видела: отныне в сексе я была скромна, интеллигентна, предусмотрительна, заботлива. Изящно выгибалась, контролировала любые исходящие звуки... я вообще всегда думала, как я выгляжу со стороны... поза, поворот головы, удачный ракурс.
Какой оргазм - мне гештальты нужно было закрывать.
В тень ушла брезгливость и семантика грязи. Но эта Тень имела внутри дыру-воронку, в которую засасывало меня настоящую. Эта дыра похожа на чувства голодного ребенка. Он, недокормленный, требует и требует те эмоции, которые недополучил или не научился добывать себе самостоятельно.
Дыру зашить не удается, ее «хочется наполнить», но наполнять получается только тем, что знакомо и привычно. Да, Тень делала так, что самый лучший секс тогда для меня - в прокуренной комнате с пьяным вдрызг человеком.
Тень всегда содержит те черты личностной природы, которые противоречат правилам и моральным устоям, что ты сам себе воздвиг.
Вот так, страдая от внутреннего конфликта, мы расщепляемся.
Но продолжаем бороться со своими демонами...
Отрубать башку чудовищу страшно.
Зато можно исподтишка плюнуть ему в спину.
Мне нравилось доводить мужчин до высочайшей точки сексуального напряжения, до исступления - и сворачивать удочки. Жертва на крючке, мышеловка захлопывается - и ретируешься без реверансов с невинным видом.
Cher ami, Жё нэ компран па.
Триумф женской силы над мужской слабостью, попытка переиграть прошлое, взять реванш, обмануть жестокие законы жизни и привычный ход вещей, отомстить (кому?).
Это как бы целомудрие наполовину: вроде все случилось, но по сути, ничего не было - ты чиста и невинна.
Я не понимала, что со мной происходит. Нестыковки и противоречия - это то, что лежит в основе любой невротической диссоциации и любой психологической проблемы. Моя Тень "хотела", а Маска размозжила бы себе череп за любой намек на похоть, она требовала возмездия, справедливости, правильности.
Пойди я тогда в терапию - меня бы сразу распознали. Трудно не разглядеть грандиозное несоответствие фигур: маленькая девочка в теле женщины не дает ей быть счастливой.
Пока ты спал.
Все запретные события происходят ночью. Умиротворенная тишина полуночи подергивается рябью, словно озеро перед непогодой. Мама укладывает детей и тихонько увиливает из дома. Но детям не спится. Пузырится и поднимается со дна души потревоженное волнение: бдить, следить, контролировать, быть начеку.
Женихи - сплошные фрики - а кто ещё подходит трикстеру?
Инвалид физический: однорукий низкорослый добряк, показывающий фокусы (как справлялся этот Копперфильд со строптивой мамой одной своей гладкой немощной культёй?).
Никак не взять в толк, почему надо "следить за руками", если рука всего одна.
Инвалид душевный - хмурый, излишне настороженный, эмоционально нестабильный афганец, бурчащий въедливый мотивчик "возвратился я калекой, оставив ногу у душман". Позже он повесится, не справившись с ПТСР.
Долговязый симпатичный парень, вечно маячивший у подъезда. Во избежание недомолвок детям наказано обозначать его перед подружками и соседями "папой".
-А чё твой папа стал такой худой?
-он на раковой диете
"Худой папа" умер в 25 от карциномы гортани. Нас с сестрой возят в онкологию, где он мучительно угасает. И в то время как мать целует островок лейкопластыря и дырку от катетера, окрапляя слезами больничные простыни, мне - жевать пряник-гостинец и ловить себя на мысли, что готова пожать смерти руку. Любовником товарищ, может, был и романтичным, но "папой" оказался никудышным. Пора бы и честь знать.
Был ещё усатый водитель рейсового автобуса. Он ночами подкатывал на казенном транспорте прямо к подъезду.
Такой вот домашний декамерон:
Дети "спят".
Папа на севере.
Мама на икарусе.
Отношения были не последовательные, а витиевато-параллельно сосуществующие друг с другом благодаря природной лёгкости и позволению: люблю- не люблю, люблю другого, обижаюсь, мщу. Неизвестно, как она справлялась с логистикой, но мне представить, как два инвалида дерутся на дуэли за честь своей женщины, или как усач везёт на икарусе маму к умирающему любовнику в онкологию - легко.
Когда папа вернулся со службы из Заполярья, мама с новой силой воспылала к нему чувствами, возможно, подсознательно пытаясь компенсировать щедростью любви свои "левые" похождения. Она цеплялась за отношения, будто они - ледокол, что вытягивает корабль жизни из загаженного океана, рассекая острые льды.
Мы жили в однокомнатной квартире, разделенной шкафом пополам. Так что мимо меня не могла "проплыть" ни одна сцена исполнения супружеского долга.
...В темноте океана любви страстно колыхаются паруса грудей,
штурман прокладывает курс, наблюдает за навигацией, руководит швартовкой,
то и дело проверяя исправность своего якоря,
измеряет и измеряет глубину вод, чтобы судно не село на мель...
Хорошо бы вовремя засыпать, и все бы проходило, забывалось поутру, и стиралось, как смываются надписи палкой на морском берегу, так ни фига же - поражённая, оглушенная, возбужденная, я выглядываю из-за угла (не дышать!),
чтобы получить ещё порцию стимулов,
чтобы достроить недостающими деталями эротический паззл.
Мне девять лет, я страдаю. Я наливаюсь горячей истомой, комкаю простыню ногами, истекаю соками, уже зная, но не помня, как себе помочь. Что-то, – не знаю что, – оскорблено и бунтует во мне. Я не хочу.
Брезгливость (хотя я и не знаю этого слова) давит на меня ахами и вздохами: все кричат, воздевают к потолку огромные руки, вращают глазами, огромными как мельничные колеса, секунда – и они растерзают друг друга в клочья.
Что не так?.. Сквозь клокотанье разбираю взаимные обвинения и приговоры. Сволочь... Должна...обязан...больше никогда...
Что, что, почему?
Как соединяется распутство и замужество?
Как бьются разговор на повышенных тонах и взаимные претензии с тем упоительным кувырканием родных тел?
Как стыкуются мужду собой в одном предложении ах, ох, п...да и получка?
Может ли это существовать одновременно?
Принятие Тени - то еще удовольствие. Иногда встречи с Тенью могут разрушить хорошо работающую личностную структуру.
Очень трудно интегрируются те вещи, которые для нас неприемлемы, это вызывает много сопротивления, напряжения. Иногда темная сторона оказывается настолько заряжена энергией, что какая-либо ее близость с социально приемлемой Персоной невозможна. И тогда единственным решением является прием психотропных препаратов, которые могут заглушать источник силы Тени и подавлять бессознательное.
Поэтому я вам даю СВОЙ опыт проживания Тени.
В первобытных племенах шаманы и целители часто сами заражали себя болезнями, чтобы получить бесценный опыт исцеления сначала самих себя, а затем перенести его на соплеменников. Я тоже представляю собой такой образ раненого целителя, научившегося лечить себя, а вы в моих переживаниях можете найти выход для себя.
Нужна будет помощь - я помогу. Пишите мне в личку, диктуйте аудио - я вам обязательно отвечу.
И я все- таки продолжу, с вашего позволения.
Я не блогер - я автор. Я не боюсь вас распугать. Вы - мои соратники - умны, ибо начитаны. Иначе вы бы тут не смогли: нет картинок и много букв. Да ещё и нарратив, который надо держать в уме.
Я ничего не продаю и не анонсирую.
Если бы я продавала видео- уроки или вебинары, то торчала бы в тик-токе.
Если бы коллективную тень разбирала, то на ютубе и в фейсбуке.
А взбрендило бы мне "нежнятину" накатать и сердечками сопроводить, я бы в инсте сидела и про розовые воркбуки рассказывала.
Я даже не каждому советую в терапию.
Много лет я веду личные приемы, ко мне часто попадают клиенты после других специалистов, и вот что я подметила. Встречаются коллеги-психотерапевты, которые пытаются интегрировать Тень каждому клиенту. С одной стороны это оправдано: люди страдают, мучаются от отсутствия гармонии и удовлетворенности жизнью, но ничего не делают. Почему? Ответов много и их нет совсем. У каждого своя история и свои причины. Многие цепляются за свое страдание, поскольку им нравится собственное страдание, они им упиваются и по-мазохистски любуются. Кому-то страшно открыть ящик Пандоры. Кому-то не хочется упорно и трудно работать над собой. Кому-то хочется найти тайскую таблетку – эзотерическое учение или технику. Кому-то нужен гуру, который за него все сделает – и объяснит все, и научит, как жить. Кто-то идет по ложному пути, увлекаясь техниками и учениями, которые непостижимы для этого человека вследствие его уровня развития сознания.
Однако я придерживаюсь позиции: не трогай там, где не мешает. Всему свое время.
Если человек не просит работы в этом направлении, копать там - опасно. Здесь перед человеком стоит выбор – продолжать испытывать неудовлетворенность далее или приложить усилия для понимания самого себя. Тем, кто начинает искать ответы на вопросы, Тень обязательно предоставит возможность роста.
Да, именно в Тени - сила, и цель моя не обнаружить скелеты в шкафу и спровоцировать чувство стыда, а найти в ней союзника, с которым легче “тянуть лямку жизни”.
Купидон со склонностью к хулиганским выходкам и своенравием. Взяв лук и стрелы, смазанные смертельным ядом, мамуля отправлялась выполнять свое предназначение - сватать, "сводить" окружающих, сцеплять в пары, провоцировать на романтику.
С ее лёгкой руки
одинокие - женились,
поругавшиеся - мирились, застенчивые - благословлялись.
На мне мать отрывалась больше всего. Наряжала, учила обольщать, ругала (нельзя быть такой скромной), давала советы, подначивала.
Оставайся у нас ночевать, Костя.
Что там у нее вертелось в груди:
подленькое,
пошленькое,
черт из Диканьки.
И одобрение и позволение темного, и взгляд на меня - с намеком на сообщность.
Зачем она приглашала взрослого парня в постель своей 15летней дочери? Брезгливость и жуткая тоска по несбывшемуся детству, по идеалу первой любви, по сокровенной ценности близости и ее таинства, в которую допускаются только избранные, ведь это волшебство для двоих.
Кружащий запах чего-то неправильного, преступного окутал меня, проникая в душу, как отрава. Так вирус проникает в слизистую, вызывая воспаление.
Демиург сердец, демон блуда.
Трикстерское поведение никогда не слушает разумных доводов, а действует по своему усмотрению и подчас даже наперекор.
Потому как трикстер - это персонаж, что находится между добром и злом, не вписанный в рамки этих понятий.
Убежать, не видеть, не присутствовать, отречься.
И опять пишутся в дневник не те слова: "плохая", "наглая", "рано", "не так",
потому что "тех" у меня еще нет, никаких нет, чтобы крикнуть – кому? – об унижении и поругании – каком? чего? – откуда я знаю?
По этому поводу нельзя даже сказать, что она сошла с ума, потому что такой она и родилась на свет.
Острый дефицит границ и порядка.
Язва совести.
Цирроз морали.
Обратная сторона страсти к приключениям – полная непереносимость рутины или монотонности.
Суббота. Утро.
Тоска зелёная.
Матрёооша, не ходи в школу, мне скууучно.
И я не ходила, по "семейным обстоятельствам".
Да, трикстер – это нарушитель запретов, традиций и устоев.
При этом он не имеет целью причинение зла. Его стремления направлены на разрушение идеализаций и превращение действительности в игру.
Особенно праздники...
Для гостей мы с мамой разучили буги-вуги на фортепиано "в четыре руки", гости хлопали и топали, настукивали в такт, танцевали, стучали вилкой по рюмке, а перкуссию заменяли шуршанием салфеток. В момент повышенного музыкального напряжения мама бежала в туалет и спускала сливной бачок. Джазовая водопадная кульминация приводила всех в неописуемый восторг, а меня всегда удивляла такая тяга все опошлить, насмехнуться; дискредитация катарсиса, любой попытки к нему приблизиться.
Унитазное фортиссимо ре мажор
На каждый новый год мама с папой брали в аренду костюмы и переодевались в Деда Мороза и Снегурочку - думаете, ради праздника детям, светлой радости и ощущения чуда? Трикстеры иначе устроены. Родители ходили ряженые по улице, имитируя церебральный паралич с его нервно-мышечной спастичностью, судорогами и непроизвольными движениями. Тряся "столичной" , растянутым, съехавшим на бок ртом, орали " выпей рюмочку за наше здоровье".
Прохожие пугались и убегали, смеялись в голос, выпивали рюмочку, фотографировались на память.
Паралич совести.
В 13 лет у меня началась менструация, я была в этот день дома одна. В поисках гигиенических средств я позвонила маме, которая в это время тусила в большой бурной компании. Я так хотела разговора, этого мамино-дочкиного, про женскость, про взросление, про уязвимое.
Мама, у меня... это... Начались...только папе не говори... Приходи скорее домой.
Она пришла. Только не одна.
Торжественно объявив своей компании об изменениях в моей физиологии, мама пригласила всех поздравить меня с этим праздником.
В мой дом ворвалась толпа с шарами и хлопушками, у одного мужика в руках был барабан. Пьяные, возбужденные, с самодовольными выражениями лиц - все поздравляли меня с наступлением взрослости и пели хором песню
Забирай меня скорей
Увози за сто морей
И целуй меня везде
Я ведь взрослая уже...
Профанация. Бесчинство. Я испытала такую брезгливость, словно кто-то вломился в спальню и грязными сапогами истоптал девственно чистую белоснежную простынь.
Гульба продолжалась до утра. Я гладила свой ноющий живот и плакала. Не от боли, нет.
Вместе с первым отторжением эндометрия в моей жизни я испытала первое серьезное, но не последнее отторжение клоунады, театрального действа, карикатурщины, буффонады, да и самой матери.
Возбужденная, торопливая, пьяненькая... в непроходящей экзальтации. В настроении - забавный собеседник, насмешит кого угодно до икоты. Сказки- присказки, прибаутки и афоризмы прут из нее напором теста из кастрюли.
Понимать ее можно без озвучки - отчаянная жестикуляция дублирует каждое слово монолога. Перлы высокого стиля а ля "русские непобедимы" переплетаются с нарочным каверканьем слов: вычурно вытянуть гласные, "опростодырить" слова,
(туухли), "обиностранить" (пЭйнджер), извратить имена, стебясь над их владельцами: так парня сестры нарекла Инъяз (Ильяс), супруга моего навечно - Ильфакью (Ильфат).
Я для нее всегда была Матреша, папа - Рамуальд, Ромэо, Очкарито, бабуля - мамзик;
сестра нарекалась исключительно Жопой.
Почему-почему, потому что вредная.
Как там у Жопы дела?
Жопа давно звонила?
Диктуя специалисту паспортного стола данные детей, с невинным видом произносится: Жопа Романовна, ах, да, Ксения, исправьте.
Помимо русского, в материн лексикон проник татарский (киль манда кызымка!!) и кошачий (слышали речь после инсульта: голос- гнусавый, фразы невнятные, глухие, неразборчивые, монотонные?)
Тихие спокойные уютные вечера. Не гармония блинов с вареньем и обсуждение прочитанной книги, а кич из "дагестанского" и диалогов по-кошачьи.
Трикстер вносит в действие оживление, учиняет хаос и беспорядки: перестановки - стабильно, раз в неделю. Шкаф туда, комод - сюда, тут он ещё не был.
И всегда, всегда масса физиологии:
Чёртово пианино, геморрой вылез.
Требовательный звонок в дверь - значит опять увидеть нарочитое приплясывание от нетерпения. И бросок к туалету в обуви и верхней одежде, справление нужды с открытой дверью, звуки облегчения, - Эмиль Золя "отдыхает".
По дому ходить исключительно топ-лесс: приподнимать титьки кверху, резко опускать, называть эту часть тела "уши спаниеля".
Любуйся, у тебя тоже такие будут.
Ни в коем случае не закрывать дверь в ванную, петь в душ как в микрофон, корчить рожи, размазывать тушь в глаза панды - и если с обнаженкой получилось более или менее внутренне примириться, то к душевному стриптизу за много лет я так и не привыкла.
Укротитель хаоса подготовлен к этой роли еще в детстве. Возможно, вырос в трудной среде, где приходилось быть организатором, миротворцем, улаживать дела и постоянно самому решать возникающие проблемы. Научился испытывать определенный комфорт в периоды кризисов, понравилась способность справляться с беспорядком.
Задача взрослости — научиться ценить эту свою способность, не испытывая и не применяя ее ежедневно.
Жизнь через всякие неприятные ситуации долго пыталась отучить меня включать терминатора. Я была бестолковым учеником.
Я всегда жила отдельно от тела. И если в рутине это казалось просто прикольной странностью - смотреть на свое тело как бы со стороны и не понимать, что оно твое - то в кризисах заставить себя полностью с ним отождествиться было невозможным.
Тело на подобные расщепления включало болезнь. На этот раз аутоимунный тиреоидит. Теперь и щитовидка жрала саму себя. Моя школа.
За все нужно
платить. Это закон
сохранения энергии, мы всегда что-то получаем, теряя,
и чем-то платим за новое. Не бывает неоплаченных
сюжетов.
Контроль, управление, сила, результат — это невроз и болезнь нашей цивилизации. Отсюда непомерная гордыня и неадекватное самоощущение своего размера в масштабе жизни. И это тоже имеет цену. Просто нормальная реакция на этот факт –
спокойное согласие с условиями сделки. А я все время удивляюсь - почему со мной так...
Мы же не оспариваем счет в кофейне или цену колготок,
которые захотели купить. Мы делаем выбор, и при
собственном добровольном выборе указанная цена
кажется справедливой.
Иногда выбор за нас делает
жизнь. И тогда мы, поставленные перед фактом,
сопротивляемся, пытаемся торговаться или вовсе
впадаем в отчаяние от того, что попали в такой
переплет.
А, может, доверие, уязвимость и тщетность — такова дорога к исцелению?
Неустанный поиск ответов на эти вопросы, умение видеть чужую тьму, расширенное восприятие реальности - будто негласный договор с мирозданием, что дает мне право быть проводником для других людей в процессах, которые связаны с их тенью, в процессах, что требуют умирания –
физического,
душевного,
личностного.
Я нормальный помощник в вопросах терпения
и поддерживающей терапии, но в ситуации "умираем и рождаемся заново» я просто незаменима.
И это – не моя заслуга.
Мне давали шанс увидеть.
Я не стала отворачиваться и посмотрела. Любопытная же.
Вот и весь секрет.
Сработал критический баг, включился режим пограничного состояния и я увидела междумирье. Трудно описать, что
именно тогда происходило, и в каких сюжетах я блуждала,
я не помню детали, но очень хорошо помню ощущения
– я как будто проваливалась в глубину, проходя слой
за слоем, уровень за уровнем. Как будто я житель слоистого пирога, где тонна густой горячей липкой сладкой начинки, от которой вяжет рот, взаимодействует со мной.
Я не пыталась анализировать эти
ощущения, я о них даже не рассказывала. В таких делах не на кого опереться, а гугл на спонтанные запросы: (мозг как сахарная вата? Зачем видеть грань между явью и навью? Почему едет матрица? Что делать если видишь соты, а в них информация?) сыпал диагнозами.
Решение "отоспаться" мой
измученный лекарствами мозг был не в силах подгрузить.
...
Я металась, хватала докторшу за полы халата, извивалась, кричала –
задушенно, словно птица, которой мальчишки сворачивают
голову, умоляла помочь, но по
тому, как она виляла и уводила глаза, и по тому, как она подалась всем своим телом к палате реанимации – закрыть,
защитить от меня своего пациента, будто я могла причинить ей
какой-то вред,
я убедилась окончательно, что всему конец.
Кануло, потерялось, ушло.
Мне дали минуту.Подошла, заглянула в глаза. Нет уже воли, нет смысла, устала от борьбы, изо рта подтёки крови, трубкой распахан весь рот, порвана губа. Она вытянула сухие запекшиеся губы трубочкой.
Я крепко взяла ее за руку.
Вот он, сакральный момент прощания, передача жизненной истины, упакованной в несколько последних слов. Таинственный, страшный и в то же время такой красивый сюжет.
...Отпусти... руку...больно
Это был личный конец нарциссического всемогущества. Я испытывала тупость, отчаянную злобу, обиду, глубокое недоумение. Знающая и контролирующая, такая вся на изводе, на гордыне, я сделала все, ну правда, все на своем шаманском максимуме, женском, бабьем, родственном дочернем, психическом, каком угодно, чтобы разогреть собравшуюся уходить жизнь.
Это как схватки без результата. Это отчаяние, что воля «не работает», сломалась, дала сбой.
Внутри ищешь что-то, то сдаваясь, то снова борясь за свои убеждения, за мнимую силу — где? кто украл мою силу? где сбой? Мечешься между виной и поиском виноватых, как будто все еще стараешься выиграть.
Балкон шатался на ветру, скрежетал зубами и скрипел. Холодно, сквозит. Рука от напряжения налилась кровью, увеличилась в объёме, стала каменной: молочная кислота, «забила» мышцы.
Я закрыла глаза и разжала кулак. Геракловы потуги больше не нужны. К утру бабуля умерла.
Я знаю, знаю....Я говорю себе разные целительные слова, я нахожу точки опоры. Ценность жизни безусловна. Факт ее конечности не отменить.
Судьба есть у каждого.
Горевание бывает осложнённым разными чувствами.
Не всегда нужно быть сильной и справляться. Иногда нужно позволить себе быть слабой и признать боль выше себя,
сдаться ей и позволить вести.
И многое другое.
И я даю себе время жить соразмерно миру. Не смотрю на балконы.
Замечаю, как снег укрывает мои плечи. Глажу все ещё ноющую руку.
Вижу, как время лечит.
И плачу.
Похороны попали на поминки. В траурной суматохе трудно быть "в себе", процессия похоронно-поминочных дел
сильно осложняет горевание. Вместо того, чтобы более плавно прожить отрицание, а затем боль утраты, человек вынужден активно решать проблемы во внешнем мире — хотя внутренних ресурсов у него на это нет.
Мне хотелось помолчать и обкатать мысль, что смерть близко (как бабуля переживет смерть родной сестры, с которой всю жизнь бок-о-бок, не разлучаясь? Как прощаться с теми, кто младше тебя, понимая, что и твой черед не за горами?).
Хоронить родню - это вполне себе инициирующее событие. Ведь после уже невозможно оставаться в невинности, неведении, оцепенении, прежнем состоянии. Memento mori и все такое. После смерти рядом придется пройти свои собственные спуски в психические глубины, для того чтобы вынырнуть на новом уровне.
Так и осталась бы я наедине с экзистенциальным вакуумом, но заболела собака-кутёнок, который вот только, в такое горячее время, прибился к нам. Заболела внезапно и сильно. Что-то с ногами: каждый шаг с болью, каждый поворот - с визгом. Вставая с места, опирается на передние лапы, задние подтягивает после.
Пик боли - ночь. Раз за разом тебя будит плач мохнатого ребенка, и ты с усилием отрываешь от подушки тяжелую голову, и собственное тело кажется ватным и свинцовым одновременно.
Я и сама принималась беспомощно рыдать, когда
Соня заходилась в истошном крике. Жаловалась, искала поддержки.
-Бабуля, Соне больно.
-Все наладится, доченька. Дай бог мужества тебе.
Она не знала, что
ничего уже не наладится, ничего.
Натыкаясь на косяки от усталости, я тащилась в коридор гладить ей лапы.
Собака отчаянно скулила, требуя успокоения. Я обнимала её, а она поджимала к животу маленькие
скрюченные лапки, беспорядочно вздрагивала и
верещала от боли.
Что мне оставалось делать в два ночи? Душу вытрясло отчаянным
криком.
Я туго запеленала ее, взяла на руки, походила по комнате, напевая себе под нос "Лунные поляны"- в-общем, проделала то же, что и с тремя детьми, а затем из глубокого выреза комбинации достала правую грудь, горячую, перевитую голубыми венами (для тех, кто в теме - галакторея).
Она жадно лизнула сосок, потом ещё раз, стимулируя нужные для лактации зоны. Голодному до ласки организму много не надо. Окситоцин и повышенный пролактин сделали свое дело. Брызги молозива, розовый шершавый язычок и срабатывание инстинкта сосательного движения: эх, рано, рано отлучили от титьки, зря хозяева отдали малыша. Чавкающие звуки.
В умвельт собаки это вписалось как естественный и неизбежный процесс.
В мой тоже.
Так незапланированно я стала мамой ещё одной душе.
Не знаю, кому это было больше нужно в тот момент: собачьему ребенку, ищущему утешение, или или моему внутреннему ребенку, ищущему то же самое.
Где-то смерть, где-то зарождение нового.
С каждым дитём женщина перерождается, становится иной, чем прежде, проходит в них инициацию в матери именно этого, выданного ей конкретного ребенка. Так же как и каждая смерть открывает нам новые грани о себе, о жизни, о других людях. Такая вот некроромантика.
Смерть не наказывает, не проверяет и не испытывает тебя, не учит. Смерть -
это и есть жизнь. Поток жизни, который проходит через тебя, как явленный здесь и сейчас Бог.
Более того, смерть создаёт жизнь.Помнить о грядущей смерти - означает помнить о том, что ты ещё жив.
А вы помните?
Я приходила к ней, сидела рядом: пытается встать, тело не слушается, голова западает.
Катя уговаривает поесть, тщетно. Засунуть виноградинку глубоко в рот, протолкнуть обломанными ногтями в глотку, подавиться, и сок из носа, слезы из глаз, блевательное движение, брызги на грязный воротничок, на протертую грудину старой домашней одежды.
Мама - зарррраза, жри давай.
Вспомнилось осеннее золотое прозрачное утро: залезаешь к тете на коленки и смотришь в её глаза, а через них - на мир. Мир вокруг был таким, каким он, наверное, был изначально задуман: весь из тишины и добра. А сейчас жидкие и почти прозрачные черепашьи глазки в круговых складках сморщенной кожи, слепые, ничего не выражающие - таинственно смотрят перед собой, как будто в тебя, но по сути - в себя, в свой горизонт.
Как она сдала. Руки набрякли, колени согнулись. Свистящее придыхание.
Куда делись багряный румянец, наливные губы, бисер веснушек, и задорный курносый нос?
А главное, где разум?
Кто украл у нее все это?
Это два старых еврея, погубивших не одну судьбу. Альцгеймер и Паркинсон, взявшись за ручки, пришли и ударили ее по лицу.
-у тебя что болит? Чем помочь?
-крылатые кони побежали... зачем так громко.
Разговоры не клеились: передо мной был взятый в цепкие лапы болезни человек, который не отличал «можно» и «нельзя», «вредно» и «опасно», делай вот так, только ни в коем случае не так». У неё был свой правильный мир в голове -там всё можно, а снаружи дурной и неправильный, в нем трудно ориентироваться.
-Не любят... злые... больно
пошла на работу... мама... зачем я вам... бинокль
...умру, кошки... люди...жааалко,
Страшно, когда речь становится тяжёлым бременем: открывается рот и выдавливается что-то неряшливо, неразборчиво, гундосно.
Она уже вступила на тот необратимый путь, когда не вспомнить и не осознать - нет, не то чтобы выпила ли утреннее лекарство, выключила ли газ и спустила ли унитаз, - что вы, это давно пройденный теперь уже кажется счастливый этап. Все труднее включать мышцы, а когда включишь - выключать их. Невозможно контролировать потуги на мочеиспускание, дефекацию и на все другие физиологические акты...
Все загадила, тварь.
...при всем том, что сцены из прошлого текут-перетекают в бороздах памяти так крепко, что умирают последними, вместе с теми самым белками, которые есть способ существования жизни…
Подкладываем ей фотоальбом, вспыхивает в мозгу искорка памяти. Молодая Валентина, только что окончившая институт, сфотографирована в кустах улыбающейся по-комсомольски некрасиво, с ярко-рыжими волосами и веснушками. Фотография выгорела до йодной желтизны, но четко видны мяч в руках, улыбка и спортивная стойка.
После часа, проведенного с болезнью наедине, после мутных накатов тоски не оставалось сил, и тучи мошек – чужих мыслей и намерений – кружили, доставали, жалили; бесполезно было отбиваться. Звенящая головная боль билась в глазных колодцах.
-Прости, мне пора. Держись.
Увела, не моргнув глазом.
Это теперь я знаю, как обращаться с озарениями, видениями, как слышать подсказки и трактовать ощущения-ключи. Но тогда я не доверилась интуиции и проигнорировала свой внутренний голос.
Речь не о том, что всего этого бы не случилось, если бы да кабы. А о том, что, доверяя себе, можно подготовиться и прожить предстоящие события более экологично.
Разве можно быть к этому готовым, -спросите вы?
Можно.
Просто если вы не пристегнуты крепкими ремнями безопасности, грядущее вытолкает вас из фрактала, развернет на 360, отвлечет от собственного пути, выбьет из седла, укатает на дьявольской карусели.
От неожиданности мы погружаемся в мир смертей и становимся подобны слепцу, попавшему в гигантскую паутину.
А можно оставаться зрячими.
Можно слышать себя. Какие бы мелодии ни приходили, не пытаться их осмысливать и анализировать.
Это риск запутаться в эластичных, клейких ниточках пространства-времени. Эти ниточки будут растягиваться, рваться или переплетаться, создавая новые формы и образы УМОМ – вы все испортите.
Ваша задача – вытащить правильное
состояние, получить подсказку, и не скормить ее потом своим
страхам, сомнениям, доводам ума и тд
Большая часть колоссальной работы, которой от нас требует это время, невидима глазу. Она происходит внутри — в теле, в душе, в сознании, ей надо дать место.
Не тормошить, не суетиться, не заговаривать свою собственную тревогу от встречи со смертью лишней шелухой. Дать себе пройти то, что с тобой происходит – чутко и внимательно, аккуратно себя поддерживая.
Обеспечить себя поддержкой, пока разворачивается машинерия надвигающегося п..деца – заручиться помощью людей, готовых подхватывать, если у тебя вдруг ослабеют ноги. Отдохнуть и набраться сил, потому что самое непростое время начинается потом.
Если мы наотрез отказываемся прозревать, принимать, быть осознанными,
нас будут бить ещё больнее. Этот год всем нам уже показал, как это работает.
Просыпаемся.
А вселенная уже ответила, показав кино про то, как уходят те, кто не способен менять диапазон личных частот на более высокий, кто не идёт к осознанности и ответственности за свои действия.
Я не ДИМОНизирую. По сути своей, это глубоко несчастные люди, обреченные всю жизнь существовать за чужой счет.
Товарищи, деньги - пахнут! Тонкие законы уже властвуют на земле, и и если кто-то о них не знает, он не освобождён от ответственности.
Взять у своих не свое - раз, два, несколько - это пример охваченности Тенью. Для
души такое "теневое" воплощение – сложная, но очень
перспективная проработка, потому что человек,
сумевший победить свою Тень при жизни и
«собраться» хотя бы в подобие своего Я или найти в
себе силу изолировать себя и ограничить свое
воздействие на других людей, уже здорово почистит
карму нескольких поколений.
А для пап это проработка
качеств, о существовании которых они раньше и
не подозревали. В таких противостояниях открываются
интуиция, энергетика ясного восприятия,
помогающие увидеть кто есть кто и научиться давать
отпор.
У дим важная, по сути, миссия -
переключить пап от дел земных на тонкие планы,
показать взаимосвязь поступков и событий, дать
возможность «потрогать» разные виды энергии.
Сами димы этой высокой миссии, конечно, не осознают - им не надо. Во вселенском раскладе они пешки и выполняют
кармические задачи.
Пешками жизнь чаще всего выбирает
людей, особыми способностями и талантами не обладающих. Именно
за этот внутренний крючок осознания собственной никчемности их и цепляет Тень. Роль пешки
становится их звездной ролью.
Давайте учиться отличать людей, охваченных Тенью. С ними мы имеем
полное право и возможность защищать свои ресурсы и
свою территорию. Они, по сути, и приходят в нашу жизнь для того,
чтобы мы этому научились.
Такие вот уроки.Усиленная программа. Мощный учитель.
И для кого-то уже прозвенел последний звонок.
И да, с людьми не твоего племени дела не делаются.
Не сходитесь с ними на короткой дистанции, не ожидайте от них уважения и соблюдения правил игры.
Не давайте свою жизнь на
растерзание чужакам.
Даже если чужаки с тобой одной крови.